Я решил пока что заняться этим
самостоятельно. При условии, если ты будешь содействовать. В смысле -
поможешь мне. Согласен?
- Не-а, - ответил я.
- Тогда я приглашу сюда комиссию из Нью-Йорка, - сказал он злорадно.
Я призадумался.
- Ну, сказал я наконец, - чего вы хотите?
- Еще не знаю, - медленно проговорил он. - Я еще не полностью охватил
перспективы.
Но он готов был ухватить все в охапку. Сразу было видать. Знаю я
такое выражение лица.
Я стоял у окна, смотрел на улицу, и тут меня вдруг осенило. Я
рассудил, что, как ни кинь, чересчур доверять прохвессору - вовсе глупо.
Вот я и подобрался, будто ненароком, к ружью и кое-что там подправил.
Я прекрасно знал, чего хочу, но, если бы Гэлбрейт спросил, почему я
скручиваю проволочку тут и сгибаю какую-то чертовщину там, я бы не мог
ответить. В школах не обучался. Но твердо знал одно: теперь эта штучка
сработает как надо.
Прохвессор строчил что-то в блокноте. Он поднял глаза и заметил меня.
- Что ты делаешь? - спросил он.
- Тут было что-то неладно, - соврал я. - Не иначе как вы тут мудрили
с батарейками. Вот сейчас испытайте.
- Здесь? - возмутился он. - Я не хочу возмещать убытки. Испытывать
надо в безопасных условиях.
- Видите вон там, на крыше, флюгер? - я показал пальцем. - Никто не
пострадает, если мы в него прицелимся. Можете испытывать не отходя от
окна.
- Это... Это не опасно? - ясно было, что у него руки чешутся испытать
ружье. Я сказал, что все останутся в живых, он глубоко вздохнул, подошел к
окну и неумело взялся за приклад.
Я отодвинулся в сторонку. Не хотел, чтобы шериф меня увидел. Я-то его
давно приметил - он сидел на скамье возле продуктовой лавки через дорогу.
Все вышло, как я и рассчитывал. Гэлбрейт спустил курок, целясь в
флюгер на крыше, и из дула вылетели кольца света. Раздался ужасающий
грохот. Гэлбрейт повалился навзничь, и тут началось такое столпотворение,
что передать невозможно. Вопль стоял по всему городку.
Ну, чувствую, самое время сейчас превратиться в невидимку. Так я и
сделал.
Гэлбрейт осматривал ружье, когда в номер ворвался шериф Эбернати. А с
шерифом шутки плохи. У него был пистолет в руке и наручники наготове; он
отвел душу, изругав прохвессора последними словами.
- Я вас видел! - орал он. - Вы, столичные, думаете, что вам здесь все
сойдет с рук. Так вот, вы ошибаетесь!
- Сонк! - вскричал Гэлбрейт, озираясь по сторонам. Но меня он,
конечно, увидеть не мог.
Тут они сцепились. Шериф Эбернати видел, как Гэлбрейт стрелял из
ружья, а шерифу палец в рот не клади. Он поволок Гэлбрейта по улице, а я,
неслышно ступая, двинулся следом. Люди метались как угорелые. Почти все
прижимали руки к щекам.
Прохвессор продолжал ныть, что ничего не понимает.
- Я все видел! - оборвал его Эбернати. - Вы прицелились из окна - и
тут же у всего города разболелись зубы! Посмейте только еще раз сказать,
будто вы не понимаете!
Шериф у нас умница. Он с нами, Хогбенами, давно знаком и не
удивляется, если иной раз творятся чудные дела. К тому же он знал, что
Гэлбрейт - ученый. Так вот, получился скандал, люди доискались, кто
виноват, и я оглянуться не успел, как они собрались линчевать Гэлбрейта.
Эбернати его увел. Я немножко послонялся по городку. На улицу вышел
пастор посмотреть церковные окна - они его озадачили. Стекла были
разноцветные, и пастор никак не мог понять, с чего это они вдруг
расплавились. Я бы ему подсказал. В цветных стеклах есть золото - его
добавляют, чтобы получить красный тон.
В конце концов я подошел к тюрьме. Меня все еще нельзя было видеть.
Поэтому я подслушал разговор Гэлбрейта с шерифом.
- Все Сонк Хогбен, - повторял прохвессор. - Поверьте, это он
перестроил проектор!
- Я вас видел, - отвечал Эбернати. - Вы все сделали сами. Ой! - Он
схватился рукой за челюсть. - Прекратите-ка, да поживее! Толпа настроена
серьезно. В городе половина людей сходит с ума от зубной боли.
Видно, у половины городских в зубах были золотые пломбы. То, что
сказал на это Гэлбрейт, меня не очень-то удивило.
- Я ожидаю прибытия комиссии из Нью-Йорка; сегодня же вечером позвоню
в институт, там за меня поручатся.
Значит, он всю дорогу собирался нас продать. Я как чувствовал, что у
него на уме.
- Вы избавите меня от зубной боли - и всех остальных тоже, а не то я
открою двери и впущу линчевателей! - простонал шериф. И ушел прикладывать
к щеке пузырь со льдом.
Я прокрался обратно в коридор и стал шуметь, чтобы Гэлбрейт услыхал.
Я подождал, пока он не кончит ругать меня на все корки. Напустил на себя
глупый вид.
- Видно, я маху дал, - говорю. - Но могу все исправить.
- Да ты уж наисправлял достаточно. - Тут он остановился. - Погоди.
Как ты сказал? Ты можешь вылечить эту... Что это?
- Я осмотрел ружье, - говорю. - Кажется, я знаю, где напорол. Оно
теперь настроено на золото, и все золото в городе испускает тепловые лучи
или что-то в этом роде.
- Наведенная избирательная радиоактивность, - пробормотал Гэлбрейт
очередную бессмыслицу. - Слушай. Вся эта толпа... У вас когда-нибудь
линчуют?
- Не чаще раза-двух в год, - успокоил я. - И эти два раза уже позади,
- так что годовую норму мы выполнили. Жаль, что я не могу переправить вас
к нам домой. Мы бы вас запросто спрятали.
- Ты бы лучше что-нибудь предпринял! - говорит. - А не то я вызову из
Нью-Йорка комиссию! Ведь тебе это не очень-то по вкусу, а?
Никогда я не видел, чтобы человек с честным лицом так нагло врал в
глаза.
- Дело верное, - говорю. - Я подкручу эту штуковину так, что она в
два счета погасит лучи. Только я не хочу, чтобы люди связывали нас,
Хогбенов, с этим делом. Мы любим жить спокойно. Вот что, давайте я пойду в
ваш отель и налажу все как следует, а потом вы соберете тех, кто мается с
зубами, и спустите курок.
- Но... Да, но...
Он боялся, как бы не вышло еще хуже. Но я его уговорил. На улице
бесновалась толпа, так что долго уговаривать не пришлось. В конце концов я
плюнул и ушел, но вернулся невидимый и подслушал, как Гэлбрейт
уславливается с шерифом.
Они между собой поладили. Все, у кого болят зубы, соберутся и
рассядутся в мэрии. Потом Эбернати приведет прохвессора с ружьем и
попробует всех вылечить.
- Прекратится зубная боль? - настаивал шериф. - Точно?
- Я... Вполне уверен, что прекратится.
Эбернати уловил его нерешительность.
- Тогда уж лучше испробуйте сначала на мне. Я вам не доверяю.
Видно, никто никому не доверял.


Я прогулялся до отеля и кое-что изменил в ружье. И тут я попал в
переплет. Моя невидимость истощилась. Вот ведь как скверно быть
подростком.
Когда я стану на сотню-другую лет постарше, то буду оставаться
невидимым сколько влезет. Но пока я еще не очень-то освоился. Главное,
теперь я не мог обойтись без помощи, потому что должен был сделать одно
дело, за которое никак нельзя браться у всех на глазах.
Я поднялся на крышу и мысленно окликнул крошку Сэма. Когда настроился
на его мозг, попросил вызвать папулю и дядю Леса. Немного погодя с неба
спустился дядя Лес; летел он тяжело, потому что нес папулю. Папуля
ругался: они насилу увернулись от коршуна.
- Зато никто нас не видел, - утешал его дядя Лес. - По-моему.
- У городских сегодня своих хлопот полон рот, - ответил я. - Мне
нужна помощь. Прохвессор обещал одно, а сам затевает напустить сюда
комиссию и всех нас обследовать.
- В таком случае ничего не поделаешь, - сказал папуля. - Нельзя же
кокнуть этого типа. Дедуля запретил.
Тогда я сообщил им свой план. Папуля невидимый, ему все это будет
легче легкого. Потому мы провертели в крыше дырку, чтобы подсматривать, и
заглянули в номер Гэлбрейта. И как раз вовремя. Шериф уже стоял там с
пистолетом в руке (так он ждал), а прохвессор, позеленев, наводил на
Эбернати ружье. Все прошло без сучка, без задоринки. Гэлбрейт спустил
курок, из дула выскочило пурпурное кольцо света, и все. Да еще шериф
открыл рот и сглотнул слюну.
- Ваша правда! Зуб не болит!
Гэлбрейт обливался потом, но делал вид, что все идет по плану.
- Конечно, действует, - сказал он. - Естественно. Я же говорил.
- Идемте в мэрию. Вас ждут. Советую вылечить всех, иначе вам не
поздоровится.
Они ушли. Папуля тайком двинулся за ними, а дядя Лес подхватил меня и
полетел следом, держась поближе к крышам, чтобы нас не заметили. Вскоре мы
расположились у одного из окон мэрии и стали наблюдать.
Таких страстей я еще не видел, если не считать Лондонской чумы. Зал
был битком набит, люди катались от боли, стонали и выли. Вошел Эбернати с
прохвессором - прохвессор нес ружье, - и все завопили еще громче. Гэлбрейт
установил ружье на сцене, дулом к публике, шериф снова вытащил пистолет,
велел всем замолчать и обещал, что сейчас у всех зубная боль пройдет.
Я папулю, ясное дело, не видел, но знал, что он на сцене. С ружьем
творилось что-то немыслимое. Никто не замечал, кроме меня, но я-то следил
внимательно. Папуля, - конечно, невидимый - вносил кое-какие поправки. Я
ему все объяснил, но он и сам не хуже меня понимал, что к чему. И вот он
скоренько наладил ружье как надо.
А что потом было - конец света. Гэлбрейт прицелился, спустил курок,
из ружья вылетели кольца света - на этот раз желтые. Я попросил папулю
выбрать такую дальность, чтобы за пределами мэрии никого не задело. Но
внутри...
Что ж, зубная-то боль у них прошла. Ведь не может человек страдать от
золотой пломбы, если никакой пломбы у него и в помине нет.
Теперь ружье было налажено так, что действовало на все неживое.
Дальность папуля выбрал точка в точку. Вмиг исчезли стулья и часть люстры.
Публика сбилась в кучу, поэтому ей худо пришлось. У колченогого Джеффа
пропала не только деревянная нога, но и стеклянный глаз. У кого были
вставные зубы, ни одного не осталось. Многих словно наголо обрили.
И платья ни на ком я не видел. Ботинки ведь неживые, как и брюки,
рубашки, юбки. В два счета все в зале оказались в чем мать родила. Но это
уже пустяк, зубы-то у них перестали болеть, верно?
Часом позже мы сидели дома - все, кроме дяди Леса, - как вдруг
открывается дверь и входит дядя Лес, а за ним, шатаясь, - прохвессор. Вид
у Гэлбрейта был самый жалкий. Он опустился на пол, тяжело, с хрипом, дыша
и тревожно поглядывая на дверь.
- Занятная история, - сказал дядя Лес. - Лечу это я над окраиной
городка и вдруг вижу: бежит прохвессор, а за ним - целая толпа, и все
замотаны в простыни. Вот я его и прихватил. Доставил сюда, как ему
хотелось.
И мне подмигнул.
- О-о-о-х! - простонал Гэлбрейт. - А-а-а-х! Они сюда идут?
Мамуля подошла к двери.
- Вон сколько факелов лезут в гору, - сообщила она. - Не к добру это.
Прохвессор свирепо глянул на меня.
- Ты говорил, что можешь меня спрятать! Так вот, теперь прячь! Все
из-за тебя!
- Чушь, - говорю.
- Прячь, иначе пожалеешь! - завизжал Гэлбрейт. - Я... я вызову сюда
комиссию.
- Ну, вот что, - сказал я. - Если мы вас укроем, обещаете забыть о
комиссии и оставить нас в покое?
Прохвессор пообещал.
- Минуточку, - сказал я и поднялся в мезонин к дедуле. Он не спал.
- Как, дедуля? - спросил я.
С секунду он прислушивался к крошке Сэму.
- Прохвост лукавит, - сказал он вскоре. - Желает всенепременно
вызвать ту шелудивую комиссию, вопреки всем своим посулам.
- Может, не стоит его прятать?
- Нет, отчего же, - сказал дедуля. - Хогбены дали слово - больше не
убивать. А укрыть беглеца от преследователей - право же, дело благое.
Может быть, он подмигнул. Дедулю не разберешь. Я спустился по
лестнице. Гэлбрейт стоял у двери - смотрел, как в гору взбираются факелы.
Он в меня так и вцепился.
- Сонк! Если ты меня не спрячешь...
- Спрячу, - ответил я. - Пшли.
Отвели мы его в подвал...
Когда к нам ворвалась толпа во главе с шерифом Эбернати, мы
прикинулись простаками. Позволили перерыть весь дом. Крошка Сэм и дедуля
на время стали невидимыми, их никто не заметил. И, само собой, толпа не
нашла никаких следов Гэлбрейта. Мы его хорошо укрыли, как и обещали.
С тех пор прошло несколько лет. Прохвессор как сыр в масле катается.
Но только нас он не обследует. Порой мы вынимаем его из бутылки, где он
хранится, и обследуем сами.
А бутылочка-то ма-ахонькая!

1 2