Стоило затрещать
леднику, и тяжелый, гнетущий, изнуряющий приступ депрессии накатывал на
Крокетта. Его разум здорового животного сжимался и падал в бездну.
Он пытался бороться, но тайный враг приходил скрытно, и никакие стены
не могли его остановить. Он неуклонно проникал в тело ирландца.
Крокетт представил себе Бронсона - сжавшегося в комок, молча
смотрящего в пустоту черной бездны, навсегда поглотившей его - и
содрогнулся. В последние дни он слишком часто возвращался мыслями к
страшным рассказам, которыми когда-то зачитывался. В них кишели
иррациональные образы, созданные М.Р.Джеймсом и его предшественниками:
Генри Джеймсом, Бирсом, Мэем Синклером и другими авторами. В свое время
Крокетт наслаждался этими историями, они захватывали его и позволяли
бояться понарошку, когда он на мгновение делал вид, что верит в
невозможное. Могло ли существовать нечто подобное? Да, отвечал он себе
тогда, но не верил в это. Теперь призрак завладел станцией, и логические
выводы Форда оказались бессильны против древнего суеверия.
С тех времен, когда волосатые люди сжимались в пещерах, существовал
страх темноты. Голоса кровожадных хищников, раздающиеся среди ночи, не
всегда связывали с животными. Воображение придавало им иные формы:
измененные, пугающие звуки, доносящиеся издалека, и ночь, таящаяся за
кругом костра, породили демонов и оборотней, вампиров, великанов и ведьм.
Да, страх существовал по-прежнему, но появилась еще более страшная,
чем древний ужас, обезволивающая, невыразимо отчаянная депрессия,
окутывающая человека, как саван.
Ирландец вовсе не был трусом. Когда приехал Форд, он решил остаться,
по крайней мере, пока не выяснится, удался эксперимент психолога или нет.
Несмотря на это, его не очень обрадовало появление гостя Форда,
депрессивного маньяка.
Внешне Уильям Квейл ничуть не походил на Бронсона, но чем дольше он
находился на станции, тем более напоминал его Крокетту. Квейлу было около
тридцати лет, он был худощавым, темноволосым, с живыми глазами. Если
что-то ему не нравилось, он впадал в дикую ярость, и цикл его болезни
длился примерно неделю. За это время он переходил от состояния чернейшего
отчаяния к безумному возбуждению, и этот ритм никогда не менялся.
Присутствие призрака, казалось, не имело для него значения. Форд считал,
что возбуждение Квейла было так велико, что нивелировало излучаемую
интеграторами депрессию.
- У меня есть его история болезни, - сказал Форд. - Его можно было
без труда вылечить в санатории, где я его нашел, но, к счастью, мое
предложение оказалось первым. Вы заметили, как он заинтересовался
скульптурой?
Они находились в Черепе, где Крокетт безо всякого энтузиазма проводил
ежедневный осмотр интеграторов.
- Он занимался ею прежде, доктор? - спросил ирландец. Ему хотелось
выговориться: тишина нагнетала напряжение.
- Нет, но у него изрядные способности. Скульптура занимает голову и
руки одновременно. В его психике это связано между собой. Прошли три
недели, правда? И Квейл уже на пути к выздоровлению...
- Но это ничего не дало... им... - Крокетт кивнул в сторону белых
колонн.
- Знаю. Пока ничего, но подождите немного. Думаю, что когда Квейл
полностью излечится, интеграторы это запишут. Радиоатомный мозг поддается
лечению только индукцией. Очень неудачно получилось, что Бронсон находился
здесь все время один. Его можно было вылечить, если бы...
Но Крокетт не желал слышать об этом.
- А как там сны Квейла?
Форд тихо засмеялся.
- В данном случае метод себя оправдал. У Квейла есть неприятности,
иначе он вообще не рехнулся бы, и эти неприятности отражаются в снах,
искаженные фильтром автоцензуры. Мне приходится расшифровывать символы,
опираясь на мои знания о самом Квейле. При этом очень помогают тесты на
словесные ассоциации. Он был человеком, поссорившимся с жизнью, причина
заключалась в его раннем общении с людьми. Вместе с тем он ненавидел и
боялся своего отца-тирана. В детстве ему привили убежденность, что он ни с
кем не сможет состязаться и всегда будет проигрывать. Во всех своих
несчастьях он обвиняет отца.
Крокет кивнул, рассеянно разглядывая верньер.
- Если я правильно понял, вы хотите уничтожить его чувства к отцу,
верно?
- Скорее, уничтожить уверенность, что отец властвует над ним. Он
должен поверить в свои силы и одновременно понять, что и отец может
ошибаться. К тому же, с этим связана и религиозная мания. Возможно, это
идет от его натуры, но это вопрос меньшего значения.
- Призраки! - сказал вдруг Крокетт, вглядываясь в ближайший
интегратор.
В холодном свете флуоресцентных ламп Форд проследил его взгляд, а
потом осмотрел весь подземный зал, где неподвижно высились колонны.
- Знаю, - сказал Форд. - И пусть вам не кажется, что на меня это не
действует. Но я борюсь с этим, мистер Крокетт, и в этом вся разница. Если
бы я сидел в углу и предавался отчаянию, я обязательно пропал бы. Но я
стараюсь действовать, относясь к депрессии, как к противнику, обладающему
личностью. - Черты его сурового, напряженного лица, казалось, заострились.
- Это лучший способ.
- А сколько еще...
- Мы близимся к концу. Когда Квейл излечится, все станет ясно.
БРОНСОН, ОКРУЖЕННЫЙ ПРИЗРАКАМИ, ПОГРУЖЕННЫЙ В БЕЗНАДЕЖНУЮ АПАТИЮ, В
ГЛУХОМ, СЛЕПОМ УЖАСЕ, ТАКОМ ВСЕМОГУЩЕМ, ЧТО МЫШЛЕНИЕ СТАЛО НЕВЫНОСИМЫМ И
БЕССМЫСЛЕННЫМ УСИЛИЕМ... ВОЛЯ К БОРЬБЕ ИСЧЕЗЛА, ОСТАЛСЯ ТОЛЬКО СТРАХ И
ГОТОВНОСТЬ ПРИНЯТЬ ЛЕДЯНОЙ МРАК.
Это было наследие Бронсона. Да, думал Крокетт, призраки существуют.
Сегодня, в двадцать первом веке, может, прямо сейчас. Когда-то это были
просто суеверия, но здесь, в подледном зале, тени сгущались даже там, где
не могло быть теней. Разум Крокетта и во сне и наяву непрерывно атаковали
фантастические видения. Его сны заполняла бесформенная, невообразимо
пустая темнота, которая неумолимо надвигалась, когда он пытался бежать на
подгибающихся ногах.
Однако Квейл чувствовал себя все лучше.

Три недели, четыре, пять, наконец, кончилась шестая. Крокетт устал, и
его не покидало чувство, что он останется в этой тюрьме до самой смерти,
что никогда ему не выбраться отсюда. Но он стойко переносил все. Форд вел
себя ровно, только стал еще собраннее, суше, сдержаннее. Ни словом, ни
жестом он не давал понять, с какой силой интеграторы атакуют его психику.
Интеграторы в глазах Крокетта обрели индивидуальность. Теперь они
были для него угрюмыми джинами, затаившимися в Черепе, совершенно
равнодушными к судьбам людей.
Снежная буря, стегая лед порывами ветра, превратила ледник в
спутанный клубок. Крокетт, лишенный возможности выходить на поверхность,
все больше погружался в уныние. Пищевые автоматы, располагающие любыми
продуктами, сервировали стол; если бы не они, все трое ходили бы
голодными. Крокетт был слишком апатичен, чтобы заниматься чем-либо,
выходящим за пределы его профессиональных обязанностей, и Форд уже начал
озабоченно поглядывать на него. Напряжение не уменьшалось.
Если бы что-то изменилось, если бы возникло хотя бы малейшее
отклонение от смертоносной монотонности депрессии, появилась бы надежда.
Однако запись навсегда остановилась на одной фазе. Ощущение безнадежности
и поражения было так сильно, что Крокетт не мог бы даже покончить с собой.
И все же он продолжал судорожно держаться за остатки здравого смысла,
зацепившись за одну мысль - быстрое излечение Квейла автоматически
уничтожит призрак.

Медленно, почти незаметно, терапия начинала действовать. Доктор Форд
не щадил себя, окружал Квейла заботой и вел к здоровью, выполняя роль
протеза, на который мог опереться больной человек. Квейл поддавался
тяжело, но в целом результат был удовлетворителен.
Интеграторы по-прежнему излучали депрессию, но уже как-то иначе.
Крокетт заметил это первым. Пригласив Форда в Череп, он спросил
доктора о его ощущениях.
- Ощущения? Какие? Вы думаете, что...
- Сосредоточьтесь, - сказал Крокетт, блестя глазами. - Чувствуете
разницу?
- Да, - сказал наконец Форд. - Но уверенности пока нет.
- Есть, если оба мы чувствуем одно и то же.
- Вы правы. Есть некоторое смягчение. Гмм. Что вы сегодня делали,
мистер Крокетт?
- Я? Как обычно... А, я снова взялся за книгу Хаксли.
- В которую не заглядывали много недель? Это хороший признак.
Депрессия слабеет. Разумеется, она не пойдет на подъем, а просто угаснет.
Терапия через индукцию: вылечив. Квейла, я автоматически вылечил
интеграторы. - Форд вздохнул, словно лишившись последних сил.
- Доктор, вам это удалось, - сказал Крокетт; с обожанием глядя на
него.
Но Форд его не слушал.
- Я устал, - буркнул он. - Боже, как я устал. Напряжение было ужасно.
Борьба с этим проклятым призраком, и ни секунды отдыха... Я боялся даже
принимать успокаивающее... Ничего, теперь отдохну.
- Может, выпьем чего-нибудь? Нужно это отметить. Если, конечно, -
Крокетт недоверчиво взглянул на ближайший интегратор, - если вы уверены.
- Сомнений нет. Но мне нужен сон и ничего больше.
Он вошел в лифт и исчез. Крокетт, предоставленный самому себе, криво
усмехнулся. В глубине Черепа еще таились зловещие видения, но уже изрядно
поблекшие. Он выругал интеграторы непечатным словом - они приняли это
невозмутимо.
- Конечно, - сказал Крокетт, - вы же только машины. Слишком, черт
побери, чуткие. Призраки! Ну, ничего, теперь я здесь хозяин. Приглашу
друзей и устрою пьянку от рассвета до заката. И на этой широте солнце не
заходит долго!
С такими планами он и отправился следом за Фордом. Психолог уже спал,
тяжело дыша во сне. Черты его утомленного лица слегка расслабились.
"Постарел, - подумал Крокетт. - Да и кто не постареет в таких условиях?"
Импульсы гасли, волна депрессии исчезла. Он почти физически
чувствовал, как она откатывается.
- Приготовлю чили, - решил Крокетт, - как научил меня этот парень из
Эль Пасо, и запью шотландским виски. Даже если придется праздновать
одному, все равно устрою оргию. - Он нерешительно подумал о Квейле и
заглянул к нему. Тот читал книгу и только небрежно кивнул своему гостю.
- Привет, Крокетт! Какие-нибудь новости?
- Нет, просто хорошее настроение.
- У меня тоже. Форд говорит, что я вылечился. Мировой мужик.
- Точно, - горячо согласился Крокетт. - Тебе что-то надо?
- Спасибо, у меня все есть. - Квейл кивнул в сторону автоматов. -
Через пару дней меня отсюда заберут. Вы относились ко мне по-христиански;
но пора и домой. Меня ждет работа.
- Неплохо. Хотел бы я с тобой поехать! Но мой контракт кончится
только через два года. Пришлось бы либо разорвать его, либо оформлять
перевод.
- У тебя здесь все удобства.
- Да уж! - ответил Крокетт и слегка вздрогнул. Потом вышел, чтобы
приготовить чили и подкрепиться глотком разбавленного виски. Не рано ли он
обрадовался? Может, кошмар еще не побежден? А если депрессия вернется с
прежней силой?
Крокетт выпил еще виски - помогло. Во время депрессии он не
отваживался пить алкоголь, но теперь чувствовал себя так хорошо, что
доедал перец под аккомпанемент немелодичного пения. Разумеется, не было
способа проверить психическую эманацию интеграторов каким-нибудь прибором,
однако исчезновение прежней убийственной атмосферы не оставляло места для
ошибки.
Радиоатомные мозги вылечились. Процесс, начатый мыслительным
извержением Бронсона, наконец исчерпал себя и закончился - с помощью
индукции. Спустя три дня самолет забрал Квейла и улетел на север, в Южную
Америку. Форд остался на станции, чтобы обобщить результаты исследований.
Атмосфера на станции совершенно изменилась. Теперь здесь было уютно,
ясно и спокойно. Интеграторы уже не казались дьяволами, а были просто
приятными для глаза стройными белыми колоннами, в которых размещались
радиоатомные мозги, послушно отвечающие на вопросы Крокетта. Станция
работала без помех. А на поверхности ветер подметал полярные просторы
белоснежной метелью.
Крокетт готовился к зиме. У него были книги, кроме того, он нашел
старый этюдник, просмотрел акварели и пришел к выводу, - что проживет до
весны без проблем. На станции не осталось ничего угнетающего. Опрокинув
стаканчик, он отправился в инспекционный обход.
Форд стоял перед интеграторами, задумчиво глядя на них. Он отказался
от предложения выпить.
- Нет, спасибо. Кажется, все в порядке, депрессия кончилась.
- Вам нужно чего-нибудь выпить, - сказал Крокетт. - Мы многое
пережили вместе, и один глоток пойдет вам на пользу. Смягчит переход.
- Нет. Я должен обработать отчет. Интеграторы настолько логичные
устройства, что будет жаль, если они начнут испытывать психические
расстройства. К счастью, этого не произойдет - я доказал, что безумие
можно лечить с помощью индукции.
Крокетт язвительно посмотрел на интеграторы.
- Взгляните, это же воплощение невинности.
- Да? Когда кончится эта метель? Я должен заказать самолет.
- Трудно сказать. Последняя продолжалась целую неделю без перерыва. А
эта... - Крокетт пожал плечами. - Я попробую узнать, но ничего не обещаю.
- Мне нужно срочно возвращаться.
- Понимаю, - сказал Крокетт. Он поднялся на лифте в свой кабинет и
просмотрел поступающие запросы, выбирая, что ввести в интеграторы. Один
был важным - какая-то геологическая задача сейсмической станции из
Калифорнии. Впрочем, и с ней можно было подождать.
Пить он больше не стал. Так уж сложилось, что план оргии реализовать
не удалось. Облегчение само по себе оказалось сильным средством. Теперь,
тихо посвистывая, он собрал бумаги и вновь отправился в Череп. Станция
выглядела прекрасно. Впрочем, может, это вызывалось сознанием отмены
смертного приз вора. Тем более, что проклятая депрессия была еще хуже
верной смерти.
Он вошел в лифт - старомодный, на рельсах, действующий по принципу
противовеса. Рядом с интеграторами нельзя было установить магнитный лифт.
Нажав на кнопку и глядя вниз, он увидел под собой Череп и белые колонны,
уменьшенные перспективой.
Послышались шаги, Крокетт повернулся и увидел бегущего к нему Форда.
Лифт уже начал двигаться, и ирландец потянулся к кнопке "стоп".
Впрочем, он тут же передумал, потому что Форд поднял руку и направил
на него пистолет. Пуля попала Крокетту в бедро, он покачнулся и навалился
на рельс, а Форд одним прыжком оказался в кабине. Лицо его утратило
обычное бесстрастное выражение, глаза горели безумием.
Крикнув что-то непонятное, Форд вновь нажал спуск. Крокетт отчаянно
метнулся вперед. Пуля прошла мимо, а он со всего маху налетел на Форда.
Психолог потерял равновесие и повалился на рельс. Когда он попытался
выстрелить еще раз, Крокетт, едва держась на ногах, ударил его в челюсть.
Точность и сила удара оказались фатальными. Форд рухнул в шахту, и
через некоторое время снизу донесся глухой удар.
Лифт мягко двинулся. Постанывая от боли, Крокетт разодрал рубашку и
перевязал обильно кровоточащую рану.
Холодный свет флуоресцентных ламп осветил колонны интеграторов,
вершины которых сначала поравнялись с Крокеттом, потом уходили все выше и
выше по мере того, как он опускался. Выглянув на край платформы, он мог бы
увидеть тело Форда, но зрелища этого и так было не избежать.
Вокруг стояла полная тишина.
Все дело было в напряжении и запоздалой реакции. Форду нужно было
напиться. Алкоголь ослабил бы резкий переход от долгих месяцев сущего ада.
Недели борьбы с депрессией, месяцы постоянной готовности к опасности,
которой он придавал черты материального противника, жизнь в неестественном
темпе... Потом - успех и угасание депрессии. И тишина, - смертельная,
ужасная, и время, чтобы расслабиться и подумать.
Вот Форд и спятил.
Крокетт вспомнил, что он говорил об этом несколько недель назад. У
психологов порой проявляется склонность к душевным болезням, именно потому
их привлекает эта область знаний, потому они ее так хорошо понимают.
Лифт остановился. Неподвижное тело Форда лежало совсем рядом. Крокетт
не видел его лица.
Психические болезни типа маниакально-депрессивного психоза - случаи
довольно простые. Шизофрения более сложна. И неизлечима.
Неизлечима.
1 2 3