Хенаро считает, что ты к нему готов.
— Когда ты собираешься рассказать мне о нем? — Я не знаю. Ты воспринимаешь, поэтому это зависит от тебя. Ты должен решить когда. — А чем плохо, если прямо сейчас?
— Решить — не значит выбрать время наугад. Решить означает, что ты отрегулируешь свой дух, чтобы он был неуязвимым и что ты сделал все возможное, чтобы быть достойным знания и силы.
Сегодня, однако, ты должен решить маленькую загадку для дона Хенаро. Он ушел перед нами, и он будет ожидать где-то в чапарале. Никто не знает места, где он будет находиться, или того времени, когда нужно идти к нему. Если ты способен определить правильное время для того, чтобы покинуть дом, то ты будешь способен также провести нас туда, где он находится.
Я сказал дону Хуану, что не могу даже вообразить, чтобы кто-нибудь был способен решить такую задачу.
— Как может уход из дома в определенное время привести меня туда, где находится дон Хенаро? — спросил я.
Дон Хуан улыбнулся и стал мурлыкать мелодию. Казалось, он наслаждался моим возбуждением.
— Это проблема, которую дон Хенаро поставил перед тобой, — сказал он. — если у тебя достаточно личной силы, то ты с абсолютной точностью определишь правильное время, чтобы выйти из дома. Каким образом точное время будет вести тебя куда-либо, не знает никто. И однако же, если у тебя личной силы достаточно, то ты сам установишь, что это так.
— Но каким образом меня будет что-то вести, дон Хуан? — Этого тоже никто не знает. — Мне кажется, дон Хенаро разыгрывает меня. — Тогда лучше поберегись, — сказал он. — если Хенаро тебя надувает, что вполне возможно, то ты лопнешь. Дон Хуан рассмеялся своей собственной шутке. Я не мог к нему присоединиться. Мой страх относительно той опасности, которая свойственна манипуляциям дона Хенаро, был слишком реален.
— Не можешь ли ты дать мне какие-нибудь намеки? — спросил я.
— Здесь нет намеков! — сказал он отрывисто. — Почему дон Хенаро хочет это сделать? — Он хочет испытать тебя, — ответил он. — скажем так, что ему очень важно узнать, можешь ли ты принять объяснение магов. Если ты решишь загадку, то выводом будет, что ты накопил достаточно личной силы, и что ты готов. Но если ты провалишься на ней, то это будет потому, что личной силы у тебя недостаточно, и в таком случае объяснение магов не будет иметь для тебя никакого смысла. Я думаю, что мы должны дать тебе объяснение вне зависимости от того, поймешь ты его или нет. Это моя мысль. Хенаро более консервативный воин. Он хочет, чтобы все было в должном порядке, и не хочет давать тебе его до тех пор, пока не посчитает, что ты готов.
— Почему ты просто сам не расскажешь мне объяснение магов?
— Потому что Хенаро должен быть тем, кто помогает тебе. — Почему это так, дон Хуан?
— Хенаро не хочет, чтобы я рассказывал тебе почему, пока что.
— Разве мне повредит, если я узнаю объяснение магов? — Я так не думаю. — Прошу тебя, дон Хуан, расскажи мне тогда.
— Ты должно быть шутишь. У Хенаро есть твердые мысли по этому поводу, и мы должны чтить и уважать их.
Он сделал повелительный жест, чтобы утихомирить меня. После долгой успокаивающей паузы я вставил вопрос: « ну как я смогу решить эту загадку, дон Хуан?»
— Я действительно не знаю этого, поэтому не могу дать тебе совет, что делать, — сказал он. — Хенаро бесконечно эффективен в своих поступках. Он разработал эту загадку специально для тебя. Поскольку он делает это для твоей пользы, то он настроен только на тебя одного. Поэтому только ты сможешь выбрать точное время, чтобы выйти из дому. Он сам позовет тебя и будет вести тебя посредством этого зова.
— Каким будет его зов? — Я не знаю, его зов для тебя, а не для меня. Он будет касаться твоей воли непосредственно. Иными словами, ты должен использовать свою волю, чтобы узнать зов.
— Хенаро считает, что он должен сейчас удостовериться в том, что ты накопил достаточно личной силы и что он может заставить тебя включить твою волю, обратив ее в действующую единицу.
«Воля» — была другой концепцией, которую дон Хуан очень тщательно обрисовал, но не сделал ее ясной. Я понял из его объяснений, что воля являлась силой, которая исходила из района живота через невидимое отверстие ниже пупка. Отверстие, которое он называл «просвет». Воля намеренно культивировалась только магами. Она приходила к практикующим, окруженная загадкой и предположительно давала им способность выполнять необычные поступки.
Я заметил дону Хуану, что нет ни малейшего шанса, чтобы нечто столь неясное могло стать действующей единицей в моей жизни.
— Здесь ты ошибаешься, — сказал он. — воля развивается в воине, несмотря на любое сопротивление разума.
— Разве не мог дон Хенаро, будучи магом, узнать, готов я или нет, не проверяя меня? — спросил я.
— Конечно, мог, — сказал он. — но такое знание не имело бы никакой ценности или последствий, потому что оно никак не связано с тобой. Ты — тот, кто учится. Поэтому ты сам должен провозгласить знание силой, а не Хенаро. Хенаро интересует не столько его знание, сколько твое знание. Ты должен обнаружить работает или нет твоя воля. Это очень трудно сделать. Несмотря на то, что Хенаро или я знаем о тебе, ты должен самому себе доказать, что находишься в том положении, когда можешь провозгласить знание силой. Другими словами, ты сам должен быть убежден, что можешь использовать свою волю. Если это не так, значит ты должен убедиться в этом сегодня. Если ты не сможешь выполнить эту задачу, тогда заключением дона Хенаро будет то, что, несмотря на все, что он видит относительно тебя, ты еще не готов.
Я испытывал переполняющее меня волнение. — Нужно ли все это? — спросил я.
— Это просьба Хенаро, и она должна быть выполнена, — сказал он твердым но дружелюбным тоном.
— Но какое отношение имеет ко мне дон Хенаро? — Может быть сегодня ты это обнаружишь.
Я упрашивал дона Хуана, чтобы он вывел меня из этого невыносимого положения и объяснил все эти загадочные слова. Он засмеялся, похлопал меня по груди и пошутил насчет мексиканского грузчика, у которого огромные грудные мускулы, но он не может выполнять тяжелой физической работы потому, что его спина слаба.
— Следи за теми мышцами, — сказал он. — они должны быть не просто для вида.
— Мои мышцы не имеют никакого отношения к тому, что ты говоришь, — сказал я в скверном настроении.
— Имеют, — ответил он. — тело должно быть совершенством до того, как воля станет действующей единицей.
Дон Хуан опять отклонил направление моих расспросов. Я чувствовал беспокойство и раздражение. Поднявшись, я пошел на кухню и попил воды. Дон Хуан последовал за мной и предложил мне попрактиковаться в воспроизведении крика животного, которому дон Хенаро обучил меня. Мы пошли за дом, я сел на поленницу дров и ушел в воспроизведение этого крика. Дон Хуан сделал несколько поправок и дал мне несколько указаний относительно моего дыхания. Конечным результатом было состояние полной физической релаксации.
Мы вернулись на веранду и сели опять. Я сказал ему, что иногда чувствую раздражение к самому себе из-за того, что я так беспомощен.
— Ничего нет неправильного в чувстве собственной беспомощности, — сказал он. — все мы больше всего знакомы с ним. Вспомни, что мы провели целую вечность как беспомощные младенцы. Я уже говорил тебе, что в этот самый момент ты похож на младенца, который не может вылезти сам из колыбели и уж тем более действовать самостоятельно. Хенаро вынимает тебя из твоей колыбели, скажем, беря тебя на руки. Но ребенок хочет действовать, а поскольку он не может, он жалуется на жизнь. В этом нет ничего плохого, но индульгировать, протестуя и жалуясь — это совсем другое дело.
Он потребовал,чтобы я держался расслабленно и чтобы я задавал ему некоторое время вопросы до тех пор, пока не буду в лучшем состоянии ума.
На мгновение я потерялся и не мог решить, что спросить. Дон Хуан развернул соломенную циновку и сказал, чтобы я сел на нее. Затем он наполнил водой большую тыквенную флягу и положил ее в переносную сетку. Казалось, он готовился к путешествию. Он уселся опять и движением бровей велел мне задавать вопросы.
Я попросил его еще раз рассказать о бабочке. Он бросил на меня изучающий взгляд и усмехнулся.
— Это олли, — сказал он. — ты знаешь это. — Но что такое олли? — спросил я. — что это в действительности? — Невозможно сказать, чем в действительности является олли. Точно также, как невозможно сказать, чем точно является дерево.
— Дерево — это живой организм, — сказал я. — Мне это говорит немного, — сказал он. — я могу сказать также, что олли это сила, напряжение, я уже говорил тебе это. Но это мало что тебе сказало об олли. Точно также, как в случае с деревом, узнать, что такое олли, значит воспринять его. Несколько лет я старался подготовить тебя к монументальной встрече с олли. Ты, возможно, не понимаешь этого, но тебе потребовалось несколько лет подготовки для того, чтобы встретиться с деревом. Встретиться с олли — это то же самое. Учитель должен знакомить своего ученика с олли мало-помалу, крупица за крупицей. Ты с годами накопил большой запас знаний об этом и теперь ты способен собрать это знание вместе, чтобы ввести в свой опыт олли также, как ввел в свой опыт дерево.
— У меня нет ни малейшего понятия, что я делаю это, дон Хуан.
— Твой рассудок не осознает этого, потому что он не может принять возможность олли, начнем с этого. К счастью, совсем не разум собирает олли вместе. Это делает тело. Ты воспринял олли в большой степени и много раз. Каждое из этих восприятий откладывалось в твоем теле. Суммой всех этих кусочков является олли. Я не знаю никакого другого способа описать его.
Я сказал, что не могу осознать, как это мое тело действует само по себе, как если бы это было существо, отдельное от моего рассудка.
— Они не разделены, но мы их сделали такими, — сказал он. — наш рассудок мелочен, и он всегда в разногласии с нашим телом. Это, конечно, только способ говорить, но триумф человека знания состоит в том, что он объединил эти две части вместе. Поскольку ты не являешься человеком знания, то твое тело сейчас делает такие вещи, которые твой рассудок не способен воспринять. Олли — это одна из этих вещей. Ты не был безумен и ты не спал, когда воспринимал олли в ту ночь прямо здесь. Я спросил его о той пугающей идее, которую он с доном Хенаро поселил в меня, что олли является существом, ожидающим меня на краю маленькой долины в горах северной Мексики. Они сказали мне, что рано или поздно я должен прийти на это свидание с олли и бороться с ним.
— Это все способы говорить о тех загадках, для которых не существует слов. Хенаро и я сказали, что на краю той равнины тебя ожидал олли. Это заявление было правильным, но оно не имело того значения, которое ты хочешь ему придать. Олли ждет тебя, это совершенно верно. Но не на краю какой-либо долины, а прямо здесь или вон там, или в любом другом месте. Олли ждет тебя точно также, как ждет тебя смерть повсюду и нигде.
— Зачем олли ждет меня? — Затем же, зачем ждет тебя смерть, — сказал он. — потому что ты был рожден. В данный момент невозможно объяснить, какой смысл под этим скрывается. Сначала ты должен ввести олли в свой опыт, ты должен воспринять его в полную силу. Тогда объяснение магов сможет бросить на это свет. До сих пор у тебя было достаточно силы, чтобы прояснить по крайней мере один момент — то, что олли — это бабочка.
Несколько лет назад мы с тобой ходили в горы, и у тебя было столкновение с чем-то. Тогда я не мог тебе рассказать, что именно происходит. Ты видел странную тень, летающую взад и вперед перед огнем. Ты сам сказал, что она выглядела как бабочка. Хотя ты не знал, о чем ты говоришь, ты был абсолютно прав. Тень была бабочкой. Затем, в других обстоятельствах, что-то до безумия испугало тебя после того, как ты заснул опять-таки перед огнем. Я предупреждал тебя, чтобы ты не спал, но ты не обратил внимания на мои предупреждения. Этот поступок отдал тебя на волю олли, и бабочка наступила тебе на шею. Почему ты остался живой, навсегда останется для меня загадкой. Тогда ты этого не знал, но я уже считал тебя мертвым. Настолько серьезной была твоя оплошность.
С тех пор каждый раз, когда мы бывали с тобой в горах или в пустыне, даже если ты не замечал этого, бабочка всегда следовала за нами. Так что в общем и целом мы можем сказать, что для тебя олли — это бабочка. Но я не могу сказать, что на самом деле это бабочка в том понимании, которое мы вкладываем в бабочку. Называть олли бабочкой — опять-таки только способ разговора. Способ сделать эту безбрежность вокруг нас понятной.
— А для тебя олли тоже бабочка? — спросил я. — Нет. То, как каждый понимает олли — это личное его дело. Я заметил, что мы опять вернулись к тому, с чего начали.
Он не рассказал мне, чем в действительности является олли. — Нет необходимости приходить в замешательство, — сказал он. — замешательство — это настроение, в которое входишь, но из него можно также и выйти. В данный момент нет способа прояснить что-либо. Может быть позднее сегодня мы сможем рассмотреть эти вещи детально. Все зависит от тебя, или скорее от твоей личной силы.
Он отказался произнести еще хоть слово. Я стал очень озабочен из-за страха, что провалю испытание. Дон Хуан отвел меня за дом и усадил на циновку около оросительной канавки. Вода текла так медленно, что казалась почти застывшей. Он скомандовал мне сесть спокойно, выключить внутренний диалог и смотреть на воду. Несколько лет назад он раскрыл, по его словам, что у меня есть какая-то привязанность к водным массам. Чувство, которое в высшей степени было удобно для тех предприятий, в которые я был вовлечен. Я заметил, что у меня нет никакой особой любви к водоемам, но и нелюбви тоже нет. Он сказал, что как раз поэтому вода благоприятна для меня. Я был безразличен по отношению к ней. В условиях стресса вода не сможет захватить меня, но не сможет также и оттолкнуть меня.
Он сел слегка позади меня справа и велел мне отдаться и не бояться, потому что он тут, рядом со мной, и поможет, если возникнет нужда.
Я испытал секундный страх, а затем посмотрел на него, ожидая дальнейших инструкций. Он насильно повернул мою голову в направлении воды и приказал мне начинать. У меня не было ни малейшего представления относительно того, что он от меня хочет, поэтому я просто расслабился. Когда я смотрел на воду, я заметил бурунчики на противоположной стороне. Бессознательно я остановил свои несфокусированные глаза на них. Медленное течение заставляло их дрожать. Вода имела окраску пустынной почвы. Я заметил, что складки вокруг бурунчиков были похожи на развилки или овраги на гладкой поверхности. В какой-то момент эти складки стали гигантскими, и вода превратилась в гладкую плоскую охристую поверхность, а затем через доли секунды я крепко спал или может быть я вошел в состояние восприятия, для которого у меня нет параллели. Самым подходящим описанием этого было бы сказать, что я заснул и увидел очень ясный сон.
Я чувствовал, что могу продолжать оставаться в этом состоянии бесконечно, если захочу. Но я намеренно закончил его, включив свой внутренний диалог. Я раскрыл глаза. Я лежал на соломенной циновке, дон Хуан был в нескольких футах от меня. Мой сон был настолько великолепен, что я начал рассказывать ему его. Он сделал мне знак молчать. Длинной веточкой он указал на две длинные тени, которые какие-то сухие ветки пустынного чапараля отбрасывали на землю. Конец его прутика прошелся по очертаниям одной из теней, как бы рисуя ее. Затем он перепрыгнул к другой тени и сделал то же самое. Тени были примерно по тридцать сантиметров длиной и по три шириной. Они находились в двенадцати-пятнадцати сантиметрах одна от другой. Движения прутика выбили мои глаза из фокуса, и я обнаружил, что смотрю раскошенными глазами на четыре тени. Внезапно две тени в середине слились в одну и создали необычайное ощущение глубины. В тени, образовавшейся таким образом, была какая-то необъяснимая округлость и объем. Она почти походила на призрачную трубу, круглую балку какой-то неизвестной субстанции. Я знал, что мои глаза раскошены, и тем не менее они казались сфокусированными на одном месте. Поле зрения на этом месте было кристально ясным. Я мог двигать глазами не нарушая картины.
Я продолжал наблюдать, но оставался при этом настороженным. Я ощутил любопытный порыв отступиться и погрузиться в наблюдаемую сцену. Что-то в том, что я наблюдал, казалось, тянуло меня. Но что-то внутри меня пробилось на поверхность, и я начал полусознательный диалог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
— Когда ты собираешься рассказать мне о нем? — Я не знаю. Ты воспринимаешь, поэтому это зависит от тебя. Ты должен решить когда. — А чем плохо, если прямо сейчас?
— Решить — не значит выбрать время наугад. Решить означает, что ты отрегулируешь свой дух, чтобы он был неуязвимым и что ты сделал все возможное, чтобы быть достойным знания и силы.
Сегодня, однако, ты должен решить маленькую загадку для дона Хенаро. Он ушел перед нами, и он будет ожидать где-то в чапарале. Никто не знает места, где он будет находиться, или того времени, когда нужно идти к нему. Если ты способен определить правильное время для того, чтобы покинуть дом, то ты будешь способен также провести нас туда, где он находится.
Я сказал дону Хуану, что не могу даже вообразить, чтобы кто-нибудь был способен решить такую задачу.
— Как может уход из дома в определенное время привести меня туда, где находится дон Хенаро? — спросил я.
Дон Хуан улыбнулся и стал мурлыкать мелодию. Казалось, он наслаждался моим возбуждением.
— Это проблема, которую дон Хенаро поставил перед тобой, — сказал он. — если у тебя достаточно личной силы, то ты с абсолютной точностью определишь правильное время, чтобы выйти из дома. Каким образом точное время будет вести тебя куда-либо, не знает никто. И однако же, если у тебя личной силы достаточно, то ты сам установишь, что это так.
— Но каким образом меня будет что-то вести, дон Хуан? — Этого тоже никто не знает. — Мне кажется, дон Хенаро разыгрывает меня. — Тогда лучше поберегись, — сказал он. — если Хенаро тебя надувает, что вполне возможно, то ты лопнешь. Дон Хуан рассмеялся своей собственной шутке. Я не мог к нему присоединиться. Мой страх относительно той опасности, которая свойственна манипуляциям дона Хенаро, был слишком реален.
— Не можешь ли ты дать мне какие-нибудь намеки? — спросил я.
— Здесь нет намеков! — сказал он отрывисто. — Почему дон Хенаро хочет это сделать? — Он хочет испытать тебя, — ответил он. — скажем так, что ему очень важно узнать, можешь ли ты принять объяснение магов. Если ты решишь загадку, то выводом будет, что ты накопил достаточно личной силы, и что ты готов. Но если ты провалишься на ней, то это будет потому, что личной силы у тебя недостаточно, и в таком случае объяснение магов не будет иметь для тебя никакого смысла. Я думаю, что мы должны дать тебе объяснение вне зависимости от того, поймешь ты его или нет. Это моя мысль. Хенаро более консервативный воин. Он хочет, чтобы все было в должном порядке, и не хочет давать тебе его до тех пор, пока не посчитает, что ты готов.
— Почему ты просто сам не расскажешь мне объяснение магов?
— Потому что Хенаро должен быть тем, кто помогает тебе. — Почему это так, дон Хуан?
— Хенаро не хочет, чтобы я рассказывал тебе почему, пока что.
— Разве мне повредит, если я узнаю объяснение магов? — Я так не думаю. — Прошу тебя, дон Хуан, расскажи мне тогда.
— Ты должно быть шутишь. У Хенаро есть твердые мысли по этому поводу, и мы должны чтить и уважать их.
Он сделал повелительный жест, чтобы утихомирить меня. После долгой успокаивающей паузы я вставил вопрос: « ну как я смогу решить эту загадку, дон Хуан?»
— Я действительно не знаю этого, поэтому не могу дать тебе совет, что делать, — сказал он. — Хенаро бесконечно эффективен в своих поступках. Он разработал эту загадку специально для тебя. Поскольку он делает это для твоей пользы, то он настроен только на тебя одного. Поэтому только ты сможешь выбрать точное время, чтобы выйти из дому. Он сам позовет тебя и будет вести тебя посредством этого зова.
— Каким будет его зов? — Я не знаю, его зов для тебя, а не для меня. Он будет касаться твоей воли непосредственно. Иными словами, ты должен использовать свою волю, чтобы узнать зов.
— Хенаро считает, что он должен сейчас удостовериться в том, что ты накопил достаточно личной силы и что он может заставить тебя включить твою волю, обратив ее в действующую единицу.
«Воля» — была другой концепцией, которую дон Хуан очень тщательно обрисовал, но не сделал ее ясной. Я понял из его объяснений, что воля являлась силой, которая исходила из района живота через невидимое отверстие ниже пупка. Отверстие, которое он называл «просвет». Воля намеренно культивировалась только магами. Она приходила к практикующим, окруженная загадкой и предположительно давала им способность выполнять необычные поступки.
Я заметил дону Хуану, что нет ни малейшего шанса, чтобы нечто столь неясное могло стать действующей единицей в моей жизни.
— Здесь ты ошибаешься, — сказал он. — воля развивается в воине, несмотря на любое сопротивление разума.
— Разве не мог дон Хенаро, будучи магом, узнать, готов я или нет, не проверяя меня? — спросил я.
— Конечно, мог, — сказал он. — но такое знание не имело бы никакой ценности или последствий, потому что оно никак не связано с тобой. Ты — тот, кто учится. Поэтому ты сам должен провозгласить знание силой, а не Хенаро. Хенаро интересует не столько его знание, сколько твое знание. Ты должен обнаружить работает или нет твоя воля. Это очень трудно сделать. Несмотря на то, что Хенаро или я знаем о тебе, ты должен самому себе доказать, что находишься в том положении, когда можешь провозгласить знание силой. Другими словами, ты сам должен быть убежден, что можешь использовать свою волю. Если это не так, значит ты должен убедиться в этом сегодня. Если ты не сможешь выполнить эту задачу, тогда заключением дона Хенаро будет то, что, несмотря на все, что он видит относительно тебя, ты еще не готов.
Я испытывал переполняющее меня волнение. — Нужно ли все это? — спросил я.
— Это просьба Хенаро, и она должна быть выполнена, — сказал он твердым но дружелюбным тоном.
— Но какое отношение имеет ко мне дон Хенаро? — Может быть сегодня ты это обнаружишь.
Я упрашивал дона Хуана, чтобы он вывел меня из этого невыносимого положения и объяснил все эти загадочные слова. Он засмеялся, похлопал меня по груди и пошутил насчет мексиканского грузчика, у которого огромные грудные мускулы, но он не может выполнять тяжелой физической работы потому, что его спина слаба.
— Следи за теми мышцами, — сказал он. — они должны быть не просто для вида.
— Мои мышцы не имеют никакого отношения к тому, что ты говоришь, — сказал я в скверном настроении.
— Имеют, — ответил он. — тело должно быть совершенством до того, как воля станет действующей единицей.
Дон Хуан опять отклонил направление моих расспросов. Я чувствовал беспокойство и раздражение. Поднявшись, я пошел на кухню и попил воды. Дон Хуан последовал за мной и предложил мне попрактиковаться в воспроизведении крика животного, которому дон Хенаро обучил меня. Мы пошли за дом, я сел на поленницу дров и ушел в воспроизведение этого крика. Дон Хуан сделал несколько поправок и дал мне несколько указаний относительно моего дыхания. Конечным результатом было состояние полной физической релаксации.
Мы вернулись на веранду и сели опять. Я сказал ему, что иногда чувствую раздражение к самому себе из-за того, что я так беспомощен.
— Ничего нет неправильного в чувстве собственной беспомощности, — сказал он. — все мы больше всего знакомы с ним. Вспомни, что мы провели целую вечность как беспомощные младенцы. Я уже говорил тебе, что в этот самый момент ты похож на младенца, который не может вылезти сам из колыбели и уж тем более действовать самостоятельно. Хенаро вынимает тебя из твоей колыбели, скажем, беря тебя на руки. Но ребенок хочет действовать, а поскольку он не может, он жалуется на жизнь. В этом нет ничего плохого, но индульгировать, протестуя и жалуясь — это совсем другое дело.
Он потребовал,чтобы я держался расслабленно и чтобы я задавал ему некоторое время вопросы до тех пор, пока не буду в лучшем состоянии ума.
На мгновение я потерялся и не мог решить, что спросить. Дон Хуан развернул соломенную циновку и сказал, чтобы я сел на нее. Затем он наполнил водой большую тыквенную флягу и положил ее в переносную сетку. Казалось, он готовился к путешествию. Он уселся опять и движением бровей велел мне задавать вопросы.
Я попросил его еще раз рассказать о бабочке. Он бросил на меня изучающий взгляд и усмехнулся.
— Это олли, — сказал он. — ты знаешь это. — Но что такое олли? — спросил я. — что это в действительности? — Невозможно сказать, чем в действительности является олли. Точно также, как невозможно сказать, чем точно является дерево.
— Дерево — это живой организм, — сказал я. — Мне это говорит немного, — сказал он. — я могу сказать также, что олли это сила, напряжение, я уже говорил тебе это. Но это мало что тебе сказало об олли. Точно также, как в случае с деревом, узнать, что такое олли, значит воспринять его. Несколько лет я старался подготовить тебя к монументальной встрече с олли. Ты, возможно, не понимаешь этого, но тебе потребовалось несколько лет подготовки для того, чтобы встретиться с деревом. Встретиться с олли — это то же самое. Учитель должен знакомить своего ученика с олли мало-помалу, крупица за крупицей. Ты с годами накопил большой запас знаний об этом и теперь ты способен собрать это знание вместе, чтобы ввести в свой опыт олли также, как ввел в свой опыт дерево.
— У меня нет ни малейшего понятия, что я делаю это, дон Хуан.
— Твой рассудок не осознает этого, потому что он не может принять возможность олли, начнем с этого. К счастью, совсем не разум собирает олли вместе. Это делает тело. Ты воспринял олли в большой степени и много раз. Каждое из этих восприятий откладывалось в твоем теле. Суммой всех этих кусочков является олли. Я не знаю никакого другого способа описать его.
Я сказал, что не могу осознать, как это мое тело действует само по себе, как если бы это было существо, отдельное от моего рассудка.
— Они не разделены, но мы их сделали такими, — сказал он. — наш рассудок мелочен, и он всегда в разногласии с нашим телом. Это, конечно, только способ говорить, но триумф человека знания состоит в том, что он объединил эти две части вместе. Поскольку ты не являешься человеком знания, то твое тело сейчас делает такие вещи, которые твой рассудок не способен воспринять. Олли — это одна из этих вещей. Ты не был безумен и ты не спал, когда воспринимал олли в ту ночь прямо здесь. Я спросил его о той пугающей идее, которую он с доном Хенаро поселил в меня, что олли является существом, ожидающим меня на краю маленькой долины в горах северной Мексики. Они сказали мне, что рано или поздно я должен прийти на это свидание с олли и бороться с ним.
— Это все способы говорить о тех загадках, для которых не существует слов. Хенаро и я сказали, что на краю той равнины тебя ожидал олли. Это заявление было правильным, но оно не имело того значения, которое ты хочешь ему придать. Олли ждет тебя, это совершенно верно. Но не на краю какой-либо долины, а прямо здесь или вон там, или в любом другом месте. Олли ждет тебя точно также, как ждет тебя смерть повсюду и нигде.
— Зачем олли ждет меня? — Затем же, зачем ждет тебя смерть, — сказал он. — потому что ты был рожден. В данный момент невозможно объяснить, какой смысл под этим скрывается. Сначала ты должен ввести олли в свой опыт, ты должен воспринять его в полную силу. Тогда объяснение магов сможет бросить на это свет. До сих пор у тебя было достаточно силы, чтобы прояснить по крайней мере один момент — то, что олли — это бабочка.
Несколько лет назад мы с тобой ходили в горы, и у тебя было столкновение с чем-то. Тогда я не мог тебе рассказать, что именно происходит. Ты видел странную тень, летающую взад и вперед перед огнем. Ты сам сказал, что она выглядела как бабочка. Хотя ты не знал, о чем ты говоришь, ты был абсолютно прав. Тень была бабочкой. Затем, в других обстоятельствах, что-то до безумия испугало тебя после того, как ты заснул опять-таки перед огнем. Я предупреждал тебя, чтобы ты не спал, но ты не обратил внимания на мои предупреждения. Этот поступок отдал тебя на волю олли, и бабочка наступила тебе на шею. Почему ты остался живой, навсегда останется для меня загадкой. Тогда ты этого не знал, но я уже считал тебя мертвым. Настолько серьезной была твоя оплошность.
С тех пор каждый раз, когда мы бывали с тобой в горах или в пустыне, даже если ты не замечал этого, бабочка всегда следовала за нами. Так что в общем и целом мы можем сказать, что для тебя олли — это бабочка. Но я не могу сказать, что на самом деле это бабочка в том понимании, которое мы вкладываем в бабочку. Называть олли бабочкой — опять-таки только способ разговора. Способ сделать эту безбрежность вокруг нас понятной.
— А для тебя олли тоже бабочка? — спросил я. — Нет. То, как каждый понимает олли — это личное его дело. Я заметил, что мы опять вернулись к тому, с чего начали.
Он не рассказал мне, чем в действительности является олли. — Нет необходимости приходить в замешательство, — сказал он. — замешательство — это настроение, в которое входишь, но из него можно также и выйти. В данный момент нет способа прояснить что-либо. Может быть позднее сегодня мы сможем рассмотреть эти вещи детально. Все зависит от тебя, или скорее от твоей личной силы.
Он отказался произнести еще хоть слово. Я стал очень озабочен из-за страха, что провалю испытание. Дон Хуан отвел меня за дом и усадил на циновку около оросительной канавки. Вода текла так медленно, что казалась почти застывшей. Он скомандовал мне сесть спокойно, выключить внутренний диалог и смотреть на воду. Несколько лет назад он раскрыл, по его словам, что у меня есть какая-то привязанность к водным массам. Чувство, которое в высшей степени было удобно для тех предприятий, в которые я был вовлечен. Я заметил, что у меня нет никакой особой любви к водоемам, но и нелюбви тоже нет. Он сказал, что как раз поэтому вода благоприятна для меня. Я был безразличен по отношению к ней. В условиях стресса вода не сможет захватить меня, но не сможет также и оттолкнуть меня.
Он сел слегка позади меня справа и велел мне отдаться и не бояться, потому что он тут, рядом со мной, и поможет, если возникнет нужда.
Я испытал секундный страх, а затем посмотрел на него, ожидая дальнейших инструкций. Он насильно повернул мою голову в направлении воды и приказал мне начинать. У меня не было ни малейшего представления относительно того, что он от меня хочет, поэтому я просто расслабился. Когда я смотрел на воду, я заметил бурунчики на противоположной стороне. Бессознательно я остановил свои несфокусированные глаза на них. Медленное течение заставляло их дрожать. Вода имела окраску пустынной почвы. Я заметил, что складки вокруг бурунчиков были похожи на развилки или овраги на гладкой поверхности. В какой-то момент эти складки стали гигантскими, и вода превратилась в гладкую плоскую охристую поверхность, а затем через доли секунды я крепко спал или может быть я вошел в состояние восприятия, для которого у меня нет параллели. Самым подходящим описанием этого было бы сказать, что я заснул и увидел очень ясный сон.
Я чувствовал, что могу продолжать оставаться в этом состоянии бесконечно, если захочу. Но я намеренно закончил его, включив свой внутренний диалог. Я раскрыл глаза. Я лежал на соломенной циновке, дон Хуан был в нескольких футах от меня. Мой сон был настолько великолепен, что я начал рассказывать ему его. Он сделал мне знак молчать. Длинной веточкой он указал на две длинные тени, которые какие-то сухие ветки пустынного чапараля отбрасывали на землю. Конец его прутика прошелся по очертаниям одной из теней, как бы рисуя ее. Затем он перепрыгнул к другой тени и сделал то же самое. Тени были примерно по тридцать сантиметров длиной и по три шириной. Они находились в двенадцати-пятнадцати сантиметрах одна от другой. Движения прутика выбили мои глаза из фокуса, и я обнаружил, что смотрю раскошенными глазами на четыре тени. Внезапно две тени в середине слились в одну и создали необычайное ощущение глубины. В тени, образовавшейся таким образом, была какая-то необъяснимая округлость и объем. Она почти походила на призрачную трубу, круглую балку какой-то неизвестной субстанции. Я знал, что мои глаза раскошены, и тем не менее они казались сфокусированными на одном месте. Поле зрения на этом месте было кристально ясным. Я мог двигать глазами не нарушая картины.
Я продолжал наблюдать, но оставался при этом настороженным. Я ощутил любопытный порыв отступиться и погрузиться в наблюдаемую сцену. Что-то в том, что я наблюдал, казалось, тянуло меня. Но что-то внутри меня пробилось на поверхность, и я начал полусознательный диалог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34