Если ребята оттуда решили расправиться с полицейским, они могли превратить его жизнь в сущий ад. Их задача и состояла в том, чтобы травить сотрудников управления до тех пор, пока те сами не захотят уйти из него. Навозные жуки давно невзлюбили Ника. Он и так ходил у них по кромке тонкого льда, готовый вот-вот сорваться в бездну упреков и подозрений. А теперь уж его наверняка столкнут в стылые глубины недоверия и слежки.Гас догнал Ника, когда тот бурей вылетел из здания управления и направлялся к стоянке полицейских машин. Моран точно знал, куда потянет нормального полицейского после драки с парнем из «Внутренних дел» — в ближайший бар, но только не в «Десять-четыре». Однако трудно было предугадать, куда рванет такой бешеный пес, как Ник Карран, и в какую он еще попадет переделку.— Ник! Ник! Ник! — Гас, пыхтя и задыхаясь, догнал своего напарника — давали о себе знать безудержное курение и пристрастие к пиву. — Что такое происходит, сынок, черт побери? Все уже сплетничают о том, что ты пытался убить Нилсена. Да еще голыми руками. Тебе нужно сдерживать свой темперамент, парень, иначе навлечешь на себя беду.Ник глубоко вздохнул. Он не мог злиться на Гаса Морана. Он был единственным человеком в управлении, который действительно искренне переживал за него.— Послушай, не беспокойся. Ничего страшного не случится. Все будет хорошо.Гас Моран печально покачал головой.— Нет, сэр. Нет, хорошего тут мало. И ты это знаешь, и я знаю тоже. Они попробуют отобрать у тебя значок.— Может быть, ну и пусть отбирают.— Ники, ведь ты этого вовсе не хочешь.Карран внезапно ссутулился — усталость и отчаяние нахлынули на него.— Я не знаю, чего хочу. Я только наверняка знаю, что мне осточертело разрешать им манипулировать собой.Гас лишь печально улыбнулся.— Слышал-слышал. Мне рассказали, что ты очень решительно продемонстрировал это.— Она знает, Гас.Нику не надо было уточнять, о ком он говорит. Им обоим и так было известно, что от Кэтрин Трэмелл ничего хорошего ждать не приходилось.— Знает? О чем? Она задурила тебе голову, сынок. Забудь о ней.— Она знает, где я живу, она знает, как я живу. Она не выходит у меня из головы. Она преследует меня, и я все время должен быть настороже.— Что происходит между вами?На какое-то мгновенье Нику захотелось забыть о терзавших его страхах и желаниях, о неотразимом обаянии Кэтрин Трэмелл. Но он с большим запозданием понял, что она ядовитой занозой засела у него под кожей, острой болью терзая его душу. Он покачал головой и почти улыбнулся.— Я не знаю, я просто не знаю, что происходит, черт побери.— Но что-то, что-то же происходит.— Да, кое-что.Гас Моран сильной рукой обнял Ника за плечи.— Давай пошлем все к чертовой матери, я возьму выходной. Пойдем в какое-нибудь заведение и напьемся. Я угощаю.— Нет, не стоит, пожалуй. Мне нужно поехать куда-нибудь одному и подумать.— Только не езди в Стинсон, Ники.— Нет, не беспокойся, не поеду. Ник пошел было прочь.— Эй, сынок, сделай мне одолжение.Ник остановился и полуобернулся к своему напарнику.— Для тебя все, что угодно, Гас.— Будь осторожен. Ник Карран улыбнулся.— Знаешь, все, что угодно, но только не это. Моран пожал плечами.— Да. Так я и думал. Знаешь, Ник, с тобой происходит нечто такое, чего я от тебя уж никак не ожидал.— Правда? Что же это?Гас Моран широко улыбнулся.— Я говорю о твоих вывертах. Они становятся предсказуемыми. * * * Фонограмма захлебывалась истерическим хохотом, корчилась в судорогах бурного веселья, сопровождая кадры, сменяющиеся на экране телевизора. Ник сидел в кресле перед ящиком, напряженно всматриваясь в дурацкую пантомиму. Он держал на коленях бутылку «Джека Даньела», которую нежил в ладонях, как любимое дитя, сигарета свисала у него изо рта. Из пепельницы у его локтя уже вываливались окурки, бутылка была наполовину пуста.Ник, казалось, смотрел передачу, напряженно вглядываясь в изображение, будто на экране показывали серьезный иностранный фильм с субтитрами, а не идиотские фокусы телеумников. Дело было в том, что Ник вовсе не смотрел телевизор. Он и не догадывался о том, что вызвало взрывы смеха, записанного на магнитофонную ленту. Он даже не знал названия передачи — так глубоко ушел он в свои мысли.Словно губительный яд, Кэтрин Трэмелл проникла в его кровь, отравила каждую клетку его тела. Ник был сбит с толку, растерян, и это терзало его, он был точно в лихорадке. С кристальной ясностью проплывали перед ним фантастические видения. Вот он занимается с ней любовью — нежно, страстно. Вот он убивает ее, хладнокровно стреляя в Кэтрин из револьвера тридцать восьмого калибра. Вот он одновременно…Он понятия не имел, сколько уже времени кто-то стучал к нему в квартиру, и едва шелохнулся, когда услышал тревожный голос Бет Гарнер, которая звала его из-за двери:— Ник, Ник, я знаю, что ты дома. Открой, пожалуйста.Он стрельнул глазами на дверь, будто мог видеть насквозь нее.— Уходи, Бет. Я смотрю по телевизору свою любимую передачу.— Ник, пожалуйста, — умоляла она.— Я не хочу видеть тебя, — отрезал он. Некоторое время было тихо, и Ник решил, что Бет ушла. Затем он услышал звук поворачивающегося в скважине ключа, запор выскользнул. Дверь распахнулась, на пороге стояла испуганная Бет, Ник видел ее словно в тумане.— У меня остались твои ключи, — сказала она. Она подняла ключ и показала его Нику, будто он мог не поверить ей.Ник Карран в последний раз глубоко затянулся окурком, торчащим у него из рта, сигарета прогорела до фильтра, и он обжег костяшки пальцев.— Я сказал, что не хочу видеть тебя здесь, Бет. Он взял еще одну сигарету и закурил.— Черт возьми, не кричи на меня, Ник! Ты многим обязан мне и мог бы вести себя повежливее.Он постоял, не шелохнувшись, потом осторожно поставил бутылку и взял связку ключей.— Я тебе ничего не должен, Бет. И ты ничего не должна мне. Мы спали с тобой… дай вспомнить?.. десять-пятнадцать раз.— Я не знала, что ты ведешь счет нашим встречам, — ровным голосом сказала она.— Не льсти себя надеждой, Бет. Они ни разу не запали мне в душу так, чтобы я стал твоим должником.Ее глаза сузились, они пылали гневом.— Иногда я действительно ненавижу тебя. Ник невесело улыбнулся.— Да? Послушай, а почему бы тебе не завести себе дружка-медика, который излечит тебя от враждебности. — Он помолчал немного, затянувшись сигаретой. — Знаешь, если ты решишь кое-какие свои проблемы, Бет, то избежишь большой беды.— Беды? О чем ты говоришь, черт побери?— Пожалуй, ты сможешь изредка сбрасывать платье… пока… какой-нибудь твой очередной ухажер не помрет со скуки.Бет вздрогнула, будто ее ударили кнутом. Жестокие, ядовитые слова на минуту повисли в накаленной атмосфере комнаты, и вдруг воспламенили ее, точно бензин, вылитый в огонь.Ее губы злобно скривились, и она набросилась на него, протянув к нему руки с длинными накрашенными ногтями, точно острые клешни. Ник чувствовал, как в ней бушует злоба, неистовая, точно клокочущая лава. Она хотела выцарапать ему глаза. Хотела ощутить вкус его крови у себя на губах. Хотела причинить ему такую боль, которой он никогда не испытывал.Ник поймал ее запястье и крепко держал из, чувствуя ее отвращение к нему, пропитавшее кровь в ее венах, пульсирующее в каждой клетке ее тела. Какое-то время она билась у него в руках, ярость полыхала в ней, накалившись настолько, что сгорела в собственном огне. Гнев мгновенно нахлынул на нее и так же быстро иссяк, она обмякла у него в руках. Ник оттолкнул ее.Бет Гарнер на мгновенье спрятала лицо в руках и содрогнулась, когда оценила всю силу враждебности, которую только что испытала к Нику. Кому, как не ей, опытному врачу, было знать об опасности потери контроля над собой.— Извини, — прошептала она. — Извини, я обычно себя так не веду.Ник Карран чуть ли не с жалостью посмотрел на нее. Он медленно покачал головой.— Как ты могла позволить ему, Бет? Как ты могла отдать этому мерзавцу мое досье? Я доверял тебе, Бет. Ты, пожалуй, не поверишь, но я доверял тебе.— Извини, Ник. Но у меня не было выхода. Мне пришлось отдать ему твое досье. У меня не было иного пути.— Была вынуждена? Не было иного пути? Почему, скажи, Бога ради? Ты ведь прекрасно понимала, что, отдав Нилсену мое досье… Он махнул рукой. — Забудь об этом. Мне теперь все равно.Слезы набухали в углах больших карих глаз Бет Гарнер.— Ник, он собирался потребовать твоего увольнения из полиции. Он пренебрег моим отчетом. Сказал, что я необъективна. Поэтому я предложила ему, чтобы он сам ознакомился с результатами осмотра. Я не думала, что он покажет их кому-нибудь.В какой-то миг ему захотелось обнять и утешить ее. Затем холодное презрение к ней взяло верх. Лицо Ника ожесточилось.— Так ты сделала это ради меня?— Да, да, ты прав. Я беспокоюсь о тебе, Ник. Я сделала это ради тебя.— Разве ты не понимала? Конечно, объективность — хорошее качество. Но ведь речь шла обо мне и Нилсене, а в отношении этого ублюдка и сам Зигмунд Фрейд не смог бы быть достаточно объективным… Он хотел скомпрометировать меня, Бет, и нашел самый подходящий источник. Он провел тебя, и ты предала меня. Он провел тебя, и ты попалась в его сети, Бет.— Ник, пожалуйста…Он повернулся к ней спиной.— Уходи, Бет, — мягко сказал он. — Пожалуйста.— Я хочу, чтобы ты…— Уходи, Бет.Он поднял бутылку «Джека Даньела» и отпил большой глоток виски.Она еще раз умоляюще взглянула на Ника, но сердце подсказывало ей, что она потеряла его; предательство было тем грехом, который он никогда не простит. * * * Прошло несколько часов, стояла поздняя ночь, бутылка «Джека Даньела» давно опустела, телевизионная передача закончилась, уступив место завесе сплошных помех. Ник Карран беспокойно спал на своей кушетке. Его мозг был отравлен алкоголем, перед ним проплывали беспорядочные сны, видения мертвых тел, отчаянных выпивок и пуль на излете. Мелькали образы Кэтрин Трэмелл, Рокси, Гаса, Бет, Толкотта, Уокера. Возникали безобразные, уродливые картины: Кэтрин Трэмелл, повесившаяся в своей гостиной; искромсанное тело Джонни Боза — израненное, сочащееся кровью. Иногда ему являлись персонажи, подсказанные воображением — Хейзл Добкинс убивает детей и мужа много-много лет назад.Рассудком Ник понимал, что он должен остановить все убийства. Забить в сигнал тревоги. И вдруг, словно по волшебству, зазвенели колокола.Он проснулся и услышал, что пронзительно звонит телефон. Глава одиннадцатая Он бросился к телефону, будто от этого зависела его жизнь. Слова, которые он услышал, отравленными дротиками врезались в затуманенный мозг. Ник чувствовал, что лужа виски у него в животе хлюпает, точно трюмная вода в старой посудине.— Да, — только и сказал он. — Хорошо. Он не смог припомнить имени того, кто обращался к нему с другого конца провода, но стоило ему услышать этот голос, как он сразу понял, что с ним беседует полицейский, который звонит ему по приказу начальства. Полицейский говорил громко и коротко. Он сообщил Нику, что произошло и где его ожидают через пять минут, затем повесил трубку.Карран проснулся нетрезвый, однако этот ночной звонок рассеял опьянение быстрее, чем летнее солнышко прогоняет утренний туман. Хмель сразу прошел, но Ник был так потрясен услышанной новостью, что точно прирос к кушетке. Ему потребовалось время, чтобы собраться силами и уйти.На месте преступления — позади бара «Десять-четыре», где находилась стоянка для машин, — царила привычная суета, Пожалуй, здесь собралось даже больше полицейских, чем обычно, поскольку в деле замешан был их коллега; повсюду виднелись патрульные машины, дежурили служители закона, будто их не оставляла надежда, что преступник вернется туда, где произошла трагедия. Когда Ник выходил из своего «мустанга», ему пришло в голову, что, возможно, его-то, они и ждали. Уокер, Гас и двое парней из «Внутренних дел» стояли вокруг большого золотистого «линкольн тауна». Никто из них не был особенно счастлив видеть Ника, впрочем, если уж на то пошло, и он отнюдь не пришел в восторг от встречи с ними. Когда Ник подошел, толпа, стоявшая вокруг машины, отпрянула от него, как от чумного.Гас Моран осветил фонарем широкое переднее сиденье роскошной машины: там, развалясь, сидел Мартин Нилсен — бывший следователь службы «Внутренних дел» полицейского управления Сан-Франциско. Лужица темной, почти черной крови застыла на велюровой спинке сиденья, создавая траурный ореол вокруг его головы.— Один выстрел, — пробормотал Гас. — Стреляли с близкого расстояния. По-видимому, из револьвера тридцать восьмого калибра.Никто здесь не нуждался в объяснении, что револьвер тридцать восьмого калибра был стандартным казенным огнестрельным оружием работников полицейского управления Сан-Франциско.— Дай мне твое оружие, Ник, — чуть ли не извиняясь, сказал Уокер.— Господи Иисусе, Фил, — спокойно проговорил Ник, — неужели ты веришь, что я…— Послушай, дай мне твое оружие, Ник. Пожалуйста.Карран пожал плечами, вытащил револьвер из кобуры, закрепленной на груди, и отдал его начальнику отдела по расследованию убийств. Уокер взял револьвер, понюхал дуло, как знаток пробует вино двойной выдержки, и покачал головой. Он отдал оружие одному из работников «Внутренних дел».— Что ж, хотя это еще ни о чем не говорит, Ник, но из этой штуки давно не стреляли.— В последней раз я испытывал его на нашем полигоне две, а может, три недели назад. Я не убивал Нилсена, ты ведь знаешь.— Я знаю только то, что Нилсен не был убит из этого револьвера. Это все, что я могу сказать с полной уверенностью.Уокер не смотрел Нику в глаза. Он повернулся и пошел прочь к своей машине.— Вы думаете, я…— Я так не думаю, сынок, — сказал Гас. — Но должен сказать тебе, у меня тут мало единомышленников.Лейтенант Джейк Салливан, тоже следователь «Внутренних дел», такой же иезуит, как и покойный Нилсен, сказал: «Здесь распоряжаюсь я», — и в упор посмотрел на Ника.— Карран, проследуй в управление. Нам нужно немного поговорить.Было ясно, что Салливан не приглашает Ника на Дружескую беседу за чашечкой кофе.— Я подозреваюсь в убийстве, Салливан?— Возможно.— Тогда огласите мои права и арестуйте меня.Ника поразило, что он повторял почти те же самые слова, с которыми обращалась к нему Кэтрин Трэмелл. Салливан пожал плечами.— Раз ты хочешь этого, Карран, мы можем пойти тебе навстречу.— И с большим удовольствием, — сказал Моран, еще одна тупоумная сволочь из «Внутренних дел».— Послушай, Ник, — сказал Гас Моран, становясь между своим напарником и двумя полицейскими. — Сделай себе одолжение хоть раз в жизни. Помоги этим парням разобраться что к чему.Казалось, Карран вот-вот потребует, чтобы ему зачитали его права, гарантированные конституцией, и надели наручники, но это было слишком большим позором для полицейского, и даже Карран не стал испытывать судьбу.— Я отправлюсь в нижнюю часть города, Салливан, но только для того, чтобы доказать вам, что я всегда сотрудничаю с правоохранительными органами как честный, добропорядочный гражданин.— Хорошо.— И доказать вам, что я не убивал этого… — он кивнул в сторону мертвого Нилсена. — Этого полицейского.— Ничто, Карран, не доставит мне большего удовольствия, — сказал Салливан, но никто не поверил ему. * * * Они привели Ника в ту же самую комнату, в которой допрашивали Кэтрин Трэмелл, Уокер, Толкотт и Гас Моран тоже сидели тут, но поодаль от стола, на втором плане: распоряжались здесь Салливан и Моран. Нику отводилась лишь третьестепенная роль. Все знали, что теперь уж «Внутренние дела» покажут свою силу и что они либо арестуют Ника, либо хорошенько попортят ему нервы прежде, чем отстранят от службы по состоянию здоровья.— Ты ведь не любил Марти Нилсена, правда, Карран? — спросил Моран таким тоном, будто привел блестящий аргумент в споре на жаркой предвыборной дискуссии.— Это и так всем известно. Я уверен, что и ты кое-кого не любишь, Моран. И бьюсь об заклад, что полным-полно людей, которые терпеть не могут тебя.— Это не относится к делу.— Ты набросился на него вчера днем, — сказал Салливан, — на глазах более, чем десятка офицеров полиции.— Правильно. Ну и что из этого? Хорошо. Я пришел кое-что выяснить у него. И потерял самообладание.— А может, у тебя его никогда и не было. Может, ты поджидал Марти за баром «Десять-четыре» и пустил пулю ему в голову. Может, ты хотел еще раз посчитаться с ним за то, что он был строг к тебе. Ведь и такое вероятно, правда?— Насрать мне на то, как Нилсен относился ко мне, Моран. Я вообще не обращал на него внимания.— Тогда что же так достало тебя, так задело тебя за живое? — спросил Салливан. — Почему ты его вдруг возненавидел?— Я относился к нему безразлично, но он… Послушай, Нилсен заполучил мое досье вместе с медицинской картой. Ее завели на меня в управлении сразу после того, как я пустил в расход двух туристов.Толкотт поморщился. Он терпеть не мог такие грубые, прямолинейные выражения. Он предпочел бы медицинские термины Бет — травма или несчастный случай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17