Он вернул ей душевное спокойствие.
Никогда в их доме не было и следа беспорядка. Он объяснил ей, что не желает просыпаться в квартире, где в раковине стоят не вымытые со вчерашнего дня чашки. И никогда женские вещи не были разбросаны по углам. Свои чувства можно выразить иначе, вовсе не обязательно срывать с женщины одежду в тот момент, когда она меньше всего этого ожидает.
Да, чашки… Но ведь достаточно однажды поступиться принципами — больше никогда к ним не вернуться. Сегодня чашка, завтра две, послезавтра посуда после обеда… это так же, как с этими вредными фильмами. Вроде бы и ничего, а какой-то яд все-таки в мозг проникает. Какой-то обман. Жизнь намного интереснее, чем фильмы. Потом и вовсе теряешь контакт с близким человеком, и к черту все понимание. И Мария это поняла. Все меньше их разделяло.
Какой была их жизнь? Ксендз, который их венчал, сказал: «Пусть красота доброй жены…» Это была правда. Мария была доброй. Без всякого сомнения, она — лучшее, что было в его жизни. Хотя сначала — он должен это объективно признать — ей было далеко до умеренности, которой потом так завидовали его друзья. Друзья. Ну что ж. Дом — это крепость, и нужно охранять его от дурного влияния. Одни приятели совсем опустились, другие обзавелись новыми семьями. Его с Марией взгляды на эти вопросы были одинаково традиционны. Постоянство — вот что было для них важнее всего.
Если хочешь сохранить свой дом, нужно оградить его от внешнего мира. Вокруг столько зла. Достаточно открыть журнал или газету. Семья будет крепкой, если ее окружают крепкие семьи. А сколько их, таких же прочных, как его брак? И разве не он уберег его?
Кофе остыл. Он настолько погрузился в свои мысли, что забыл о чашке, а ведь он терпеть не мог холодный кофе. Разве что-то в их отношениях было не так? И когда это началось?
Они пережили тяжелые времена вместе. Когда Мария сказала, что беременна, он старался радоваться, хотя видел, что дети делают с браком. Женщины перестают быть женами, а становятся только матерями. Но Мария была так счастлива.
Когда он увидел ее в кухне на полу, без сознания, всю в крови, около еще влажной белой занавески и перевернувшейся табуретки, то подумал, что сойдет с ума от боли. Но он был с ней все время, в машине «скорой помощи» и в больнице. Везде. Кроме операционной, куда Марию увезли сразу же.
Марии было тяжело вернуться к нормальной жизни. Примириться с мыслью, что у них никогда не будет детей. Она плакала целыми днями. Только после того, как он ей объяснил, что не переживает, а на самом деле даже рад, Мария перестала плакать. А он не променял бы ее на самого чудесного ребенка на свете, даже на мальчика, который носил бы его фамилию. С тех пор он не видел, чтобы Мария плакала. Не странно ли, что он осознал это только сейчас?
Он хорошо помнит, как боялся тогда за Марию. Стоя под дверью операционной, молился за нее, не за ребенка. Этот ребенок. Прошло уже столько лет, а он не может думать о нем иначе. Этот ребенок умер… Он больше не хотел иметь детей. Когда к нему вышел врач и сказал, что нужно дать согласие на операцию, потому что беременность осложнилась опухолью, кистевым заносом, — он все подписал, не сомневаясь ни секунды. Он сделал бы что угодно, лишь бы спасти жизнь Марии. И только в машине «скорой» беспомощно шептал: «Мария, нет, пожалуйста, подожди». Единственный раз он потерял самообладание.
Его любовь была вечной, как трава. Она не основывалась на мимолетной страсти или похоти. Она была потребностью сердца, и он никогда не забывал об этом. Конечно, страсть между ними тоже была. Они ведь занимались любовью, хотя ни он, ни Мария не были из числа тех, кто при этом непристойно дышит или стонет. Но ладони Марии были нежными, как тайна ее лона, от ее прикосновений сердце его таяло и он забывался. Он целовал ее нежно и окутывал собой в любовном ритме, заботясь, чтобы ей всегда было хорошо.
А ведь их жизнь сложилась удачно. Они были хорошей супружеской парой. Лучшей из тех, что он знал. Знакомые расходились и сходились, изменяли и прощали, ссорились и мирились — лишь у них все было неизменно.
Нет, видно, на самом деле что-то было не в порядке. Не случайно Марии сегодня нет. Может, так она хотела что-то дать ему понять? Они, правда, могли бы об этом поговорить. Еще много лет назад он убедил ее, что только беседа… Что их брак уцелеет, если они будут доверять друг другу. Но… Мария действительно в последнее время была другой. Что-то в ней менялось. Может, он недостаточно проявлял свои чувства? А если она боится, что муж уже не любит ее? Они оба постарели, но ведь прекрасные моменты могут ждать их впереди. Теперь у них будет больше времени друг для друга. Они куда-нибудь поедут… Путешествие, которое долго откладывалось, наконец станет возможным. Он что-то упустил… Мария всегда ждала его с горячим обедом, а потом… Ну да, потом она мыла посуду, он же отдыхал после работы, затем… Дома всегда находились дела, впрочем, он часто приносил работу домой. Законы так быстро менялись, нужно было оставаться в курсе. Сейчас бухгалтерия — не то, что раньше… Но важнее всего было поддерживать жизнь на соответствующем уровне. Чтобы у Марии всегда было то, чего она хочет…
Но когда же что-то изменилось? Они вели довольно уединенную жизнь, но ведь они были вместе. И Марию всегда это устраивало. Тогда что же? Вряд ли дело тут в детях, дети бы уже выпорхнули из гнезда, и они точно так же остались бы одинокой стареющей парой… После свадьбы они определили свои приоритеты и не изменяли их в последующие годы… А может… может, он не должен был соглашаться на?.. Да! Никогда не должен был соглашаться, чтобы Мария была, как хотела, Марией. В этом не было ни нежности, ни интимности, а ведь именно это он хотел дать Марии. Это нужно исправить. Теперь все будет по-другому. Сколько же раз он хотел назвать ее Марысей, Марылькой, Марысенькой, но всегда помнил ее тон: «Мария, не Марыся, Майка, Марыля. Мария». Как он мог на это согласиться? Ведь эта ее фраза так серьезно повлияла на их жизнь!
Он вылил холодный кофе и сполоснул чашку. Взял полотенце, тщательно вытер чашку и поставил в шкаф. Даже перестал думать о еде.
Нужно отдохнуть.
Он вошел в спальню.
Под одеялом, повернувшись к нему спиной, лежала Мария. Сердце кольнуло в груди. Он испугался, что потеряет сознание. Мария! Господи, она умерла!
Он бросился к кровати и хрипло зашептал:
— Господи, нет, Господи, нет!
Мария шевельнулась и поднесла руку ко лбу.
— Я уснула? — спросила она, а ее голос разнесся по комнате запахом ландышей. Слава Богу!
Он потом скажет ей, как себя чувствовал, увидев, что она не ждет его. Сейчас его заботили более важные вещи. Сердце успокаивалось. Он начал говорить:
— Я все понял. Мария, это все можно исправить. Мы начнем сначала. Вся жизнь впереди. И я не буду тебя называть Мария, я не согласен, я буду называть тебя так, как всегда хотел, а ты мне этого не позволяла столько лет, столько лет, — шептал он. — Марыся, Марысенька моя. Мы все изменим. Ты будешь самой счастливой женщиной на земле. Я так тебя люблю, Марыся, — повторял он с наслаждением уменьшительную форму ее имени — никогда у него не хватало смелости так назвать Марию.
Он услышал всхлипывания и, успокаивая, положил руку ей на голову. Он был растроган до глубины души. Все можно начать сначала. Пусть плачет, пусть она наконец поплачет при нем.
Мария сбросила его руку.
Долю секунды он видел ее лицо. Но должно было пройти время, пока он понял, что Мария не плакала. Мария смеялась. И прежде чем она успела закрыть лицо руками, в глаза ему бросилась незнакомая улыбка, тронувшая ее губы.
ЗАЯВЛЕНИЕ О ЛЮБВИ
…В Дисциплинарный отдел районного суда я обращаюсь в связи с делом рег. номер 1328/01 по вопросу о нарушении правил дорожного движения.
…числа …месяца 01 г. полиция потребовала у меня документы с целью оштрафовать за неправильную парковку автомобиля марки… На квитанции о штрафе я поставил крестик — такая у меня подпись. Полицейский заявил, что раз так, он передает дело в Коллегию по правонарушениям, и, похоже, слово сдержал. Заявляю, что я не собирался никого оскорблять, а уж тем более представителя местных властей…
Она подняла глаза на мужчину. Тот улыбался.
— Это шутка? — спросила она резко.
Она на работе, и у нее нет времени на глупые шутки.
— Нет, что вы, — вежливо ответил мужчина, но глаза его продолжали улыбаться. — Я прилагаю соответствующие документы, образец подписи из банка и так далее.
Она сжала правую руку в кулак. Она не верила ни единому слову. Но раз человеку хочется вытворять такое… Она злилась на себя, что вообще заговорила с ним, стала расспрашивать. Думать — не ее дело. Ее дело — перепечатывать.
— Пожалуйста, присядьте и подождите.
Она положила руки на клавиатуру, и из-под пальцев поплыли слова, обращенные к районному суду в связи с делом per. номер 1328/01. Она нажала кнопку «Печать» и только после этого вновь взглянула на мужчину.
Небольшого роста. Чуть выше ее. Надень она туфли на каблуках, ему было бы неловко идти с ней по улице. Надо же — у него красивые волосы. Густые. Такие густые, что, если запустить в них пальцы, как показывают в кино, он бы, наверное, даже не почувствовал. Сколько времени ему приходится проводить у парикмахера? Хорошо пострижен, не слишком длинно, не слишком коротко. И руки красивые. Она это сразу заметила, еще когда он протянул ей свои каракули. Прекрасные мужские руки, ухоженные и крепкие.
Запищал принтер.
Она что, совсем спятила — думать о таких вещах? Ей, похоже, нечего делать. Даже не поинтересовалась, сколько нужно экземпляров. Что с ней такое происходит?
— В двух экземплярах, будьте добры.
Она будет добра. Иначе зачем она здесь сидит?
— Двадцать злотых, — сообщила она подчеркнуто вежливым тоном.
Это клиент, а она здесь работает. Надо об этом помнить. Что-то особенное, видно, витает в воздухе, если она забылась.
— Спасибо. — Мужчина поднялся и положил деньги рядом с компьютером.
— Счет?
— Нет, не надо.
Когда она протягивала ему страницы, их ладони на мгновение соприкоснулись. Она замерла, но через несколько секунд он уже был на пороге.
Его «до свидания» осталось без ответа, дверь закрылась. Только тогда она заметила, что сидит, затаив дыхание. Она встала, и ей показалось, что ноги не слушаются. Никогда, никогда в жизни с ней не случалось ничего подобного. Такая реакция на совершенно постороннего мужчину! Может, дело в погоде? Небось давление упало. И жуткая духота. Со вчерашнего дня небо затянуто серыми тучами, будет дождь.
Она открыла окно и вдохнула полной грудью. Ноябрь — и такая теплынь! Она бездумно смотрела на улицу, хотя работы было полно. К завтрашнему дню надо закончить перепечатку диплома — вот он выходит из подъезда, есть в нем что-то, привлекающее внимание, а ведь невысокие мужчины обычно некрасивы — да еще два коротких заявления в жилищный кооператив. Боже, он остановился и поднял голову!
Она будто ошпаренная отскочила от окна. Заметил или нет? Какой позор!
Села за компьютер и принялась ловко выстукивать фразу за фразой. Какое счастье, что в свое время она окончила курсы машинописи! Здесь ее наверняка никто не станет искать. Можно начать все сначала.
Подаю заявление на развод по вине моего мужа Иренея Д., сына Юзефа и Михалины, который, несмотря на то что женат на мне уже много лет, не выполняет своих обязанностей, вследствие чего возник постоянный и длительный разлад супружеских отношений, чему я, высокий суд, имею доказательства, которые готова представить высокому суду, потому что это такой подлец и лентяй, разве что суд ему напомнит, что у нас ведь дети, тогда, может, он одумается, высокий суд…
Она взглянула на экран и еще раз перечитала странное заявление. Сразу видно, что эта женщина не хочет разводиться! И суду вместе с Иренеем Д. обеспечен цирк по полной программе. За каким чертом она интересуется чужой жизнью? Нет! Нет и еще раз нет. Здесь МАШИНОПИСНОЕ БЮРО. Не более того.
Почему женщины не могут смириться с тем, что их больше не любят?
Она давно смирилась. От угасания любви нет лекарств. Можно лишь уйти. Попытаться забыть. Перестать жить иллюзиями. Прекратить себя обманывать. Вставать утром, в одиночестве завтракать. Работать. Не думать о глупостях. Не ждать. Так, как она.
Это ее сбило с толку заявление по поводу неправильной парковки.
Она давно пыталась обрести покой и, в сущности, смирилась со своим одиночеством. Возвращалась домой поздно, по дороге покупала что-нибудь поесть, принимала душ и надевала длинное домашнее платье из тонкого бархата. В нем она была как дама из другой эпохи. Распускала длинные волосы, которые целый день были стянуты в узел, и не могла не признать: в такие моменты она выглядела, словно… словно… женщина. Да, может, и некрасивая, но безусловно интересная. Она садилась в кресло, поджимала ноги и включала Бреговича. Тихая музыка разглаживала ее лицо, и она читала почти до полуночи. Книги были для нее всем. Она путешествовала. Бывала в местах, о которых могла лишь мечтать. Оплакивала чужие несчастья, не стыдясь слез, порой смеялась, заглушая Стинга. А утром просыпалась и вновь стягивала волосы в тугой узел на затылке, надевала скрывавшее фигуру прямое черное или бежевое платье. Так держать!
Утро следующего дня было не похоже на другие. Уже собравшись выйти, она задумчиво остановилась перед зеркалом у самой двери и вдруг одним движением выдернула шпильку. Волосы рассыпались по плечам. Так явно более… привлекательно. Зачем, собственно, она убирает волосы? Им надо отдыхать. Почему бы не сегодня?
В тот день помещение машинописного бюро показалось ей еще более мрачным. А ведь она проводит здесь половину жизни! Никогда не замечала, что стены тут голые и строгие да попросту грустные. А если поставить на окно какие-нибудь цветы… Или, может, не на окно, а у кресла? Там, в углу? Наверняка стало бы уютнее…
К чему забивать себе голову такими вещами? Сегодня у нее и в самом деле много работы. Она включила компьютер, на экране расцвели новые слова:
В связи с вышесказанным убедительно прошу повторно рассмотреть…
Было начало пятого, когда она взглянула на часы в нижнем углу экрана. Как хорошо, что не пришла жена Иренея Д., — заявление еще не готово.
Она откинула голову — болел затылок, да и вообще все как-то… В этот момент скрипнула дверь — и на пороге появился Он.
Одной рукой она подхватила волосы, мгновенно собрав их в тугой пучок, другую опустила в сумку в поисках шпильки. И снова разозлилась на себя: что за дурацкая идея! Она подколола волосы на затылке, а он все стоял и невозмутимо ее рассматривал. Это продолжалось целую вечность.
— Добрый день, — сказал он. — Я, собственно…
— Слушаю. — Она быстро взяла себя в руки, и взгляд ее стал твердым.
— …хотел пригласить вас на чашечку кофе. — Он не улыбался, как вчера, был напряжен.
— Большое спасибо, — ответила она официальным тоном. — Во-первых, я не пью кофе, во-вторых, не имею привычки встречаться с клиентами, а в-третьих, у меня много работы. У вас есть еще какие-нибудь вопросы?
Мужчина слегка нахмурился, а может, ей просто показалось.
— Что ж, прошу прощения, — произнес он, а она вновь положила пальцы на клавиатуру.
Дверь хлопнула. Она, не поднимая головы, разглядывала часы в нижнем углу экрана. Минута, две, три… Теперь он выходит из подъезда, внимание: ни в коем случае не подходить к окну. Как по-дурацки она себя вела, затем эти объяснения: «Во-первых… во-вторых…»
Она злилась. Злилась на себя. Ей не следует… Да еще эти волосы… Надо перестать заниматься самообманом. Просто она надеялась, что увидит его снова. Мужчину, который в присутствии полицейского ставит вместо подписи крестик! Человек, который наверняка подсмеивается над миром и женщинами вроде нее. Мужчину, который — что уж тут скрывать — произвел на нее впечатление.
В связи с изменением моего положения извещаю соответствующие органы…
На следующий день она пришла в бюро раньше обычного. Она плохо спала, на рассвете проснулась от кошмара.
Когда он вошел, она сидела перед экраном компьютера уже третий час. Вежливо, не смущаясь и не улыбаясь беззаботно, как прежде, мужчина сказал:
— У меня две страницы текста. Можно вас попросить перепечатать к завтрашнему дню?
Она старалась не смотреть на него, но это не имело значения. Достаточно было голоса. Глубокого и ласкового, хоть и чужого. Голоса клиента.
— Пожалуйста.
Она взялась за его текст, когда стемнело. Зажгла настольную лампу. Решила, что сегодня может посидеть подольше.
Да ведь здесь нет начала! Что за небрежность!
Она открыла новый файл и начала печатать:
…напоминала лань. Так способны двигаться только животные — исполненные очарования и свободные. Даже представить себе трудно, какое наслаждение — идти рядом с этой стройной женщиной. Ревнуя к взглядам других мужчин, я укрыл бы ее цветными зонтиками со всех сторон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Никогда в их доме не было и следа беспорядка. Он объяснил ей, что не желает просыпаться в квартире, где в раковине стоят не вымытые со вчерашнего дня чашки. И никогда женские вещи не были разбросаны по углам. Свои чувства можно выразить иначе, вовсе не обязательно срывать с женщины одежду в тот момент, когда она меньше всего этого ожидает.
Да, чашки… Но ведь достаточно однажды поступиться принципами — больше никогда к ним не вернуться. Сегодня чашка, завтра две, послезавтра посуда после обеда… это так же, как с этими вредными фильмами. Вроде бы и ничего, а какой-то яд все-таки в мозг проникает. Какой-то обман. Жизнь намного интереснее, чем фильмы. Потом и вовсе теряешь контакт с близким человеком, и к черту все понимание. И Мария это поняла. Все меньше их разделяло.
Какой была их жизнь? Ксендз, который их венчал, сказал: «Пусть красота доброй жены…» Это была правда. Мария была доброй. Без всякого сомнения, она — лучшее, что было в его жизни. Хотя сначала — он должен это объективно признать — ей было далеко до умеренности, которой потом так завидовали его друзья. Друзья. Ну что ж. Дом — это крепость, и нужно охранять его от дурного влияния. Одни приятели совсем опустились, другие обзавелись новыми семьями. Его с Марией взгляды на эти вопросы были одинаково традиционны. Постоянство — вот что было для них важнее всего.
Если хочешь сохранить свой дом, нужно оградить его от внешнего мира. Вокруг столько зла. Достаточно открыть журнал или газету. Семья будет крепкой, если ее окружают крепкие семьи. А сколько их, таких же прочных, как его брак? И разве не он уберег его?
Кофе остыл. Он настолько погрузился в свои мысли, что забыл о чашке, а ведь он терпеть не мог холодный кофе. Разве что-то в их отношениях было не так? И когда это началось?
Они пережили тяжелые времена вместе. Когда Мария сказала, что беременна, он старался радоваться, хотя видел, что дети делают с браком. Женщины перестают быть женами, а становятся только матерями. Но Мария была так счастлива.
Когда он увидел ее в кухне на полу, без сознания, всю в крови, около еще влажной белой занавески и перевернувшейся табуретки, то подумал, что сойдет с ума от боли. Но он был с ней все время, в машине «скорой помощи» и в больнице. Везде. Кроме операционной, куда Марию увезли сразу же.
Марии было тяжело вернуться к нормальной жизни. Примириться с мыслью, что у них никогда не будет детей. Она плакала целыми днями. Только после того, как он ей объяснил, что не переживает, а на самом деле даже рад, Мария перестала плакать. А он не променял бы ее на самого чудесного ребенка на свете, даже на мальчика, который носил бы его фамилию. С тех пор он не видел, чтобы Мария плакала. Не странно ли, что он осознал это только сейчас?
Он хорошо помнит, как боялся тогда за Марию. Стоя под дверью операционной, молился за нее, не за ребенка. Этот ребенок. Прошло уже столько лет, а он не может думать о нем иначе. Этот ребенок умер… Он больше не хотел иметь детей. Когда к нему вышел врач и сказал, что нужно дать согласие на операцию, потому что беременность осложнилась опухолью, кистевым заносом, — он все подписал, не сомневаясь ни секунды. Он сделал бы что угодно, лишь бы спасти жизнь Марии. И только в машине «скорой» беспомощно шептал: «Мария, нет, пожалуйста, подожди». Единственный раз он потерял самообладание.
Его любовь была вечной, как трава. Она не основывалась на мимолетной страсти или похоти. Она была потребностью сердца, и он никогда не забывал об этом. Конечно, страсть между ними тоже была. Они ведь занимались любовью, хотя ни он, ни Мария не были из числа тех, кто при этом непристойно дышит или стонет. Но ладони Марии были нежными, как тайна ее лона, от ее прикосновений сердце его таяло и он забывался. Он целовал ее нежно и окутывал собой в любовном ритме, заботясь, чтобы ей всегда было хорошо.
А ведь их жизнь сложилась удачно. Они были хорошей супружеской парой. Лучшей из тех, что он знал. Знакомые расходились и сходились, изменяли и прощали, ссорились и мирились — лишь у них все было неизменно.
Нет, видно, на самом деле что-то было не в порядке. Не случайно Марии сегодня нет. Может, так она хотела что-то дать ему понять? Они, правда, могли бы об этом поговорить. Еще много лет назад он убедил ее, что только беседа… Что их брак уцелеет, если они будут доверять друг другу. Но… Мария действительно в последнее время была другой. Что-то в ней менялось. Может, он недостаточно проявлял свои чувства? А если она боится, что муж уже не любит ее? Они оба постарели, но ведь прекрасные моменты могут ждать их впереди. Теперь у них будет больше времени друг для друга. Они куда-нибудь поедут… Путешествие, которое долго откладывалось, наконец станет возможным. Он что-то упустил… Мария всегда ждала его с горячим обедом, а потом… Ну да, потом она мыла посуду, он же отдыхал после работы, затем… Дома всегда находились дела, впрочем, он часто приносил работу домой. Законы так быстро менялись, нужно было оставаться в курсе. Сейчас бухгалтерия — не то, что раньше… Но важнее всего было поддерживать жизнь на соответствующем уровне. Чтобы у Марии всегда было то, чего она хочет…
Но когда же что-то изменилось? Они вели довольно уединенную жизнь, но ведь они были вместе. И Марию всегда это устраивало. Тогда что же? Вряд ли дело тут в детях, дети бы уже выпорхнули из гнезда, и они точно так же остались бы одинокой стареющей парой… После свадьбы они определили свои приоритеты и не изменяли их в последующие годы… А может… может, он не должен был соглашаться на?.. Да! Никогда не должен был соглашаться, чтобы Мария была, как хотела, Марией. В этом не было ни нежности, ни интимности, а ведь именно это он хотел дать Марии. Это нужно исправить. Теперь все будет по-другому. Сколько же раз он хотел назвать ее Марысей, Марылькой, Марысенькой, но всегда помнил ее тон: «Мария, не Марыся, Майка, Марыля. Мария». Как он мог на это согласиться? Ведь эта ее фраза так серьезно повлияла на их жизнь!
Он вылил холодный кофе и сполоснул чашку. Взял полотенце, тщательно вытер чашку и поставил в шкаф. Даже перестал думать о еде.
Нужно отдохнуть.
Он вошел в спальню.
Под одеялом, повернувшись к нему спиной, лежала Мария. Сердце кольнуло в груди. Он испугался, что потеряет сознание. Мария! Господи, она умерла!
Он бросился к кровати и хрипло зашептал:
— Господи, нет, Господи, нет!
Мария шевельнулась и поднесла руку ко лбу.
— Я уснула? — спросила она, а ее голос разнесся по комнате запахом ландышей. Слава Богу!
Он потом скажет ей, как себя чувствовал, увидев, что она не ждет его. Сейчас его заботили более важные вещи. Сердце успокаивалось. Он начал говорить:
— Я все понял. Мария, это все можно исправить. Мы начнем сначала. Вся жизнь впереди. И я не буду тебя называть Мария, я не согласен, я буду называть тебя так, как всегда хотел, а ты мне этого не позволяла столько лет, столько лет, — шептал он. — Марыся, Марысенька моя. Мы все изменим. Ты будешь самой счастливой женщиной на земле. Я так тебя люблю, Марыся, — повторял он с наслаждением уменьшительную форму ее имени — никогда у него не хватало смелости так назвать Марию.
Он услышал всхлипывания и, успокаивая, положил руку ей на голову. Он был растроган до глубины души. Все можно начать сначала. Пусть плачет, пусть она наконец поплачет при нем.
Мария сбросила его руку.
Долю секунды он видел ее лицо. Но должно было пройти время, пока он понял, что Мария не плакала. Мария смеялась. И прежде чем она успела закрыть лицо руками, в глаза ему бросилась незнакомая улыбка, тронувшая ее губы.
ЗАЯВЛЕНИЕ О ЛЮБВИ
…В Дисциплинарный отдел районного суда я обращаюсь в связи с делом рег. номер 1328/01 по вопросу о нарушении правил дорожного движения.
…числа …месяца 01 г. полиция потребовала у меня документы с целью оштрафовать за неправильную парковку автомобиля марки… На квитанции о штрафе я поставил крестик — такая у меня подпись. Полицейский заявил, что раз так, он передает дело в Коллегию по правонарушениям, и, похоже, слово сдержал. Заявляю, что я не собирался никого оскорблять, а уж тем более представителя местных властей…
Она подняла глаза на мужчину. Тот улыбался.
— Это шутка? — спросила она резко.
Она на работе, и у нее нет времени на глупые шутки.
— Нет, что вы, — вежливо ответил мужчина, но глаза его продолжали улыбаться. — Я прилагаю соответствующие документы, образец подписи из банка и так далее.
Она сжала правую руку в кулак. Она не верила ни единому слову. Но раз человеку хочется вытворять такое… Она злилась на себя, что вообще заговорила с ним, стала расспрашивать. Думать — не ее дело. Ее дело — перепечатывать.
— Пожалуйста, присядьте и подождите.
Она положила руки на клавиатуру, и из-под пальцев поплыли слова, обращенные к районному суду в связи с делом per. номер 1328/01. Она нажала кнопку «Печать» и только после этого вновь взглянула на мужчину.
Небольшого роста. Чуть выше ее. Надень она туфли на каблуках, ему было бы неловко идти с ней по улице. Надо же — у него красивые волосы. Густые. Такие густые, что, если запустить в них пальцы, как показывают в кино, он бы, наверное, даже не почувствовал. Сколько времени ему приходится проводить у парикмахера? Хорошо пострижен, не слишком длинно, не слишком коротко. И руки красивые. Она это сразу заметила, еще когда он протянул ей свои каракули. Прекрасные мужские руки, ухоженные и крепкие.
Запищал принтер.
Она что, совсем спятила — думать о таких вещах? Ей, похоже, нечего делать. Даже не поинтересовалась, сколько нужно экземпляров. Что с ней такое происходит?
— В двух экземплярах, будьте добры.
Она будет добра. Иначе зачем она здесь сидит?
— Двадцать злотых, — сообщила она подчеркнуто вежливым тоном.
Это клиент, а она здесь работает. Надо об этом помнить. Что-то особенное, видно, витает в воздухе, если она забылась.
— Спасибо. — Мужчина поднялся и положил деньги рядом с компьютером.
— Счет?
— Нет, не надо.
Когда она протягивала ему страницы, их ладони на мгновение соприкоснулись. Она замерла, но через несколько секунд он уже был на пороге.
Его «до свидания» осталось без ответа, дверь закрылась. Только тогда она заметила, что сидит, затаив дыхание. Она встала, и ей показалось, что ноги не слушаются. Никогда, никогда в жизни с ней не случалось ничего подобного. Такая реакция на совершенно постороннего мужчину! Может, дело в погоде? Небось давление упало. И жуткая духота. Со вчерашнего дня небо затянуто серыми тучами, будет дождь.
Она открыла окно и вдохнула полной грудью. Ноябрь — и такая теплынь! Она бездумно смотрела на улицу, хотя работы было полно. К завтрашнему дню надо закончить перепечатку диплома — вот он выходит из подъезда, есть в нем что-то, привлекающее внимание, а ведь невысокие мужчины обычно некрасивы — да еще два коротких заявления в жилищный кооператив. Боже, он остановился и поднял голову!
Она будто ошпаренная отскочила от окна. Заметил или нет? Какой позор!
Села за компьютер и принялась ловко выстукивать фразу за фразой. Какое счастье, что в свое время она окончила курсы машинописи! Здесь ее наверняка никто не станет искать. Можно начать все сначала.
Подаю заявление на развод по вине моего мужа Иренея Д., сына Юзефа и Михалины, который, несмотря на то что женат на мне уже много лет, не выполняет своих обязанностей, вследствие чего возник постоянный и длительный разлад супружеских отношений, чему я, высокий суд, имею доказательства, которые готова представить высокому суду, потому что это такой подлец и лентяй, разве что суд ему напомнит, что у нас ведь дети, тогда, может, он одумается, высокий суд…
Она взглянула на экран и еще раз перечитала странное заявление. Сразу видно, что эта женщина не хочет разводиться! И суду вместе с Иренеем Д. обеспечен цирк по полной программе. За каким чертом она интересуется чужой жизнью? Нет! Нет и еще раз нет. Здесь МАШИНОПИСНОЕ БЮРО. Не более того.
Почему женщины не могут смириться с тем, что их больше не любят?
Она давно смирилась. От угасания любви нет лекарств. Можно лишь уйти. Попытаться забыть. Перестать жить иллюзиями. Прекратить себя обманывать. Вставать утром, в одиночестве завтракать. Работать. Не думать о глупостях. Не ждать. Так, как она.
Это ее сбило с толку заявление по поводу неправильной парковки.
Она давно пыталась обрести покой и, в сущности, смирилась со своим одиночеством. Возвращалась домой поздно, по дороге покупала что-нибудь поесть, принимала душ и надевала длинное домашнее платье из тонкого бархата. В нем она была как дама из другой эпохи. Распускала длинные волосы, которые целый день были стянуты в узел, и не могла не признать: в такие моменты она выглядела, словно… словно… женщина. Да, может, и некрасивая, но безусловно интересная. Она садилась в кресло, поджимала ноги и включала Бреговича. Тихая музыка разглаживала ее лицо, и она читала почти до полуночи. Книги были для нее всем. Она путешествовала. Бывала в местах, о которых могла лишь мечтать. Оплакивала чужие несчастья, не стыдясь слез, порой смеялась, заглушая Стинга. А утром просыпалась и вновь стягивала волосы в тугой узел на затылке, надевала скрывавшее фигуру прямое черное или бежевое платье. Так держать!
Утро следующего дня было не похоже на другие. Уже собравшись выйти, она задумчиво остановилась перед зеркалом у самой двери и вдруг одним движением выдернула шпильку. Волосы рассыпались по плечам. Так явно более… привлекательно. Зачем, собственно, она убирает волосы? Им надо отдыхать. Почему бы не сегодня?
В тот день помещение машинописного бюро показалось ей еще более мрачным. А ведь она проводит здесь половину жизни! Никогда не замечала, что стены тут голые и строгие да попросту грустные. А если поставить на окно какие-нибудь цветы… Или, может, не на окно, а у кресла? Там, в углу? Наверняка стало бы уютнее…
К чему забивать себе голову такими вещами? Сегодня у нее и в самом деле много работы. Она включила компьютер, на экране расцвели новые слова:
В связи с вышесказанным убедительно прошу повторно рассмотреть…
Было начало пятого, когда она взглянула на часы в нижнем углу экрана. Как хорошо, что не пришла жена Иренея Д., — заявление еще не готово.
Она откинула голову — болел затылок, да и вообще все как-то… В этот момент скрипнула дверь — и на пороге появился Он.
Одной рукой она подхватила волосы, мгновенно собрав их в тугой пучок, другую опустила в сумку в поисках шпильки. И снова разозлилась на себя: что за дурацкая идея! Она подколола волосы на затылке, а он все стоял и невозмутимо ее рассматривал. Это продолжалось целую вечность.
— Добрый день, — сказал он. — Я, собственно…
— Слушаю. — Она быстро взяла себя в руки, и взгляд ее стал твердым.
— …хотел пригласить вас на чашечку кофе. — Он не улыбался, как вчера, был напряжен.
— Большое спасибо, — ответила она официальным тоном. — Во-первых, я не пью кофе, во-вторых, не имею привычки встречаться с клиентами, а в-третьих, у меня много работы. У вас есть еще какие-нибудь вопросы?
Мужчина слегка нахмурился, а может, ей просто показалось.
— Что ж, прошу прощения, — произнес он, а она вновь положила пальцы на клавиатуру.
Дверь хлопнула. Она, не поднимая головы, разглядывала часы в нижнем углу экрана. Минута, две, три… Теперь он выходит из подъезда, внимание: ни в коем случае не подходить к окну. Как по-дурацки она себя вела, затем эти объяснения: «Во-первых… во-вторых…»
Она злилась. Злилась на себя. Ей не следует… Да еще эти волосы… Надо перестать заниматься самообманом. Просто она надеялась, что увидит его снова. Мужчину, который в присутствии полицейского ставит вместо подписи крестик! Человек, который наверняка подсмеивается над миром и женщинами вроде нее. Мужчину, который — что уж тут скрывать — произвел на нее впечатление.
В связи с изменением моего положения извещаю соответствующие органы…
На следующий день она пришла в бюро раньше обычного. Она плохо спала, на рассвете проснулась от кошмара.
Когда он вошел, она сидела перед экраном компьютера уже третий час. Вежливо, не смущаясь и не улыбаясь беззаботно, как прежде, мужчина сказал:
— У меня две страницы текста. Можно вас попросить перепечатать к завтрашнему дню?
Она старалась не смотреть на него, но это не имело значения. Достаточно было голоса. Глубокого и ласкового, хоть и чужого. Голоса клиента.
— Пожалуйста.
Она взялась за его текст, когда стемнело. Зажгла настольную лампу. Решила, что сегодня может посидеть подольше.
Да ведь здесь нет начала! Что за небрежность!
Она открыла новый файл и начала печатать:
…напоминала лань. Так способны двигаться только животные — исполненные очарования и свободные. Даже представить себе трудно, какое наслаждение — идти рядом с этой стройной женщиной. Ревнуя к взглядам других мужчин, я укрыл бы ее цветными зонтиками со всех сторон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16