Потом над поляной показалась луна, вынырнув из-за темного облака; края его были похожи на волшебные светящиеся кружева.
Я сел и начал искать свое ружье, которое, по счастью, незадолго до этого разрядил. Некоторое время я шарил руками среди мокрой травы и гнилых сучьев, пока не нащупал приклада. Опираясь на ружье, как ни палку, я начал медленно подниматься. Лицо мое было обращено в сторону поляны. По мере того как я поднимался, в поле моего зрения попадали все новые и новые предметы, и наконец я увидел эту штуку.
Сначала она показалась мне черной массой, чем-то вроде купола, возвышавшегося над кустами вереска и почти неразличимого в темноте. Но вот луна на мгновение вынырнула из-за туч, и тогда, словно при вспышке молнии, я увидел выпуклый панцирь, сверкающий, как металл. Признаться, мне стало страшно. От поляны Манью до ближайшей дороги прямиком через лес добрых полчаса ходьбы, а с тех пор, как умер старый оригинал, подаривший этому месту свое имя, здесь иной раз по неделям не бывает ни души. Я потихоньку двинулся вперед, добрался до края лесной чащи и, притаившись за стволом каштана, начал осматривать поляну. Там все было неподвижно. Ни проблеска, ни огонька. Только эта неясная масса – еще более плотная тьма на фоне черного леса.
Затем ветер сразу стих. В тишине, едва нарушаемой потрескиванием сухих сучьев – верно, кабан шел по тропе, – я вдруг услышал слабый стон.
Ты знаешь, я врач. Поэтому, еще толком не придя в себя, я решил прежде всего оказать помощь существу, которое так стонало; это явно были стоны не зверя, а человека. Отыскав фонарь, я включил его, направив луч света прямо перед собой. Он отразился от огромного металлического панциря чечевицеобразной формы. Я приблизился к нему с бьющимся сердцем. Жалобные стоны доносились с противоположной стороны. Я обогнул этот панцирь, застревая в кустах, натыкаясь на колючки утесника, бормоча проклятия и спотыкаясь на каждом шагу; ноги меня еще плохо держали. Внезапно пробудившееся жгучее любопытство заставило меня позабыть о страхе. Стоны слышались теперь отчетливее; я стоял перед металлической дверцей открытым люком, который вел внутрь аппарата.
Мой фонарь осветил совершенно пустую входную камеру и уперся, в заднюю дверцу из белого металла. На металлическом полу лежал человек, – во всяком случае, сначала я принял его за человека. У него были длинные седые волосы, одежда его состояла, как мне показалось, из облегающего зеленого трико, блестящего, словно шелк. Из раны на голове по каплям сочилась темная кровь. Когда я нагнулся над ним, стоны смолкли, он содрогнулся и умер.
Тогда я подошел к задней дверце. Она была пригнана так плотно, словно хода дальше не существовало, но я заметил на уровне груди красноватую выпуклость и нажал на нее. Перегородка разошлась посредине, яркий голубоватый свет ослепил меня. Ощупью я сделал два шага вперед и услышал, как створки перегородки сомкнулись за моей спиной.
Защитившись рукой от света, я медленно открыл глаза: передо мной была шестигранная комната диаметром около пяти метров, высотой метра два. В стены ее было вмонтировано множество непонятных приборов, а посредине на низких креслах лежали три существа, мертвые или без сознания. Теперь я смог разглядеть их как следует.
Прежде всего я убедился, что все-таки это не люди. В общих чертах они похожи на нас: удлиненное тело с двумя руками и двумя ногами, круглая голова на пропорциональной шее. Но зато какое различие в деталях! Несмотря на высокий рост, телосложение у них гораздо более хрупкое, чем у нас, ноги тонкие и очень длинные, руки тоже значительно длиннее наших, кисти широкие с семью пальцами разной длины; позднее я узнал, что два из них противостоят другим, как наш большой палец. Лоб высокий, но узкий, глаза огромные, уши крохотные, рот с тонкими губами, а волосы, придающие им такой странный вид, почти белые с платиновым отливом. Но самое удивительное то, что их шелковистая кожа была нежно-зеленого оттенка. Вся их одежда состояла из плотно облегающего трико тоже зеленого цвета, под которым ясно вырисовывались длинные гибкие мышцы. У одного из этих трех существ был открытый перелом руки и кровь сочилась из раны, образуя на полу темно-зеленое пятно.
Какую-то долю секунды я колебался, затем подошел к тому, кто лежал ближе всех к двери, и притронулся к его щеке: она была теплой и упругой на ощупь. Отвинтив крышку своей охотничьей фляги, я попробовал влить ему в рот глоток белого вина. Результат сказался мгновенно. Он открыл глаза бледно-зеленого цвета, пристально посмотрел на меня одну–две секунды, затем вскочил и бросился к приборам в стене.
В свое время я играл в регби, но, наверное, никогда в жизни мне не удавалось сблокировать противника с такой быстротой, как в тот раз. Молнией в голове у меня сверкнула мысль, что он бежит за оружием, а этого я не мог допустить. Он отбивался энергично, но недолго, – я оказался сильнее. Когда он перестал вырываться, я сам его отпустил и помог ему встать. И тогда произошло самое поразительное: странное существо посмотрело мне в глаза, и я почувствовал, как в голове у меня возникают чужие, но ясные мысли-образы.
Ты знаешь, я сыграл известную роль в споре, разгоревшемся между врачами нашего департамента и одним шарлатаном, который утверждал, что может лечить умалишенных, формируя заново всю их психику путем передачи своих мыслей. Тогда я написал две или три статьи, ясно доказывающие, что все это беспочвенные бредни, и считал вопрос окончательно решенным. Все это я говорю лишь к тому, чтобы ты понял, почему в тот момент я был одновременно потрясен, раздосадован и мысленно посылал ко всем чертям это существо, стоявшее передо мной, как живое доказательство моей неправоты. Видимо, он это понял, потому что на его подвижном лице отразилось нечто вроде испуга. Я поторопился его успокоить, громко уверяя, что в моих намерениях нет ничего дурного.
Повернув голову, он увидел своего раненого товарища, подбежал к нему, сделал бессильный жест и, вернувшись ко мне, спросил, не могу ли я чем-нибудь помочь. Он не произнес ни слова, но мысленно я услышал голос без всякого тембра и без акцента. Я приблизился к раненому, вынул из кармана кусок веревки, чистый носовой платок и наложил жгут. Зеленая кровь перестала сочиться. Затем я попытался узнать, нет ли среди них врача. Он понял меня только тогда, когда я мысленно заменил слово – “врач” словом “исцелитель”.
– Боюсь, что он погиб, – ответило мне существо с зеленой кожей.
Он пошел было за врачом, но вскоре вернулся один и дал мне понять, что в других помещениях лежит много раненых. Пока я колебался, не зная, что делать, тот, кого я перевязал, тоже пришел в себя, за ним другой, и я очутился в обществе трех существ не нашего мира.
Они не выказывали враждебности: первый быстро объяснил им, что произошло. При этом я понял, что, когда они не смотрят друг другу в лицо или немного удаляются один от другого, обмен мыслями прерывается и они вынуждены говорить. Их речь представляла собой чередование быстрых сюсюкающих звуков разной тональности.
Тот, кого я привел в чувство, – его имя можно передать на нашем языке как Суилик – исчез в выходной камере и принес оттуда труп врача.
Странную ночь я провел среди них! До самой зари мне пришлось делать перевязки неведомым существам. Их было десять, не считая двоих убитых, и среди них – четыре женщины. Как описать тебе красоту этих созданий? Глаз быстро привыкает к необычному цвету кожи, и тогда видишь только изящество форм и гибкость движений. Рядом с ними наш самый лучший гимнаст выглядел бы неуклюжим, самая красивая девушка – грубой и неловкой.
Кроме двух переломов и всяких ушибов, у некоторых были ранения, как мне показалось, осколками снаряда. Я ухаживал за ними, как мог; две их женщины мне помогали. В ту ночь я кое-что узнал об этих существах, но сейчас не стоит отвлекаться; ведь со временем мне довелось узнать куда больше!
Наступило утро, сырое и пасмурное. Все небо было в тучах, и вскоре дождь забарабанил по выпуклой обшивке. В минуту затишья я выбрался наружу и обошел корабль. Он был похож на совершенно гладкую, монолитную чечевицу из неокрашенного полированного металла чуть голубоватого цвета. На противоположной от входа стороне зияли две рваные дыры диаметром до тридцати сантиметров. Заслышав легкие шаги, я обернулся: это были Суилик и два его товарища. Они несли несколько плит обшивки и желтую металлическую трубку.
Ремонт занял немного времени: Суилик несколько раз провел желтой трубкой по краям разрывов. Я не заметил даже искры, однако металл быстро плавился. Когда отверстия приняли нужную форму, сверху положили плиты и начали водить по их краям той же желтой трубкой, изменив только регулировку. Плиты размякли и слились с броней так плотно, что невозможно было отыскать швов.
Вместе с Суиликом я осмотрел весь корабль. Мы дошли до помещения, расположенного под поврежденной частью купола. Внутренний слой двойной брони уже восстановили, но все оборудование было в плачевном состоянии. Здесь, видимо, располагалась лаборатория; посредине стоял длинный стол, весь заваленный осколками стекла, спутанными проводами и сложными приборами, – почти все было разбито и раздавлено. Существо высокого роста, склонившись над одним из приборов, пыталось восстановить соединения.
Суилик повернулся ко мне, и я почувствовал, как его мысли захлестывают меня.
– Почему обитатели этой планеты напали на нас? Мы не причинили им зла, мы хотели только установить с ними контакт, как делали это на множестве других планет. Только в проклятых галактиках мы встречали подобную враждебность. Двое наших были убиты, и нам пришлось разрушить аппарат, который на нас напал. Наш ксилл был поврежден, это заставило нас спуститься, почти упасть, что вызвало новые повреждения и новые раны. А теперь мы даже не знаем, сможем ли вообще отсюда улететь!
– Верьте мне, я глубоко сожалею обо всем этом. Но дело в том, что Земля сейчас разделена на два соперничающих лагеря, и всякий неизвестный аппарат нетрудно принять за вражеский. Где на вас напали? Восточнее или западнее этой страны?
– На западе. Но неужели вы все еще живете в эпоху междоусобных войн?
– Увы, да. Не так давно война залила кровью весь или почти весь наш мир.
“Человек” высокого роста произнес короткую фразу. Суилик мысленно передал мне:
– Мы сможем улететь не раньше чем через два дня. А сейчас уходите и сообщите обитателям вашей планеты, что, несмотря на все наше миролюбие, у нас есть средства защиты.
– Я и в самом деле сейчас пойду, – ответил я. – Но мне кажется, что в этих краях вам нечего опасаться. В такое время года здесь никого не бывает целыми неделями. Тем не менее, чтобы не рисковать, я о вас никому не расскажу. И, если позволите, вернусь к вам вечером.
Я шел, спотыкаясь, под проливным дождем. Ноги мои вязли на заболоченных лесных полянах, мокрые ветки хлестали по лицу, а я все шел и раздумывал о своем невероятном приключении. Но про себя я уже решил: вернусь, как только стемнеет.
Отыскав свою автомашину, я добрался до деревни. Старая кормилица, завидев меня, подняла громкий крик: кожа у меня на голове была глубоко рассечена и волосы почернели от запекшейся крови. Я придумал какую-то чепуху про несчастный случай на охоте, сам промыл рану, переоделся и позавтракал с отменным аппетитом. День показался мне мучительно длинным, и едва начало смеркаться, я вывел и подготовил машину. Однако выехал я лишь с наступлением полной темноты, выбрав самый безлюдный окольный путь.
Чтобы оставленная на дороге машина не привлекала внимания, я загнал ее в лес и пошел сквозь чащу по направлению к поляне Манью. Отойдя от дороги на достаточное расстояние, я включил электрический фонарь: продираться в темноте сквозь колючие кусты было слишком рискованно. Так без помех добрался я почти до самой поляны. От нее распространялось слабое зеленоватое сияние, словно от циферблата светящихся часов. Я сделал еще несколько шагов, споткнулся о корень и с шумом упал, растянувшись во весь рост. В то же мгновение деревья и кусты наклонились мне навстречу, и когда я поднялся, то обнаружил, что больше не могу сделать ни шага вперед.
Это вовсе не значит, что я чувствовал перед собой стену. Ничего подобного! Просто существовала какая-то граница, круг, отмеченный рядом наклоненных в мою сторону кустов и деревьев. По мере приближения к ним воздух становился вязким, потом быстро уплотнялся, но в остальном граница эта не была такой уж четкой или постоянной. Порой мне удавалось продвинуться на шаг–полтора, но затем меня мягко отбрасывало назад. Кстати, никакого затруднения в дыхании я не испытывал. Казалось, что из центра поляны, где лежала эта “летающая тарелка”, исходили какие-то отталкивающие волны. Минут десять я бился, пытаясь войти в заколдованный крут, но все было тщетно. Зато позднее я прекрасно понял, какого страха натерпелся здесь на следующий день бедняга Буске. О нем я тебе еще расскажу.
В конце концов я стал кричать, впрочем не слишком громко. Яркий луч из темного купола прорвался сквозь ветви деревьев и осветил меня. Одновременно эластичная стена передо мной как будто подалась, я сделал несколько шагов вперед, но тут же она снова отвердела, и я очутился внутри нее, не в силах двинуться ни вперед, ни назад. Сноп света ударил мне в лицо. Ослепленный, я отвернулся и от удивления раскрыл рот: в метре позади меня свет обрывался, как отрезанный! За моей спиной сомкнулась темнота, и я уверен, что, если бы кто-нибудь стоял в этом же луче, но на несколько сантиметров дальше определенной черты, он вообще ничего бы не заметил. Позднее на Элле я видел и не такие чудеса, но в тот миг все это показалось мне совершенно неправдоподобным и несовместимым со здравым смыслом.
Кто-то тронул меня за плечо, и я снова повернулся лицом к поляне. Передо мной стояла одна из женщин. У меня не было ощущения передачи мысли, но почему-то я сразу понял, что ее зовут Эссина и что она пришла за мной. К моему удивлению, мы без труда двинулись вперед и через несколько секунд я был внутри корабля.
Встретили меня сердечно, без всякого видимого недоверия. Вместо объяснений Суилик просто передал мне:
– Я тебе говорил, что у нас есть средства защиты!
Все раненые чувствовали себя значительно лучше. После потрясения и сумятицы, вызванных вынужденной посадкой, иссы – я сказал, что они называли себя иссами? – очень быстро пришли в себя и пустили в ход свой чудесный генератор биологических лучей, о котором я скажу позднее. Это было совсем не лишним дополнением к оказанной мною первой помощи, тем более что в то время я ничего не знал об их анатомии и физиологии.
Внутри корабля все было приведено в порядок, но многие приборы лаборатории еще представляли собой груды обломков. Высокий исс, которого звали Аасс, лихорадочно работал там вместе с двумя другими мужчинами и одной женщиной. Я заметил на его зеленом лице точно такое же выражение озабоченности, какое бывало у моего отца, когда его расчеты не сходились. Внезапно он повернулся ко мне и передал:
– Можно ли на Земле найти два килограмма тунгстена?
Разумеется – он не передал мне слов “Земля”, “килограмм” или “тунгстен”, но тем не менее я безошибочно понял смысл его вопроса.
– Пожалуй, это будет трудновато, – подумал я вслух.
Он сделал короткое движение рукой и передал:
– В таком случае мы обречены жить на вашей планете!
И одновременно с этой мыслью я воспринял волну охватившего его отчаяния.
– Нет, – сказал я, – вы меня не так поняли.
Одним из моих пациентов был владелец замка Ля Рош, бывший директор сталеплавильного завода. Он не раз показывал мне свою коллекцию специальных сталей и редких металлов, среди которых был и тунгстен. Этот металл очень тяжел, и вполне возможно, что маленький слиток в его коллекции весил два килограмма. Самое трудное – уговорить его, чтобы он уступил слиток. Но даже в худшем случае вольфрам можно будет найти где-нибудь в другом месте, хотя это и займет гораздо больше времени.
По мере того как я передавал им свои соображения, лица хозяев корабля прояснились. Я пообещал заняться этим делом с утра и, чувствуя, что мешаю им работать, простился. Я покинул поляну без всяких затруднений, если не считать постепенно возраставшего давления на спину при пересечении “заколдованного круга”.
В девять утра я уже был в замке Ля Рош. Моего клиента не оказалось дома. С замирающим сердцем я объяснил его жене цель своего приезда, сославшись на важный и срочный лабораторный опыт.
Увы, слиток на витрине не весит двух килограммов. Но в шкафчике под витриной, кажется, есть другой, даже более тяжелый. Да, она согласна одолжить его мне с условием, что я его верну не позже чем через месяц.
В действительности, как ты сам увидишь, я вернул этот слиток через восемь дней, или, вернее, другой слиток, точно такой же.
1 2 3 4