Элен задумалась, глядя на подвижное личико дочери, на непослушные пряди волос, рассыпавшиеся по плечам. Она видела, что, несмотря на любовь, которая их по-прежнему связывала, Кэт все больше и больше отдалялась от нее. Теперь она была уже не беззащитной крошкой, которую Элен привыкла оберегать от горестей и бед, а вполне самостоятельным, хотя и не до конца сформировавшимся существом, со своими мыслями, воспоминаниями и со своими тайнами, которые она научилась хорошо скрывать. Если раньше все ее чувства были написаны на лице, то теперь Элен оставалось только гадать о тех обидах, которые она таила в своей душе. С каждым днем она все больше замыкалась в себе, и Элен видела в этом несомненное влияние Льюиса.
Она понимала, что их отдаление неизбежно, но не могла не испытывать боли. Она снова украдкой посмотрела на Кэт, скользнула взглядом по ее лбу, по щекам, по волосам… Она боялась разглядывать ее открыто, хотя именно за этим она сюда и пришла и именно об этом мечтала с тех пор, как уехал Льюис.
Волосы у Кэт были темные, но ведь и Вайолет была брюнеткой, да и многочисленные родственники Билли тоже обладали густыми черными шевелюрами. К тому же у Кэт волосы слегка вились, а у Эдуарда были совершенно прямые. Брови Кэт действительно чем-то напоминали брови Эдуарда, да и глаза были очень похожи, но только не сейчас, а когда Кэт сонно щурила их, стараясь не заснуть.
— О чем ты думаешь, мамочка? — спросила она, наклоняясь к Элен.
— О тебе. О том, на кого ты похожа. Кэт недоуменно нахмурилась.
— Я похожа на саму себя, — ответила она после паузы.
Ее слова неожиданно обрадовали Элен. Она сразу почувствовала себя спокойней. Она улыбнулась и нежно поцеловала Кэт.
— Ты права, малышка. Тебе не нужно быть ни на кого похожей. Я люблю тебя такой, какая ты есть. А теперь закрой глаза и постарайся побыстрей заснуть…
Но спокойствие ее длилось недолго. Через несколько дней прежние сомнения вернулись снова. Она упорно старалась отогнать их, выискивая в Кэт черточки, которые хоть чем-то напоминали бы Билли: характерные жесты, движения, особую, только ей свойственную манеру смеяться, поворачивать голову. Она тщательно, по крохам, собирала эти свидетельства собственной правоты, пока не убедилась, что обвинения Льюиса уже не властны над ней, что в них нет ни малейшего смысла. Да, разумеется, то, что он сказал, не могло быть правдой, Билли не умер, он продолжал жить в Кэт.
Большую часть времени она теперь проводила дома, находя в этом своеобразное удовольствие. Она отказывалась от приглашений и по целым дням не выходила на улицу. Вечером, когда все ложились спать, она устраивалась где-нибудь в уголке и принималась вспоминать прошлое: трейлерный парк, мать, Неда Калверта. Она пыталась воскресить в памяти те давние дни, напоенные неповторимым ароматом Юга, восстановить каждую деталь, каждое слово, казавшееся тогда неважным, а сейчас приобретающее особое значение.
И чем дольше она об этом думала, тем ясней ей становилось, что дело, которое она хотела совершить, не имеет ничего общего с местью. Слово «месть» казалось ей смешным и высокопарным, взятым из дешевой мелодрамы. То, что она задумала, было гораздо серьезней. Она собиралась восстановить справедливость, защитить права тех, кто уже не мог постоять за себя, — права своей матери и Билли.
Эти мысли не покидали ее даже ночью. Засыпая, она снова видела перед собой мать и Билли, снова слышала их голоса, ощущала их присутствие и мучительно не хотела просыпаться. Она молила их не уходить, побыть с ней еще немного, но наступало утро, и она опять оставалась одна.
Незаметно промелькнул День благодарения, приближалось Рождество — Элен ничего не замечала. Настоящее перестало для нее существовать, она думала и жила только прошлым.
Будущее ее тоже не интересовало, оно было слишком далеким и призрачным, чтобы о нем беспокоиться. Она помнила, что через несколько месяцев ей предстояло сниматься у Грегори Герца, и это было ее единственным ориентиром. Временами ей казалось, что поездка в Оранджберг подведет черту под всей ее жизнью и что после возвращения она должна будет все начать заново.
Об Эдуарде она старалась не думать. В тот раз, когда она обнаружила у себя в спальне Льюиса, она так и не позвонила ему, а потом это и вовсе стало невозможным: обвинение, которое Льюис бросил ей перед отъездом, воздвигло между ней и Эдуардом непреодолимую стену.
Внешне она совершенно не изменилась, по крайней мере ей казалось, что это так, хотя Мадлен и Касси не разделяли ее убеждения. Оставаясь вдвоем, они частенько рассуждали, какой у нее усталый и измученный вид, как сильно она похудела за последнее время, и гадали, чем могут быть вызваны эти удручающие перемены.
Мадлен предположила, что Элен переживает из-за разрыва с Льюисом, но Касси с негодованием отвергла ее предположение:
— Вот еще, станет она переживать из-за такой ерунды. Будь я на ее месте, я давным-давно дала бы ему отставку. Нет, тут что-то другое. Если бы она еще не была такой скрытной. Я ведь вижу, как она мучается, а поделиться с нами все равно не хочет.
Мадлен промолчала. Она была искренне привязана к Элен и от всего сердца надеялась, что ее печаль объясняется не чем иным, как романтической любовной историей.
Она долго обдумывала эту догадку и в конце концов решила проверить ее на Касси. Однажды, когда они сидели в гостиной, Мадлен глубоко вздохнула и, сосчитав в уме до десяти, проговорила:
— Мне кажется, я знаю, в чем дело. Элен влюблена. Касси как ни в чем не бывало продолжала вязать.
Спицы у нее в руках так и мелькали. Прошло несколько минут. Наконец она подняла голову и посмотрела на Мадлен:
— И в кого же она, по-твоему, влюблена? Я что-то не вижу поблизости подходящей кандидатуры.
Мадлен перевела дыхание и разгладила юбку на коленях.
— Ну, — неуверенно начала она, — может быть, это кто-то из прежних знакомых, кто-то, с кем она больше не встречается.
Касси скептически поджала губы.
— Господи, ну что ты несешь? Подумай сама, как она может любить человека, с которым больше не встречается?
Мадлен вздохнула. Иногда ей казалось, что Касси начисто лишена воображения.
— А что в этом такого? — возразила она. — Настоящая любовь неподвластна времени. Или, может быть, вы считаете, что все должны жить по пословице «С глаз долой — из сердца вон»?
Касси насмешливо фыркнула.
— Вот именно, — сказала она, — очень мудрая пословица. Не всем же быть такими взбалмошными, как ты. Это у вас, французов, только одна любовь на уме. А по мне, так без нее гораздо спокойней. К тому же какая бы она там ни была неземная, а рано или поздно все равно кончается.
Этого Мадлен уже не могла стерпеть.
— Ну нет, — возмутилась она, — с этим я не согласна.
— Согласна или не согласна, а я говорю то, что есть.
— Неужели вы никогда ни в кого не влюблялись, Касси?
— А как же, конечно, влюблялась, лет в шестнадцать или семнадцать, уже точно и не помню. — Касси снова взялась за вязанье. Спицы в ее руках замелькали еще быстрей. — С кем же этой напасти не приключалось. Это ведь как ветрянка или корь: поболеешь, поболеешь, а потом — раз, и все как рукой снимет. — Она опустила вязанье на колени и с затаенной улыбкой посмотрела на Мадлен. — Если бы ты знала, что это был за парень! Красавец, глаз не отвести. Я таких больше не встречала. Сейчас нет-нет да и вспомнишь какое-нибудь его словечко, и сразу на душе теплей становится.
И она снова принялась вязать, всем своим видом показывая Мадлен, что разговор окончен.
Наконец подошло Рождество. Льюис прислал из Сан-Франциско поздравительную открытку и надолго замолчал. В последних числах декабря позвонил Джеймс Гулд и сообщил, что майор Калверт просрочил выплату по закладным. Ему было отправлено предупреждение, после чего он все-таки внес требуемую сумму, опоздав больше чем на неделю.
— Похоже, дело близится к концу, — сухо проговорил Гулд. — Мы переходим к последнему этапу операции. Вы готовы?
— Да, — ответила Элен и, помолчав, добавила: — У меня к вам просьба, Джеймс. Как только его объявят банкротом, пришлите мне официальное уведомление. Я хочу все проделать сама.
На другом конце провода наступило молчание.
— Вообще-то, у нас это не принято…
— Я знаю.
Гулд тяжело вздохнул:
— Хорошо, я позвоню вам сразу же, как только Калверта вызовут в суд. Но имейте в виду, это может случиться в любой момент.
Предупреждение Гулда было излишним. Элен и сама видела, что конец близок. Она ждала этого момента пять лет и теперь с нетерпением предвкушала, когда же наступит развязка и она снова сможет почувствовать ту жгучую, непримиримую ненависть, которую испытала пять лет назад, сидя в гостиной у Касси и глядя на рассыпавшиеся по полу долларовые банкноты.
Гулд позвонил в конце января, в тот самый день, когда она узнала, что за роль в «Эллис» ее выдвинули на премию Американской киноакадемии.
— Калверта вызвали в суд, — сообщил Гулд. — Если сегодня до двенадцати часов он не выплатит необходимую сумму (а я уверен, что он этого не сделает), его объявят банкротом. Завтра вы получите официальное уведомление. В течение нескольких дней его нужно будет освидетельствовать. О сроках я сообщу вам поздней.
— Как только я получу уведомление, я сразу же вылечу в Алабаму.
— Зря вы это затеяли, Элен, — мягко проговорил Гулд. — Поверьте мне, разговор вам предстоит не из приятных. Лучше, если вы доверите это дело профессионалу.
— Нет, я хочу все сделать сама.
Гулд вздохнул. Он знал, что, когда она говорила таким тоном, спорить с ней было бесполезно.
Вечером следующего дня Элен получила уведомление о банкротстве майора Калверта. Она держала его в руках и ждала, когда же к ней вернутся ненависть и торжество, о которых она мечтала все эти годы, но в душе у нее было по-прежнему холодно и пусто.
Все шло так, как она задумала. Самолет прибыл точно по расписанию. Черный «Кадиллак», заказанный на имя миссис Синклер, был доставлен вовремя и ждал ее в аэропорту Монтгомери.
Она выбрала «Кадиллак» специально для Неда Калверта, но, не успев выйти из аэровокзала, поняла, что совершила ошибку. Одинокая женщина в джинсах и легкой косынке за рулем роскошной машины — такое зрелище в аэропорту Монтгомери наблюдали не часто. Она почувствовала, что любопытных взглядов не избежать, и оказалась права. Оформление документов заняло гораздо больше времени, чем требовалось для такой простой процедуры. К счастью, она вовремя вспомнила об актерской выучке и постаралась так изменить голос и походку, что, когда спустя десять минут наконец отъехала от стоянки, ни один человек в аэропорту ее не узнал.
Маршрут был тоже продуман ею заранее. Прежде всего она наведалась в ресторан Говарда Джонсона, в котором они с Билли отмечали ее пятнадцатилетие, потом отправилась в новый район, куда, по сведениям Касси, переехала Присцилла-Энн со своими тремя детьми. Дейлу Гаррету в конце концов надоело ее обманывать, и он сменил ее на товар поновей.
Она остановилась в самом начале улицы, невдалеке от дома, где жила Присцилла-Энн. Улица называлась Белла-Виста-драйв и была сплошь застроена аккуратными кирпичными домиками, похожими друг на друга, как близнецы. Типичные дома представителей среднего класса: ухоженный газон, гараж, навес для машины, ставни, сияющие ослепительной белой краской. Кое-где к домам были пристроены уродливые и претенциозные веранды с колоннами, которые, по мысли владельцев, должны были придавать зданию вид богатой усадьбы, а на самом деле лишали его последней привлекательности.
Глядя на длинный ряд однообразных построек и зеленые полосы газонов, рассеченные короткими подъездными дорожками, Элен подумала, что для Присциллы-Энн, с ее провинциальной тоской и стремлением быть не хуже людей, этот район, наверное, представляется символом преуспеяния.
Постояв немного, она развернула машину и двинулась по направлению к Оранджбергу. Вскоре бесчисленные заправочные станции и пункты проката подержанных машин остались позади; по обеим сторонам дороги потянулись широкие, ровные поля. Шоссе незаметно опустело, дома попадались все реже и реже. Весна только началась, и воздух был еще мягкий и нежаркий. Над головой расстилалось чистое белесое небо. Не доезжая двух миль до Оранджберга, Элен притормозила. Прежде чем встречаться с Недом Калвертом, она хотела заехать на кладбище. Через некоторое время впереди показалась длинная ограда с торчащими над ней кронами тополей. Кладбище было довольно большим, так как на нем хоронили не только жителей Оранджберга и Мэйбери, но и обитателей окрестных поселков. Элен подъехала к воротам и вышла из машины. Солнечные лучи ласково скользнули по ее щеке. На кладбище не было ни души.
Она медленно двинулась по аллее между рядами крестов и могильных плит с возвышающимися над ними кое-где фигурами скорбящих ангелов. За ее спиной, поднимая тучи пыли, проехал автобус из Монтгомери. На могиле Вайолет стояла плита из серого мрамора, которую Элен заказала несколько лет назад и на которую с тех пор так ни разу и не взглянула. На плите была выбита лаконичная надпись: «Вайолет Дженнифер Калверт. Родилась в Англии в 1919 году. Умерла в Америке в 1959 году».
Элен задумчиво перечитала надпись. Сорок лет. Когда она заказывала плиту, она была уверена, что на ней должна стоять девичья фамилия матери, а не та, которую она получила от мужа, давно сделавшегося для нее чужим. Но сейчас она вдруг усомнилась в правильности своего решения. Мать никогда не отказывалась от фамилии Крейг, возможно, она нравилась ей больше, чем фамилия Калверт. А может быть, она предпочла бы, чтобы на плите стоял ее сценический псевдоним — Фортескью… Теперь об этом оставалось только гадать. Элен опустилась на колени и медленно провела рукой по упругому, сочному травяному ковру. Потом поднялась, постояла некоторое время, чувствуя, как солнце припекает затылок, и отправилась искать могилу Билли.
Она долго плутала по кладбищу и в конце концов, отчаявшись, уже собралась уходить, когда вдруг обнаружила ее в самом углу, на неухоженном бугристом участке, заросшем плющом и ежевикой, — простой земляной холмик с деревянным крестом и выцветшей на солнце надписью. Рядом виднелась могила Тэннера-старшего, а чуть подальше — могила последнего из детей, появившегося на свет через год после смерти Билли. Взглянув на надпись, Элен увидела, что его тоже звали Уильямом и что он умер, не прожив и трех месяцев.
В проходе между могилами стояла пустая банка из-под кофе с высохшим букетиком бессмертников, похожим на пучок соломы. Элен шагнула вперед и сердито отодвинула ногой побег ежевики, стелющийся по земле. Она чувствовала, что ее переполняет бессильная, мучительная злоба. Она пыталась убедить себя, что эта злоба адресована Неду Калверту, но в глубине души понимала, что дело вовсе не в нем. Причина была гораздо глубже и серьезней. Она негодовала на бога, в которого не верила, на бренность и бессмысленность человеческой жизни — такой короткой и такой безрадостной.
Ощущение несправедливости было настолько сильным, что на минуту заслонило от нее все остальное. Возвращение в Оранджберг вдруг показалось ей лишенным всякого смысла. Она поняла, что планы, которые она лелеяла на протяжении пяти лет, отдавая этому все свои душевные силы, на самом деле были мелкими и ничтожными. Теперь она даже не была уверена, что Билли и мать одобрили бы их.
Она постояла, задумчиво глядя на могилы, потом резко повернулась и, спотыкаясь на неровной, ухабистой почве, побрела к машине. На окраине Оранджберга она свернула на пустырь, остановила «Кадиллак» и переоделась. Затем быстро, по-актерски, накрасилась, причесалась и, нигде больше не останавливаясь, поехала в город.
Миновав заправочную станцию и новый мотель, она выехала на Главную улицу. За окном замелькали знакомые картины: бывший салон Касси, аптека Мерва Питерса, бакалейная лавка, магазин скобяных товаров, женщины с хозяйственными сумками, снующие от двери к двери, мужчины, болтающие о чем-то на углу, шеренга дешевых забегаловок, баптистская церковь, развилка двух дорог.
Когда-то это составляло для нее целый мир. Теперь же и сам городок, и дома, и люди казались ей какими-то маленькими, серыми, скучными. Она подъехала к тому месту, где был убит Билли, и тут к ней неожиданно вернулась ненависть — ненависть к Неду Калверту и к его приятелям, которые сидели в тот день с ним в машине; ненависть к этому богом забытому городку и к его обитателям, упрямо цеплявшимся за свои ветхие убеждения; ненависть к Югу и южанам, ненависть к себе самой, ибо она тоже была частью этого мира, она тоже ощущала над собой его власть. И она знала, что не избавится от этой власти до тех пор, пока не совершит то, что задумала.
Ворота усадьбы проржавели и перекосились, длинная подъездная аллея покрылась выбоинами, лужайки заросли травой и выглядели неухоженными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32