Scan Ustas, OCR Miledi, Spelcheck Марина
«Чаплин С.Тонкий шов»: Известия (Библиотека журнала «Иностранная литература»); М.:; 1983
Аннотация
Известный английский писатель рассказывает о жизни шахтеров графства Дарем – угольного края Великобритании. Рисунки Нормана Корниша, сделанные с натуры, дополняют рассказы.
Сид Чаплин
На перевале
Солнце уже стояло высоко, изумрудно посверкивали обработанные химикалиями виноградники на склонах гор за кукурузным полем, на котором кто-то, справлявший малую нужду, приветственно махал свободной рукой красному автомобилю. Слившись с ним, Нед неотрывно смотрел на дорогу, зато старик, его дед, поощрительно помахал нахалу. Умиротворенное настроение старика покоробило Неда. В голове горошиной гремела мысль. Ищешь сюжет – и обязательно подворачивается что-нибудь неподъемное. О ветровое стекло разбивались мухи и расплющивались в ажурные, насквозь источенные монеты со скелетиком вместо царственного лика. Далеко позади остался Милан, впереди вырастали горы. Они быстро ехали. Старик бросил на Неда взгляд и сел прямо, уперев подбородок в грудь и надув щеки. Настроение у него испортилось.
– Притормози, Нед, – сказал он. Проехали еще километра два.
– Ради Христа, Нед, я хочу есть, – потребовал старик. Сбросив газ, Нед высматривал, где остановиться. Когда они перемахнули через белый мост, под которым, словно подсиненная, голубела полоска воды, старик издал одобрительное мычание. Нед затормозил и тут же подал назад, едва успев разъехаться с дымившей навстречу автоцистерной. Старик недовольно шмыгнул носом, но внуку было не до того. Красный автомобиль тряхнуло на колее проселка, укрытого в тени деревьев, и они встали. «Приехали», – сказал Нед, доставая корзинку с провизией, и старик медленно выбрался размять ноги и осмотреться.
На узкой полоске поля стеной стояла кукуруза, мотая лохматыми початками, дальше террасами всходила голая скала, непригодная для виноградника. Поле и дорога выводили к ферме, за ее лимонно-желтым забором пылала красная черепица. Другим концом дорога уходила к высоким деревьям вроде тополей, также пылавшим огнем, только нежарким, зеленым, и их тень доставала до самой реки. Обещанием избавительной прохлады поплескивала невидимая вода: подход к ней загородила высокая, по колено, крапива. Жара допекла старика. Он пнул крапиву – как тянуло посидеть в холодке!
– Господи, у них крапива воняет.
– Это не крапива, – сказал Нед. – Тут мусор спускают в воду. Течением все уносит. Своего рода сливной бачок.
Старик еще принюхался.
– Черт, а ведь правда, – сказал он.
Поднялся и опустился рой сизых, цвета окалины, мух.
– Вот это кстати! – воскликнул старик, взяв пластмассовую чашечку с кофе. Он шумно выпил его, потом отщипнул кусок от булки, отдельно пожевал салями. Нед не стал есть. Он пил красное вино. Один раз они задели друг друга локтями, и Нед слегка отпрянул в сторону, и тогда старик беззлобно скорчил презрительную гримасу.
Зловоние крапивы заползало ему в рот, даже кофе не мог его перебить. Он был насквозь пропитан им. И тут из-за автомобиля, словно привидение, вынырнула старуха в каком-то черном балахоне поверх коричневых штанов, кое-как заправленных в опорки. Она стояла, раскачиваясь с носка на пятки, и ботинки с отставшими подошвами зевали по-рыбьи, показывая ржавые зубы. Не сводя глаз с булки, торчавшей из корзины, она понесла какую-то тарабарщину. «Мы что, на ее участке?»– спросил старик. Нед отрицательно мотнул головой и отдал ей булку. Она жадно куснула ее и продолжала лопотать, плюя крошками, а остаток хлеба сунула под балахон, и тут выяснилось, что вместо руки у нее культяпка. Она молящим жестом, крестом раскинула руки, ее грязная культя жалко морщилась. Нед заговорил со старухой по-итальянски. Но та весь свой пыл обратила на старика, повернувшегося к ней затылком. Мало того, что от нее пахло, как от этой крапивы, она еще словно ставила ему это в укор. Ишь какой чистенький, упитанный старичок. «Скажи ей, чтобы уходила», – сказал старик. «Она говорит, что у нее никого и ничего нет, – сказал Нед, – и просит денег». «Возьми», – сказал старик, та рассмеялась, запрокидывая голову и комкая в здоровой руке бумажку, и исчезла, опять как привидение. Старик облегченно вздохнул.
– Еще дешево избавились от ее вонищи.
– Нацисты убили ее мужа и троих сыновей, – сказал Нед. – Теперь ходит, побирается, спит где придется.
Старик сморщил нос.
– С нами она загостилась, – сказал он и, взглянув на Неда, подавил смешок.
– Есть вещи похуже, чем попрошайничество, – сказал Нед.
– Ты на что, черт возьми, намекаешь? – взорвался старик.
– Что это честный кусок хлеба, – ответил Нед.
– Что ты знаешь о куске хлеба, черт бы тебя побрал? – кипятился старик. – Да ты в свои двадцать три года палец о палец для себя не ударил!
Нед открыл рот, но благоразумно решил промолчать.
– Вот-вот, сказать-то и нечего, – не унимался старик, – шикарные школы, колледжи – ни в чем отказу! А теперь взъелся на деда, на своих, потому что один шут гороховый взял и прикарманил мои двадцать тысяч. И прикидывал, куда драпануть…
– Никуда он не уезжал, – сказал Нед.
– Верно, не уезжал, – процедил старик. – Просто сидел на чемоданах, а его приперли к стенке и по глупости убили. Эти два болвана зарвались, теперь ответят. Кто им дал право?
– Они у тебя служат и когда ничего от него не добились, то и прижали к стенке вездеходом! – выкрикнул Нед.
– Господи, неужели ты думаешь, я не мог придумать что-нибудь поумнее? – спросил старик.
– А сколько у тебя было междугородных разговоров? Я знаю – сам оплачивал. Ты же меня и посылал, – сказал Нед.
– Перестань молоть чепуху, – сказал старик. – У меня большое дело. Я начинал с нуля, а теперь это большое дело. За ним нужен глаз. Ладно, дай-ка еще кофейку.
Он пригубил – вонь отравила все, даже кофе, его чуть вырвало.
– В один прекрасный день, – сказал старик, – я расскажу тебе, как я начинал.
– Очень интересно узнать, – словно со стороны услышал себя Нед, – потому что известно, как ты кончишь.
Старик дернул рукой и плеснул кофе Неду в лицо. Он встал и вытерся голубым платком, продолжая смотреть на деда. Старик отошел к крапиве. «Извини, – буркнул он, не оборачиваясь, – сорвался».
– Броуди не воскресить, – сказал Нед. Старик воздел руки.
– Я довезу тебя домой, – сказал Нед, – но твой бизнес – это твое личное дело.
– Очень хорошо, – сказал старик, забираясь в машину. – Доставь меня домой, и пусть твое содержание будет твоим личным делом.
– Я не сужу с точки зрения морали, – сказал Нед, запуская мотор, – просто все это не для меня.
– Скажите на милость! – паясничал старик, стараясь перекричать шум мотора. – Белоручки, чистоплюи университетские! Я тебе так скажу: какие красивые слова говорить и какие мудреные книжки писать – это мы за вас решаем. Ты понял?
– Может, и так, – сказал Нед.
– Только так, – скрепил старик.
Впервые на его памяти дед высказался с такой определенностью и как бы утвердил приговор балагуру и пересмешнику Броуди. И вот Нед спешит отвезти старика домой, потому что Броуди убили и старик должен быть на месте, чтобы выгородить его убийц.
Машина выбралась на шоссе. Впереди на встречной полосе стоял автомобиль, около него мыкалась знакомая старуха. Красная машина прокашлялась и взяла разгон, и старик наморщился, пряча улыбку, потому что успел заметить растерянность на раскормленной физиономии того водителя: спасаться надо от нищенки, а она не пускает. Немного выждав, старик заговорил снова.
– Если ты не хочешь вступить в дело, то чем же ты будешь заниматься? – спросил он.
– Буду писать, – сказал Нед. Он правил одной рукой и только при обгоне брался за руль обеими. – Пару вещей я уже напечатал…
Старик молчал.
– Этим я и хочу заниматься, – сказал Нед.
– Пусть, только в тот вопрос ты еще не раз ткнешься носом. Как сейчас, у речки, – сказал старик.
Солнце не в счет. Впереди сплошной мрак. Яркий свет был пыткой.
Их прижало к спинкам сидений – дорога шла в гору. Старик глянул вниз и между кронами деревьев разглядел полоску воды, рельсы. Цепочка платформ, нагруженных чем-то вроде известки, ползла к скоплению цистерн, трубопроводов и печей. Дорога сделала крутую петлю, и красная машина перемахнула через мост. Тот же завод под ними. Алое пламя полыхало над высокой трубой. На секунду старик сквозь радужный свет увидел ее черное, как пушечное жерло, нутро. И снова впереди дорога, они забираются все выше, едут быстро, хотя без обгонов, потому что дорога сузилась. Вытянув шею, старик высмотрел впереди вереницу машин, ползущих под палящим солнцем впритык, словно похоронная процессия. Скоро и они пристроились в хвост.
– Черт! – выругался Нед и сбавил скорость. – Какая-нибудь махина впереди.
Старик сощурился и нашел виноватых: три автоцистерны занимали пустую дорогу и стопорили все движение. Старик обернулся и через заднее стекло увидел, что к ним, сверкая на солнце, уже подстроилось несколько машин. Солнце било в лицо, зной стекал с гор и вливался в открытые окна машины. В кабине было сущее пекло. Старик шевельнул языком в пересохшем рту. Они медленно двигались, и можно бы, не расплескав, выпить кофе, но кофе провонял. Воды ему хотелось! И вода рядом, но негде встать. Сбегая по склонам, тоненькие нити сплетались в жгуты, набухали, и каскады чистейшей воды низвергались с уступов, рассыпая над дорогой брызги. Усмиренная каменным руслом, вода казалась застывшей массой зеленого стекла, хотя ясно, что она и там бунтовала. Старику до смерти хотелось лечь на эту воду, погрузить в нее лицо, открыть рот. Кое-как он переборол жажду, расслабил воротник, подвигал во рту языком, пытаясь освободиться от привкуса крапивы и горечи старых обид.
Наконец они одолели эту гору, и многие машины свернули к просторной стоянке, кольцом обнимавшей симпатичное кафе. Из гордости старик не попросил остановиться, а потом было поздно. Теперь впереди них лишь с десяток машин тянулись вразброс за автоцистернами, а те шли кучно, виляя на поворотах задами. Потом дорога выпрямилась, опоясывая склон горы, машины подтянулись, но впереди все так же дразняще вихлялись зады автоцистерн. Нед что-то пробормотал под нос. Его лицо отливало желтизной от преломленного очками света – дед смотрел на него сбоку, – глаза будто смотрели из-под воды. О чем он, интересно, задумался? На бабку похож, отметил дед, на Нору, такая же строгая, как у монашенки, осанка, а ведь была бой-баба – что в постели, что вообще. Сломалась. Не желала вспоминать, с чего мы начинали. Нед подал влево, глубже утопил педаль, машина утробно взвыла и рванула вперед, а старика вдруг окатил смертный страх, и он отчаянно вдавил ноги в пол, как в спасительные тормоза. Потом откинулся на спинку, высматривая, когда на свободной левой полосе покажется встречный, а при таком расстоянии да на такой скорости их не спасут даже лучшие в мире тормоза, и тогда греметь им вниз через белое ограждение, как миленьким. Но дорога впереди была свободна. Они с ветерком проехали порядочное расстояние, прямой участок кончался, и старик, жуя губами, рассчитал, что обходить автоцистерны придется на повороте, где те начнут так мотать своими слоновьими задами, что запросто отшвырнут их машину за ограждение.
Сейчас они ехали бок о бок с замыкающей махиной. Из легковушки, которую они обошли, выставилась отчаянно жестикулирующая рука; можно было представить себе выражение лица водителя. Что до водителя автоцистерны, то он взглянул на них удивленно, потом уставился в зеркальце и, убедившись, что задние машины поотстали, тормознул и освободил перед собой место для выскочки, но Нед, не рассчитывая на такую милость, не веря в маневренность этой громадины, уже настроился обходить среднюю машину, и та, конечно, оттеснила его своим задом к самой кромке шоссе. Потом опять стало свободнее, они шли нос в нос, и водитель бросил на них ненавидящий взгляд. У Неда глаза были не добрее, только смотрели они на дорогу и на головную машину. Они уже настигали ее, когда она пошла на поворот, и шоферу было некогда их разглядывать, он уже все увидел в зеркальце, ему надо было думать о себе, и он жался к горе, но вдруг запаниковал и подал влево, боясь задеть гору, потому что такие шутки даже для автоцистерны не кончаются добром. Он резко взял влево, и зад машины стало грузно болтать из стороны в сторону, впору только уворачиваться, и было почти чудом, что они еще не повалили, как кегли, белые столбики, мельтешившие слева от них. Опять грозно надвинулась задом автоцистерна, но кончился разворот, и машины мчатся рядом, и по встречной полосе стремительно приближается какая-то малютка. Что-то бормоча, ошалело вертя баранку, Нед юркнул в сузившийся зазор между машинами. Позади раздался грохот, и старик знал не глядя: малютка врезалась в оградительный столбик и теперь дрожит мелкой дрожью. Нед наконец расслабился, с кончика носа свисала капля пота, они катили по пустому шоссе, защищенные горой, и бежала, не отставая, лента бетонного скоса.
– Ты нарочно это сделал, паршивец, – сказал старик. Нед вздохнул и кивнул головой.
– Ты либо психический, либо дурак, – возмущался старик. – Останови машину, черт тебя побери, и поскорее!
Нед свернул на площадку, вырубленную в скале. Над ними, выдвинув подбородок, нависал сизый каменный лик, весь вымокший. Молча посидели в машине. Стреляя дымом, прогремели автоцистерны, за ними гуськом прошли легковые. «Ну вот, они опять впереди», – укорил старик, потом, кряхтя, вылез из машины и потянулся, положив руки на поясницу. Нед видел, как его рука скользнула в карман и метнулась ко рту. Он тоже вышел из машины. С каменного лика падали ему на лоб и высыхали капли воды. «Болит, дед?» Старик, не отвечая, без опаски побрел через шоссе. Пронзительно сигналя, вихрем налетел открытый спортивный автомобиль. Привставший с места пассажир обоими кулаками погрозил старику, но тот, корчась, был уже на обочине. Сзади подошел Нед. «Тебе лучше?» Старик кивнул. «Чтобы при мне таких номеров больше не было! – распорядился он. – Чуть не угробил старика». Он осторожно перелез через перекладины ограждения и пологим каменистым склоном вышел на поле, где паслась коза с двумя козлятами. Коза перестала щипать траву и, выставив рога, двинулась к старику. Прыгая с камня на камень, сбежал вниз и Нед. Старик, почти не глядя, пальцами сильно сдавил козе загривок и продолжал идти своим путем, и коза потянулась за ним, и, блея, потрусили козлята. Нед вырвал пук травы и сунул козе, та принялась жевать, и Нед заглянул в ее зеленые глаза. «Ты куда, дед?» «Хочу воды», – ответил старик. Вот она, наконец! Она сбегала с горы, пробивала толщу дороги, обогащаясь подземными источниками, и вырывалась наружу из-под огромного валуна футах в тридцати над головой. Старик стянул пиджак, расстегнул пуговицы на рубашке. Нед пошел к машине за полотенцами.
По-детски вытянув перед собой руки, старик подошел к источнику, рассмеялся, когда струя с силой ударила по рукам, растопырил пальцы, проследил весь путь воды сверху до глубокой воронки, заросшей по краям зеленой травой, а ниже – низкорослым папоротником и ворсистым мхом с торчащими бурыми головками, на которых посверкивали капельки воды. – Чем не водопад! – ликовал старик, подставляя ладони ковшиком, и пил, пил и не мог напиться, и, расхохотавшись, сунулся в водяной столб, задрал кверху лицо и открыл рот. Обернувшись, он увидел Неда с полотенцем и запасной рубашкой через руку. Нед не в силах был сдержать улыбку.
– Смотри! – крикнул старик и, пошире расставив ноги, ушел в поток по самые плечи и вдруг поскользнулся. Не подоспей Нед и не ухвати его обеими руками за локоть, он бы свалился вниз. Как Нед и думал, дед полез к воде в рубашке, и теперь она вся намокла и висела мешком. – Старый дурак, правда?
– Еще какой дурак! – подтвердил Нед и тоже рассмеялся, потому что на душе вдруг посветлело и оба жили только этой минутой. – Снимай рубашку, – велел Нед, – и вытрись. – Старик с трудом удерживал дрожь, а Нед досуха растирал его полотенцем, и почему-то покатые плечи старика и седая щетинка вызвали в нем чувство острой жалости.
– Все, теперь сам справлюсь. Освежись! – сказал старик, забирая у внука полотенце, и Нед так же точно полез к воде, мочил в ней руки, пил с ладоней, подставлялся, дрожа, под струю, задирал лицо, открыв рот, ослепший, со слипшимися волосами, и все хватал языком воду и никак не мог утолить жажду.
«А что, может, я уже не действую ему на нервы», – размышлял старик, стараясь не думать о Броуди, и даже не в связи с предстоящим судом, а потому, что хотя и по недогляду, но человек-то погиб. И, заражая Неда своим смехом, он гляделся в свое собственное лицо, каким оно было в прошедшие времена, представлял, как оно обрюзгнет, как потрескается потом, словно пересохшая глина.
1 2 3