После третьего фильма он сказал:
— Что раньше…
Я понял это так — надо показать историю Земли, и обрадовался. Обрадовался потому, что среди лент была интересная, пожалуй, даже талантливая картина, снятая незадолго до моего отлета. Над ней работали выдающиеся историки, писатели и поэты, ее создавали блестящие артисты, режиссеры, операторы, художники. Она вместила весь путь человечества… Впрочем, вы знаете эту картину.
Я отыскал ленту, настроил проектор, сел в кресло — поодаль от призрака, чтобы видеть и его, и экран.
Не помню, наверное, я смотрел картину пятый или шестой раз. И все-таки увлекся. Начало захватывающее, с несколькими особенно яркими эпизодами: строительство пирамид, бой гладиаторов… Если бы я меньше смотрел на экран и больше — на призрака, возможно, мне удалось бы заметить… Нет, вряд ли. Престо не надо было показывать эту картину. Когда на экране возникла сцена сожжения Бруно, призрак встал. Я машинально зажег свет. Призрак обернулся ко мне и сказал:
— Люди… злые…
И пошел к трапу, не оглядываясь на экран, где уже мелькали другие кадры.
Я стоял как оплеванный.
Черт возьми, как я себя ругал! Мы, люди, без стыда смотрим на прошлое человечества, потому что свет победил тьму, добро победило зло — и победило навсегда. Мы можем сказать: да, в тысяча шестисотом году изуверы и фанатики сожгли Джордано Бруно, но люди пошли не по тому пути, на который их толкали эти изуверы и фанатики, а по пути Бруно. Мы знаем, что человечество (по историческим срокам удивительно быстро) пришло от дикости к справедливому и красивому коммунистическому обществу. Но он, этот призрак, не знал. Он увидел наше прошлое, сказал: «Люди злые» — и ушел. Нельзя было показывать картину…
Я оставил люк открытым, поднялся в рубку и попытался сосредоточиться на других мыслях. Это плохо удавалось. Я не мог не думать о происшедшем.
Издавна было два мнения о разумных существах, с которыми — рано или поздно — астронавтам придется встретиться на других звездных системах. Одно — очень осторожное — научное. Наука предупреждала, что условия существования на разных планетах весьма различны и, следовательно, различными могут быть и пути развития органического мира. Другому мнению, я бы сказал, другой традиции, мы обязаны литературе. Почти всегда литература видела в других мирах нечто очень схожее с нашим миром и занимающее только иное положение на шкале времени. Герои фантастических романов попадали в прошлое Земли — на планеты, населенные ящерами, птеродактилями, диплодоками. Или в будущее Земли — в сказочные города с хрустальными дворцами.
Разумные существа, населявшие планету, внешне (если не считать изменяющейся прозрачности) напоминали людей. Отсюда я невольно сделал вывод, что строй мыслей, представления, духовный мир чужих разумных существ также повторяют то, что характерно для человека. Это была ошибка.
Я помню роман — в нем излагалась идея Большого Круга, радиосвязи между мирами. Но вот мы — я и чужое существо — стояли рядом, говорили — и не понимали друг друга. Связь между мирами — это не только технические трудности, как думал романист. Это несравненно большие трудности, вызванные тем, что на каждой планете развитие в течение миллионов лет шло своими путями, и потому очень нелегко найти какие-то точки соприкосновения.
О многом я передумал, сидя в рубке. Отбросив предвзятые мнения, я — еще в виде робких догадок — попытался представить, как они говорят, смотрят, мыслят… И чем больше я думал, тем отчетливее вспоминались мне слова Ленина о том, что разумные существа на других планетах могут — в зависимости от условий — оказаться совсем иными, непохожими на людей. Ленин высказал эту мысль еще в тысяча девятьсот шестнадцатом году. Ясный ум Ленина — сквозь годы — понял то, что даже в наше время понимали далеко не все…
* * *
Позже в записях, переданных стариком, Ланской встретил эти слова Ленина:
"Вполне допустимо, что на планетах солнечной системы и других местах вселенной существует жизнь и обитают разумные существа. Возможно, что в зависимости от силы тяготения данной планеты, специфической атмосферы и других условий эти разумные существа воспринимают внешний мир другими чувствами, которые значительно отличаются от наших чувств.
Заметьте: до недавнего времени полагали, что жизнь невозможна в глубинах океана, где с огромной силой давит вода. Теперь установлено, что на дне океанов приспособленно живут разные породы рыб и много других разнообразных живых существ. У одних глаза заменяют осязательные органы, другие освещают себе путь органическими светящимися глазами".
* * *
— У меня было такое ощущение, — продолжал Шевцов, — словно я повзрослел, стал опытнее, мудрее. А главное — я почувствовал ответственность. Прошло около двадцати месяцев (по корабельному времени) с тех пор, как «Поиск» покинул Землю. Двадцать месяцев я старался не думать о Земле. Вначале была схватка с черной пылью, а потом… Да, мне казалось, что я буду сильнее, если заставлю себя не думать о Земле. Я перестал слушать музыку, я перестал смотреть микрофильмы. Я даже нашел обоснование: убедил себя, что нужно сосредоточиться только на непосредственной работе…
Это была ошибка. И первые же мои шаги на чужой планете были ошибочными. Как человек — я мог так поступать. Но как представитель человечества — нет и трижды нет!
Полвека назад для экипажей звездных кораблей было написано специальное наставление под названием «О возможной встрече с иными разумными существами». Так вот, в этом наставлении говорилось: нужно соблюдать величайшую осторожность, ибо даже хороший астронавт может оказаться плохим психологом. Наставление предписывало капитану корабля, встретившему разумных существ, при первых же осложнениях покинуть чужую планету. Суровая, но необходимая мера…
«Поиск» опустился на планету, здесь оказались разумные существа, здесь был чужой мир. И отношения между двумя мирами зависели от одного человека… А в такой сложной обстановке почти неизбежны ошибки. Особенно, если человек устал или болен.
Обычно мы, астронавты, только пожимали плечами, вспоминая старое наставление. Возможно, это была жажда открывательства. Возможно — легкомыслие: издали всякая проблема кажется не очень сложной. А может быть, и здесь сказывалось влияние литературной традиции: в романах астронавты, дорвавшись до «чужих», с необыкновенной легкостью проникали в чужой мир… Но когда мне пришлось — первому из людей — встретить разумных существ иного мира, я понял, хотя и не сразу, насколько мудро это написанное полвека назад наставление.
Лишь очень благоприятное стечение обстоятельств не привело к катастрофе. Я не знал, кто скрывается в этих лесах со спиральными деревьями. Я не подозревал, что это удивительное существо, этот призрак, по-своему воспримет историю человечества… На каждом шагу меня подстерегали неожиданности. Позже, например, я узнал, что призрак мог читать мои мысли (по крайней мере, ту часть мыслей, которая была связана со зрительными образами).
Понять ошибки — еще не значит их исправить. Я многое понял… и ничего не исправил.
«Поиск» остался на планете.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ЛЮДИ И ЗВЕЗДЫ
А мы
На солнце вызываем бури,
Протуберанцев колоссальный пляс.
И это в человеческой натуре -
Влиять на все, что окружает нас.
Ведь друг на друга
То или иное
Влиянье есть у всех небесных тел,
Я чувствую воздействие земное
На судьбы солнц, на ход небесных дел!
Л. МАРТЫНОВ
Я сидел в рубке, у телеэкрана, и думал о Земле. Я обрел какое-то удивительное спокойствие.
Через шесть часов призрак вернулся. Я услышал шаги и спустился в кают-компанию. Призрак подошел к креслу, сказал:
— Не злые… несчастные…
Он опять многое не понял. Но для той части истории человечества, которую он увидел, это все-таки было справедливее. И я снова — иного выхода теперь не было — пустил эту картину. С самого начала. Да, когда-то человечество было несчастным, слабым, невежественным и потому ожесточенным. Так пусть, думал я, он увидит, каким оно стало теперь.
И он увидел.
Он увидал залп «Авроры» и первые трактора на полях, увидел взлет первых космических ракет и упорство, с которым люди штурмовали непроходимую тайгу и суровые степи. Планета была в строительных лесах: подземными ядерными взрывами создавали месторождения редких металлов, управляемое извержение вулканов поднимало над океаном острова, воздвигались новые горные цепи и уничтожались старые, а к звездам уже шли корабли — наперекор опасностям и расстояниям…
Призрак молчал. Я что-то спросил его, он не ответил. Он сидел совершенно неподвижно, глядя на погасший экран. Только один раз он поднял голову, словно хотел что-то спросить — но ничего не сказал. И снова замер в каком-то оцепенении. О чем он думал? Понял ли он историю человечества? Изменил ли он свое первоначальное, слишком поспешное мнение о людях?..
Прошло около часа, прежде чем мы вновь начали говорить. Вы понимаете, меня интересовало название этой планеты, название живущих на ней существ. Без этого мне трудно было задавать другие вопросы.
Я не буду подробно рассказывать об этом разговоре. Долгие расспросы почти ни к чему не привели. Отдельные слова на языке этих призраков звучали так непродолжительно, что их просто нельзя было воспроизвести. Они напоминали вздох, легкое дуновение ветерка… Убедившись в этом, я попытался понять хотя бы смысл названий. После продолжительных размышлений призрак сказал, что его народ называется «Видящие Суть Вещей». Вы представляете, на вопрос «Как называются ваши разумные существа?» он ответил: «Видящие Суть Вещей», то есть просто повторил то же самое другими словами. И тут я понял, что он и не мог поступить иначе. Ну, как, например, объяснить слово «люди»?.. Во всяком случае, с этого времени я стал говорить «видящие».
С именами получилось примерно так же. Тут вообще было много неожиданностей. Выяснилось, что имена часто меняются. Почему — не знаю, но меняются. Имя (теперешнее имя) моего видящего на нашем языке — если я верно понял — означало «Луч». Другие имена (по смыслу, не по звучанию) были — «Красный Лист», «Мягкая Вода», «Лунный Свет» .
Хуже всего получилось с названиями небесных тел. Когда я подвел видящего к люку и показал на небо, он сразу же ответил; «Сириус А и Сириус Б». Я даже несколько опешил от такой эрудиции, а потом сообразил, что видящий просто повторяет мои слова. Поняв, что положение безнадежно, я попросил его, по крайней мере, говорить «Сириус Большой» и «Сириус Малый». Для благозвучия. Он не возражал, Что касается названия планеты, то дальше самого слова «Планета» "мы не продвинулись. Так и осталось — «Планета».
Да, нам было трудно говорить. И дело здесь не только в том, что видящий плохо понимал наш язык. Нет. Мы мыслили, если так можно выразиться, в разных плоскостях. Я чувствовал это, но не знал почему. В конце концов, я спросил: «Что было раньше на твоей Планете?»
Человек остается человеком даже в необычных условиях. Задав вопрос, я не мог удержаться, чтобы не добавить: «Покажи…» Понимаете, я считал, что сумел ему показать. И был уверен, что он этого не сумеет. Техники нашей они не знали — в этом я не сомневался.
Видящий посмотрел на меня красными глазами и ответил:
— Покажу…
— Где? — спросил я. — Как?
Он улыбнулся.
— Все равно… здесь…
Вам никогда не приходилось видеть прожектор на море? Где-то вспыхивает маленький яркий огонек, узкая полоска скользит по волнам, приближается, становится шире и вдруг ударяет вам в глаза. И вы сразу перестаете воспринимать окружающее, потому что огонек разросся и заполнил пространство… Луч улыбнулся, сказал: «Все равно… здесь». И в его красных глазах, похожих на раскаленные угольки, вдруг возник розоватый ореол и начал быстро расплываться, заслоняя окружающее, подобно ударившему в глаза прожектору… Нет, я не так сказал. Этот розовый ореол ничего не заслонял. Красные глаза видящего действительно вспыхнули, заструили колеблющийся, мерцающий свет. Но световая завеса была полупрозрачной, и я увидел на ней движущиеся картины…
Не знаю, кто придумал выражение «передача мыслей на расстоянии». Биофизика не моя специальность. Однако мне кажется, что это очень неудачное выражение. Вряд ли стоит передавать именно мысли — был бы сумбур. Скорее всего, надо передавать зрительные образы или слова. Во всяком случае, видящие передавали зрительные образы.
Как я уже говорил, сквозь розоватую дымку, на которой чередовались эти образы, я мог видеть все окружающее. Но это не отвлекало. И все-таки я многого не понял. Прежде всего, древнейшая история видящих была не ясна Лучу. Здесь мне просто приходилось догадываться. Кое-что, ему понятное, мне не удавалось понять из-за очень быстрого темпа повествования. И, наконец, даже самое понятное было крайне необычно с нашей точки зрения.
Луч видел только одну стереокартину. И этого оказалось достаточно, чтобы он перенял всю сложную систему кинематографических средств: крупные планы, неожиданные ракурсы, панорамирование, наплывы… Это мне тоже мешало, хотя Луч пользовался кинематографическими приемами довольно удачно.
Так вот, о древнейшей истории Планеты и Видящих Суть Вещей я мог только догадываться. Вероятно, до какого-то периода условия существования на Планете были довольно суровыми, даже более суровыми, чем на Земле. Может быть, не более суровыми, а более сложными. Впоследствии я стал склоняться к этой мысли. Например, времена года повторяются на Земле в виде одного и того же цикла. На Планете год был растянут невообразимо долго (свыше нашего столетия) и смена времен года была весьма запутанной, подчас неожиданной. Оледенения, опаляющие засухи, великие переселения животных потрясали Планету. Все это влияло на эволюцию видящих. И не только это. Слой озона в земной атмосфере задерживал губительные ультрафиолетовые лучи. Здесь, на Планете, ультрафиолетовое излучение временами имело намного большую интенсивность и организм видящих выработал иное средство защиты — прозрачность. Прозрачность была и оружием а борьбе за существование: она помогала переносить нестерпимый зной, когда на Планете вымирали непрозрачные живые существа, помогала охотиться и скрываться от хищников…
Постепенно радиация погубила всех непрозрачных. Остались Видящие Суть Вещей и немногие, тоже прозрачные, животные. Это совпало с периодом значительного изменения орбиты Планеты. Прекратились холода. От полюса до полюса установился почти одинаковый климат. На тысячи лет исчезли ураганы и бури. Деревья гнулись под тяжестью плодов. Отныне видящим почти не надо было заботиться о своем существовании. Они не знали холода, забыли, что такое голод.
Нет, об этом нельзя сказать в нескольких словах. Нам придется вернуться назад. Представьте себе кают-компанию «Поиска». Я не успел даже убрать стереоэкран. Наверху, в рубке, мерно щелкал хронометр. Мы сидели друг против друга…
* * *
Они сидели друг против друга — человек и видящий, разумное существо чужой планеты. Человек был одет в легкий белый костюм. Видящий — в голубоватую накидку, ставшую в рассеянном свете корабельных ламп почти непрозрачной. Лицо видящего приобрело более ясные очертания. Узкое, совершенно гладкое, с высоким лбом, оно казалось не имеющим возраста: может быть, очень старым, может быть, очень молодым. Видящий не двигался, на лице его замерла загадочная улыбка.
Человек не замечал этой улыбки. Он смотрел в красные глаза, разделенные на множество едва заметных квадратных ячеек. Из глаз струились розовые лучи и в них возникали картины. Сквозь воздушную ткань этих картин просвечивала кают-компания — стереоэкран, электронная машина, стол, шкаф с книгами и микрофильмами. Наверху, а рубке, мерно пощелкивал хронометр. Назойливо жужжал динамик стереоэкрана. Человек не обращал на это внимания. История Планеты заставила его забыть обо всем.
Странная эта была история. Казалось, природа поставила удивительный эксперимент. В результате исключительно редкого стечения обстоятельств из жизни Видящих Суть Вещей — начиная с какого-то времени — на многие тысячелетия была почти нацело исключена необходимость трудиться. И развитие приостановилось. Уже не действовал такой фактор, как борьба за существование, и еще не появился такой духовный стимул, как стремление познавать, преобразовывать, созидать.
С тех пор, как изменение орбиты превратило Планету в вечно цветущий сад, видящим не приходилось заботиться о пище: они в изобилии находили ее на полях, в степях и лесах Планеты. Им не проходилось защищаться от хищников, потому что почти все хищники вымерли. Им не приходилось страдать от непогоды, ибо на всей Планета, под светом двух солнц, установился благодатный климат — без холодов и без бурь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
— Что раньше…
Я понял это так — надо показать историю Земли, и обрадовался. Обрадовался потому, что среди лент была интересная, пожалуй, даже талантливая картина, снятая незадолго до моего отлета. Над ней работали выдающиеся историки, писатели и поэты, ее создавали блестящие артисты, режиссеры, операторы, художники. Она вместила весь путь человечества… Впрочем, вы знаете эту картину.
Я отыскал ленту, настроил проектор, сел в кресло — поодаль от призрака, чтобы видеть и его, и экран.
Не помню, наверное, я смотрел картину пятый или шестой раз. И все-таки увлекся. Начало захватывающее, с несколькими особенно яркими эпизодами: строительство пирамид, бой гладиаторов… Если бы я меньше смотрел на экран и больше — на призрака, возможно, мне удалось бы заметить… Нет, вряд ли. Престо не надо было показывать эту картину. Когда на экране возникла сцена сожжения Бруно, призрак встал. Я машинально зажег свет. Призрак обернулся ко мне и сказал:
— Люди… злые…
И пошел к трапу, не оглядываясь на экран, где уже мелькали другие кадры.
Я стоял как оплеванный.
Черт возьми, как я себя ругал! Мы, люди, без стыда смотрим на прошлое человечества, потому что свет победил тьму, добро победило зло — и победило навсегда. Мы можем сказать: да, в тысяча шестисотом году изуверы и фанатики сожгли Джордано Бруно, но люди пошли не по тому пути, на который их толкали эти изуверы и фанатики, а по пути Бруно. Мы знаем, что человечество (по историческим срокам удивительно быстро) пришло от дикости к справедливому и красивому коммунистическому обществу. Но он, этот призрак, не знал. Он увидел наше прошлое, сказал: «Люди злые» — и ушел. Нельзя было показывать картину…
Я оставил люк открытым, поднялся в рубку и попытался сосредоточиться на других мыслях. Это плохо удавалось. Я не мог не думать о происшедшем.
Издавна было два мнения о разумных существах, с которыми — рано или поздно — астронавтам придется встретиться на других звездных системах. Одно — очень осторожное — научное. Наука предупреждала, что условия существования на разных планетах весьма различны и, следовательно, различными могут быть и пути развития органического мира. Другому мнению, я бы сказал, другой традиции, мы обязаны литературе. Почти всегда литература видела в других мирах нечто очень схожее с нашим миром и занимающее только иное положение на шкале времени. Герои фантастических романов попадали в прошлое Земли — на планеты, населенные ящерами, птеродактилями, диплодоками. Или в будущее Земли — в сказочные города с хрустальными дворцами.
Разумные существа, населявшие планету, внешне (если не считать изменяющейся прозрачности) напоминали людей. Отсюда я невольно сделал вывод, что строй мыслей, представления, духовный мир чужих разумных существ также повторяют то, что характерно для человека. Это была ошибка.
Я помню роман — в нем излагалась идея Большого Круга, радиосвязи между мирами. Но вот мы — я и чужое существо — стояли рядом, говорили — и не понимали друг друга. Связь между мирами — это не только технические трудности, как думал романист. Это несравненно большие трудности, вызванные тем, что на каждой планете развитие в течение миллионов лет шло своими путями, и потому очень нелегко найти какие-то точки соприкосновения.
О многом я передумал, сидя в рубке. Отбросив предвзятые мнения, я — еще в виде робких догадок — попытался представить, как они говорят, смотрят, мыслят… И чем больше я думал, тем отчетливее вспоминались мне слова Ленина о том, что разумные существа на других планетах могут — в зависимости от условий — оказаться совсем иными, непохожими на людей. Ленин высказал эту мысль еще в тысяча девятьсот шестнадцатом году. Ясный ум Ленина — сквозь годы — понял то, что даже в наше время понимали далеко не все…
* * *
Позже в записях, переданных стариком, Ланской встретил эти слова Ленина:
"Вполне допустимо, что на планетах солнечной системы и других местах вселенной существует жизнь и обитают разумные существа. Возможно, что в зависимости от силы тяготения данной планеты, специфической атмосферы и других условий эти разумные существа воспринимают внешний мир другими чувствами, которые значительно отличаются от наших чувств.
Заметьте: до недавнего времени полагали, что жизнь невозможна в глубинах океана, где с огромной силой давит вода. Теперь установлено, что на дне океанов приспособленно живут разные породы рыб и много других разнообразных живых существ. У одних глаза заменяют осязательные органы, другие освещают себе путь органическими светящимися глазами".
* * *
— У меня было такое ощущение, — продолжал Шевцов, — словно я повзрослел, стал опытнее, мудрее. А главное — я почувствовал ответственность. Прошло около двадцати месяцев (по корабельному времени) с тех пор, как «Поиск» покинул Землю. Двадцать месяцев я старался не думать о Земле. Вначале была схватка с черной пылью, а потом… Да, мне казалось, что я буду сильнее, если заставлю себя не думать о Земле. Я перестал слушать музыку, я перестал смотреть микрофильмы. Я даже нашел обоснование: убедил себя, что нужно сосредоточиться только на непосредственной работе…
Это была ошибка. И первые же мои шаги на чужой планете были ошибочными. Как человек — я мог так поступать. Но как представитель человечества — нет и трижды нет!
Полвека назад для экипажей звездных кораблей было написано специальное наставление под названием «О возможной встрече с иными разумными существами». Так вот, в этом наставлении говорилось: нужно соблюдать величайшую осторожность, ибо даже хороший астронавт может оказаться плохим психологом. Наставление предписывало капитану корабля, встретившему разумных существ, при первых же осложнениях покинуть чужую планету. Суровая, но необходимая мера…
«Поиск» опустился на планету, здесь оказались разумные существа, здесь был чужой мир. И отношения между двумя мирами зависели от одного человека… А в такой сложной обстановке почти неизбежны ошибки. Особенно, если человек устал или болен.
Обычно мы, астронавты, только пожимали плечами, вспоминая старое наставление. Возможно, это была жажда открывательства. Возможно — легкомыслие: издали всякая проблема кажется не очень сложной. А может быть, и здесь сказывалось влияние литературной традиции: в романах астронавты, дорвавшись до «чужих», с необыкновенной легкостью проникали в чужой мир… Но когда мне пришлось — первому из людей — встретить разумных существ иного мира, я понял, хотя и не сразу, насколько мудро это написанное полвека назад наставление.
Лишь очень благоприятное стечение обстоятельств не привело к катастрофе. Я не знал, кто скрывается в этих лесах со спиральными деревьями. Я не подозревал, что это удивительное существо, этот призрак, по-своему воспримет историю человечества… На каждом шагу меня подстерегали неожиданности. Позже, например, я узнал, что призрак мог читать мои мысли (по крайней мере, ту часть мыслей, которая была связана со зрительными образами).
Понять ошибки — еще не значит их исправить. Я многое понял… и ничего не исправил.
«Поиск» остался на планете.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ЛЮДИ И ЗВЕЗДЫ
А мы
На солнце вызываем бури,
Протуберанцев колоссальный пляс.
И это в человеческой натуре -
Влиять на все, что окружает нас.
Ведь друг на друга
То или иное
Влиянье есть у всех небесных тел,
Я чувствую воздействие земное
На судьбы солнц, на ход небесных дел!
Л. МАРТЫНОВ
Я сидел в рубке, у телеэкрана, и думал о Земле. Я обрел какое-то удивительное спокойствие.
Через шесть часов призрак вернулся. Я услышал шаги и спустился в кают-компанию. Призрак подошел к креслу, сказал:
— Не злые… несчастные…
Он опять многое не понял. Но для той части истории человечества, которую он увидел, это все-таки было справедливее. И я снова — иного выхода теперь не было — пустил эту картину. С самого начала. Да, когда-то человечество было несчастным, слабым, невежественным и потому ожесточенным. Так пусть, думал я, он увидит, каким оно стало теперь.
И он увидел.
Он увидал залп «Авроры» и первые трактора на полях, увидел взлет первых космических ракет и упорство, с которым люди штурмовали непроходимую тайгу и суровые степи. Планета была в строительных лесах: подземными ядерными взрывами создавали месторождения редких металлов, управляемое извержение вулканов поднимало над океаном острова, воздвигались новые горные цепи и уничтожались старые, а к звездам уже шли корабли — наперекор опасностям и расстояниям…
Призрак молчал. Я что-то спросил его, он не ответил. Он сидел совершенно неподвижно, глядя на погасший экран. Только один раз он поднял голову, словно хотел что-то спросить — но ничего не сказал. И снова замер в каком-то оцепенении. О чем он думал? Понял ли он историю человечества? Изменил ли он свое первоначальное, слишком поспешное мнение о людях?..
Прошло около часа, прежде чем мы вновь начали говорить. Вы понимаете, меня интересовало название этой планеты, название живущих на ней существ. Без этого мне трудно было задавать другие вопросы.
Я не буду подробно рассказывать об этом разговоре. Долгие расспросы почти ни к чему не привели. Отдельные слова на языке этих призраков звучали так непродолжительно, что их просто нельзя было воспроизвести. Они напоминали вздох, легкое дуновение ветерка… Убедившись в этом, я попытался понять хотя бы смысл названий. После продолжительных размышлений призрак сказал, что его народ называется «Видящие Суть Вещей». Вы представляете, на вопрос «Как называются ваши разумные существа?» он ответил: «Видящие Суть Вещей», то есть просто повторил то же самое другими словами. И тут я понял, что он и не мог поступить иначе. Ну, как, например, объяснить слово «люди»?.. Во всяком случае, с этого времени я стал говорить «видящие».
С именами получилось примерно так же. Тут вообще было много неожиданностей. Выяснилось, что имена часто меняются. Почему — не знаю, но меняются. Имя (теперешнее имя) моего видящего на нашем языке — если я верно понял — означало «Луч». Другие имена (по смыслу, не по звучанию) были — «Красный Лист», «Мягкая Вода», «Лунный Свет» .
Хуже всего получилось с названиями небесных тел. Когда я подвел видящего к люку и показал на небо, он сразу же ответил; «Сириус А и Сириус Б». Я даже несколько опешил от такой эрудиции, а потом сообразил, что видящий просто повторяет мои слова. Поняв, что положение безнадежно, я попросил его, по крайней мере, говорить «Сириус Большой» и «Сириус Малый». Для благозвучия. Он не возражал, Что касается названия планеты, то дальше самого слова «Планета» "мы не продвинулись. Так и осталось — «Планета».
Да, нам было трудно говорить. И дело здесь не только в том, что видящий плохо понимал наш язык. Нет. Мы мыслили, если так можно выразиться, в разных плоскостях. Я чувствовал это, но не знал почему. В конце концов, я спросил: «Что было раньше на твоей Планете?»
Человек остается человеком даже в необычных условиях. Задав вопрос, я не мог удержаться, чтобы не добавить: «Покажи…» Понимаете, я считал, что сумел ему показать. И был уверен, что он этого не сумеет. Техники нашей они не знали — в этом я не сомневался.
Видящий посмотрел на меня красными глазами и ответил:
— Покажу…
— Где? — спросил я. — Как?
Он улыбнулся.
— Все равно… здесь…
Вам никогда не приходилось видеть прожектор на море? Где-то вспыхивает маленький яркий огонек, узкая полоска скользит по волнам, приближается, становится шире и вдруг ударяет вам в глаза. И вы сразу перестаете воспринимать окружающее, потому что огонек разросся и заполнил пространство… Луч улыбнулся, сказал: «Все равно… здесь». И в его красных глазах, похожих на раскаленные угольки, вдруг возник розоватый ореол и начал быстро расплываться, заслоняя окружающее, подобно ударившему в глаза прожектору… Нет, я не так сказал. Этот розовый ореол ничего не заслонял. Красные глаза видящего действительно вспыхнули, заструили колеблющийся, мерцающий свет. Но световая завеса была полупрозрачной, и я увидел на ней движущиеся картины…
Не знаю, кто придумал выражение «передача мыслей на расстоянии». Биофизика не моя специальность. Однако мне кажется, что это очень неудачное выражение. Вряд ли стоит передавать именно мысли — был бы сумбур. Скорее всего, надо передавать зрительные образы или слова. Во всяком случае, видящие передавали зрительные образы.
Как я уже говорил, сквозь розоватую дымку, на которой чередовались эти образы, я мог видеть все окружающее. Но это не отвлекало. И все-таки я многого не понял. Прежде всего, древнейшая история видящих была не ясна Лучу. Здесь мне просто приходилось догадываться. Кое-что, ему понятное, мне не удавалось понять из-за очень быстрого темпа повествования. И, наконец, даже самое понятное было крайне необычно с нашей точки зрения.
Луч видел только одну стереокартину. И этого оказалось достаточно, чтобы он перенял всю сложную систему кинематографических средств: крупные планы, неожиданные ракурсы, панорамирование, наплывы… Это мне тоже мешало, хотя Луч пользовался кинематографическими приемами довольно удачно.
Так вот, о древнейшей истории Планеты и Видящих Суть Вещей я мог только догадываться. Вероятно, до какого-то периода условия существования на Планете были довольно суровыми, даже более суровыми, чем на Земле. Может быть, не более суровыми, а более сложными. Впоследствии я стал склоняться к этой мысли. Например, времена года повторяются на Земле в виде одного и того же цикла. На Планете год был растянут невообразимо долго (свыше нашего столетия) и смена времен года была весьма запутанной, подчас неожиданной. Оледенения, опаляющие засухи, великие переселения животных потрясали Планету. Все это влияло на эволюцию видящих. И не только это. Слой озона в земной атмосфере задерживал губительные ультрафиолетовые лучи. Здесь, на Планете, ультрафиолетовое излучение временами имело намного большую интенсивность и организм видящих выработал иное средство защиты — прозрачность. Прозрачность была и оружием а борьбе за существование: она помогала переносить нестерпимый зной, когда на Планете вымирали непрозрачные живые существа, помогала охотиться и скрываться от хищников…
Постепенно радиация погубила всех непрозрачных. Остались Видящие Суть Вещей и немногие, тоже прозрачные, животные. Это совпало с периодом значительного изменения орбиты Планеты. Прекратились холода. От полюса до полюса установился почти одинаковый климат. На тысячи лет исчезли ураганы и бури. Деревья гнулись под тяжестью плодов. Отныне видящим почти не надо было заботиться о своем существовании. Они не знали холода, забыли, что такое голод.
Нет, об этом нельзя сказать в нескольких словах. Нам придется вернуться назад. Представьте себе кают-компанию «Поиска». Я не успел даже убрать стереоэкран. Наверху, в рубке, мерно щелкал хронометр. Мы сидели друг против друга…
* * *
Они сидели друг против друга — человек и видящий, разумное существо чужой планеты. Человек был одет в легкий белый костюм. Видящий — в голубоватую накидку, ставшую в рассеянном свете корабельных ламп почти непрозрачной. Лицо видящего приобрело более ясные очертания. Узкое, совершенно гладкое, с высоким лбом, оно казалось не имеющим возраста: может быть, очень старым, может быть, очень молодым. Видящий не двигался, на лице его замерла загадочная улыбка.
Человек не замечал этой улыбки. Он смотрел в красные глаза, разделенные на множество едва заметных квадратных ячеек. Из глаз струились розовые лучи и в них возникали картины. Сквозь воздушную ткань этих картин просвечивала кают-компания — стереоэкран, электронная машина, стол, шкаф с книгами и микрофильмами. Наверху, а рубке, мерно пощелкивал хронометр. Назойливо жужжал динамик стереоэкрана. Человек не обращал на это внимания. История Планеты заставила его забыть обо всем.
Странная эта была история. Казалось, природа поставила удивительный эксперимент. В результате исключительно редкого стечения обстоятельств из жизни Видящих Суть Вещей — начиная с какого-то времени — на многие тысячелетия была почти нацело исключена необходимость трудиться. И развитие приостановилось. Уже не действовал такой фактор, как борьба за существование, и еще не появился такой духовный стимул, как стремление познавать, преобразовывать, созидать.
С тех пор, как изменение орбиты превратило Планету в вечно цветущий сад, видящим не приходилось заботиться о пище: они в изобилии находили ее на полях, в степях и лесах Планеты. Им не проходилось защищаться от хищников, потому что почти все хищники вымерли. Им не приходилось страдать от непогоды, ибо на всей Планета, под светом двух солнц, установился благодатный климат — без холодов и без бурь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13