Марк Леви: «Следующий раз»

Марк Леви
Следующий раз




«Следующий раз»: Махаон; 2005

ISBN 5-18-000834-4, 2-221-10033-6Оригинал: Marc Levy,
“La prochaine fois”

Перевод: Аркадий Кабалкин
Аннотация Сегодня Марк Леви один из самых популярных французских писателей, его книги переведены на 33 языка и расходятся огромными тиражами, а за право экранизации его первого романа «Будь это правдой…» Спилберг заплатил два миллиона долларов.«Следующий раз» — захватывающий роман о живописи и любви, в нём есть все: мистика, реинкарнация, интрига, тайна старого особняка, таинственная картина, подлинность которой удаётся установить самым неожиданным образом… МАРК ЛЕВИСледующий раз Посвящается Луи и моей сестре Корен Ажонатан,ты по-прежнему носишь это имя? Сегодня я понимаю, что очень многого не знал, и не перестаю барахтаться в пустоте, окружившей меня после твоего ухода. Как часто, погруженный в потёмки одиночества, я взирал на небо, потом на землю, ожесточённо твердя себе, что ты где-то рядом. Так оно и было все эти годы, только мы не могли ни видеть, ни слышать друг друга.Кажется, мы могли бы пройти рядом, не узнав друг друга.Со дня твоего ухода я не перестаю читать, много где побывал, разыскивая тебя, пытался найти способ понять, постичь. И чем дальше переворачивались страницы жизни, тем понятнее становилось, что прозрение только отдаляется, как бывает в кошмарах, где каждый новый шаг вперёд отбрасывает тебя все дальше назад.Я блуждал по бесконечным лабиринтам больших библиотек, по улицам города, который был нашим городом, о котором мы с детства хранили общие воспоминания. Вчера я бродил по набережным, между рядами рынка под открытым небом, который ты так любил. Я останавливался то тут, то там, и мне казалось, что ты гуляешь со мной. Потом, как всегда по пятницам, я вернулся в маленький портовый бар. Помнишь? Мы часто встречались там с наступлением темноты. Излюбленной нашей забавой было сталкивать друг друга в лавины слов, которые изливались из наших ртов вместе со страстями, которые мы с тобой разделяли. Забывая о времени, мы беседовали о картинах, оживлявших наши жизни и переносивших нас в иные времена.Боже, как же мы, ты и я, любили живопись! Я часто возвращаюсь к написанным, тобою книгам и наслаждаюсь твоим стилем, твоим вкусом.Джонатан, я не знаю, где ты. Не знаю, наделено ли смыслом, все пережитое нами, существует ли истина, но если ты когда-нибудь найдёшь эту записку, то узнаешь, что я сдержал слово, которое тебе дал.Знаю, стоя перед полотном., ты заложишь руки за спину и прищуришься, как всегда щуришься, когда удивляешься, а потом улыбнёшься. Если, как я этого хочу, рядом с тобой окажется она, ты обнимешь её за плечи, и вы станете вдвоём взирать на это чудо, которое вам повезло разделить на двоих. Тогда, быть может, ты вспомнишь… И тогда, если все так и произойдёт, придёт, мой черёд кое о чём тебя попросить, ведь у тебя передо мной должок. Хотя нет, забудь, что я сейчас написал, дружба не терпит долгов. И всё же вот она, моя просьба:Скажи, скажи ей, что где-то на этой земле, вдали от вас, от вашего времени, я бродил по тем же самым улицам, смеялся вместе с тобой за теми же столиками; камни никуда не деваются, вот и скажи ей, что каждый камень, к которому мы прикасались руками, на который глядели, навсегда впитал частицу нашей истории. Скажи ей, Джонатан, что я был тебе другом, а ты мне — братом, а то и больше, ведь мы выбрали друг друга, скажи, что ничто не смогло нас разлучить, даже ваше внезапное исчезновение.С тех пор не было дня, чтобы я не думал о вас обоих, чтобы не желал вам счастья.Я теперь стар, Джонатан, близится час моего ухода, но, благодаря вам, в сердце старика живёт искра света, дарующая ему блаженную лёгкость. Я любил! Всем ли дано уходить с таким бесценным богатством?Ещё несколько строк, и ты сложишь это письмо, молча уберёшь его в карман пиджака, уберёшь руки за спину и улыбнёшься, как улыбался я, когда писал эти последние слова. Ведь я тоже улыбаюсь, Джонатан, улыбка никогда не сходила с моих губ.Хорошо вам пожить вдвоём! Твой друг Питер. 1 — Это я, я выезжаю из «Степлдона», буду у тебя через полчаса. Надеюсь, ты дома? Чёртов автоответчик! Я скоро.Питер нервно оборвал связь, порылся в карманах в поисках ключей, потом вспомнил, что отдал их накануне служащему гаража. Он посмотрел на часы. Рейс на Майами вылетал из аэропорта Логан только под вечер, но в наступившие тревожные времена новые правила безопасности требовали являться в аэропорт не позднее чем за два часа до вылета. Он закрыл дверь элегантной квартирки, которую арендовал на год в жилом комплексе посреди финансового квартала. Пройдя по застеленному толстым ковром коридору, он нетерпеливо нажал на кнопку вызова лифта, как будто его нетерпение могло ускорить прибытие кабины. Спустившись с восемнадцатого этажа, он, торопливо минуя привратника Дженкинса, бросил ему на ходу, что вернётся через день. У двери квартиры он оставил для прачечной пакет с бельём. Дженкинс убрал в ящик стола тетрадку «Искусство и культура» из газеты «Бостон глоб», которую внимательно изучал, записал заказ Питера в служебный журнал и, опередив жильца, успел распахнуть перед ним дверь.На крыльце он раскрыл широкий зонт с эмблемой, чтобы Питера не намочил мелкий дождик, полоскавший город.— Я распорядился, чтобы пригнали ваш автомобиль, — доложил он, уставившись в обложенный тучами горизонт.— Очень любезно с вашей стороны, — сухо ответил Питер.— Миссис Бет, ваша соседка по лестничной площадке, сейчас отсутствует, поэтому, увидев, что лифт поехал на ваш этаж, я заключил…— Я знаю, кто такая миссис Бет, Дженкинс!Привратник взирал на серо-белую пелену у них над головами.— Отвратительная погода, не правда ли?Питер не ответил. Он терпеть не мог некоторые особенности проживания в шикарном доме, числившиеся преимуществами. Всякий раз, когда он проходил мимо конторки Дженкинса, ему казалось, что у него похищают частицу его личной неприкосновенности. Человек с журналом учёта, восседавший за конторкой лицом к огромной вращающейся двери, контролировал все приходы и уходы в доме. Питер не сомневался, что рано или поздно привратник изучит его привычки лучше, чем большинство друзей. Однажды, находясь в дурном настроении, он спустился до самой подземной стоянки по служебной лестнице и вышел из дома через ворота гаража. Когда, вернувшись, он шагал мимо Дженкинса с гордо задранной головой, тот любезно протянул ему ключ с круглой головкой. В ответ на недоуменный взгляд Питера Дженкинс невозмутимо произнёс:— Если пожелаете возвращаться тем же способом, это вам поможет. Двери с площадок на лестницу запираются изнутри. Этот ключ отпирает замок.В лифте Питер дал себе слово не проявлять своих чувств, потому что Дженкинс, как оказалось, узнает о них, следя за ним по системе видеонаблюдения. Когда спустя полгода он завязал эфемерные отношения с некой Тали, молодой модной актрисой, то, сам себе удивляясь, решил провести ночь в отеле, предпочтя анонимность, а не восторженную физиономию привратника, чьё неизменно благостное настроение по утрам раздражало его сверх всякой меры.— Кажется, я слышу звук вашего двигателя. Ждать осталось недолго, сэр.— Значит, вы узнаете машины по урчанию их моторов, Дженкинс? — спросил Питер с намеренной задиристостью.— О, далеко не все, сэр. Но, согласитесь, у вашей немолодой англичанки слегка постукивают тяги. Их «тук-тук-тук» напоминает очаровательный выговор наших родственников с той стороны Атлантики.Питер зажмурился, чтобы не взбеситься. Дженкинс всю жизнь жалел, что не родился подданным её величества, что было в этом городе с его англосаксонскими традициями признаком изящества. В жерле подземной стоянки загорелись большие круглые фары «ягуара». Служащий аккуратно затормозил на белой линии, проведённой специально для этой цели поперёк крыльца.— Неужели, Дженкинс? — С этими словами Питер шагнул к своей машине, дверцу которой придержал вышколенный служащий гаража.Сев с оскорблённым видом за руль, Питер заставил «пожилую англичанку» натужно взреветь и сорвался с места, делая пальцем непристойный жест — так, чтобы Дженкинс, которому жест предназначался, его всё-таки не увидел.Он наблюдал в зеркале заднего вида, как привратник по привычке ждёт у крыльца, пока автомобиль жильца свернёт за угол, чтобы только после этого вернуться в дом.— Старый олух! Ты же уроженец Чикаго, как и вся твоя семейка! — пробормотал Питер.Он вставил мобильный телефон в держатель, нажал кнопку памяти с домашним номером Джонатана и прокричал в микрофон, вделанный в противосолнечный щиток:— Я знаю, ты дома! Ты не представляешь, как меня бесит эта твоя игра в прятки. Чем бы ты там ни занимался, в твоём распоряжении осталось только девять минут. В твоих же интересах меня услышать.Он потянулся к «бардачку», чтобы найти на спрятанном там радио другую волну. Выпрямившись, он увидел на некотором расстоянии перед своей машиной переходящую через улицу женщину. Он вовремя понял, что идёт она с той скоростью, с какой ей позволяет идти преклонный возраст. От экстренного торможения на асфальте остались чёрные полосы горелой резины. Только после полной остановки Питер осмелился открыть глаза. Женщина мирно продолжала свой неспешный путь. Не разжимая судорожно скрюченные на руле пальцы, он облегчённо перевёл дух, потом отстегнул ремень безопасности и выскочил из машины. На старушку обрушились извинения, незнакомец взял её под руку и помог преодолеть считаные метры, ещё отделявшие её от тротуара.Напоследок он вручил ей свою визитную карточку и, включив на полную мощность все своё обаяние, поклялся, что всю следующую неделю будет клясть себя за то, что так её напугал. Пожилая дама была крайне изумлена и попыталась его успокоить, теребя белую палочку. Дрожь испуга, с которой она прореагировала на порыв чужого мужчины, так учтиво взявшего её под локоток, объяснялась только её слабым слухом. Питер снял на прощание волосок с пальто старушки и отпустил её, чтобы с облегчением продолжить путь. Привычный запах старой кожи в салоне машины помог ему прийти в чувство. Остаток дороги до дома Джонатана он проехал не торопясь. На третьем по счёту светофоре он уже беззаботно насвистывал. * * * Джонатан поднимался по лестнице чудесного дома неподалёку от старого порта. Дверь на верхнем этаже вела с лестничной площадки в мастерскую со стеклянным потолком, где работала его подруга. Они с Анной Уолтон познакомились на вернисаже. Фонд, принадлежавший богатой городской коллекционерке, устроил выставку картин Анны. Любуясь её полотнами, он почувствовал, что каждое из них полно присущим ей самой изяществом. Её стиль принадлежал веку, которому он посвятил всю свою карьеру эксперта. Пейзажи Анны уходили в бесконечность; он тщательно подбирал слова, делая ей комплимент. Чувство такого признанного профессионала, как Джонатан, дошло до сердца молодой художницы, впервые выставлявшей свои работы.С тех пор они почти не расставались. Весной они поселились вблизи старого порта, в доме, выбранном Анной. Помещение, в котором она проводила почти все свои дни, а то и ночи, накрывал стеклянный фонарь. С утра его заливало солнце, создавая неповторимую, волшебную атмосферу. Весь пол, от стены из фальшивого белого кирпича до огромных окон, был застелен паркетом из широких белых планок. В коротких перерывах Анна любила выкурить сигарету, сидя на деревянном подоконнике и любуясь видом залива. В любую погоду она поднимала раму, легко ездившую вверх-вниз на пеньковых тросах, и втягивала восхитительную смесь табака и приносимых с моря водяных брызг.У тротуара остановился «ягуар» Питера.— Кажется, приехал твой друг, — сказала она, услышав шаги Джонатана в мастерской.Он подошёл и обнял её, чтобы нежно поцеловать в шею. Её пробил озноб.— Ты заставляешь Питера ждать!Вместо ответа Джонатан стянул с Анны хлопковую блузку, почти обнажив ей грудь. С улицы раздались нетерпеливые гудки. Она мягко отстранилась.— Твой свидетель несколько надоедлив. Поезжай на свою конференцию. Чем скорее ты уедешь, тем быстрее вернёшься.Джонатан ещё раз обнял её и попятился к двери. Когда дверь закрылась, Анна зажгла новую сигарету. Из отъезжающей машины высунулась рука Питера, помахавшая ей на прощание. Анна со вздохом перевела взгляд на старый порт, куда в прошлом причаливали бесчисленные суда с эмигрантами.— Почему ты вечно опаздываешь? — спросил Питер.— На встречи с тобой?— Нет, к самолёту, к обеду или к ркину. Люди назначают время встречи, но ты у нас не носишь часов.— Ты — раб времени, а я сопротивляюсь неволе.— Когда ты несёшь подобную чушь своему психотерапевту, он, к твоему сведению, не слышит ни одного твоего словечка. Он в это время прикидывает, сможет ли купить на заплаченные тобой денежки машину своей мечты и какую — «купе» или «кабриолет».— Я не посещаю психотерапевта!— Советую начать. Как твоё самочувствие?— Лучше признайся, чем вызвано твоё бравурное настроение.— Ты читаешь тетрадки «Искусство и культура» в газете «Бостон глоб»?— Нет, — ответил Джонатан, глядя в окно.— Дженкинс и тот их читает! Эта пресса меня прикончит!— Неужели?— Так ты читал?— Разве что чуть-чуть, — сказал Джонатан.— Помнится, в университете я тебя однажды спросил, спал ли ты с Кэтти Миллер, в которую я втюрился. «Самую малость», — ответил ты. Может, объяснишь наконец, что ты подразумеваешь под этими своими «чуть-чуть» и «самую малость»? Уже двадцать лет я ломаю голову… — Питер стукнул кулаком по рулю. — Нет, как тебе нравится этот заголовок: «Последние продажи аукционного оценщика Питера Гвела вызывают разочарование»? Кто побил продержавшийся десяток лет исторический рекорд стоимости картин Сера? Кто заключил самую роскошную за целое десятилетие сделку по продаже Ренуара? А коллекция Боуэна с Джонкингом, Моне, Мэри Кассатт и другими? Кто был первым защитником Вуияра? Сам знаешь, на сколько он тянет теперь!— Питер, ты зря убиваешься. Дело критика — критиковать, не более того.— На моём автоответчике четырнадцать тревожных сообщений от компаньонов в «Кристиз», вот что меня убивает!Затормозив на светофоре, он разворчался пуще прежнего. Джонатан терпел это несколько минут, потом включил радио. Салон наполнился урчащим басом Луи Армстронга. Джонатан увидел на заднем сиденье коробку.— Что в этой коробке?— Ничего! — отрезал Питер.Джонатан обернулся и стал весело перечислять:— Электробритва, три драные рубахи, две штанины одних разорванных пижамных штанов, пара баш маков без шнурков, четыре письма в мелких клочках, и все это полито кетчупом… Ты сбежал из дому?Питер изогнулся в кресле, чтобы сбросить картонную коробку с сиденья на пол.— У тебя никогда не бывало неудачных недель? — пробурчал он, делая громче радио.Джонатан чувствовал, что всё сильнее робеет. Когда он поделился своими опасениями с Питером, тот заявил:У тебя нет никаких причин трусить. Ты же всезнайка!— Это как раз то идиотское суждение, от которого опускаются руки.— А я ужасно перетрухнул за рулём, — поделился с другом Питер.— Когда?— Сейчас, когда ехал к тебе.«Ягуар» тронулся с места. Джонатан провожал взглядом старинные строения в порту. Они выехали на скоростное шоссе, ведущее в международный аэропорт Логан.— Как поживает наш дорогой Дженкинс? — поинтересовался Джонатан.Питер поставил машину напротив будки охранника, за что незаметно сунул тому в ладонь купюру. Джонатан в это время доставал из багажника, свою старую дорожную сумку.'Когда они шагали вверх по пандусу стоянки, их шаги отзывались гулким эхом. В этот раз, как всегда бывало перед посадкой в самолёт, Питер взбеленился, когда его заставили снять ремень и ботинки, трижды звеневшие под рамкой безопасности. В отместку за его недружелюбные высказывания дежурный досконально перебрал весь его багаж. Джонатан показал жестом, что, как всегда, дождётся его у газетного киоска. Питер застал его там за чтением антологии джаза Милтона Мезза Мезроу. Джонатан купил эту книгу. Посадка прошла без затруднений, самолёт взлетел по расписанию. Джонатан не взял предложенный ему поднос с обедом, опустил щиток на иллюминаторе, зажёг лампочку для чтения и погрузился в конспект своего выступления, до которого оставалось несколько часов. Питер полистал журнал авиакомпании, просмотрел правила безопасности и даже каталог беспошлинной торговли на борту, хотя знал его наизусть. После всего этого он откинул спинку кресла.— Скучаешь? — спросил его Джонатан, не сводя глаз со своих бумаг.— Думаю!— Я и говорю: скучаешь. — А ты нет?— Я готовлюсь к докладу.— Ты одержим этим человеком, — высказался Питер, снова берясь за правила безопасности на борту «Боинга-737».— Увлечён!— Это уже смахивает на наваждение, старина, поэтому я позволяю себе настаивать, что твои отношения с этим русским художником лучше описываются термином «одержимость».
1 2 3 4