Японская драматургия – 7

OCR Busya
««Японская драматургия»»: Искусство; Москва; 1988
Аннотация
В сборник входят впервые издаваемые в русском переводе произведения японских драматургов, созданные в период с 1890-х до середины 1930-х гг. Эти пьесы относятся к так называемому театру сингэки – театру новой драмы, возникшему в Японии под влиянием европейской драматургии.
Кан Кикути
Любовь Тодзюро

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
ТОДЗЮРО САКАТА – руководитель труппы актеров Кабуки в театре Мандаюдза в Киото, прославленный актер.
СЭНДЗЮ КИРИНАМИ – главный исполнитель женских ролей, красивый молодой человек.
СИРОГОРО НАКАМУРА, САНДЗЮРО АРАСИ, ТЁДЗЮРО САВАМУРА, ГЭНДЗИ СОДЭДЗАКИ – ведущие актеры театра.
ОЁ КИРИНАМИ, ИТИЯ САКАТА – исполнители ролей молодых женщин.
УГЭНДЗИ ОНОГАВА, КОХЭЙДЗИ ФУДЗИТА – исполнители ролей молодых мужчин.
ЯГОСИТИ СЭНДА – исполнитель комических ролей.
ДЗИРОЭМОН ХАТТОРИ – исполнитель ролей злодеев.
КИТИДЗАЭМОН КАНЭКО – драматург театра Мандаюдза.
ВАКАТАЮ МАНДАЮ – владелец театра Мандаюдза.
ЗАВЕДУЮЩИЙ АРТИСТИЧЕСКИМИ УБОРНЫМИ.
РАБОЧИЕ СЦЕНЫ.
АКТЕРЫ, ИСПОЛНЯЮЩИЕ РОЛИ МОЛОДЫХ ЛЮДЕЙ.
УЧЕНИКИ АКТЕРОВ.
СЛУЖАНКИ ИЗ РЕСТОРАНА «МУНЭСЭЙ».
О-КАДЗИ – хозяйка «Мунэсэй», красивая женщина.
НЕСКОЛЬКО ВТОРОСТЕПЕННЫХ ПЕРСОНАЖЕЙ.
Действие происходит в десятый год Гэнроку в столичном городе Киото, в районе Кавара Накадзима на Четвертом проспекте.
Картина первая
Большой зал ресторана «Мунэсэй» при театре Мандаюдза. Февральский вечер. Актеры собрались на вечеринку, чтобы познакомиться с пьесой, которая готовится к постановке в месяце яёи. Несколько серебряных подсвечников с множеством свечей ярко освещают зал. На футоне изящной формы, восседает Тодзюро Саката, красивый белолицый мужчина. Волосы уложены в прическу «чайная метелочка», одет в платье серого шелкового крепа, сверху хаори черного шелка «хабутаэ» из Кага, затканное крошечными куколками, пояс цвета китайского чая.
Справа от Тодзюро сидит Сэндзю Киринами, главный исполнитель женских ролей. Поверх белого косодэ на нем два кимоно лилового бумажного крепа, сверху бархатное хаори, на голове пурпурно-лиловая шапочка-повязка. Он выглядит поистине прелестной женщиной. Рядом с Тодзюро и Сэндзю расположились Сирогоро Накамура, Сандзюро Араси, Тёдзюро Савамура, Гэндзи Содэдзаки, Оё Киринами, Ития Саката, Угэндзи Оногава, Кохэйдзи Фудзита, Ягосити Сэнда, Дзироэмон Хаттори, Китидзаэмон Канэко. Поодаль – актеры, исполняющие роли молодых людей, и мальчики – ученики. Вакатаю, владелец театра Мандаюдза, распоряжается угощением.
Красивый молодой актер бьет в барабан, и под его аккомпанемент пятеро других запевают:
Люби легко, живи легко,
Беги от пламенных страстей!
Багряный лист, огнем объят,
Под ветром упадет скорей!..
Все аплодируют. Раздвигаются двери, появляется служанка со шкатулкой для доставки писем, к которой прикреплена красная бумажка.
Служанка. Письмо господину Тодзюро.
Вакатаю (принимая шкатулку). Дело, как видно, спешное.
Тодзюро (принимая шкатулку от Вакатаю). Действительно, что-то срочное. Посмотрим. Извините, пожалуйста. «Господину Тодзюро Саката». Подписано: «Сорин», стало быть, письмо от господина Тикамацу. (Читает про себя, потом вслух.) «Новая пьеса очень меня тревожит, поэтому пишу Вам это письмо и посылаю с нарочным. Помните: если Вы уступите в мастерстве молодым актерам, это будет не только Вашей собственной неудачей, но и бесчестием для всей столицы Киото, родины театра Кабуки. Прошу, вложите в роль все Ваше высокое мастерство, не жалея сил». (В задумчивости снова перечитывает письмо.) Станет бесчестием для столицы!.. Значит, господин Тикамацу тоже неуверен, сумею ли я сыграть эту роль?…
Сэндзю (говорит женским голоском). Еще бы, ведь даже такой автор, как господин Тикамацу, и то целых три дня и три ночи страдал, создавая эту пьесу. В самом деле, не следует с пренебрежением относиться к вашим недоброжелателям.
Ягосити (кривляясь). Дело в том, что пьеса-то неслыханная, о тайном любовнике. На сей раз господину Тодзюро, не знающему себе равных в изображении гуляк, придется изрядно потрудиться, играя страстного влюбленного. Любовь в веселом квартале мимолетна, как весенняя ночь, а здесь – жаркая летняя страсть, зной, опаляющий тело!
Сирогоро. Пожалуй, даже не летний зной – скорее, жуткая зимняя ночь. Любовь, которая ставит на карту жизнь!
Сандзюро. Конечно, такая любовь опасна… Малейшая неосторожность – и дело может окончиться распятием в Аватагути.
Угэндзи. Вчера иду я по улице Миякава, а впереди меня двое, похоже, торговцы благовониями, с таким увлечением рассуждают, как ахнет публика, увидев покорителя куртизанок господина Тодзюро в роли настоящего влюбленного.
Тодзюро. Аристократы, привыкшие к Тодзюро в наряде посетителя веселых кварталов, злословят, что, дескать, он переигрывает. Воображаю, в какое изумление они придут от новой пьесы!
Дзироэмон. А уж больше всего радует то, что мы утрем нос Ситисабуро Накамуре из театра Хандзаэмондза, где с весны нет отбоя от зрителей. До чего приятно думать, что завсегдатаи того театра теперь бросятся к нам!
Сирогоро. Все это так, но сыграть в этой пьесе будет, пожалуй, нелегко даже такому мастеру, как господин Тодзюро. Ведь господин Тикамацу разрушает привычный для театра Кабуки круг сюжетов с его неизменными пьесами о красивых мальчиках, веселых кварталах, любовных забавах и комических происшествиях. К тому нее в основе пьесы подлинные события в доме широко известного в Киото торговца календарями. Да, такая пьеса не может не волновать!
Вакатаю. Господин Сирогоро совершенно прав. (Не вставая, пододвигается ближе к Тодзюро.) Примите, прошу вас, эту чарку! Я хочу заранее вас поздравить. Вы превзошли всех в премудростях веселых кварталов, а теперь, в роли истинного любовника, ваш талант засверкает новыми гранями! (Смеется.)
Тодзюро становится все мрачнее. Он молча принимает чарку, предложенную Вакатаю, и молча ее осушает.
Сэндзю (заметив недовольство на лице Тодзюро, мягко). Правда, правда, верно сказал Вакатаю… У господина Тодзюро, несомненно, уже разработан план этой роли. А нам достаточно будет просто послушно следовать его указаниям.
Вакатаю (как бы ободренный словами Сэндзю). В сравнении с новой пьесой прежние кажутся глупыми и пресными. Пьеса о тайном любовнике – вот это да! Чувствуется рука самого господина Тикамацу! К тому же у господина Тодзюро есть, наверное, опыт и в такой необычной любви. (Смеется.)
Тодзюро (раздраженно, словно задетый последней репликой). С чего ты взял? Я создан природой для любви, но мне еще не приходилось соблазнять чужих жен.
Вакатаю, хотевший просто пошутить, смущенно умолкает.
Сэндзю (вновь пытаясь разрядить обстановку). В самом деле, правильно говорит господин Тодзюро… Мне тоже не доводилось любить замужнюю женщину.
Все смеются.
Ягосити. Да и никому из нас… Если сохнешь по женщине, зачем, спрашивается, подбираться к чужой жене и рисковать головой? Куда лучше податься к певичкам с улицы Миякава или к вдовушкам, в квартал Муромати, а то – к хозяйкам веселых домов в Гионе или к девочкам на Четвертом или Пятом проспекте. Подружек у актеров – что звезд на небе! (Смеется.)
Угэндзи. Нет, не согласен! Недаром говорится, что на свете есть четыре соблазна – воровство, любовница, служанка и жена. Украденное всегда кажется слаще, поэтому замужними женщинами тоже ни в коем случае не стоит пренебрегать.
Тодзюро. Выходит, тебе такая любовь знакома?
Гэндзи. Ничего подобного. Однако страх быть распятыми за прелюбодеяние, как видно, не удерживает людей от греха… И вот вам доказательство – О-Сан и Моэмон, которые выведены в этой пьесе. Да, любовь – дело особое! (Смеется.)
Вакатаю (стараясь скрыть свое испорченное настроение). Что-то скучно стало… Ну-ка, молодежь, покажите нам танцы.
Несколько молодых актеров начинают танцевать. Тодзюро сидит молча, словно в раздумье над новой ролью. Когда все увлеклись танцем, он поднимается, раздвигает перегородки и украдкой выходит на галерею. Молодые актеры продолжают танцевать. Все громче звучит барабан.
Ягосити (встает, скорчив смешную мину). Пожалуй, и я тряхну стариной.
Сирогоро. Красавцы юноши и лысый господин Ягосити! Ничего не скажешь, загляденье! А я за барабан возьмусь.
Кривляясь и гримасничая, Ягосити кружится вместе с молодыми актерами. Все смеются, звонко переговариваются.
Сцена поворачивается.
Картина вторая
Уединенная комната в доме хозяина «Мунэсэй». Слева виднеется часть пересохшего русла реки Камогава. Справа – длинная галерея, ведущая в главный дом. Шелковый фонарь озаряет красивое убранство комнаты. Тодзюро идет по галерее, скрестив руки на груди. То и дело в задумчивости останавливается, репетирует жесты. Доходит до покоев. Раздвигает перегородки и, убедившись в том, что никого нет, тихими шагами входит в комнату. Достает из кармана текст роли.
Тодзюро (сопровождая чтение жестами). «…Пусть мне грозят ужасные мучения…» (Бросает листок, раздумывает. Вновь сосредоточенно читает.) «Пусть угрожает смерть – согласен, лишь бы ты была со мной!..» (В отчаянии опять бросает бумагу и обхватывает голову руками. Встает, репетирует, но роль, видимо, ему не дается. Он садится, заложив руки за спину, и со вздохом что-то шепчет. Затем, словно решив на время прервать работу, берет из ниши подставку, опирается на нее локтем и ложится.)
Пауза.
Из гостиной главного дома доносятся отдаленные звуки барабанов. Тодзюро тихонько закрывает глаза. Внезапно в галерее слышатся шаги. Тодзюро притворяется спящим. В галерее появляется О-Кадзи, хозяйка «Мунэсэй». Ничего не подозревая, она раздвигает перегородки.
О-Кадззи (удивляется, увидев Тодзюро). Как, это вы, господин Тодзюро! Какую оплошность я допустила! Извините, пожалуйста. (Хочет уйти, но вдруг останавливается.) До чего же небрежны эти служанки! Как бы вам не простудиться, здесь такой холод… Погодите, сейчас я подам вам одеяло. (Хочет достать одеяло из стенного шкафа в углу комнаты.)
Тодзюро (приподнимается, приводит себя в порядок). О, это вы, госпожа… Прошу меня извинить…
О-Кадзи. Не беспокойтесь. Пожалуйста, отдыхайте, ложитесь.
Тодзюро вдруг останавливает взгляд на О-Кадзи. Нежный цвет кожи, изящная линия бровей, прекрасный овал лица… Взор Тодзюро, сперва выражавший просто искреннее восхищение, становится все пронзительнее.
О-Кадзи (не замечая неожиданной перемены в Тодзюро, набрасывает ему сзади на спину стеганое шелковое одеяло). Отдыхайте, пожалуйста. А я велю служанкам принести вам воды и все, что нужно. (Спокойно направляется к выходу.)
Тодзюро (вдруг окликает ее, как будто в голову ему пришла какая-то мысль). Госпожа О-Кадзи! Погодите, прошу вас!
О-Кадзи (немного удивлена, простодушно). У вас ко мне дело, господин Тодзюро? (Садится.)
Тодзюро (сбрасывая с плеч одеяло). Я хочу кое о чем сказать вам. Нельзя ли попросить вас придвинуться чуть поближе?
О-Кадзи (почувствовав беспокойство, колеблется, не решаясь приблизиться к Тодзюро, но голос ее звучит по-прежнему простодушно). О, как торжественно!.. Какое же у вас ко мне дело? (Смеется.)
Тодзюро (тихим, но решительным тоном). Я хочу спросить вас кое о чем. Еще немного поближе.
О-Кадзи. Почему у вас такое загадочное лицо? Не собираетесь ли вы говорить со мной о ваших проделках? (Придвигается ближе.) Ну вот… Так в чем же дело?
Тодзюро (совершенно серьезно). Госпожа О-Кадзи! Выслушайте исповедь Тодзюро! Уже двадцать лет, как я таюсь от вас. Но сегодня я хочу, чтобы вы непременно узнали о моих чувствах. Помните, то было осенью… Вам было шестнадцать лет, а мне двадцать… Не могу забыть, как тогда мы с вами танцевали на празднике Гион в балаганчике на берегу реки… (Пристально вглядывается в лицо О-Кадзи.)
О-Кадзи (мечтательно). Да, действительно, вспоминаю…
Тодзюро. В тот день я впервые увидел вас. Я давно уже слышал молву о том, что ни один самый прекрасный актер, исполняющий женские роли, не стоит мизинца госпожи О-Кадзи, певицы с улицы Миякава. Но ваша красота превзошла все мои ожидания! Даже я, так гордившийся своей внешностью, немногого стоил рядом с вами… (Потупился.)
О-Кадзи, вспыхнув, молчит.
(С чувством). С той поры вы для меня самая красивая женщина на свете.
О-Кадзи все ниже опускает голову. Ее охватывает дрожь.
Тодзюро (с бесстрастным лицом, немыслимым у по-настоящему влюбленного мужчины, холодным взглядом смотрит на поникшую женщину, в то время как голос его дрожит от страсти). Я жаждал случая объясниться, но я был молод и должен был подчиняться строгим законам старших. Сердце мое сгорало от нетерпения, но в конце концов я решил, что мне остается только положиться на волю судьбы. А тем временем вас, не ведавшую о муках безвестного юноши, полюбил хозяин этого дома, господин Сэйбэй. Тогда меня охватило такое отчаяние, что и сейчас одно воспоминание о нем разрывает сердце. (Кажется, будто Тодзюро не находит себе места от волнения, однако взгляд его по-прежнему остается холодным, фиксируя каждый вздох женщины, малейшее ее движение.)
О-Кадзи, немного успокоившись, поднимает голову. Ее побледневшее было лицо теперь постепенно заливает румянец; глаза горят.
В душе я тщетно старался обуздать страсть к вам, потому что грешно любить чужую жену. Но, увы, смертный человек слаб!.. Вот уже двадцать лет не было ни единого дня, чтобы я не думал о вас. (Жесты Тодзюро так выразительны, словно он превзошел самого себя на сцене, в голосе заучат тревога и страх – ведь он соблазняет замужнюю женщину.) Каким бы повесой ни называла меня молва, я боролся с собой, не давая волю сердцу, пылающему дни и ночи запретной страстью к замужней женщине… Но мне уже сорок пять. Истекает предназначенный судьбой срок. И если в этой жизни я не поведаю вам о своей любви, которую таил на протяжении долгих двадцати лет, то кому же, когда, в каком грядущем существовании я расскажу о ней?… При мысли об этом я готов сойти с ума! Госпожа О-Кадзи! Умоляю, хоть одно слово, если у вас есть ко мне сострадание! О, госпожа О-Кадзи! (Ломает руки, придвигается ближе к женщине. Только взгляд по-прежнему холоден как лед.) О-Кадзй (сжавшись в комок, как испуганная птичка). Я, я… (Падает в слезах.)
Тодзюро пристально вглядывается в рыдающую женщину. Лицо его остается холодным, и тем не менее голос и жесты соответствуют поведению мужчины, обезумевшего от любви.
Тодзюро. Госпожа О-Кадзи! Неужели, услышав признание, идущее из самой глубины сердца, вы не сжалитесь над любовью Тодзюро? Над любовью, выстраданной двадцатилетним молчанием? Тогда вы жестоки.
О-Кадзи плачет. Молчание.
Слышно лишь чириканье слетевшихся на огонь птиц тидори, похожее на пощелкивание серебряных ножниц.
(С грустной улыбкой, словно смеясь над самим собой.) Простите, я, кажется, вел себя недостойно… Что и говорить, вы стойкая женщина… Да, на сцене я несравненный мастер в любовных делах, но в жизни вы без труда меня оттолкнули! (Смеется.)
О-Кадзи (поднимает голову, на лице ее написана отчаянная решимость; едва слышно, срывающимся голосом). Господин Тодзюро, неужели вы говорите правду?
Тодзюро. Зачем бы я лгал? Если я решился заговорить о любви с замужней женщиной, значит, ради этой любви я готов на смерть! (Приподнимается. Колени его слегка дрожат.)
О-Кадзи смотрит на Тодзюро и вдруг задувает фонарь. Во мраке воцаряется напряженное ожидание. О-Кадзи, трепеща всем телом, ждет приближения Тодзюро. Он тоже взволнован, почти дрожит; наконец встает и подходит к О-Кадзи. Женщина почти лишается чувств, но Тодзюро, обойдя ее, на ощупь находит двери и выходит в галерею.
О-Кадзи (тихо). Господин Тодзюро! Господин Тодзюро! (Хочет броситься следом.)
Тодзюро, услышав ее шаги, задвигает за собой перегородки. О-Кадзи содрогается от слез. Тодзюро в смятении стремительно идет прочь. Рыдания О-Кадзи сливаются с щебетанием птиц тидори.
Картина третья
Прошло семь дней. За кулисами театра Мандаюдза. Слева видны двери актерских уборных. Одна из них, украшенная занавесом с гербом в виде цветка сливы, ведет в комнату Тодзюро. В середине – помещение для рабочих сцены. Справа – выход на сцену, до половины, занавешенный голубым занавесом. Спектакль еще не начался, но уже слышны звуки флейты, грохот большого и малого барабанов. Драматург и несколько второстепенных актеров озабоченно хлопочут на сцене. Служители разносят костюмы. Из комнаты Тодзюро выходит владелец театра Вакатаю. Сталкивается с заведующим уборными.
Заведующий. Поздравляю! Сегодня опять не успел пробить шестичасовой утренний колокол, а у входа в театр уже полно зрителей.
Вакатаю. Радость какая! А все благодаря господину Тодзюро. Столичные гетеры в полном восторге от него в роли любовника.
Заведующий. Ну, теперь актеры театра Хандзаэмондза от изумления рты разинут.
1 2