Еще не до конца понимая случившееся, я подумал, что не заметить его при осмотре места преступления — дело трудное. Но гильз под ногами теперь валялось столько, что никакой здравомыслящий опер не стал бы собирать их в качестве улик. Такое количество гильз оставляет только война,. И осколок крупного снаряда, и неразорвавшаяся граната, и оторванная взрывом человеческая рука. И полуснесенный дом, превратившийся в полуразбомбленный, выгоревший. И откуда-то еще доносятся автоматные очереди, хлопки разрывов. И сильный запах пепельной горечи, разогретого металла, черного дыма. Это длилось минут десять, потом меня вынесло обратно, из войны в мир. Точнее, иллюзию мира. Линия фронта отодвинулась. Но я узнал все, что хотел.
Под слоем мирной, или казавшейся мирной, жизни нарывом вспухала война Многие о ней как будто догадывались. Но немногие умели видеть, тем более верить в ее реальность. Был только один человек, который мог объяснить мне все. Когда я узнал, что он «в командировке», никаких сомнений не осталось. Они вместе ушли туда, только возвращались порознь. Вадим время от времени бывал у нас в доме, запирался с отцом в его кабинете, особенно часто в последние полгода. У них была какая-то тайна, это чувствовалось, Вадим работал в историческом журнале редактором. Отец познакомился с ним, когда печатал там свои статьи по военной истории и по нашей семейной, родовой. Но близко свело их что-то большее, чем история. Скорее настоящее, чем прошлое. А теперь это настоящее было передо мной в долгу за смерть Ольгерда.
Глава 2. Стальное солнце
Ну еще чуть-чуть, еще пять минут…
— Я же сказал — не ныть.
Я вскочил, испуганно озираясь. Показалось, что я проспал и меня оставили в доме одного, а голос Вадима доносится сквозь сон затихающим эхом. Но в избе было полно народу. Спросонья даже почудилось, что людей как-то слишком много, все друг на друга наталкиваются, тянут из-под соседа носки или башмаки, нервно разыскивают свою поклажу. Через десять секунд и я делал то же самое. Натягивал армейские ботинки, лихорадочно проверял рюкзак, запихивал на дно консервы и бутылки с водой. Запас еды брали на два дня, и за меня тащить мою долю никто не собирался.
В темноте все высыпали во двор, стараясь не грохать. Соседи тут, наверное, чуткие люди. О самом переходе у меня были очень смутные представления, а у Лехи так и вообще не имелось никаких. Когда все сгрудились возле старого, запущенного и заросшего колодца в углу забора, он придушенно спросил у Сереги: «Это что, подземный бункер? Там оружие?» Понятно, нервничал парень, переживал. И было от чего. Со стороны отряд выглядел как банда террористов-диверсантов. А если не со стороны — то как нелегальная военизированная организация. Сколькими годами это карается по уголовному кодексу, я не знаю, не интересовался. Леха, может быть, знал. Перед тем как ехать сюда, наверное, изучил статьи и сроки. Но ведь все-таки приехал.
У колодца не было ворота, с него просто скинули деревянную крышку и полезли вниз по одному. Провожал нас своей музыкой одурелый сверчок, наяривал чуть ли не «Прощание славянки». Когда дошла очередь до меня, я нащупал ногой ступеньки в стенке колодца — вбитые металлические скобы. Глубина колодца была метров пять. На дне в тонком слое воды четко, как в зеркале, отражались звезды на темно-синей скатерти неба. За мной спускался Фашист с горящим фонарем на поясе, а впереди — Паша, человек-шкаф, которого я видел на станции. Ступеньки под его тяжестью скрипуче ныли. При особенно громком их протесте Паша замирал, пытаясь делать вид, что он пушинка. Через пару секунд отмирал и шел дальше. Сверху мне на голову сыпалась труха. Вони в колодце не чувствовалось. Здесь как будто и воздуха не было, а дышали мы пустым пространством. Не знаю, как это объяснить. Просто ощущение. При этом в лицо мне дул сквозняк.
В какой-то момент я понял, что звезды внизу — вовсе не отражения, а глубина колодца раза в два больше, чем казалось сверху. Метров десять. Где-то в середине его я почувствовал, что идти стало тяжелее. Что иду я как-то не правильно. В голове начало звенеть. Мне казалось, я ползу кверху ногами и рюкзак сваливается мне на затылок. Спускаться в таком положении было не слишком удобно.
— Переворачивайся, чего ждешь, — пропыхтел сверху Фашист, сам быстро крутанулся, как муха на стене, и оказался внизу — когда я повторил его маневр. — Гляди-ка, на месте старина Ян, провожает нас. — Он направил фонарь на противоположную стенку и высветил нарисованную то ли мелом, то ли распылителем лысую голову с двумя лицами в профиль. Одно лицо смотрело вверх колодца, другое — вниз.
— Куда он денется, сердешный, — прогудел сверху Паша.
А Фашист внезапно перешел на латынь и возгласил:
— Morituri te salutant, Yanuaris! Короткое эхо гулко метнулось в оба конца колодца.
— Чего? — повернулся я к нему.
— Идущие на смерть приветствуют тебя, Янус, — перевел Матвей. — Ты думаешь, это колодец? Нет, это портал двуликого Януса. Двигай лапами, — подтолкнул он меня. — Потом объясню.
Сверху теперь был Паша, и мы уже не спускались, а поднимались к антиподным звездам. Теперь и я замирал вместе с ним при каждом громком нытье ступенек под его ногами. Пред ставить, что было бы, упади он, — больно и трудно» Фашист почти подпирал меня головой — торопился вылезти из этой деревянной аэродинамической трубы, насквозь продуваемой ветром. Наконец мы вынырнули с обратного края колодца-портала и расселись вокруг, поджидая остальных. Одурелый сверчок все строчил из своего пулемета, поливая невидимым огнем невидимого врага Последними вылезли, почти одновременно, оба Славы — они были худые и могли вдвоем спрятаться за одним деревом.
Темнота понемногу разбавлялась, приближалось утро. Избушка в темно-сером свете выглядела еще больше покосившейся, крыша как будто съехала набок, на манер кепки. Крыльцо под ногами скрипело и шаталось, того и гляди рассыплется. В доме Паша одной рукой отодвинул старый диван, подцепил крышку подпола. Серега и Фашист спустились, стали передавать наверх тюки. Часть из них лязгала металлом, другая, поменьше, тряпично молчала или глухо гукала. В лязгающих было оружие и патроны, в остальных — амуниция, спутниковые телефоны. Все это быстро разобрали, переоделись в камуфляж, у каждого помеченный особой меткой. Это был почти настоящий армейский склад. Мне, Лехе и Йовану как новобранцам досталось из запасов. Длинные штанины я заправил в ботинки, а рукава пришлось подворачивать. Затем мне вручили укороченный автомат Калашникова и два магазина к нему. Свои две «эфки» я забрал из Серегиного рюкзака и подвесил к поясу. Магазины сунул в карманы разгрузочного жилета. Свернутый спальный мешок навьючил поверх рюкзака. Вадим критически оглядел меня с видом «а поворотись-ка, сынку».
— Сойдет. Только поперед батьки никуда не лезь, понял? Я тебя должен вернуть домой живым и непродырявленным.
Спасибо, что не сказал «вернуть мамке».
— Добро пожаловать на «горячую» войну, — улыбчиво сказал Фашист, прилаживая к бедру свой «Клык».
Уходили мы от дома цепочкой с интервалом в пару метров — огородами к лесу. Деревня стояла молчаливая, петухи не орали, и коровы не мумукали. Может быть, их всех съели, а может, местные выменяли на оружие и партизанили втихаря. Здесь все было то же самое — и одновременно совсем другое. Война тут шла в открытую, а не пряталась под пеленой фальшивого мира, как на том конце колодца На окраине в кустах нам попался ржавый пулемет «максим». Увели его, видимо, из музея.
Война землю не красит. Разоренной была земля — с первого взгляда видно. Провода на столбах порваны, висят закорючками или срезаны подчистую. Сами столбы через один лежат вповалку. Дома — запаршивевшие, опустившиеся, будто в землю вжались от страха и безнадеги. На огородах, обнесенных арматурой и чуть ли не колючей проволокой, одна крапива и лебеда Возле самого леса мы наткнулись на подорванный миной казенный «газик». От машины остался догнивающий скелет, даже без дверок — все, что можно снять и приспособить, давно снято и приспособлено.
Здешние места командир и остальные знали наизусть. Это для отца тот рейд был первым и последним, а они ходили здесь много раз. Могли брать направление с закрытыми глазами. Кто-то тихо переговаривался. Монах сзади негромко напевал. Вооружение у него было особое, просто уникальное. Кроме автомата с подствольным гранатометом и боекомплекта в разгрузнике он нес за спиной тяжелый меч в ножнах. Настоящий боевой, с широченным клинком, длинный, полуторный. Я подумал, что при виде нашего Монаха с мечом в одной руке и гранатометом в другой враги должны будут впадать в столбняк и трусливо расползаться в стороны. Это называется психологическая атака.
Я догнал Фашиста и дернул его за ремень ручного пулемета.
— Ну? — сказал ему, когда он обернулся.
— Баранки гну, — тут же отозвался Матвей, будто пароль назвал,
— Ты обещал рассказать про портал.
— Ага. — Фашист на несколько секунд задумался. — Ну, кто такой Янус, в школе небось проходили?
— Римский языческий бог… не помню чего… Времени, кажется.
— Ну, примерно. Янус — владыка всех начал. В Древнем Риме была традиция: когда начиналась война, воины, отправлявшиеся сражаться, проходили под арками храма Януса, перед его ликами.
— А зачем нам проходить перед ликами языческого бога? — насупился я.
— Февраль намалевал, у него и спрашивай зачем, — открестился Фашист. — Но это только присказка, сказка будет впереди. Суть в том, что у Януса, как ты понимаешь, две физиономии. Одной он смотрит в прошлое, другой — в будущее.
— А сейчас мы в будущем или прошлом? — спросил я, уже начиная догадываться.
— В прошлом. Но не во времени. Это изначальный, исконный облик войны. Такой она была с древности. «Смешались в кучу кони, люди, и залпы тысячи орудий…», ну, в общем, помнишь, проходили в школе. А современная ее физиономия — там, откуда мы пришли. Там она совсем не похожа на кровавый бой с разрубленными черепами и кишками, намотанными на гусеницы танков. Она тихая, незаметная, как вирус в организме Это понятно, да?
— Странная война, — кивнул я, жадно внимая. Фашист снял очки, стянул с головы «афганскую» панамку и обтер ею лицо.
— Духотища, однако, гроза, что ли, будет?.. Странная, да Это война нового типа. На ней вроде бы и не стреляют, и города не бомбят, а люди все равно мрут, как мухи, население быстро сокращается, земля пустеет, страна разваливается, бандитов-мародеров развелось — как червей в могиле. Русские с такой войной еще не сталкивались, поэтому мы с самого начала оказались в проигрышном положении. До сих пор ее не всякий может распознать.
— А здесь? — спросил я. — Здесь по-другому?
— Да нет, то же самое. Короче, сам увидишь… Так что старина Янус вообще-то тут ни при чем, — заключил Матвей. — Это две личины одной и той же войны. В каком-то смысле на этой стороне проще — ты видишь врага в лицо, в тебя стреляют, ты стреляешь. А в другом смысле сложнее. Потому что здесь ты должен быть готов убивать и умирать. Ты готов?
Я сжал ствол автомата, растерявшись на миг от прямоты вопроса, и пробормотал:
— Не знаю.
Это вчера, там, все было легко, почти невесомо — и ратный подвиг, и геройская смерть, но сегодня, здесь хотелось быть честным с самим собой. Пусть и ценой презрения к себе за малодушие.
Часа через полтора ходьбы по лесу, не встретив врагов, мы устроили привал с завтраком на просеке под высоковольтной линией. Папаша сразу принялся сочинять на ходу какую-то байку, он по этому делу был специалист, Февраль сел в сторонке на кочку разбираться со своей богатой внутренней жизнью. Паша по прозвищу Малыш или Маленький выдрал с корнем молодую осинку и руками поломал на дрова для костра. А Малышом он стал после того, как кто-то в самом начале, при знакомстве, выразил восхищение его размерами. Паша застенчиво улыбнулся и сказал: «Вы дядьев моих не видели. Я-то что, я маленький». Ломать вручную дрова было его любимым развлечением.
Леха выглядел обалдевшим. Наверное, ему казалась странной мысль, что в полусотне километров от Москвы по лесу безнаказанно гуляет вооруженная до зубов команда Он все время удивленно разглядывал свой автомат, снимал и ставил обратно магазин. Будто хотел уверить себя, что ствол игрушечный, а патроны картонные. Нет, решил я, глядя на него, не изучал он уголовный кодекс Он даже отдаленно не представлял себе, во что влезает.
И еще он постоянно таращился на Леди Би, Посмотреть тут, конечно, было на что. Жесткий женский стиль «милитаризм. Конский хвост из-под кепки, узкие военные ботинки с высокой шнуровкой, облегающий камуфляж. Она казалась гордой и неприступной. Даже Монах, отвесив ей один-единственный комплимент с утра» предпочел умолкнуть и не приближаться. Что до меня, то я мучился сомнениями — кого-то она мне напоминала. А Леха вдруг осмелел, подошел к ней и громко спросил, почему ее зовут Леди Би. Она в ответ медленно оглядела его с ног до головы, пришла к какому-то выводу и усмехнулась:
— Вообще-то я Василиса.
Леха очень удивился этому, у него пошла странная, нестандартная реакция. Он отодвинулся на два шага, замотал головой и категорически заявил:
— Вы не Василиса. Вы Дженифер. Или Кейт. — Подумав, довесил: — А может, вы Лора Крафт? — И это явно было уже лишнее.
Половина отряда ударилась в дружный хохот. Руслан, долговязый горец, подошел к Лехе и спросил с кавказской прямолинейностью, возмущенно взмахивая руками:
— Зачем человека обижаешь?!
Во мне тоже поднялась досада, потому что Леха попал в точку. Леди Би своей стильной внешностью и экипировкой совершенно отчетливо напоминала, конечно же, Лору Крафт. Это было так неуместно, что мне даже обидно сделалось.
Тут поднялся Монах, и сразу стало понятно, что он этого так не оставит.
— Хоть и есть в этом доля правды, пардон, Леди, — расплывчато начал он и посмотрел на Василису, — но если сейчас не последует извинении, ты будешь иметь дело со мной. — Монах встал напротив Лехи и скрестил руки на груди.
— На дуэль вызовете? — спросил Леха и на всякий случай оглянулся в поисках поддержка.
— Нет, — встрял Богослов, — он просто соберет горящие угли на твою голову. — Хохот местами уже перешел в стон. — Ты будешь долго мучиться угрызениями совести, — объяснил Богослов.
— Ну так как? — спросил Монах.
— Оставь его, — раздался голос Леди Би. Она продолжала усмехаться. — И прекратите ржать, как лошади. Если мне понадобятся извинения, я сама их спрошу.
Леха и Василиса остались вдвоем стоять друг против друга. И, наверное, не мне одному подумалось, что сейчас Лехе каким-нибудь образом не поздоровится. У Леди Би внезапно остановился взгляд, она что-то напряженно высматривала за спиной Лехи. Но там был только лес. И вдруг.
— Ложись!!
Василиса сделал вид, что падает плашмя на траву. Воздух прошила автоматная строчка, Леха добросовестно и испуганно повторил Василисин маневр, впечатался в землю, откатился в сторону, перевернулся. И увидел весело гогочущие физиономии вокруг. Богослов изумленно переводил взгляд с дымящегося ствола своего автомата на переполошенный выстрелами лес С ветки дерева медленно, как в кино, падала убитая ворона. Василиса, улыбаясь, подала Лехе руку:
— Отличная реакция. Хорошо ныряешь.
Леха руку брать не стал, поднялся и мрачный сел возле костра. Фашист принес за хвост мертвую ворону.
— Глядите-ка, Богослов ворону подстрелил. Вот так номер.
— Да-а… Послал вороне как-то Бог… — убито продекламировал Богослов.
— Русские — очень веселый народ, — в результате всего этого пришел к выводу серб Йован, прозванный, конечно, Иваном. По-русски он говорил хорошо, но чересчур правильно. Как и Февраль, он предпочитал отмалчиваться, только внимательно на все поглядывал. Впитывал в себя русский дух, сказал Ярослав.
Лехе вручили кружку с чаем и хлопнули по плечу.
— Не кисни, — подбодрил его Премудрый. — Жизнь у нас суровая. Романтиков ссылаем в курьеры.
— Ты не романтик? — с тревогой спросил Паша.
— Что вы, я циник, — цинично заявил Леха. — Я бы даже сказал — киник.
Монах задумчиво поглядел на него и изложил свое мнение:
— Мм, сомневаюсь… Как ты все же низко себя ценишь. — Он покачал головой и опять на секунду задумался. — Нет, все-таки ты романтик. Ну ничего, трезвая самооценка — дело наживное, мы тебе это дело быстро поправим.
Так Леха среди общего, опять же, хохота получил позывной Романтик.
Через час мы вышли к автодороге. Машины проезжали редко, но Святополк приказал из леса все равно не высовываться. Около километра мы топали вдоль трассы, когда впереди на обочине заметили джип. Возле него стояли два человека в гражданской одежде. Один из них открыл багажное отделение, и оттуда вывалился третий, то ли труп, то ли связанный. Святополк поднял руку, предупреждая, и знаком позвал к себе Серегу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Под слоем мирной, или казавшейся мирной, жизни нарывом вспухала война Многие о ней как будто догадывались. Но немногие умели видеть, тем более верить в ее реальность. Был только один человек, который мог объяснить мне все. Когда я узнал, что он «в командировке», никаких сомнений не осталось. Они вместе ушли туда, только возвращались порознь. Вадим время от времени бывал у нас в доме, запирался с отцом в его кабинете, особенно часто в последние полгода. У них была какая-то тайна, это чувствовалось, Вадим работал в историческом журнале редактором. Отец познакомился с ним, когда печатал там свои статьи по военной истории и по нашей семейной, родовой. Но близко свело их что-то большее, чем история. Скорее настоящее, чем прошлое. А теперь это настоящее было передо мной в долгу за смерть Ольгерда.
Глава 2. Стальное солнце
Ну еще чуть-чуть, еще пять минут…
— Я же сказал — не ныть.
Я вскочил, испуганно озираясь. Показалось, что я проспал и меня оставили в доме одного, а голос Вадима доносится сквозь сон затихающим эхом. Но в избе было полно народу. Спросонья даже почудилось, что людей как-то слишком много, все друг на друга наталкиваются, тянут из-под соседа носки или башмаки, нервно разыскивают свою поклажу. Через десять секунд и я делал то же самое. Натягивал армейские ботинки, лихорадочно проверял рюкзак, запихивал на дно консервы и бутылки с водой. Запас еды брали на два дня, и за меня тащить мою долю никто не собирался.
В темноте все высыпали во двор, стараясь не грохать. Соседи тут, наверное, чуткие люди. О самом переходе у меня были очень смутные представления, а у Лехи так и вообще не имелось никаких. Когда все сгрудились возле старого, запущенного и заросшего колодца в углу забора, он придушенно спросил у Сереги: «Это что, подземный бункер? Там оружие?» Понятно, нервничал парень, переживал. И было от чего. Со стороны отряд выглядел как банда террористов-диверсантов. А если не со стороны — то как нелегальная военизированная организация. Сколькими годами это карается по уголовному кодексу, я не знаю, не интересовался. Леха, может быть, знал. Перед тем как ехать сюда, наверное, изучил статьи и сроки. Но ведь все-таки приехал.
У колодца не было ворота, с него просто скинули деревянную крышку и полезли вниз по одному. Провожал нас своей музыкой одурелый сверчок, наяривал чуть ли не «Прощание славянки». Когда дошла очередь до меня, я нащупал ногой ступеньки в стенке колодца — вбитые металлические скобы. Глубина колодца была метров пять. На дне в тонком слое воды четко, как в зеркале, отражались звезды на темно-синей скатерти неба. За мной спускался Фашист с горящим фонарем на поясе, а впереди — Паша, человек-шкаф, которого я видел на станции. Ступеньки под его тяжестью скрипуче ныли. При особенно громком их протесте Паша замирал, пытаясь делать вид, что он пушинка. Через пару секунд отмирал и шел дальше. Сверху мне на голову сыпалась труха. Вони в колодце не чувствовалось. Здесь как будто и воздуха не было, а дышали мы пустым пространством. Не знаю, как это объяснить. Просто ощущение. При этом в лицо мне дул сквозняк.
В какой-то момент я понял, что звезды внизу — вовсе не отражения, а глубина колодца раза в два больше, чем казалось сверху. Метров десять. Где-то в середине его я почувствовал, что идти стало тяжелее. Что иду я как-то не правильно. В голове начало звенеть. Мне казалось, я ползу кверху ногами и рюкзак сваливается мне на затылок. Спускаться в таком положении было не слишком удобно.
— Переворачивайся, чего ждешь, — пропыхтел сверху Фашист, сам быстро крутанулся, как муха на стене, и оказался внизу — когда я повторил его маневр. — Гляди-ка, на месте старина Ян, провожает нас. — Он направил фонарь на противоположную стенку и высветил нарисованную то ли мелом, то ли распылителем лысую голову с двумя лицами в профиль. Одно лицо смотрело вверх колодца, другое — вниз.
— Куда он денется, сердешный, — прогудел сверху Паша.
А Фашист внезапно перешел на латынь и возгласил:
— Morituri te salutant, Yanuaris! Короткое эхо гулко метнулось в оба конца колодца.
— Чего? — повернулся я к нему.
— Идущие на смерть приветствуют тебя, Янус, — перевел Матвей. — Ты думаешь, это колодец? Нет, это портал двуликого Януса. Двигай лапами, — подтолкнул он меня. — Потом объясню.
Сверху теперь был Паша, и мы уже не спускались, а поднимались к антиподным звездам. Теперь и я замирал вместе с ним при каждом громком нытье ступенек под его ногами. Пред ставить, что было бы, упади он, — больно и трудно» Фашист почти подпирал меня головой — торопился вылезти из этой деревянной аэродинамической трубы, насквозь продуваемой ветром. Наконец мы вынырнули с обратного края колодца-портала и расселись вокруг, поджидая остальных. Одурелый сверчок все строчил из своего пулемета, поливая невидимым огнем невидимого врага Последними вылезли, почти одновременно, оба Славы — они были худые и могли вдвоем спрятаться за одним деревом.
Темнота понемногу разбавлялась, приближалось утро. Избушка в темно-сером свете выглядела еще больше покосившейся, крыша как будто съехала набок, на манер кепки. Крыльцо под ногами скрипело и шаталось, того и гляди рассыплется. В доме Паша одной рукой отодвинул старый диван, подцепил крышку подпола. Серега и Фашист спустились, стали передавать наверх тюки. Часть из них лязгала металлом, другая, поменьше, тряпично молчала или глухо гукала. В лязгающих было оружие и патроны, в остальных — амуниция, спутниковые телефоны. Все это быстро разобрали, переоделись в камуфляж, у каждого помеченный особой меткой. Это был почти настоящий армейский склад. Мне, Лехе и Йовану как новобранцам досталось из запасов. Длинные штанины я заправил в ботинки, а рукава пришлось подворачивать. Затем мне вручили укороченный автомат Калашникова и два магазина к нему. Свои две «эфки» я забрал из Серегиного рюкзака и подвесил к поясу. Магазины сунул в карманы разгрузочного жилета. Свернутый спальный мешок навьючил поверх рюкзака. Вадим критически оглядел меня с видом «а поворотись-ка, сынку».
— Сойдет. Только поперед батьки никуда не лезь, понял? Я тебя должен вернуть домой живым и непродырявленным.
Спасибо, что не сказал «вернуть мамке».
— Добро пожаловать на «горячую» войну, — улыбчиво сказал Фашист, прилаживая к бедру свой «Клык».
Уходили мы от дома цепочкой с интервалом в пару метров — огородами к лесу. Деревня стояла молчаливая, петухи не орали, и коровы не мумукали. Может быть, их всех съели, а может, местные выменяли на оружие и партизанили втихаря. Здесь все было то же самое — и одновременно совсем другое. Война тут шла в открытую, а не пряталась под пеленой фальшивого мира, как на том конце колодца На окраине в кустах нам попался ржавый пулемет «максим». Увели его, видимо, из музея.
Война землю не красит. Разоренной была земля — с первого взгляда видно. Провода на столбах порваны, висят закорючками или срезаны подчистую. Сами столбы через один лежат вповалку. Дома — запаршивевшие, опустившиеся, будто в землю вжались от страха и безнадеги. На огородах, обнесенных арматурой и чуть ли не колючей проволокой, одна крапива и лебеда Возле самого леса мы наткнулись на подорванный миной казенный «газик». От машины остался догнивающий скелет, даже без дверок — все, что можно снять и приспособить, давно снято и приспособлено.
Здешние места командир и остальные знали наизусть. Это для отца тот рейд был первым и последним, а они ходили здесь много раз. Могли брать направление с закрытыми глазами. Кто-то тихо переговаривался. Монах сзади негромко напевал. Вооружение у него было особое, просто уникальное. Кроме автомата с подствольным гранатометом и боекомплекта в разгрузнике он нес за спиной тяжелый меч в ножнах. Настоящий боевой, с широченным клинком, длинный, полуторный. Я подумал, что при виде нашего Монаха с мечом в одной руке и гранатометом в другой враги должны будут впадать в столбняк и трусливо расползаться в стороны. Это называется психологическая атака.
Я догнал Фашиста и дернул его за ремень ручного пулемета.
— Ну? — сказал ему, когда он обернулся.
— Баранки гну, — тут же отозвался Матвей, будто пароль назвал,
— Ты обещал рассказать про портал.
— Ага. — Фашист на несколько секунд задумался. — Ну, кто такой Янус, в школе небось проходили?
— Римский языческий бог… не помню чего… Времени, кажется.
— Ну, примерно. Янус — владыка всех начал. В Древнем Риме была традиция: когда начиналась война, воины, отправлявшиеся сражаться, проходили под арками храма Януса, перед его ликами.
— А зачем нам проходить перед ликами языческого бога? — насупился я.
— Февраль намалевал, у него и спрашивай зачем, — открестился Фашист. — Но это только присказка, сказка будет впереди. Суть в том, что у Януса, как ты понимаешь, две физиономии. Одной он смотрит в прошлое, другой — в будущее.
— А сейчас мы в будущем или прошлом? — спросил я, уже начиная догадываться.
— В прошлом. Но не во времени. Это изначальный, исконный облик войны. Такой она была с древности. «Смешались в кучу кони, люди, и залпы тысячи орудий…», ну, в общем, помнишь, проходили в школе. А современная ее физиономия — там, откуда мы пришли. Там она совсем не похожа на кровавый бой с разрубленными черепами и кишками, намотанными на гусеницы танков. Она тихая, незаметная, как вирус в организме Это понятно, да?
— Странная война, — кивнул я, жадно внимая. Фашист снял очки, стянул с головы «афганскую» панамку и обтер ею лицо.
— Духотища, однако, гроза, что ли, будет?.. Странная, да Это война нового типа. На ней вроде бы и не стреляют, и города не бомбят, а люди все равно мрут, как мухи, население быстро сокращается, земля пустеет, страна разваливается, бандитов-мародеров развелось — как червей в могиле. Русские с такой войной еще не сталкивались, поэтому мы с самого начала оказались в проигрышном положении. До сих пор ее не всякий может распознать.
— А здесь? — спросил я. — Здесь по-другому?
— Да нет, то же самое. Короче, сам увидишь… Так что старина Янус вообще-то тут ни при чем, — заключил Матвей. — Это две личины одной и той же войны. В каком-то смысле на этой стороне проще — ты видишь врага в лицо, в тебя стреляют, ты стреляешь. А в другом смысле сложнее. Потому что здесь ты должен быть готов убивать и умирать. Ты готов?
Я сжал ствол автомата, растерявшись на миг от прямоты вопроса, и пробормотал:
— Не знаю.
Это вчера, там, все было легко, почти невесомо — и ратный подвиг, и геройская смерть, но сегодня, здесь хотелось быть честным с самим собой. Пусть и ценой презрения к себе за малодушие.
Часа через полтора ходьбы по лесу, не встретив врагов, мы устроили привал с завтраком на просеке под высоковольтной линией. Папаша сразу принялся сочинять на ходу какую-то байку, он по этому делу был специалист, Февраль сел в сторонке на кочку разбираться со своей богатой внутренней жизнью. Паша по прозвищу Малыш или Маленький выдрал с корнем молодую осинку и руками поломал на дрова для костра. А Малышом он стал после того, как кто-то в самом начале, при знакомстве, выразил восхищение его размерами. Паша застенчиво улыбнулся и сказал: «Вы дядьев моих не видели. Я-то что, я маленький». Ломать вручную дрова было его любимым развлечением.
Леха выглядел обалдевшим. Наверное, ему казалась странной мысль, что в полусотне километров от Москвы по лесу безнаказанно гуляет вооруженная до зубов команда Он все время удивленно разглядывал свой автомат, снимал и ставил обратно магазин. Будто хотел уверить себя, что ствол игрушечный, а патроны картонные. Нет, решил я, глядя на него, не изучал он уголовный кодекс Он даже отдаленно не представлял себе, во что влезает.
И еще он постоянно таращился на Леди Би, Посмотреть тут, конечно, было на что. Жесткий женский стиль «милитаризм. Конский хвост из-под кепки, узкие военные ботинки с высокой шнуровкой, облегающий камуфляж. Она казалась гордой и неприступной. Даже Монах, отвесив ей один-единственный комплимент с утра» предпочел умолкнуть и не приближаться. Что до меня, то я мучился сомнениями — кого-то она мне напоминала. А Леха вдруг осмелел, подошел к ней и громко спросил, почему ее зовут Леди Би. Она в ответ медленно оглядела его с ног до головы, пришла к какому-то выводу и усмехнулась:
— Вообще-то я Василиса.
Леха очень удивился этому, у него пошла странная, нестандартная реакция. Он отодвинулся на два шага, замотал головой и категорически заявил:
— Вы не Василиса. Вы Дженифер. Или Кейт. — Подумав, довесил: — А может, вы Лора Крафт? — И это явно было уже лишнее.
Половина отряда ударилась в дружный хохот. Руслан, долговязый горец, подошел к Лехе и спросил с кавказской прямолинейностью, возмущенно взмахивая руками:
— Зачем человека обижаешь?!
Во мне тоже поднялась досада, потому что Леха попал в точку. Леди Би своей стильной внешностью и экипировкой совершенно отчетливо напоминала, конечно же, Лору Крафт. Это было так неуместно, что мне даже обидно сделалось.
Тут поднялся Монах, и сразу стало понятно, что он этого так не оставит.
— Хоть и есть в этом доля правды, пардон, Леди, — расплывчато начал он и посмотрел на Василису, — но если сейчас не последует извинении, ты будешь иметь дело со мной. — Монах встал напротив Лехи и скрестил руки на груди.
— На дуэль вызовете? — спросил Леха и на всякий случай оглянулся в поисках поддержка.
— Нет, — встрял Богослов, — он просто соберет горящие угли на твою голову. — Хохот местами уже перешел в стон. — Ты будешь долго мучиться угрызениями совести, — объяснил Богослов.
— Ну так как? — спросил Монах.
— Оставь его, — раздался голос Леди Би. Она продолжала усмехаться. — И прекратите ржать, как лошади. Если мне понадобятся извинения, я сама их спрошу.
Леха и Василиса остались вдвоем стоять друг против друга. И, наверное, не мне одному подумалось, что сейчас Лехе каким-нибудь образом не поздоровится. У Леди Би внезапно остановился взгляд, она что-то напряженно высматривала за спиной Лехи. Но там был только лес. И вдруг.
— Ложись!!
Василиса сделал вид, что падает плашмя на траву. Воздух прошила автоматная строчка, Леха добросовестно и испуганно повторил Василисин маневр, впечатался в землю, откатился в сторону, перевернулся. И увидел весело гогочущие физиономии вокруг. Богослов изумленно переводил взгляд с дымящегося ствола своего автомата на переполошенный выстрелами лес С ветки дерева медленно, как в кино, падала убитая ворона. Василиса, улыбаясь, подала Лехе руку:
— Отличная реакция. Хорошо ныряешь.
Леха руку брать не стал, поднялся и мрачный сел возле костра. Фашист принес за хвост мертвую ворону.
— Глядите-ка, Богослов ворону подстрелил. Вот так номер.
— Да-а… Послал вороне как-то Бог… — убито продекламировал Богослов.
— Русские — очень веселый народ, — в результате всего этого пришел к выводу серб Йован, прозванный, конечно, Иваном. По-русски он говорил хорошо, но чересчур правильно. Как и Февраль, он предпочитал отмалчиваться, только внимательно на все поглядывал. Впитывал в себя русский дух, сказал Ярослав.
Лехе вручили кружку с чаем и хлопнули по плечу.
— Не кисни, — подбодрил его Премудрый. — Жизнь у нас суровая. Романтиков ссылаем в курьеры.
— Ты не романтик? — с тревогой спросил Паша.
— Что вы, я циник, — цинично заявил Леха. — Я бы даже сказал — киник.
Монах задумчиво поглядел на него и изложил свое мнение:
— Мм, сомневаюсь… Как ты все же низко себя ценишь. — Он покачал головой и опять на секунду задумался. — Нет, все-таки ты романтик. Ну ничего, трезвая самооценка — дело наживное, мы тебе это дело быстро поправим.
Так Леха среди общего, опять же, хохота получил позывной Романтик.
Через час мы вышли к автодороге. Машины проезжали редко, но Святополк приказал из леса все равно не высовываться. Около километра мы топали вдоль трассы, когда впереди на обочине заметили джип. Возле него стояли два человека в гражданской одежде. Один из них открыл багажное отделение, и оттуда вывалился третий, то ли труп, то ли связанный. Святополк поднял руку, предупреждая, и знаком позвал к себе Серегу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24