Со своим начальником Иваном Трофимовичем, флегматичным, неразговорчивым мужчиной лет сорока, я был знаком плохо. Я пришел в отдел, когда он лежал в больнице. Он долго болел и приступил к работе лишь неделю назад. Это был хмурый на вид, спокойный человек с усталыми, умными глазами и грубоватыми чертами лица. Я был уверен, что с заданием мы справимся, и не думал о предстоящей конференции.В моих мыслях творился полный хаос. Я вспоминал проницательный, сочувственный взгляд Ивана Максимовича и понимал, что неспроста он посылает в Прибельск с Антоновым именно меня. Он дает мне еще одну, последнюю возможность закончить очерк. Я не знал, радоваться этому или нет. По правде говоря, я уже не верил в то, что сумею доказать невиновность Людмилы. Но воспользоваться пребыванием в Прибельске все же следовало.…Антонов устроился у своих знакомых, живущих в центре города, а я отправился в гостивицу. Через час Иван Трофимович позвонил мне, и мы пошли в обком. Антонов задержался у заведующего сектором печати, а я, поговорив с инструкторами обкома, спустился в полуподвал, где помещался архив. Томилин в кабинете был не один. Возле его стола сидела в кресле пожилая женщина в черном пальто с воротником из цигейки, сером шерстяном платке и резиновых ботах. Она была одета не то чтобы бедно, но как-то подчеркнуто старомодно. Все вещи на ней, казалось, лет по тридцать пролежали в сундуке, пересыпанные нафталином.— Слышал, слышал о вашем приезде, — радушно сказал Томилин. — Познакомьтесь.Женщина повернула ко мне плоское, невыразительное лицо с припухшими веками без ресниц и сказала:— Тимчук.Я назвал свою фамилию и пожал холодную ладонь.— Ну, как ваши успехи? — спросил завархивом. — Доказали, что Зайковская не виновата?Мне не хотелось разговаривать с ним об этом при посторонних, и я ответил что-то невразумительное. Словно почувствовав, что она лишняя, женщина сказала Томилину:— Мне пора. Значит, если что еще от меня потребуется, вызывайте, не стесняйтесь. Всегда помогу.— Кто это? — спросил я, когда дверь за ней закрылась.— А вы что же, не расслышали? Она назвала вам свою фамилию. Тимчук, Варвара Борисовна Тимчук, вдова Остапа Тимчука. Помните, вы читали его записку, написанную им в тюрьме перед казнью?— Да-да, — ответил я. — Так это она?..— Иногда мы прибегаем к ее. помощи. Она помнит множество имен, дат, событий, относящихся к периоду оккупации. Она сообщила нам важные факты… Но вы не ответили, как подвигаются ваши поиски.— Похвастаться нечем, но кое-что узнал…— Что именно?— Ну, например, то, что Зайковская не была расстреляна. Она умерла в городской больнице от гнойного аппендицита двадцать восьмого сентября тысяча девятьсот сорок второго года. Кстати, на какой улице находилась больница?— На улице Короленко. На этом месте теперь новый жилой дом. Значит, узнали, когда умерла? Интересно. Очень интересно… Когда закончите свою работу, попрошу коротенько написать об этом и обязательно назвать фамилии и адреса людей, давших сведения. Договорились?— Договорились, — ответил я.Несмотря на то, что Томилин был со мной вежлив и с готовностью давал нужные справки, он по-прежнему относился ко мне настороженно. Я это чувствовал и избегал делиться с ним своими планами.Антонов был еще у завсектором печати. Я оставил ему записку с просьбой вечером позвонить мне и ушел.Найти тетю Дусю оказалось нетрудно. Я обратился к дворнику, сгребавшему снег возле нового пятиэтажного дома, и он, сразу поняв, кого я ищу, указал на крохотную деревянную избу, прилепившуюся к универсальному магазину на другой стороне улицы.— Тетя Дуся-то? Как же, знаю. Санитаркой работает в детской больнице. Фамилия ее Приходько. Евдокия Фаддеевна Приходько. Тридцать восемь лет на одной улице живем.Мне открыл строгий молодой человек.— Вам Евдокию Фаддеевну? Это моя бабушка. Она скоро придет с дежурства. Раздевайтесь.Комнатка была тесной, но светлой и чистой. Юноша был очень разговорчивым. Через пять минут я уже знал, что его зовут Женей, он студент, приехал из Киева погостить к старенькой бабушке и, как он сказал, «позаботиться о ее быте». Забота состояла в том, что Женя должен был помочь бабушке получить комнату в новом доме. Он уже два раза ходил в горсовет и еще туда пойдет. Сообщив о себе то, что, по его мнению, могло меня интересовать, Женя задал мне множество вопросов. Он хотел знать все: откуда я приехал, по какому делу, как моя фамилия и кто мне сообщил адрес бабушки. Я удовлетворил его любопытство.Услышав, что я измерен расспросить Евдокию Фаддеевну о ее работе в больнице при оккупантах, он внезапно помрачнел. Тон его резко изменился. Он дал мне понять, что такой разговор нежелателен и вообще с моей стороны некрасиво беспокоить старую женщину.— После войны таскали-таскали, проверки устраивали, теперь опять принялись, — сказал он неприязненно. — Всем известно, что работала бабушка санитаркой, нашим русским людям помогала. В оккупации она осталась не по своей вине. И нечего снова про все это вспоминать!Я не понимал, что его так рассердило; наконец по нескольким случайно вырвавшимся у него фразам догадался, в чем дело. Оказывается, Женя боялся, что пребывание бабушки в оккупации, о котором сейчас никто не вспоминает, снова станет широко известно и помешает ей получить комнату. Напрасно пытался я убедить его, что для подобных опасений нет никаких оснований, что они попросту смешны, — он не верил мне. Этот юноша, очевидно, считал себя человеком очень опытным, хитрым и искушенным в житейских делах. Он покачивал головой, многозначительно кивал и иронически усмехался в ответ на все мои доводы. К счастью, пришла бабушка и сразу положила конец нашему спору. Она сказала Жене:— Пойди-ка, милок, погуляй, а мы поговорим с товарищем журналистом. У него, я вижу, дело серьезное.Оскорбленно надвинув на глаза козырек модной кепки, Женя удалился. Тетя Дуся ласково взглянула иа меня, повязала фартук и принялась накрывать на стол. Все она делала быстро и успевала развлекать меня разговором. Она рассказала, что Женин отец, ее сын Роман, долгое время находился в плену, потом в лагере перемещенных лиц в Западной Германии, к счастью, сумел вернуться. Женя рано столкнулся с темными сторонами жизни и вырос таким вот колючим… Молод еще. Все поймет, обмякнет.Лицо у тети Дуси было доброе, в мелких морщинках, голос тихий, седые волосы аккуратно подобраны под белую косынку. Чтобы не обидеть ее, пришлось выпить стакан чаю.— Хочу я вас спросить про одну женщину, — сказал я, когда со стола было убрано. — Лежала она в вашей больнице в конце сентября тысяча девятьсот сорок второго года. Фамилия ее Зайковская. Людмила Зайковская. Помните такую?Тетя Дуся подумала несколько минут и неуверенно ответила:— Знакомая будто фамилия, но точно не скажу… Может, я ее и слышала, однако женщины такой не помню…— Подумайте, Евдокия Фаддеевна! — взмолился я. — Вспомните. Она красивая была, молодая, лет двадцати шести. Волосы у нее еще были такие светлые, чуть-чуть рыжеватые. Лежала в тюремной палате под охраной надзирателя Майбороды с диагнозом «гнойный аппендицит».— Вы бы сразу сказали, что в тюремной палате, — ответила тетя Дуся. — В этой палате я никого не знала. Меня туда и близко не подпускали. Надзиратели эти, Майборода и Мартынов, сами за больными смотрели. Строгость была большая. Даже в тот коридор без надобности входить запрещалось.Ее ответ поверг меня в уныние. Единственный след прерывался. Больше никто, ни один человек на свете не мог ничего рассказать мне о Людмиле Зайковской.Уже собравшись уходить, я вспомнил про фотокарточку. Достав ее из кармана, я сказал:— Посмотрите внимательно, Евдокия Фаддеевна. Может, вам приходилось все же видеть эту женщину?Тетя Дуся надела очки. Я приготовился услышать отрицательный ответ, но Евдокия Фаддеевна молчала. Она очень долго рассматривала фотокарточку. Переспросила:— Как, вы говорите, фамилия-то ее будет?— Зайковская.Тетя Дуся покачала головой:— Путаете вы что-то…— Почему путаю?— Девушку эту я вспоминаю. Не в тюремной палате она лежала вовсе, а на втором этаже, в инфекционном отделении. И фамилия ее не Зайковская, а Наливайко, Галя Наливайко.— Что вы! — сказал я разочарованно. — Какая там Наливайко!.. Да вы поглядите получше!Мне стало ясно, что моя миссия провалилась. Старая, так много пережившая женщина не могла, конечно, обладать хорошей памятью. Разве в силах была она запомнить всех людей, с которыми ей приходилось встречаться девятнадцать лет назад? Наивно было даже рассчитывать на это!— Что же тут смотреть? — сказала тетя Дуся уверенно. — Галя Наливайко! Уж как-нибудь я не забыла. Поди, забудь такую королевну. Привезли ее в середине сентября, числа десятого или пятнадцатого. Положили сперва в изолятор: очень уж она была плоха. Думали, не сегодня-завтра помрет. А после, как стало ей лучше, перевели в общую палату. В октябре выписалась. И почему я ее хорошо запомнила — муж приехал эту Галю встречать. Видный, красивый такой мужчина, ростом под потолок. Всем подарки преподнес: доктору Липатовой цветы — огромнейший букет, а мне — берестяной туесок с липовым медом. До самого нового года я с этим медом чай пила… Закутал муж свою кралю ненаглядную в тулуп, снес на руках в телегу, взял вожжи в руки, гикнул и умчался… Очень интересный был мужчина!Я слушал тетю Дусю с нетерпением. Какое мне дело было до неизвестной Гали Наливайко?— Так что ты, милок, не сомневайся, — закончила Евдокия Фаддеевна, возвращая фотокарточку. — Никакая это не Зайковская, точно тебе говорю. Да ты, коли хочешь, проверь. Жила Галя Наливайко где-то возле завода имени Калинина. Она, когда уезжала из больницы, адресок докторше сказала. Номер дома, конечно, я уж не помню, а улица… не то Коммунистическая, не то Клары Цеткин, Сходи к Гале, она тебе сама все расскажет, если только «е уехала из При-бельска.Уверенность, звучавшая в голосе тети Дуси, заставила меня поколебаться. Что могла означать эта путаница? Скорее всего старушку просто подвела память. Но я все же решил последовать ее совету и съездить на улицу Клары Цеткин. Найти Галю Нали-вайко, если она по-прежнему там жила, не представляло большого труда, а деваться в этот вечер мне все равно было некуда.На дворе меня дожидался Женя.— Вы действительно из газеты? — мрачно спросил он.— Да.— Тогда покажите удостоверение. Я показал.Вернув мне удостоверение, Женя буркнул:— Я, конечно, вынужден вам поверить. Но если вы в самом деле ищете какую-то женщину, почему бы вам не напечатать объявление в газете? Так, мол, и так, лиц, знающих о местопребывании такой-то, просят срочно написать в редакцию. Недавно я читал что-то в этом роде…Поблагодарив его за совет, я отправился в адресный стол.— Мне нужна Галина Наливайко, — сказал я. — Но я не знаю ни ее отчества, ни года рождения. Поэтому сообщите мне, пожалуйста, адреса всех Наливайко, живущих в районе завода имени Калинина.Таких адресов оказалось три. На трамвае я через полчаса добрался до улицы Клары Цеткин и очень быстро установил, что здесь живут Наливайко, которые приехали в Прибельск лишь в прошлом году из Тайшета и прежде в этих краях никогда не бывали.Еще одних Наливайко я нашел на Коммунистической, на шестом этаже нового, красивого дома. Эти люди родились в Прибельске, но в оккупации никто из них не оставался; кроме того, до прошлого года они жили в другом районе, квартира на Коммунистической предоставлена им недавно.Оставался последний адрес. Ни на что не надеясь, я отыскал в кривом, темном переулке двухэтажный деревянный дом и постучал в дверь, обитую клеенкой.Открыла девушка с обнаженными до локтей, белыми от мыльной пены руками, в подоткнутой юбке и в мужских галошах на босу ногу.— Наливайко — это я, — сказала она, подозрительно оглядывая меня.Ей было лет восемнадцать — двадцать, она никак не могла быть замужем в тысяча девятьсот сорок втором году. Сообразив это, я устало сообщил, что разыскиваю Галину Наливайко, которая жила здесь во время оккупации вместе со своим мужем, и приготовился услышать, что опять ошибся адресом, но девушка вытерла руки о фартук и ответила:— Заходите.В комнате я еще раз объяснил цель своего визита. Кивнув, девушка сказала:— Да, я вас поняла. Вы говорите о моей тете. Больше всего, кажется, меня поразило, что Галя Наливайко существовала наяву, а не была лишь плодом воображения тети Дуси.Она лежала в больнице в сентябре тысяча девятьсот сорок второго года?— Да, лежала. Ее свезла туда соседка Захарова. Они жили в этой квартире вдвоем, а в прошлом году Захарова уехала в Хабаровск. Только вы что-то путаете. Тетя Галя не была замужем.— Как?— Конечно, нет, уж я-то знаю!— Вы тоже тут жили?— Нет. Я жила в Баку со своим отцом, двоюродным братом тети Гали. Мама моя умерла при родах, а папа погиб на фронте. Меня взяли в детдом. Там я и выросла. В тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году я в бумагах отца случайно нашла адрес тети Гали. До тех пор я никогда о ней даже не слышала. В Баку у меня не было родных. Я написала письмо в Прибельск; мне ответила соседка тети Гали — Захарова. Она сообщила, что тетя Галя погибла во время войны, и просила меня приехать забрать вещи, оставшиеся после нее. Я как раз окончила школу. Подав заявление в Прибельский университет, я приехала сюда и осталась жить в этой комнате.— Но что же все-таки случилось с Галей Наливайко?— Когда я приехала, Прасковья Ивановна Захарова рассказала мне, что в сентябре тысяча девятьсот сорок второго года Галя заболела брюшным тифом и пришлось отвезти ее в больницу. Захарова явилась туда через месяц узнать о ее здоровье. В регистратуре ей сообщили, что Галю в первых числах октября выписали. Прасковья Ивановна ничего не могла понять. Почему же Галя, выйдя из больницы, не вернулась домой? Куда она девалась? В регистратуре на эти вопросы ответить не могли. Не обращаться же было в полицию! Захарова стала ждать, чем все кончится. Она подумала, что Галя в конце концов даст о себе знать, но тетя так и исчезла без следа… После освобождения кто-то из работников больницы сказал Прасковье Ивановне, что Галя была подпольщицей. За ней приехал человек из партизанского отряда и увез ее в лес. Никаких подробностей работник больницы не мог сообщить, так как сам знал об этом понаслышке.— Как фамилия работника больницы? — спросил я, заинтересовавшись этой странной историей.Наливайко покачала головой.— Захарова только сказала мне, что он работал фельдшером, а когда наши пришли, попросился на фронт. Она его видела уже в военной форме с погонами.— Вы не пытались узнать о судьбе вашей тети?— Пыталась, когда приехала сюда, но безрезультатно. Никто ничего о ней не знал. Наверно, она воевала в партизанском отряде и погибла.— Вы думаете, работник больницы сказал правду?— Какой смысл было ему обманывать Захарову? Тетя Галя к тому же вполне могла быть подпольщицей. Захарова сообщила мне, что до войны все знали тетю Галю как активную комсомолку. Она работала стюардессой на московской авиалинии, хорошо знала немецкий язык.…В голосе Наливайко послышалась обида. Я понял, что она гордится своей тетей, погибшей во время Отечественной войны, и решил не оскорблять ее сомнением. Собственно, и сомневаться-то не было причин. Все, что рассказала Наливайко, звучало вполне правдоподобно. Должно быть, в самом деле ее тетя ушла в партизанский отряд с человеком, специально присланным за нею, но какое отношение, спрашивается, это имело к Людмиле Зайковской?— Благодарю вас, — сказал я. — Если когда-нибудь я узнаю; что стало с вашей тетей, непременно сообщу вам. Да, еще вот что… — Я достал фотокарточку Людмилы и показал девушке. — Взгляните. Похожа ли эта женщина на Галю?— Не знаю, — ответила Наливайко. — Я ведь никогда не видела тетю Галю. Ни дома, в Баку, ни здесь не было ее фотокарточек, так что о ее внешности я не имею ни малейшего представления.— Ну что ж, — вздохнул я, пряча фото, — спасибо… До свидания.Наливайко вышла вслед за мной на лестницу.— А почему вы заинтересовались тетей Галей?Я ответил, что пишу очерк о подпольщиках Прибельска. Мой ответ, кажется, ее удовлетворил.Следующие два дня мы с Антоновым занимались читательской конференцией. У меня минуты не было свободной. Сперва хотели провести конференцию в большом клубе или Дворце культуры, но представители заводов предложили собрать рабочих прямо в цехах. И мы решили, что вообще не нужно делать из конференции торжественное мероприятие общегородского масштаба с президиумом и речами. Лучше поговорить с людьми в тесном кругу, побудить их к откровенным высказываниям. И не стремиться закончить конференцию в один день: сегодня встретиться с народом на одном заводе, завтра — на другом, послезавтра — на третьем.Первую встречу с читателями назначили на субботу. 8 Поужинав, я решил пройтись перед сном по улицам. Погода была чудесная, мягкая, безветренная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16