У нас обошлось без потерь.
13 января было совершено нападение на артсклад в Узун-Даре. Бой там был посерьезней, и потери у джигитов были побольше: только убитых было шесть человек. А у наших и там обошлось без потерь, даже раненых не было.
Вечером 14 января двое кардашей попытались перебраться через забор нашей части возле склада вооружения, но запутались в МЗП и были расстреляны часовым. Через час после случившегося приехала местная милиция и забрала трупы, объяснив, что этих двух уголовников они давно разыскивают. Конечно, был составлен акт передачи тел и оружия — двух обрезов охотничьих ружей, без него было никак нельзя. Без акта попробуй потом докажи, что этих «мирных» людей мы не сами затащили на территорию части и там не прикончили. Начальник милиции пообещал всячески помогать нам и впредь не допускать подобного.
15 января опять был бой в Узун-Даре. Один солдат был ранен, но ранен легко, так что обошлись своими медицинскими средствами.
16 января у нас кончился хлеб. Нет, продукты были, запасы были большие и на продовольственном складе и на складе НЗ, да и на подсобном хозяйстве вместо пяти числящихся свиней бегало около сорока. Запас этот был создан не мной, а моим начальником, капитаном, зам по тылу. А знаете, зачем? А чтобы приезжающее начальство кормить, да и на дорожку поросеночка положить. Эх, любит это начальство…
Хорошо иметь неучтенный запас — пригодилось. Продукты были, а вот хлеб закончился.
Ну и по приказу комбата тронулся я в путь со своим бойцом на хлебовозке. Сопровождал нас БРДМ. А другой боевой техники у нас и не было. Вообще-то БРДМ в батальоне было две, но вторая не ездила — стояла на ремонте.
Вот так мы и отправились за хлебом. И получили его без проволочек. Согласитесь, что трудно отказать, если на тебя смотрит ствол крупнокалиберного пулемета.
Вернувшись в батальон, я доложил комбату, что вопросы все-таки решаются. Немного посмеялись над происшедшим, и я с тем же эскортом отправился на мясокомбинат, а зам по тылу с двумя бортовыми ЗИЛ-131 и двадцатью солдатами — в заготовительную контору. С пустыми руками никто не вернулся. Привезли все, что хотели, и сколько хотели. Оружие умеет убеждать.
Этой же ночью были взорваны тыльные ворота части. И все. За этим ничего больше не последовало. Наверное, это сделали для того, чтобы мы сильно не расслаблялись.
17 января мы восстановили ворота и установили там постоянный пост. Раньше охрана там осуществлялась патрулированием.
В тот же день комбат приказал поменять караулы. Все это время второй и третий караулы держались автономно. Новые усиленные смены были подготовлены за несколько часов, и колонна из двух машин и БРДМ тронулась в путь. Замена произвелась без казусов. Старые смены вернулись.
В ночь с 17 на 18 января двое кардашей предприняли попытку опять взорвать тыльные ворота. И были задержаны.
Ох, и побили их солдаты. А что вы думаете, солдаты строили ворота, потом после взрыва восстанавливали, а эти хулиганы опять хотят бойцам работы добавить. Чужой труд нужно уважать…
Утром снова приехала милиция, и опять по акту мы передали ей этих «взрывателей».
В ночь с 18 на 19 января была обстреляна воинская часть в Узун-Даре. Причем любопытно, как это происходило. Артиллерийский склад располагался в пятидесяти метрах от дороги Агдам — Евлах. Кардаши на машинах ездили по ней челночным методом и из автоматов обстреливали КПП и забор части. Продолжалось это около часа, пока из части не ответили пулеметным огнем, и не расстреляли одну легковую машину. В итоге она взорвалась и горела до утра. У наших потерь не было. А у них, как вы думаете? Я не знаю…
В эту же ночь было нападение на второй караул. Перестрелка длилась минут пять. У нас был ранен один солдат. Но ранен легко, можно сказать, что пуля просто прикоснулась к его щеке. А если бы пару сантиметров правее?..
19 января к нам в батальон вернулись из «отпусков» прапорщики. Причем все вернулись. Они сообщили, что больше нападений не будет. И действительно, в эту ночь было тихо. Знали, черти, знали…
20 января ближе к обеду заработала дальняя связь. На нас вышел «Пловец». И первым вопросом, который задал полковник из Баку, был: «Ну что, вы там еще живы?»
Моя жена тогда была рядовой СА и работала на коммутаторе. И вот именно ей довелось первой поговорить с этим «полководцем». Она у меня очень культурный человек, но сказала ему все, что думает о нем самом, его маме и всех его родственниках…
Потом с начальством поговорил комбат, и узнал, что Закавказье объявлено районом чрезвычайного положения, а в Баку введены дополнительные войска.
Ну, конечно, отсидевшись в Баку, в Сальянских казармах, прикрывая свои задницы целой дивизией, теперь — с введением комендантского часа — большое начальство осмелело. Да, теперь можно руководить.
А наш саперный батальон — просто незначительная боевая единица, которую и потерять не жаль.
Но мы остались в живых. Ну, просто получилось так…
Вечером в Агдам вошел полк внутренних войск, но уже совсем другой полк, не тот, что стоял здесь раньше. В городе был введен комендантский час, и жить стало немного легче…
Глава вторая. Дороги и мосты
1990 год. Февраль.
С введением чрезвычайного положения в НКАО и прилегающих районах обстановка понемногу стабилизировалась. Нет, нельзя сказать, что наступил стопроцентный мир, но выстрелы, как правило, раздавались одиночные и только в ночное время.
Однако на общем совещании у командира батальона было принято решение об эвакуации семей. Что интересно: пока мы только принимали это решение, замполиту вдруг срочно понадобилась машина в Баку, за получением наглядной агитации. Он так достал комбата, что тот все-таки выделил ему машину. Конечно, никакой наглядной агитации замполит не привез, зато благополучно загрузил свои вещи и вывез семью за пределы Азербайджана, в безопасное место.
Вся эвакуация проходила неорганизованно. Семьи отправляли — кому как удастся.
Начальник особого отдела, отправляя свою семью, взял с собой в УАЗ и мою жену. Они выехали в Степанакерт, чтобы там пересесть на вертолет.
Вечером ко мне в квартиру пришли два неразлучных друга — старший лейтенант и лейтенант. Оба командиры взводов инженерно-дорожной роты. Мы сели за стол, ну и, конечно, выпили. А повод был — семьи отправлены, теперь можно и повоевать…
Но через некоторое время дверь в квартиру открылась и на пороге показалась моя жена. Мы были поражены. Как так?
Оказывается, в том вертолете перевозили задержанных боевиков, а лететь с ними радости было мало. По дороге назад их УАЗик обстреляли.
Жена мне так и заявила: «Останусь с тобой…»
А через два дня мы узнали, что вертолет был сбит.
Весело…
К нам в батальон приехали с проверкой два полковника из штаба нашей 4-й армии. О, как они важно ходили по части, делая замечания, что построенные нами укрепления оборудованы неправильно! И что согласно инструкциям все должно выглядеть иначе. Оно, конечно, из кабинета в вышестоящем штабе виднее. И мы упорно делали вид, что да, допустили промах, и все после их отъезда обязательно исправим… Может быть, потом…
Вот так эти полковники поумничали два дня. А потом уехали.
Уезжая, они пообещали прислать нам для усиления несколько БМП. И стоит отметить, что слово сдержали. Через пару дней к нам в батальон действительно прибыли три БМП из 366 мотострелкового полка. Полк этот дислоцировался в Степанакерте. Причем машины прибыли как на выставку: БМП-1, БМП-2, БМП-3. Ну, прямо всех мастей…
БМП-1 была отправлена в третий караул. БМП-3 во второй. А БМП-2 осталась в батальоне. Да, конечно, получили не все, что хотели, но все-таки…
Во время январских событий был взорван автомобильный мост между Агдамом и городом Аскеран. По приказу из штаба 4-й армии на его восстановление выехал инженерно-дорожный взвод из нашего батальона во главе с капитаном, командиром инженерно-дорожной роты.
Днем они трудились на славу, а по ночам в их сторону раздавались одиночные выстрелы. На восстановление моста ушло дней пять. После этого мост передали под охрану частям ВВ, и капитан с солдатами вернулся в батальон.
С этого момента все в части занялись своей повседневной деятельностью. Ну, и мне нужно было пополнять запасы продовольствия. Подвозом продуктов от местных поставщиков занимались прапорщики моего отдела, а вот когда нужно было что-то получать за пределами Агдама, у них сразу находились веские причины не ехать.
15 февраля я собрался ехать за продуктами на продбазу в Гянджу. Со мной напросилась ехать жена. Она как раз в этот день была не на смене, да и что ей одной сидеть дома, ожидая моего возвращения. Ну, в общем, взял я ее с собой.
Выехали мы рано утром. Моросил такой мелкий, непонятный дождь. Боец-водитель внимательно всматривался в дорогу, а нас с женой что-то клонило ко сну. Я старался не спать, но выходило это с трудом. Ехали мы хорошо, на приличной скорости, все как положено в данной обстановке.
Проехали населенный пункт Мир-Башир, и километрах в семи от него наш ЗИЛ-131 обогнали «Жигули», шестая модель. Из заднего окна высунулся бородатый джигит с автоматом и начал стрелять по нам.
Боец стал инстинктивно выворачивать руль, уклоняясь от пуль. Машину занесло в кювет. Она перевернулась на бок и продолжала нестись по пашне. Скорость была большая, так что, когда машина врезалась в какой-то пенек, она просто замедлила ход, а я от толчка вылетел вперед, разбив лобовое стекло.
Все, что происходило дальше, для меня растянулось на долгие минуты, хотя прошло нескольких секунд.
Я летел впереди машины, а она неслась за мной. Полет мой остановило дерево… Я врезался в него головой, правым глазом. Упал на землю, развернулся и посмотрел назад. Увидев летящую на меня машину, откатился в сторону. Машина врезалась в «мое» дерево и остановилась.
Двигатель продолжал работать, издавая рев.
Я, ничего не соображая, бросился к машине. Сначала вытащил из нее водителя. А потом, уже вдвоем, мы вытащили мою жену. Голова ее была в крови. Мы перенесли ее на другую сторону дороги. Солдат побежал назад к машине и выключил двигатель, так как бак с горючим был пробит и из него тек бензин. Машина могла взорваться в любую секунду.
Жена сидела, полулежала на земле, положив голову мне на колени. Из головы текла кровь. Я пытался носовым платком остановить ее.
Боец собрал оружие, — мой автомат нашел на пашне, — и подошел к нам.
В это время по дороге возле нас проехал БТР внутренних войск. Солдаты сидели на броне, и все отлично видели, но БТР не затормозил, а наоборот, прибавив скорость, проехал мимо.
Мой боец истерически кричал вслед уезжающему БТР все нецензурные слова, которые знал. Потом он выскочил на дорогу и при помощи автомата остановил проезжающие мимо «Жигули», тройку. После чего мы сели в машину и поехали в Мир-Башир, в больницу. Там нам оказали первую помощь. Мне вымыли правый глаз от крови, которая натекла из разбитой брови. Жене на голову наложили четыре шва. А боец, как это бывает в кино, отделался легким испугом, только рука была поцарапана. И слава богу, что так все обошлось.
После этого мы добрались до расположения полка ВВ. Оттуда вышли по дальней связи на свой батальон и я доложил о случившемся.
Через два часа приехал к нам лейтенант — наш начмед — на своей машине, «таблетке», как мы ее называли. Но приехал не один, а с пятью солдатами и старшим лейтенантом — начальником особого отдела.
Начальника особого отдела я знал хорошо. Он был моим земляком, и все праздники мы отмечали вместе, семьями.
Жену мою посадили в машину, и начмед увез ее в часть, а нам — мне и солдату — особист сказал, что с нами хотят поговорить. И мы остались ждать…
Через некоторое время меня пригласил для беседы человек в гражданской одежде. Он долго и упорно объяснял мне, что на территории Советского Союза боевые действия не ведутся, и в конце беседы попросил меня запомнить, что это была просто авария. И что, если я внемлю его словам, то он забудет, что со мной в машине была моя жена, которой там не должно было быть.
Я согласился. А что мне оставалось делать?
Подобная беседа была и с бойцом, может быть, даже и с угрозами…
Наутро из батальона за нами приехал командирский УАЗ в сопровождении БРДМ.
И мы отправились в часть.
По прибытию в батальон мы с женой поболели три дня, а затем уехали в отпуск.
Вы можете представить, как встречала меня мать, такого «красавца», с синяком на пол-лица.
И что я ей мог рассказать?
Просто попали в аварию.
Отец не поверил…
* * *
1990 год. Март.
Как хорошо дома. Особенно хорошо осознавать, что весь кошмар и страх остались там, за Кавказским хребтом. Да, страх, я не оговорился. Ведь я не какой-то там Рембо, который ничего не боится, убивает всех плохих и всегда побеждает. А не боится, только потому, что это кино, и ничего больше. А в жизни…
Но всему хорошему приходит конец. И мне пора возвращаться в часть…
* * *
1990 год. Апрель.
В апреле по приказу из штаба 4-й армии в нашем батальоне была сформирована колонна из инженерной техники для отправки в город Шуша.
Шуша был в НКАО вторым по значимости городом после Степанакерта. Находился он высоко в горах. И после обстрелов там образовались большие завалы. Вот для расчистки этих завалов и предназначалась наша техника.
В Шуше стоял полк внутренних войск. Туда и повезли наши офицеры и солдаты технику и имущество.
Привезли, передали, а при возвращении назад колонна была обстреляна из автоматического оружия. А кто стрелял, армяне или азербайджанцы, пойди разбери… Через несколько дней был взорван мост Агдам — Шуша. И теперь добраться до Шуши можно было только через Степанакерт, а это не удобно и гораздо дальше.
Нашему батальону была поставлена задача — отремонтировать этот мост. На его восстановление поехал взвод из роты инженерных заграждений во главе с командиром этой роты, лейтенантом. На этот раз восстановительные работы велись под прикрытием внутренних войск. Мост был восстановлен за три дня и передан под охрану ВВ.
Но, наверное, охранять его им было неохота, так как через день он опять был взорван. После того, как он был второй раз восстановлен, вэвэшники поставили возле него блокпост… После январских событий в батальоне произошли значительные кадровые перестановки. Ух, я круто выразился… Если точнее, некоторые офицеры, глядя на все происходящее, начали переводиться из части в другие места службы, туда, где поспокойней.
И как вы думаете, кто уехал первым? Ну… правильно, — замполит. После него начальник штаба, а затем начальник финансовой службы и заместитель командира по тылу.
И всеми службами тыла в батальоне остался руководить я. Нет, прапорщики были на месте, и функции свои выполняли, но как планировать мероприятия, так и нести ответственность перед комбатом за выполнение приходилось мне одному.
Я не могу сказать, что замполит и остальные побежали из батальона, как крысы с тонущего корабля — нет, но что-то в этом было схожее…
В ночь с 29 на 30 апреля неизвестные лица начали бросать камни через забор на территорию части. Это происходило в районе поста, где хранилась техника НЗ. Часовой сделал предупредительный выстрел. И после этого в его сторону бросили гранату. Солдат получил осколочное ранение.
В ту же ночь были усилены караулы и опять назначены патрули по жилому городку.
Глава третья. Мародерство, воровство и трофеи
1990 год. Май.
Бой — это уже свершившийся факт. Гораздо больше утомляет ожидание его. Тем более, если неизвестно, когда он начнется, через минуту, час или неделю. Сначала ожидание угнетает. Потом входит в привычку. А после, что не самое лучшее, расслабляет.
Но мы в сложившейся ситуации расслабляться не успевали. И не только потому, что нас обстреливали, но и по другому поводу.
Как-то подошел ко мне начальник особого отдела и сказал, что по его сведениям, на вещевом складе части не все на месте. Я удивился его всеведению, но информацию к размышлению принял. И на следующий день, провел проверку вещевого склада НЗ.
Недостача была огромная. Не хватало пять с половиной тысяч комплектов полевого хлопчатобумажного обмундирования. По простому — «афганки».
Прапорщик — начальник склада — лепетал что-то несуразное о том, что он ничего не знает. Но все его отговорки были неубедительны. Его взяли под арест. Через пару дней отвезли в Баку, в военную прокуратуру и завели уголовное дело. О его дальнейшей судьбе мне ничего не известно.
Но с тех пор бойцы местного Агдамского Народного фронта Азербайджана были одеты в новенькое обмундирование.
Вот так, что не смогли взять с боем в январе, тихо-мирно взяли в мае-
В конце мая была обстреляна воинская часть в Узун-Даре. В результате был ранен часовой и убит один прапорщик.
Еще раз хочу подчеркнуть, что все прапорщики были азербайджанцы, и местное население знало это.
1 2 3 4 5 6
13 января было совершено нападение на артсклад в Узун-Даре. Бой там был посерьезней, и потери у джигитов были побольше: только убитых было шесть человек. А у наших и там обошлось без потерь, даже раненых не было.
Вечером 14 января двое кардашей попытались перебраться через забор нашей части возле склада вооружения, но запутались в МЗП и были расстреляны часовым. Через час после случившегося приехала местная милиция и забрала трупы, объяснив, что этих двух уголовников они давно разыскивают. Конечно, был составлен акт передачи тел и оружия — двух обрезов охотничьих ружей, без него было никак нельзя. Без акта попробуй потом докажи, что этих «мирных» людей мы не сами затащили на территорию части и там не прикончили. Начальник милиции пообещал всячески помогать нам и впредь не допускать подобного.
15 января опять был бой в Узун-Даре. Один солдат был ранен, но ранен легко, так что обошлись своими медицинскими средствами.
16 января у нас кончился хлеб. Нет, продукты были, запасы были большие и на продовольственном складе и на складе НЗ, да и на подсобном хозяйстве вместо пяти числящихся свиней бегало около сорока. Запас этот был создан не мной, а моим начальником, капитаном, зам по тылу. А знаете, зачем? А чтобы приезжающее начальство кормить, да и на дорожку поросеночка положить. Эх, любит это начальство…
Хорошо иметь неучтенный запас — пригодилось. Продукты были, а вот хлеб закончился.
Ну и по приказу комбата тронулся я в путь со своим бойцом на хлебовозке. Сопровождал нас БРДМ. А другой боевой техники у нас и не было. Вообще-то БРДМ в батальоне было две, но вторая не ездила — стояла на ремонте.
Вот так мы и отправились за хлебом. И получили его без проволочек. Согласитесь, что трудно отказать, если на тебя смотрит ствол крупнокалиберного пулемета.
Вернувшись в батальон, я доложил комбату, что вопросы все-таки решаются. Немного посмеялись над происшедшим, и я с тем же эскортом отправился на мясокомбинат, а зам по тылу с двумя бортовыми ЗИЛ-131 и двадцатью солдатами — в заготовительную контору. С пустыми руками никто не вернулся. Привезли все, что хотели, и сколько хотели. Оружие умеет убеждать.
Этой же ночью были взорваны тыльные ворота части. И все. За этим ничего больше не последовало. Наверное, это сделали для того, чтобы мы сильно не расслаблялись.
17 января мы восстановили ворота и установили там постоянный пост. Раньше охрана там осуществлялась патрулированием.
В тот же день комбат приказал поменять караулы. Все это время второй и третий караулы держались автономно. Новые усиленные смены были подготовлены за несколько часов, и колонна из двух машин и БРДМ тронулась в путь. Замена произвелась без казусов. Старые смены вернулись.
В ночь с 17 на 18 января двое кардашей предприняли попытку опять взорвать тыльные ворота. И были задержаны.
Ох, и побили их солдаты. А что вы думаете, солдаты строили ворота, потом после взрыва восстанавливали, а эти хулиганы опять хотят бойцам работы добавить. Чужой труд нужно уважать…
Утром снова приехала милиция, и опять по акту мы передали ей этих «взрывателей».
В ночь с 18 на 19 января была обстреляна воинская часть в Узун-Даре. Причем любопытно, как это происходило. Артиллерийский склад располагался в пятидесяти метрах от дороги Агдам — Евлах. Кардаши на машинах ездили по ней челночным методом и из автоматов обстреливали КПП и забор части. Продолжалось это около часа, пока из части не ответили пулеметным огнем, и не расстреляли одну легковую машину. В итоге она взорвалась и горела до утра. У наших потерь не было. А у них, как вы думаете? Я не знаю…
В эту же ночь было нападение на второй караул. Перестрелка длилась минут пять. У нас был ранен один солдат. Но ранен легко, можно сказать, что пуля просто прикоснулась к его щеке. А если бы пару сантиметров правее?..
19 января к нам в батальон вернулись из «отпусков» прапорщики. Причем все вернулись. Они сообщили, что больше нападений не будет. И действительно, в эту ночь было тихо. Знали, черти, знали…
20 января ближе к обеду заработала дальняя связь. На нас вышел «Пловец». И первым вопросом, который задал полковник из Баку, был: «Ну что, вы там еще живы?»
Моя жена тогда была рядовой СА и работала на коммутаторе. И вот именно ей довелось первой поговорить с этим «полководцем». Она у меня очень культурный человек, но сказала ему все, что думает о нем самом, его маме и всех его родственниках…
Потом с начальством поговорил комбат, и узнал, что Закавказье объявлено районом чрезвычайного положения, а в Баку введены дополнительные войска.
Ну, конечно, отсидевшись в Баку, в Сальянских казармах, прикрывая свои задницы целой дивизией, теперь — с введением комендантского часа — большое начальство осмелело. Да, теперь можно руководить.
А наш саперный батальон — просто незначительная боевая единица, которую и потерять не жаль.
Но мы остались в живых. Ну, просто получилось так…
Вечером в Агдам вошел полк внутренних войск, но уже совсем другой полк, не тот, что стоял здесь раньше. В городе был введен комендантский час, и жить стало немного легче…
Глава вторая. Дороги и мосты
1990 год. Февраль.
С введением чрезвычайного положения в НКАО и прилегающих районах обстановка понемногу стабилизировалась. Нет, нельзя сказать, что наступил стопроцентный мир, но выстрелы, как правило, раздавались одиночные и только в ночное время.
Однако на общем совещании у командира батальона было принято решение об эвакуации семей. Что интересно: пока мы только принимали это решение, замполиту вдруг срочно понадобилась машина в Баку, за получением наглядной агитации. Он так достал комбата, что тот все-таки выделил ему машину. Конечно, никакой наглядной агитации замполит не привез, зато благополучно загрузил свои вещи и вывез семью за пределы Азербайджана, в безопасное место.
Вся эвакуация проходила неорганизованно. Семьи отправляли — кому как удастся.
Начальник особого отдела, отправляя свою семью, взял с собой в УАЗ и мою жену. Они выехали в Степанакерт, чтобы там пересесть на вертолет.
Вечером ко мне в квартиру пришли два неразлучных друга — старший лейтенант и лейтенант. Оба командиры взводов инженерно-дорожной роты. Мы сели за стол, ну и, конечно, выпили. А повод был — семьи отправлены, теперь можно и повоевать…
Но через некоторое время дверь в квартиру открылась и на пороге показалась моя жена. Мы были поражены. Как так?
Оказывается, в том вертолете перевозили задержанных боевиков, а лететь с ними радости было мало. По дороге назад их УАЗик обстреляли.
Жена мне так и заявила: «Останусь с тобой…»
А через два дня мы узнали, что вертолет был сбит.
Весело…
К нам в батальон приехали с проверкой два полковника из штаба нашей 4-й армии. О, как они важно ходили по части, делая замечания, что построенные нами укрепления оборудованы неправильно! И что согласно инструкциям все должно выглядеть иначе. Оно, конечно, из кабинета в вышестоящем штабе виднее. И мы упорно делали вид, что да, допустили промах, и все после их отъезда обязательно исправим… Может быть, потом…
Вот так эти полковники поумничали два дня. А потом уехали.
Уезжая, они пообещали прислать нам для усиления несколько БМП. И стоит отметить, что слово сдержали. Через пару дней к нам в батальон действительно прибыли три БМП из 366 мотострелкового полка. Полк этот дислоцировался в Степанакерте. Причем машины прибыли как на выставку: БМП-1, БМП-2, БМП-3. Ну, прямо всех мастей…
БМП-1 была отправлена в третий караул. БМП-3 во второй. А БМП-2 осталась в батальоне. Да, конечно, получили не все, что хотели, но все-таки…
Во время январских событий был взорван автомобильный мост между Агдамом и городом Аскеран. По приказу из штаба 4-й армии на его восстановление выехал инженерно-дорожный взвод из нашего батальона во главе с капитаном, командиром инженерно-дорожной роты.
Днем они трудились на славу, а по ночам в их сторону раздавались одиночные выстрелы. На восстановление моста ушло дней пять. После этого мост передали под охрану частям ВВ, и капитан с солдатами вернулся в батальон.
С этого момента все в части занялись своей повседневной деятельностью. Ну, и мне нужно было пополнять запасы продовольствия. Подвозом продуктов от местных поставщиков занимались прапорщики моего отдела, а вот когда нужно было что-то получать за пределами Агдама, у них сразу находились веские причины не ехать.
15 февраля я собрался ехать за продуктами на продбазу в Гянджу. Со мной напросилась ехать жена. Она как раз в этот день была не на смене, да и что ей одной сидеть дома, ожидая моего возвращения. Ну, в общем, взял я ее с собой.
Выехали мы рано утром. Моросил такой мелкий, непонятный дождь. Боец-водитель внимательно всматривался в дорогу, а нас с женой что-то клонило ко сну. Я старался не спать, но выходило это с трудом. Ехали мы хорошо, на приличной скорости, все как положено в данной обстановке.
Проехали населенный пункт Мир-Башир, и километрах в семи от него наш ЗИЛ-131 обогнали «Жигули», шестая модель. Из заднего окна высунулся бородатый джигит с автоматом и начал стрелять по нам.
Боец стал инстинктивно выворачивать руль, уклоняясь от пуль. Машину занесло в кювет. Она перевернулась на бок и продолжала нестись по пашне. Скорость была большая, так что, когда машина врезалась в какой-то пенек, она просто замедлила ход, а я от толчка вылетел вперед, разбив лобовое стекло.
Все, что происходило дальше, для меня растянулось на долгие минуты, хотя прошло нескольких секунд.
Я летел впереди машины, а она неслась за мной. Полет мой остановило дерево… Я врезался в него головой, правым глазом. Упал на землю, развернулся и посмотрел назад. Увидев летящую на меня машину, откатился в сторону. Машина врезалась в «мое» дерево и остановилась.
Двигатель продолжал работать, издавая рев.
Я, ничего не соображая, бросился к машине. Сначала вытащил из нее водителя. А потом, уже вдвоем, мы вытащили мою жену. Голова ее была в крови. Мы перенесли ее на другую сторону дороги. Солдат побежал назад к машине и выключил двигатель, так как бак с горючим был пробит и из него тек бензин. Машина могла взорваться в любую секунду.
Жена сидела, полулежала на земле, положив голову мне на колени. Из головы текла кровь. Я пытался носовым платком остановить ее.
Боец собрал оружие, — мой автомат нашел на пашне, — и подошел к нам.
В это время по дороге возле нас проехал БТР внутренних войск. Солдаты сидели на броне, и все отлично видели, но БТР не затормозил, а наоборот, прибавив скорость, проехал мимо.
Мой боец истерически кричал вслед уезжающему БТР все нецензурные слова, которые знал. Потом он выскочил на дорогу и при помощи автомата остановил проезжающие мимо «Жигули», тройку. После чего мы сели в машину и поехали в Мир-Башир, в больницу. Там нам оказали первую помощь. Мне вымыли правый глаз от крови, которая натекла из разбитой брови. Жене на голову наложили четыре шва. А боец, как это бывает в кино, отделался легким испугом, только рука была поцарапана. И слава богу, что так все обошлось.
После этого мы добрались до расположения полка ВВ. Оттуда вышли по дальней связи на свой батальон и я доложил о случившемся.
Через два часа приехал к нам лейтенант — наш начмед — на своей машине, «таблетке», как мы ее называли. Но приехал не один, а с пятью солдатами и старшим лейтенантом — начальником особого отдела.
Начальника особого отдела я знал хорошо. Он был моим земляком, и все праздники мы отмечали вместе, семьями.
Жену мою посадили в машину, и начмед увез ее в часть, а нам — мне и солдату — особист сказал, что с нами хотят поговорить. И мы остались ждать…
Через некоторое время меня пригласил для беседы человек в гражданской одежде. Он долго и упорно объяснял мне, что на территории Советского Союза боевые действия не ведутся, и в конце беседы попросил меня запомнить, что это была просто авария. И что, если я внемлю его словам, то он забудет, что со мной в машине была моя жена, которой там не должно было быть.
Я согласился. А что мне оставалось делать?
Подобная беседа была и с бойцом, может быть, даже и с угрозами…
Наутро из батальона за нами приехал командирский УАЗ в сопровождении БРДМ.
И мы отправились в часть.
По прибытию в батальон мы с женой поболели три дня, а затем уехали в отпуск.
Вы можете представить, как встречала меня мать, такого «красавца», с синяком на пол-лица.
И что я ей мог рассказать?
Просто попали в аварию.
Отец не поверил…
* * *
1990 год. Март.
Как хорошо дома. Особенно хорошо осознавать, что весь кошмар и страх остались там, за Кавказским хребтом. Да, страх, я не оговорился. Ведь я не какой-то там Рембо, который ничего не боится, убивает всех плохих и всегда побеждает. А не боится, только потому, что это кино, и ничего больше. А в жизни…
Но всему хорошему приходит конец. И мне пора возвращаться в часть…
* * *
1990 год. Апрель.
В апреле по приказу из штаба 4-й армии в нашем батальоне была сформирована колонна из инженерной техники для отправки в город Шуша.
Шуша был в НКАО вторым по значимости городом после Степанакерта. Находился он высоко в горах. И после обстрелов там образовались большие завалы. Вот для расчистки этих завалов и предназначалась наша техника.
В Шуше стоял полк внутренних войск. Туда и повезли наши офицеры и солдаты технику и имущество.
Привезли, передали, а при возвращении назад колонна была обстреляна из автоматического оружия. А кто стрелял, армяне или азербайджанцы, пойди разбери… Через несколько дней был взорван мост Агдам — Шуша. И теперь добраться до Шуши можно было только через Степанакерт, а это не удобно и гораздо дальше.
Нашему батальону была поставлена задача — отремонтировать этот мост. На его восстановление поехал взвод из роты инженерных заграждений во главе с командиром этой роты, лейтенантом. На этот раз восстановительные работы велись под прикрытием внутренних войск. Мост был восстановлен за три дня и передан под охрану ВВ.
Но, наверное, охранять его им было неохота, так как через день он опять был взорван. После того, как он был второй раз восстановлен, вэвэшники поставили возле него блокпост… После январских событий в батальоне произошли значительные кадровые перестановки. Ух, я круто выразился… Если точнее, некоторые офицеры, глядя на все происходящее, начали переводиться из части в другие места службы, туда, где поспокойней.
И как вы думаете, кто уехал первым? Ну… правильно, — замполит. После него начальник штаба, а затем начальник финансовой службы и заместитель командира по тылу.
И всеми службами тыла в батальоне остался руководить я. Нет, прапорщики были на месте, и функции свои выполняли, но как планировать мероприятия, так и нести ответственность перед комбатом за выполнение приходилось мне одному.
Я не могу сказать, что замполит и остальные побежали из батальона, как крысы с тонущего корабля — нет, но что-то в этом было схожее…
В ночь с 29 на 30 апреля неизвестные лица начали бросать камни через забор на территорию части. Это происходило в районе поста, где хранилась техника НЗ. Часовой сделал предупредительный выстрел. И после этого в его сторону бросили гранату. Солдат получил осколочное ранение.
В ту же ночь были усилены караулы и опять назначены патрули по жилому городку.
Глава третья. Мародерство, воровство и трофеи
1990 год. Май.
Бой — это уже свершившийся факт. Гораздо больше утомляет ожидание его. Тем более, если неизвестно, когда он начнется, через минуту, час или неделю. Сначала ожидание угнетает. Потом входит в привычку. А после, что не самое лучшее, расслабляет.
Но мы в сложившейся ситуации расслабляться не успевали. И не только потому, что нас обстреливали, но и по другому поводу.
Как-то подошел ко мне начальник особого отдела и сказал, что по его сведениям, на вещевом складе части не все на месте. Я удивился его всеведению, но информацию к размышлению принял. И на следующий день, провел проверку вещевого склада НЗ.
Недостача была огромная. Не хватало пять с половиной тысяч комплектов полевого хлопчатобумажного обмундирования. По простому — «афганки».
Прапорщик — начальник склада — лепетал что-то несуразное о том, что он ничего не знает. Но все его отговорки были неубедительны. Его взяли под арест. Через пару дней отвезли в Баку, в военную прокуратуру и завели уголовное дело. О его дальнейшей судьбе мне ничего не известно.
Но с тех пор бойцы местного Агдамского Народного фронта Азербайджана были одеты в новенькое обмундирование.
Вот так, что не смогли взять с боем в январе, тихо-мирно взяли в мае-
В конце мая была обстреляна воинская часть в Узун-Даре. В результате был ранен часовой и убит один прапорщик.
Еще раз хочу подчеркнуть, что все прапорщики были азербайджанцы, и местное население знало это.
1 2 3 4 5 6