Здесь выложена электронная книга Поздние человеколюбцы автора по имени Каменецкий Александр. На этой вкладке сайта web-lit.net вы можете скачать бесплатно или прочитать онлайн электронную книгу Каменецкий Александр - Поздние человеколюбцы.
Размер архива с книгой Поздние человеколюбцы равняется 9.92 KB
Поздние человеколюбцы - Каменецкий Александр => скачать бесплатную электронную книгу
Каменецкий Александр
Поздние человеколюбцы
Александр Каменецкий
Поздние человеколюбцы
Всякое сравнение хромает. Особенно если сравниваются вещи, традиционно, согласно общественному договору (сговору) приписанные к различным полюсам той или иной условной вселенной, в данном случае вселенной литературы. Жернова общественного мнения, повешенные на шею писателям, всегда, как и любые жернова, тянут только в одном направлении - ко дну. Русская литература богата такими "утопленниками". Как правило, причина казни достаточно банальна: несвоевременный либо слишком изобильный талант, вызывающий в читателе состояние, которое можно обобщенно интерпретировать как панику. Сюда включены, среди прочих, испуг, восторг, тяжкое непонимание и, разумеется, необходимость тотчас прибегнуть к упомянутому выше хромому сравнению для надежного успокоения разволновавшейся души. Обычно также вопли обреченных на казнь водой созвучны мнению бурлящей читательской массы, ибо любое резкое возражение в подобной ситуации звучало бы несколько странно, заметно отразившись на тиражах, гонорарах и прочих радостях, сопутствующих умерщвлению живой плоти. Что же касается критиков, то они тоже горазды тянуть книзу большой палец, хотя некоторые из них метафорическому утоплению приговоренного предпочли бы, скажем, вполне реальное публичное аутодафе.
В этой статье будут сопоставлены, сравнены и найдены близкими по духу и поэтике два абсолютно непохожих романа. Их авторы принадлежат к различным литературным поколениям, вскормлены совершенно разными идеями, и поклонники их, полагаю, вряд ли понимают друг друга с полуслова. Тем не менее, оба они, авторы, имеют звонкую и скандальную славу (вполне заслуженную), претендуют на сотрясение основ (чего упорно добивались), а также служат объектами многократно умножаемых слухов, сплетен и домыслов. Спектр мнений публики обычен для достаточно мощного дарования: от демонстративной брезгливости до безудержного восторга. Судьбы конкретных физических лиц сравнивать не будем: в конце концов, оба пока еще живы. Остановимся на книгах, которые, без сомнения, авторов своих надолго переживут.
Это: "Чапаев и Пустота" Виктора Пелевина и "Это я, Эдичка" Эдуарда Лимонова.
Все изложенное ниже следует считать мнением субъективным, не претендующим и не каким-либо там еще. Пелевин и Лимонов - любимые мои современные писатели, и если уж вздумалось зазвонить, то лишь со своей колокольни. Начат будет звон с самого субъективного: что осталось, когда закрылась последняя страница. После обоих романов в совершенно равной степени: свет. Прилив сил, как после хорошей утренней гимнастики. Желание жить - жить до хруста в позвоночнике. Как ни банально звучит: вера в себя. В свое предназначение. В то, что не все потеряно. Как будто поговорил откровенно и внятно с тем самым "внутренним человеком", чей голос всегда так тих и слаб. Да, еще раз хочется сказать: свет. В конце тоннеля или еще где - неважно. Что-то очень личное, непосредственно касающееся тебя самого, твоих мыслей и чувств. И еще - ощущение лонжи, страховочного пояса, как в цирке, под куполом, когда знаешь, что если и падать, то не насмерть, в любом случае - не насмерть. Книги, которые хочется взять с собой на необитаемый остров, - жаль, не моя метафора.
Не думаю, что личные ощущения так уж неважны в анализе. Как ни крути, но "нравится" - "не нравится", "торкнуло" - "не торкнуло" критерии по-прежнему ведущие, избежать их нельзя. Читателю уже ясно, что я восторжен и пристрастен. Теперь можно хладнокровно приступать к делу.
Первое, с чего следует начать, - положение героя во времени и пространстве, относительно себя и мира, его "точка сборки", выражаясь на одном из существующих ныне наречий. Оба они, Петр Пустота и Эдичка, - поэты (sic!) в возрасте ранней зрелости, примерно за тридцать. Оба происходят из столичных элитарных кругов (Питер и Москва), оба вели до самого последнего времени существование богемно-беззаботное, наслаждаясь легкой славой и опасной благосклонностью юных дев (у Петра был мучительный роман в "прошлой жизни", о котором есть несколько сдержанных намеков, Эдичка пережил и бурное начало своего романа с Еленой, и его трагический финал). Так что в любви наши поэты, как водится, имеют опыт печальный. Оба внезапно и жестоко выброшены из своего уютного мира в бурлящую и клокочуще-жуткую чужую вселенную. Для Петра Пустоты это вначале революция, угроза ареста, бегство в Москву, а затем и вовсе раздвоение сознания, психиатрическая клиника в далеком будущем, населенная философствующими безумцами, перемежающийся с реальностью бред, где одно нельзя отличить от другого. Опыт Эдички теоретически более реален: эмиграция, город-монстр, предательство возлюбленной, отчаяние, грязный отель-ночлежка, голодные скитания по ночным улицам, наводненным подозрительной рванью, наркотики и алкоголь... Но и лимоновские страницы переполнены падением в безумие: при внимательном прочтении вообще нельзя с определенностью сказать, случилось ли все это с Эдичкой на самом деле (особенно знаменитые гомосексуальные сцены) или пригрезилось в пьяном бреду, порождено больным воображением, исполненным кошмаров и изматывающих эротических грез. В обоих романах это отправная, сюжето- и смыслообразующая точка: человек в тотально враждебном, чужом и чуждом мире, лишенный абсолютно всего - дома, семьи, имущества, стоящий фактически на грани жизни и смерти. Но самое главное - кризис идей, взглядов, "самости": все прежние представления в мгновение ока утратили силу, перестали быть актуальны, полностью аннулированы. Нет никаких инструментов для описания, постижения нового мира. Прошлое отменено, будущего нет. Ни Бога, ни Дьявола. Человек наг и беззащитен перед лицом зловещего "здесь и сейчас". Распадается, слой за слоем, личность, не в силах выдержать прессинга реальности. И в этой ситуации следует выжить. Выжить во что бы то ни стало.
Отвлечемся теперь немного от трагедий наших героев и посмотрим, в каких отношениях находятся авторы с миром, куда они своих героев поместили. Несмотря на различие пейзажей, совпадение полное: мир есть мрак и жуть. Удивительно точные пелевинские описания петербургской революционной зимы (словно сам побывал): пьяная матросня мешает кокаин с водкой, в опустевшей квартире - груды награбленного барахла, в литературной забегаловке - "свиные рылы вместо лиц", на вокзале дикая толпа агрессино-тупых пролетариев, свинцовое небо и ледяная вьюга. Далекое будущее (для Петра - в стенах клиники) нарисовано убийственно-едко, в самых лучших, безупречнейших традициях Гоголя и Щедрина. Мучительный бред одинаково распределен на шкале времени. Собственно, Пелевин и не думает скрывать своих взглядов: мир для него - это сумасшедший дом, исключений нет, и самое лучшее, что может сделать человек, - из сумасшедшего дома выписаться. Лимоновский НьюЙорк изображен в тех же самых тонах: грязь, вонь, "свиные рылы", забегаловки, нищета, безразличие всех ко всем, проститутки, полудурки, перемежающееся с запоями похмелье, сомнительные вечеринки, подворотни, пустыри, отвратительно роскошные авеню... Многомиллионный новый Вавилон, "великая блудница", обрекающий человека на бесконечную пытку одиночеством. Город, отнявший возлюбленную, а с нею - все, всю жизнь. Не довольствуясь утверждением, что "мир во зле лежит", и Пелевин, и Лимонов приходят к одинаковому заключению: мир есть зло.
Конфликт для русской литературы неновый, что позволяет сделать вывод о том, что оба писателя, овеянных славой нарушителей табу и т.д. и т.п , принадлежат, несомненно, к самому что ни на есть классическому "мэйнстриму", начало которому положено Гоголем и Достоевским. Другое дело, что решают они эту вечную проблему в духе несколько иной традиции - в духе экзистенциализма, a priori отказываясь от осуждения социума и от борьбы с ним. Набившее оскомину достоевское "среда заела" с логически вытекающим отсюда выводом о необходимости среду насильственно изменить (навязчивая идея большинства наших великих) и Пелевин, и Лимонов игнорируют, используя черные краски лишь для подтверждения изначальной мысли о том, что мир как таковой, воспринятый невооруженным глазом, - зло, а человек - и одинок, и потерян. Если что и можно изменить, то себя самого, в себе самом найти ответ для преодоления зла - таков основной конфликт и "Чапаева...", и "Эдички...", а если точнее, то это противостояние истинного, светлого и сильного ядра, центра личности и беснующихся орд "темной стороны" личности же, а не пьяных матросов или лимоновских мелких бесов. И если Достоевский полагал, что Бог и Дьявол бьются друг с другом, а место битвы - душа человеческая, то Пелевин и Лимонов уточняют: нет ни Бога, ни Дьявола вне человеческой души, а сам обладатель ее - единственная ценность, существующая во всех мирах, сколько бы их там ни было. Но ни у Достоевского, ни у экзистенциалистов борьба эта победой светлых сил так и не увенчалась: выходило все время, что человеку в любом случае нечего противопоставить изначальному злодейству мироздания, кроме своей брезгливой гримасы. Великая, вне сомнения, попытка Толстого обернулась бесплодным морализаторством и "толстовством", в итоге ничего внятного так сказано и не было. Звучали иные голоса Сэлинджер, Гессе, да все не по-русски. И только в этих двух романах, о которых идет речь, дана попытка ответа на "проклятые вопросы" - в том их ценность, "Чапаева..." и "Эдички...", что это чуть не впервые в русской литературе книги ответов, пусть и невозможно их, ответы, прописать, как таблетки, всем вопрошающим и страждущим.
Итак, "приказано выжить". Сама, надо сказать, тема борьбы за существование, образ человка-борца известен нам, в основном, по классическим образцам соцреализма: и в XIX, и в начале XX века принято было не бороться (в том числе, за самого себя - супротив себя же), но печалиться, философствовать и созерцать. Разве что Рахметов... Впрочем, содержание борьбы, отчаянной и не на жизнь, а насмерть, которую ведут персонажи Пелевина и Лимонова, достаточно специфично: это борьба за обладание Истиной с большой буквы, без которой - гибель мгновенная и страшная. Мучительный поиск Истины, которым заняты без конца знакомые нам герои и Достоевского, и Толстого, имеет несколько иной оттенок: свойственная любому здравомыслящему человеку духовная жажда органически произрастает изнутри, из всего предшествующего уклада неудавшейся жизни (и Раскольников, и Карамазовы, и отец Сергий, и Вронский...). Та же ситуация, присутствует, скажем, у Гессе: странствующий в поисках себя Сиддхартха осознанно и последовательно проходит свой путь, определенный вновь-таки осознанным и последовательным решением. В нашем случае ситуация диаметрально противоположная: сложись жизнь иначе и благополучнее, не покинь вдруг Петр и Эдичка насиженно-комфортных столично-богемных гнезд, коротать бы им свой век в возвышенных беседах да пьянках, перемежаемых покаяниями и зароками не медля, прямо с завтрашнего утра, приступить к самопознанию и направить стопы в направлении изначальной правды. Но происходит совершенно иначе: поиск Истины, битва за нее определены обстоятельствами сугубо внешними, фактически насильственными. И тот, и другой идут к Богу из-под палки, погоняемые страхом смерти и еще худшим страхом уничтожения личности, гибели "я". Впрочем, то, что называется Богом, понимают и герои, и их создатели, конечно, совсем неодинаково.
Здесь нужно оговориться. Пелевин и Лимонов - писатели, разумеется, очень разные и сопоставимые, по большому счету, с трудом. Пелевин нарочитый, даже с избытком, философ. Его роман перенасыщен хитромудрыми интеллектуальными яствами, поданными и в жареном, что называется, и в вареном, и в печеном, и в каком угодно виде, - чего стоят один лишь "японский" эпизод или беседа о возвышенном у ночного костра, которую ведут опереточные бандиты на своем новоязе! Изощренные сальто-мортале с отсылками к дзен и к тибетскому буддизму (условный город Алтай-Виднянск - это же надо знать еще, что в буддийской философии есть такой термин - "Алайя-Виджняна", переводящийся как "корзина ума" и означающий буквально то же: сознание со всем его содержимым, а барон Юнгерн - воплощение гневного йидама Ямантаки), к античной философии и еще Бог весть к чему требуют от читателя как минимум известной теоретической подготовки. Более того - облегчая себе участь, Пелевин намеренно вводит в повествование ключевую архетипическую фигуру Вергилия-Гуру - Чапаева, инициируя совсем уж классическую ситуацию "учитель-ученик" со всеми вытекающими последствиями. В этом смысле Пелевин даже сверхпонятен: он откровенно создает многомерную (кто-то скажет интерактивную или постмодернистскую) философскую притчу об инициации и просветлении в духе самых лучших эзотерических традиций.
Не таков Лимонов. Принципиальный не-философ, он намеренно избегает любых теоретических построений, иногда даже насильственно обрывает себя там, где вполне могло бы появиться несколько глубокомысленных замечаний. Герой Лимонова с головою погружен в жизнь, которая скрупулезно, даже навязчиво подчас, описана до мелочей: встречи, застолья, секс, скитания по улицам, снова встречи и застолья ощущение скрытой камеры, "шоу Трумэна". Если Эдичка все же предается абстрактным размышлениям, то это, на первый взгляд (особенно в сравнении с монологами Чапаева), - детский лепет на лужайке: грезы о революции, о равенстве и братстве несчастных и неимущих, о злой Америке, которой не нужен русский поэт, и т.д. Это, повторюсь, на первый взгляд. Тайна Эдички, его путь - в действии, в тотальном переживании жизни, в полной погруженности в живую, неабстрактную материю, окружающую героя. Он взял на себя ношу нелегкую вознамерился познать и бестрепетно испытать все, что предлагает ему жизнь, без разделения на плюс и минус, хорошее и плохое. Принять мир таковым, каков он есть, и посмотреть, что из этого выйдет. Возможно, встать выше и добра, и зла...
Петр Пустота погружен внутрь себя - Эдичка Лимонов весь на улице, весь снаружи. Петр созерцает и размышляет - Эдичка отважно испытывает тело и дух на прочность. Петр предпочитает уединение - Эдичка жить не может без людей. Петр отказывает миру в реальности - Эдичка не знает никакой иной реальности, чем та, что его окружает. Петр как зеницу ока бережет ясность рассудка - Эдичка вообще редко бывает вполне трезв. Телесно Петр едва ли не аскет - Эдичку одолевает ненасытная похоть. С одной стороны, абсолютно ничего общего. С другой - два традиционных, издревле известных пути духовного постижения, цель имеющие одну и ту же. На стороне Петра Пустоты - подвижничество йогина-садху, уединившегося в горах или медитирующего бестрепетно на шумной и грязной рыночной площади. На стороне Эдички - тантра "левой руки" и малоазийские вакханалии. Суровый отшельник - веселый дервиш. Мир нереален, да - но чтобы постичь это, одни погружаются в пучину собственного ума, созидающего и разрушающего миры, другие экспериментируют с реальностью: а вдруг поддастся, не выдержит напора и порвется, растворится?.. Сказать еще точнее: начала аполлоническое и дионисийское, лунное и солнечное; путь отрешенного ума и путь пылающего сердца. Диалог, существующий, наверное, от начала времен.
Есть еще одна вещь, которая очевидно роднит и сближает наших героев, - принципиальный, однозначно заявленный индивидуализм, радикальное отделение себя от всех возможных коллективов и групп. Нежелание принадлежать. По сути дела, анархический бунт одиночки против всего и всех. Однако это не саркастически-презрительная ядовитая ухмылка Печорина, не запредельно-надмирная поза мудреца Заратустры, не паранойя протопопа Аввакума и уж, конечно, не убойномышечная философия какого-нибудь Антикиллера. Скорее, стойкое мужество изгнанника, Робинзона Крузо, который борется со своей собственной безжалостной судьбой, ибо иного врага, по сути, у него нет. Провозглашение, вопреки всему, "Азъ есмь!" суть творение собственного космоса вместо имеющегося уже, порочного, акт богоуподобления - и это, пожалуй, единственное, что дает силы выжить.
Чтобы лучше понять, о чем идет речь, обратимся к ключевым сценам обоих романов, к их кульминации. Пелевин помещает героя в ситуацию, наиболее точно выраженную дзенским коаном: "Лук сломан, стрел больше нет - стреляй без промедления!" Дом окружен взбунтовавшимися пьяными красноармейцами, готовыми растерзать странных и непонятных (значит, врагов) командира Василия Чапаева и его адъютанта, сочиняющего стихи о черном бублике. Возможный остаток жизни исчисляется минутами. Еще миг - и все будет кончено. В этот момент от Петра Пустоты требуется практически нечеловеческое, невозможное: признать и постичь, что ни вооруженной обезумевшей солдатни, ни дома, окруженного ею со всех сторон, ни полыхающего зарева пожара - ничего этого не существует, смерти нет и бояться нечего.
Поздние человеколюбцы - Каменецкий Александр => читать онлайн электронную книгу дальше
Было бы хорошо, чтобы книга Поздние человеколюбцы автора Каменецкий Александр дала бы вам то, что вы хотите!
Отзывы и коментарии к книге Поздние человеколюбцы у нас на сайте не предусмотрены. Если так и окажется, тогда вы можете порекомендовать эту книгу Поздние человеколюбцы своим друзьям, проставив гиперссылку на данную страницу с книгой: Каменецкий Александр - Поздние человеколюбцы.
Если после завершения чтения книги Поздние человеколюбцы вы захотите почитать и другие книги Каменецкий Александр, тогда зайдите на страницу писателя Каменецкий Александр - возможно там есть книги, которые вас заинтересуют. Если вы хотите узнать больше о книге Поздние человеколюбцы, то воспользуйтесь поисковой системой или же зайдите в Википедию.
Биографии автора Каменецкий Александр, написавшего книгу Поздние человеколюбцы, к сожалению, на данном сайте нет. Ключевые слова страницы: Поздние человеколюбцы; Каменецкий Александр, скачать, бесплатно, читать, книга, электронная, онлайн