Но если дело дойдет до мечей, драться придется другим.

II

Клодий остался ночевать у Цицерона. Послеобеденная беседа за чашей разбавленного фалерна затянулась. Наедине, не заботясь о красоте фраз и славе римского народа, выходец из Арпина был очаровательным и остроумным собеседником. Исчезли манерность и напыщенность, Клодий видел перед собой усталого немолодого человека, который прекрасно понимает, что происходит в Республике.
Как бы между прочим Клодий пересказал хозяину слова Катилины о сенате и невозможности дальнейшего безголового существования.
– Я и сам вижу, какие пустые люди наши отцы-сенаторы! – воскликнул Цицерон в сердцах. Он даже привстал на ложе. – О чем только они думают? О Республике? Нет! О своих садках, где разводят драгоценных рыбок. Остальное слишком незначительно по сравнению с рыбными садками. Но что делать? Если бы явился ректор-избавитель, и смог бы излечить нашу Республику, вернуть ей утраченную доблесть, утраченный аскетизм, прежние честность и честь, и вновь вручить власть сенату и народу Рима! – Цицерон так разволновался, что на лбу выступила испарина, и он промокнул лоб салфеткой. – Воровство, подкуп, обман, растраты, вымогательства, лень. Римляне стали вместилищем пороков, как прежде были образцом добродетели.
– Мы не преувеличиваем доблесть наших предков?
Цицерон саркастически скривил губы:
– Сам послушай, что ты сказал, Публий. Преувеличиваем доблесть! Разве доблесть бывает излишней? Мне кажется порой, – о, тяжкие подозрения! – что многие римляне мечтают о покое и хорошем господине! – Цицерон опять сбился на патетический тон, но говорил он искренне. – Увы, царская власть тяжка даже для какого-нибудь перса, а для римлян она позорна!
– Так где же выход? И есть ли он вообще?
Цицерон сделал значительную паузу, потом изрек:
– Согласие сословий. Вот единственное решение. Все должны объединиться – сенаторы, всадники, плебс, вольноотпущенники и рабы, – и спасти Республику.
– Интересно, что труднее, – задумчиво проговорил Клодий, – примирить рабов с хозяевами или сенаторов друг с другом? Мне кажется, что последнее почти невозможно, хотя и первое проблематично.
– Рим – одна большая семья, он так начинался, так рос, и если мы забудем об этом, то погибнем.
– Так все вместе или один-единственный ректор-избавитель?
Цицерон довольно долго молчал.
– Все… – сказал наконец. – Все вместе. Но ректор тоже должен быть.
На этой фразе разговор прервался. Прибежал запыхавшийся раб и протянул консулу запечатанные восковые таблички. Цицерон прочел письмо и тут же протянул Клодию. Таинственный доброжелатель или доброжелательница, похоже, что почерк был женский, предупреждал, что поутру к Цицерону под видом дружеского визита явятся убийцы, и даже назывались имена – Марций и Цетег. Ага, та самая парочка, что сопровождала Катилину накануне вечером. Значит, ребята решили идти до конца.
– Ну и что? – спросил Клодий, зевая. – Двери заперты, рабы караулят у входа. Когда придут, тогда с ними и поговорим.
– Вдруг они решат напасть ночью? По крыше заберутся внутрь. Перистиля[32] в доме нет, но в атрий можно проникнуть через отверстие в потолке. – Цицерон взял чашу, поднес к губам. Рука его дрожала. – Во имя Судьбы! – прошептал консул.
– Что я должен сделать во имя Судьбы? – усмехнулся Клодий. – Спать в атрии вместе с моим верным Зосимом?
– Я велю принести туда жаровню, – торопливо сказал Цицерон.
– Так пусть туда принесут ложе. – Клодий сгреб с обеденного ложа ткани и подушку.
– Одно? Два? – переспросил консул.
– Одного достаточно. Я буду трахать Зосима всю ночь и тогда не провороню твоих убийц.
Но Цицерон, видимо, не понял насмешки, хотя в обычное время ценил хорошую шутку.
– Два ложа, – решил перейти на серьезный тон Клодий. – Мой вольноотпущенник не привык спать на полу. И я тоже.

III

Жара от жаровни не было, считай, никакого. Так что пришлось еще, кроме одеяла, накрыться плащом, но все равно было холодно. Однако и от холода была польза: Клодий часто просыпался, малейший шум заставлял его вскакивать. Впрочем, тревожился он напрасно – убийцы не пришли.
Засветло Зосим поднялся, разбудил патрона и помог надеть панцирь. У Клодия были меч и кинжал. У Зосима – тоже оружие парное.
– Ты хорошо дерешься, Зосим. Не хочешь пойти в гладиаторы?
– Сколько их будет? – спросил Зосим, пропустив обычную шуточку патрона мимо ушей.
– Двое минимум. Но, может быть, и две центурии.
– Справимся.
– Не сомневаюсь.
Незваные гости, как сообщалось в письме, пожаловали на рассвете. Поначалу Клодий подумал, что это клиенты с зарей ломятся к консулу выказать почтение, но потом решил, что для клиентов эти парни кричат слишком громко и бранятся, не стесняясь в выражениях.
Клодий выхватил меч и рванулся в вестибул. Он не ошибся: явились не клиенты, а друзья Катилины – Марций и Цетег. В дом их не пускали привратник и двое рабов Цицерона. В тот момент, когда Клодий отворил дверь из атрия в вестибул, Цетег обнажил меч. Увидев Клодия, тоже с мечом, он отступил и оглянулся – за дерзким гостем маячили еще трое. Клодий не стал оглядываться, он и так знал, что у него за спиной стоит Зосим.
Рабы Цицерона, очутившиеся между двумя патрициями, причем у каждого была репутация безумца, ринулись в крошечную каморку привратника и уж неведомо как втроем в нее забились. Дверь, однако, закрыть не удалось, и спина одного из них, довольно широкая и, можно сказать даже, жирная, выпирала наружу. Клодий невольно расхохотался. Цетег ничего не понял и недоуменно поглядел на свой меч, будто усомнился – настоящий ли. А Клодий ничего с собой поделать не мог, он продолжал хохотать, видя, как старательно взад-вперед двигает спиной и задницей раб, пытаясь забиться в привратницкую, – можно было подумать, что они там, прилипнув друг к другу, решили предаться Венериным усладам.
– Пришли приветствовать консула? – выдавил Клодий сквозь смех. – Извините, квириты, но на сегодня все приветствия отменяются. Консул вчера объелся, мается животом. Оставьте прошения на табличках.
Внезапно Марций из-за спины Цетега нанес быстрый колющий удар, – он держал клинок обнаженным в складках тоги. Острие меча лишь оцарапало панцирь Клодия. Вслед за первым выпадом почти одновременно Марций и Цетег подались вперед. Клодий и Зосим оказались с ними лицом к лицу – ни развернуться, ни податься назад. Можно было лишь отбивать удары и разить самим. Выпад в лицо Клодий отбил, клинок Цетега отколол кусок штукатурки от стены. В ответ атаковал Клодий: раздался скрежет металла о металл – у Цетега под тогой была надета кольчуга. Зосим, отражая натиск, сильно толкнул патрона в плечо, но не было времени даже скосить глаза – как он там, не ранен ли. В узком пространстве не до сложных приемов, проиграет тот, кто устанет первым.
Тут послышались голоса, из-за угла соседнего дома вышли юноши – те, что накануне так старательно изображали охранников консула. Они выспались и теперь явились демонстрировать преданность. Нападавшие спешно отступили и, не сговариваясь, кинулись бежать. Цетег упал, но никто не попытался задержать заговорщиков.
Клодий не отказал себе в удовольствии кольнуть раба острием клинка пониже спины.
Тот ойкнул совершенно немужественно.
– Вылезай! – приказал Клодий. – Иди, скажи хозяину, что приходили Цетег и Марций, но теперь уже ушли. Про драку расскажи подробно! Слышал?
– Да, доминус, – пробормотал раб, выбираясь из привратницкой.
Хотя вряд ли он видел что-то, кроме затылка и шеи своего собрата.
Клодий привалился к стене.
– Хорошо, что твой отец заставлял нас постоянно тренироваться, – сказал Зосим.
Патриций кивнул и отер пот с лица. Их отец каждодневно обучал сыновей владению оружием. Но братьев было трое, и для Публия поначалу не находилось партнера. Он, самый младший, тренировался с Зосимом.
Раб вернулся бегом:
– Консул давно уже встал и ждет тебя в таблине,[33] доминус. – Раб говорил с преувеличенной тревогой, строя при этом нелепые рожи, которые, видимо, должны были означать радость и восхищение.
– Лучше бы консул ждал меня в триклинии,[34] я не успел позавтракать, – пробормотал Клодий.
Цицерон, чисто выбритый и причесанный, в тщательно уложенной тоге, был мертвенно бледен. Вместе с господином в таблине находился лишь молодой раб-секретарь Тирон. Когда Клодий откинул кожаную занавеску таблина и вошел, первым делом взгляд его упал на одноногий столик из цитрусового дерева. Две серебряные чаши были наполнены разбавленным вином, а рядом на тарелке лежали ломти хлеба и сыр. Все же старый болтун догадался, что его защитнику необходим завтрак. Клодий уже было протянул руку, но чашу взять не успел – Цицерон обнял его, будто Клодий был его любимым сыном.
– Они хотели убить меня, мой мальчик! Они приходили меня убить!
– Точно об их намерениях ничего сказать не могу, но они так рвались в атрий, что готовы были прикончить меня, – отвечал Клодий, прикидывая, как бы добраться до еды и питья. – По-моему, надо выпить за нашу маленькую победу. Как ты думаешь, Марк Туллий?
– Да, да, всенепременно. Теренция еще спит. Мой милый Тирон предложил перекусить здесь, в таблине.
Они уселись за одноногий столик. Изящная безделка, за которую, рассказывали сплетники, консул выложил полмиллиона сестерциев. Марк Туллий едва пригубил вино, ну а Клодий с удовольствием осушил чашу до дна и протянул Тирону – тот наполнил ее вновь.
– Зосим! – крикнул молодой патриций.
Верный слуга тут же возник на пороге таблина.
– Держи! – Клодий отдал ему свою чашу с вином и вложил в руку самый большой кусок хлеба с сыром. – Ты заслужил этот завтрак, клянусь Геркулесом!

Картина III. Эпистолярный жанр

У Цицерона не было никаких свидетельств против заговорщиков и лично против Катилины. Консул попросту произнес блестящую обличительную речь в сенате. Отцы-сенаторы не пожелали сидеть рядом с Катилиной и быстренько пересели. Со всех сторон на Луция Сергия градом посыпались обвинения. Катилина вскочил, взбешенный, и закричал: «Вы хотите столкнуть меня в пропасть? Ну, хорошо! Только помните: пожар, горящий во мне, я потушу под развалинами!» Цицерону не хватило смелости немедленно его арестовать. В ту же ночь Катилина бежал из Рима. В Этрурии для него уже вербовали войска. Неужели ему удалось поджечь костер?
Из записок Публия Клодия Пульхра

23 декабря 63 года до н. э

I

Клодий принял ванну в своей баньке возле кухни. Ванна была вделана в пол, украшенный черно-белой мозаикой с изображениями спрутов и прочих морских чудищ, что свивались в замысловатый узор; если на мозаику проливалась вода, казалось, что твари шевелятся. Пол был теплым, и вода в ванной почти не остывала. Клодий прихватил с собой серебряную чашу с неразбавленным хиосским вином и так лежал, сибаритствуя.
Молодой патриций смертельно устал. С утра он принимал клиентов, потом был на форуме, после чего заглянул к сестрице Клодии, благо муж ее по-прежнему вдалеке; потом, переодевшись, бродил по тавернам, собирал слухи. Слухи, слухи, слухи…
Говорили о мятежах и пожарах, ждали Помпея, как будто тот мог чудом перенестись со своими легионами с Востока в Город. На ночную стражу надеялись, но слабо, хотя она была наготове и патрулировала Рим не только по ночам, но и днем. Что-то вызревало нарывом под каменной коркой ветхих инсул,[35] под шепот вольноотпущенников и беглых рабов. Все ждали огня, дымом уже попахивало изрядно.
Клодий задремал, лежа в ванной, и вдруг очнулся – Зосим тряс его за плечо.
– Я все узнал! – прошептал Зосим. – Я видел галлов… Сейчас они в доме своего патрона Фабия. Но послы аллоброгов[36] вот-вот выедут из Города.
– Ну и пусть едут. Взяток они никому не дают, а справедливости требуют. Лучше им вернуться в свою Галлию. Все равно ничего не добьются. – Клодий плеснул в лицо холодной водой из серебряного кувшина, прогоняя сонливость.
– У галлов с собой письма заговорщиков. Они уже донесли об этом консулу. Представь: люди Катилины сговорились с галлами!
– Да? – Клодий прикинул, что из этого может выйти. Для заговорщиков это почти наверняка смертный приговор: если письма с подлинными печатями, то интриганам не удастся отпереться.
– Одно из писем – Цезаря.
– Шутишь? Галлы, что, показывали тебе письма?
– Они взяли меня переводчиком. Моя мать из этого племени, я знаю их язык.
– Ну да, да, я помню, как ты любил в детстве болтать на варварском наречии, сидя в кладовке. Ха… ну надо же! Ты – переводчик у заговорщиков. Недаром говорят, наивен, как галл.
– Я видел печать Цезаря. Своими глазами.
– Мда… Как мог Цезарь сделать такую глупость – дать письмо галлам?! Ты, верно, ошибся.
– Я не мог ошибиться. Ты же знаешь, я работал у Цезаря во время ремонта Аппиевой дороги. Сколько раз я видел его печать! Письма четырех заговорщиков – на вощеных табличках, а пятое, отдельное, на папирусе. Письмо Юлия Цезаря.
Значит, Катилина устроил что-то вроде круговой поруки, а гарантами выступили галлы. Клодий выбрался из ванной. Задремавший было банщик вскочил, схватил льняное полотенце и принялся растирать хозяина так, что кожа вмиг покраснела. Клодий пресек его старания и быстро оделся.
– Как поедут послы? – спросил, застегивая фибулы на тунике и надевая перевязь с мечом.
– Судя по всему, через Мульвиев мост, а там…
Клодий резко взмахнул рукой, давая понять, что и так ясно:
– На мосту их перехватят. Наверняка засада уже устроена. Значит, нам надо отобрать письмо до моста. Поедем только вдвоем – ты да я. Узнаешь гонца с письмами?
– Узнаю. Он из послов самый молодой и самый высокий. На шее – золотой торквес.[37]
– Нет, подожди. – Клодий нахмурился. – Возьми с собой еще Этруска.
Зосим удивился:
– Ты же хотел отправить его на каменоломни за кражу серебряного кувшина.
– И хорошо, что велел. Скажи, что рудники отменяются, если Этруск сделает все, как надо. Посадишь его позади себя на лошадь. Давай! Живо! А то упустим добычу!

II

Черны ночи в Риме, особенно черны, когда единственный светильник Луна не светит, тогда каждый освещает себе факелом дорогу. Темные ночи, но отнюдь не тихие – отовсюду слышатся скрип колес, тяжкое дыхание нагруженных мулов, крики погонщиков, ржанье коней и мычанье волов – это везут в столицу мира овощи, дрова, амфоры с вином, камень и балки для строительства. Возвращаются с пирушек подвыпившие личности. На Священной дороге и на форуме возле Старых лавок кипит ночная жизнь.
Клодий и Зосим верхами мчались по улицам. Зосим держал факел. Клодий то и дело вглядывался в лица едущих – высматривал среди тех, кто торопился покинуть Город, галлов. Неужели опоздали, и послы уже выехали из Рима? Если письмо Цезаря попадет к Цицерону – ждет Гая Юлия смертный приговор.
Нет, нет, какая-то ерунда, Цезарь не мог этого сделать, он слишком умен. Почему его письмо оказалось у галлов? Писать галлам! Это все равно что добровольно подставить горло под остро отточенный меч.
В узком переулке между Капитолием и Квириналом всадники едва не застряли, и Зосим размахивал не только факелом, но и мечом, прокладывая дорогу себе и своему господину. Наконец они миновали Фонтинальские ворота в старой сильно обветшалой Сервиевой стене и выехали на Фламиниеву дорогу. По левую руку от всадников до самого Тибра лежала огромным черным ломтем низина Марсова поля. Справа тянулись земли, недавно приобретенные Лукуллом, на которых тот разбил удивительные сады. Осенью здесь посадили вишневые деревья, и горожане бегали смотреть на это чудо.
О, Лукулл, покоритель Востока! Прежде этот полководец считался образцом римского духа, для которого цель – скромный достаток, а не крикливая роскошь. Но Лукулл оказался на Востоке во главе победоносной армии, и его ослепил блеск легкой добычи. Он хватал и тащил, бесчисленные мулы сгибались под тяжкой поклажей, обиженные солдаты роптали, требуя долю в несметной добыче. Но почти все богатства достались Лукуллу. Теперь триумфатор строил роскошные виллы близ Неаполя, скупал картины и скульптуры, разбивал сады и пировал каждый день, а меню его пиров пересказывали наперебой все сплетники Города.
– Вот они! – Клодий указал на всадников и несколько повозок впереди.
Трое факелоносцев освещали едущим дорогу – в неверном красноватом свете легко было различить светлые, присыпанные известью волосы и желтые усы.
Клодий натянул повод и остановил коня.
– Который из них? – спросил шепотом. – У кого письма?
– Вон тот. – Зосим указал на широкоплечего молодого галла в арьергарде процессии.
1 2 3 4 5 6 7 8