— Почему?
— С чего бы это?
А надо было сказать, что просто Натали не такая привлекательная, как Хилари. Хотите, называйте меня неполиткорректной, хотите, подвешивайте за ноги на гейском Марди Гра, но от своих слов не откажусь. Этот закон природы все знают со школы. В любых отношениях кто-то всегда Голова, а кто-то — Хвост, и можно спорить на миллион долларов, что Хвост уйдет первым.
Я гоняла ложечкой кофе в чашке.
— Помнишь насчет Головы и Хвоста?
— Вик, я не поверю, что ты держишь эту школьную дребедень за жизненное кредо. Я пожала плечами.
— Тем не менее. Может, потому моя жизнь и похожа на анекдот.
Хилари кивнула.
— А ведь мне ты так и не рассказала обо всей этой лесбийской истории, — сказала я наконец.
— Бисексуальной истории, — поправила она.
— Все равно.
Она вздохнула.
— Ладно. Постараюсь как можно проще.
— Это потому, что я — бесчувственная, неполиткорректная дубина?
— Потому, что все это чертовски запутано.
Хилари махнула официанту и выразительно указала на свою чашку, состроив мину «можно добавки?», как в «Оливере Твисте».
— Если не хочешь, можешь не рассказывать.
— Да нет, просто ты сидишь тут, высунув язык, будто вуайеристка какая.
— Извини.
— История со мной и Натали ничуть не пикантнее, чем история с тобой и Лаймом.
— Догадываюсь, — кивнула я.
— Просто впервые за целый год кто-то ухаживал за мной, кто-то заботился обо мне, понимаешь?
— Угу.
— Я никогда не думала, будто Натали — любовь всей моей жизни, а она не думала так обо мне. Но вот что я тебе скажу: быть с женщиной... — она кивнула, словно соглашаясь сама с собой. — В этом есть все преимущества...
— Хм-м.
— Это вовсе не та чушь насчет секса, хотя все только об этом и говорят.
— Я об этом не думала.
— Впрочем, если хочешь знать, нам было неплохо.
— Ну, об этом я не спрашивала.
Официант принес кофе, и Хилари кивком поблагодарила его.
— Когда двое в постели и у каждого словно знак «ученик за рулем», тогда все становится как надо. Чувствуешь себя как на празднике.
— Лучше, чем притворяться, будто знаешь, что делаешь.
— Вот именно, — согласилась Хилари. — Да еще с каким-нибудь типом, у которого не жизнь, а сплошные «Девять с половиной недель».
— Вот-вот.
— Ну да. Вот так. Не знаю, то ли луна была на небе, то ли мы что-то такое выпили... Или просто она все время на меня смотрела...
— Вот чего я не понимаю... — начала я.
— Чего?
— Почему я не вписываюсь в политкорректность каждый раз, когда заговариваю на эту тему?
— Не будь параноиком.
— Так вот, я не понимаю, почему именно она? Я понимаю, почему это вообще, но...
— А ты поставь себя на мое место.
— Это как?
— Представь, что я тебя спрашиваю: почему именно Лайм? Почему именно Дэн? — В голосе Хилари зазвучали покровительственные нотки. — Гетеросексуальность — это понятно, но почему именно Дэн? Ты же сама говорила, что он скотина из Личхардта.
— Я влюбилась в него.
— Ага, и на небе светила луна, или вы что-то такое выпили.
— Ладно, все. Дошло. До меня дошло.
— Вот и хорошо.
Наступила пауза. Долгая пауза. Дольше, чем когда Хелена Четтл приносила клятву у алтаря.
— Я тут искала квартиру на паях в прошлый уикенд.
— А чем тебя не устраивает отдельное жилье?
— Это мне не по карману.
— А-а...
Как и все работающие небездельники, Хилари забыла, что через месяц мы с Роджером окажемся на содержании у государства, а значит, об особняках Дарлинг Пойнта можно пока не мечтать.
— Посмотрела несколько домов — ничего хорошего.
— Сказала бы мне.
— Зачем?
— Та моя смешная соседка снизу съезжает, — объяснила Хилари. — Освобождается комната. Недорогая и вонючая.
— Ох... Очень вонючая?
— Ну, ее же можно выскоблить.
— И сколько?
Хилари назвала цену — чуть больше, чем запрашивал куриный паштетник.
— А посмотреть успеем?
— Н-не знаю. Если только на полной скорости туда и обратно. Мне надо на работу, забыла?
— А ты что-нибудь против имеешь?
— А как быть с домом в Чиппендейле?
— За это не беспокойся. Туда еще миллион человек заявится.
Мы расплатились по счету и ушли. Машина у Хилари устроена так, что чем быстрее она едет, тем громче шумит. Как в самолете. И на ремне безопасности, как обычно, не работала застежка.
— ТАК ТЫ ЧТО, РАЗОЗЛИЛАСЬ НА СВОЮ МАМОЧКУ? — орала Хилари, перекрывая рев автомобиля.
— НЕТ, Я РАЗОЗЛИЛАСЬ НА ДЖОДИ! — прокричала я в ответ.
— А, ИЗ-ЗА ФИЛЬМА! — вопила Хилари. — А КАК БЫТЬ С БИЛЛОМ?
— НИКАК! Я ЗАБЫЛА О НЕМ!
Это все, что у нас получилось на такой громкости; но вот наконец машина вылетела на нужную улицу.
«Вонючая комната» пряталась в самом углу первого этажа. Рядом находился чулан, так что здесь, возможно, когда-то ютился сторож.
Хилари постучала. Дверь открыла смешная женщина в бирюзовом стеганом халате и в желтых тапочках, которые когда-то, видимо, были белыми. Она смотрела шоу Опры. Бедняжка.
— Я слышала, вы съезжаете.
Таким сладким голоском Хилари разговаривает с родителями в библиотеке.
— Да, переезжаю к племяннику.
— Ой, как хорошо. Моя подруга Виктория спрашивает, нельзя ли взглянуть...
— Конечно, проходите.
Мы вошли и втроем заняли всю комнату целиком. В клетке два неразлучника почему-то клевали колготки — от них, наверное, и воняло; на полу возле двери в туалет валялась не одна, а целых три щетки для унитаза.
Просто поразительно, что подобная конура может сойти за приличное жилье в Сиднее; я выпалила «согласна», прежде чем сообразила, что обращаться с этим надо совсем не к женщине в бирюзовом халате.
— У вас есть номер вашего агента? — спросила Хилари. — Или это тот же агент, что и у меня?
Смешная женщина подтвердила, что так и есть, и мы, пробормотав какие-то извинения, поднялись наверх к Хилари.
— Вот такой буду я через двадцать лет, — прошептала я Хилари, пока та отпирала дверь.
— Не будешь.
Я уселась на тахту, скинув Вирджинию Вулф, а Хилари поставила кофе на плиту.
В ее квартире я не была целую вечность. На полу, там, где обычно валялись журналы, теперь лежала какая-то феминистская дребедень, но никаких других признаков «Женского кружка» я не заметила.
— Так ты согласна? — спросила Хилари.
— Я у этой комнаты на часах стоять буду.
— Эти щетки для унитаза...
— Ими рисовать можно.
— Я то же самое говорила, когда сюда въезжала.
Она была права. Если я поселюсь в квартире той смешной женщины, она останется такой же, как и была, только плюс еще несколько постеров, занавеска с танцующими улитками и Роджер. Ну и немножечко мистера Шина.
— Она уедет только в конце недели, так что объявления пока еще не давали, — прикидывала Хилари.
— А ты сама не против?
— С чего бы? Пусть уж лучше внизу будешь ты, чем эта дамочка со своим телевизором на пятьдесят децибелов каждый вечер.
— Бедная женщина.
— Бедная женщина.
Теперь, когда у Хилари есть Пол, невольно думала я, ей-то подобное будущее не грозит. А вот меня, как и всех прочих тридцатилетних одиноких женщин, ждет впереди именно это. Два неразлучника, три щетки для унитаза и — если повезет — сердобольный племянник.
— Перестань о ней думать, — предупредила Хилари. — Хочу кое-что сказать тебе... насчет Билла.
— Что еще с ним?
— Я сегодня разговаривала с Джоди, она сказала, что они просмотрели всю оставшуюся пленку с его эпизодом. Так вот это настоящий гимн Виктории Шепуорт.
Мне понадобилось некоторое время, чтобы осмыслить услышанное.
— Правда?
— Правда, — сказала Хилари. — Я из Джоди клещами вытаскивала. Она не хотела тебе рассказывать, боялась, ты расстроишься.
— Может, и расстроилась.
— Нет. Ты заинтересовалась. Я же вижу.
— Ничего подобного!
Тоже мне. Свершилось, видите ли, чудо, нашелся какой-то любитель рафтинга, похожий на Андре Превена и согласный лежать у Хилари на коленях, и она теперь готова переженить всех на свете. Ну, я на это не попадусь.
— Билл — извращенец.
— Да, но о тебе он говорил замечательно. Ладно, мне пора на работу. Тебя подбросить?
Я еще даже не принималась за кофе, но не могут же бездельники ломать график работы библиотек. И мы кратчайшей дорогой помчались ко мне; Хилари превышала скорость везде, где только можно.
Возле моего дома дорогу перегородил грузовик.
— Вечная история, — процедила Хилари.
— Минутку...
Двое грузчиков тащили что-то — кажется, стол Билла. Так и есть. А вот и его компьютер.
— Он съезжает, — тихо пробормотала я.
— Ну, вот тебе и еще одна квартира. Кто, кстати, съезжает?
— Билл.
— О...
Хилари закусила губу. Некоторое время мы сидели молча.
— Вик, прости, я понимаю, что это не самый подходящий момент, но мне и в самом деле пора. Меня четвертуют, если я опоздаю.
— Да нет, все в порядке.
Она помахала мне и умчалась, а я осталась возле грузовика, в недрах которого исчезали коробки с торчащими из них ракетками для сквоша и зеленые мусорные мешки, набитые одеждой.
Я поднялась наверх. Конечно, это было глупо. Но я же должна что-то ему сказать, верно?
Но квартира Билла была почти пуста, только горстка пыли и метла в углу. Рабочие сказали, что все вещи отправятся на склад.
— Будут храниться там, пока хозяин не надумает забрать, — пропыхтел один из рабочих, поднимая единственное кресло Билла.
— Он не сказал, куда уезжает?
— Звоните в вашу жилищную контору.
И я позвонила, но там ничего не знали. Как я и предвидела. Наверное, Билл готовился к бегству несколько недель. С тех пор как Пьер Дюбуа отправил Техноботанику письмо и выяснил, что ее больше не существует.
Глава тридцать третья
Джоди ушла к кому-то из друзей, и проектор для меня включила Диди. Она вообще может быть очень милой, когда не превращается в двуглавого киномонстра Джоди-с-Диди.
— Воды не хочешь? Или еще чего-нибудь?
— Да нет, спасибо.
— Хилари сказала, что ты перебираешься к ней.
— Уже нет. Билл уехал... — Я состроила гримасу.
Я улеглась животом на пол, пока Диди вешала экран.
— Чувствую себя прямо по-королевски, — сообщила я ей.
— Почему?
— Личный кинозал. Как у королевы-матери.
Диди не поняла. И ладно. Казалось, прошла целая вечность, но наконец все готово.
— Только, знаешь, мне придется торчать здесь, — сказала Диди. — У проектора. Так что получится не совсем личное. — Она закусила губу. — Извини.
— Ничего.
— Ага.
Пока пленка перематывалась, напряжение стало невыносимым. Но вот и Билл: в парке, залитом солнцем, в неизменной красной футболке, прядь волос, как всегда, падает на глаза. Даже маленький шрам на подбородке заметен.
Не знаю, что там вытворяла Диди с камерой. Целую минуту на пленке раскачивалось небо, потом мимо объектива стремительно пронеслось дерево. Наконец камера нацелилась точно на Билла, вернее, на его голову и плечи. Пару раз он судорожно сглотнул, и наконец вступила Джоди:
— Что такое любовь? Это одно и то же для мужчин и для женщин? Пауза. Долгая пауза.
— Э-э... Извини, — произнес Билл в конце концов. — Я не уверен... Подумать надо. Экран вдруг стал черным.
— Тут мы выключили камеру, — сообщила Диди.
— И что потом случилось?
— Джоди увела его в кусты, и они выкурили косячок.
— Шутишь?
— Знаешь, сработало.
— Серьезно?
— Он после этого стал совсем как ягненочек.
— Но ведь это же документальный фильм для своей компании! Разве можно так манипулировать людьми?
— Пришлось, — безмятежно сказала Диди. — Иначе не удалось бы его разговорить.
Снова завертелась камера, перескакивая с неба на утку, плывущую по пруду, и опять возвращаясь к лицу Билла. Да, нельзя не признать, косячок в кустах улучшил дело. Теперь проблема заключалась в том, что Джоди не могла его заткнуть.
— Мне больше нравится французское слово, — начал Билл. — Знаете? Оно звучит так, как это и должно звучать. L'amour. Думаю, оно включает в себя все. Обе грани любви. Любить и быть любимым. И, отвечая на ваш вопрос, — да, я считаю, что для мужчин и женщин любовь едина. Это l'amour, и это единственное объяснение всему. Если здесь вообще нужны объяснения.
— L'amour — это легко? — с драматизмом в голосе вопросила Джоди.
— Нет, иначе любовь не была бы тем, что она есть. И главная сложность в том, что надо быть готовым к этому чувству и одновременно знать, что она... что другой человек никогда не ответит тебе взаимностью. И ты надеешься, что все изменится, но не знаешь этого наверняка. И ты ушел бы, если бы на это хватило здравого смысла, но ты этого не делаешь.
— Почему?
— Потому что где-то в глубине души веришь, что сумеешь чем-то помочь этому другому человеку, что-то сделать для него... и ты остаешься.
— Но ведь это мученичество? — вклинилась Джоди.
— Что ж, для меня это часть любви.
— А что еще вы можете сказать о любви?
— Я набрел на одну историю в Интернете, — произнес Билл после минутного молчания. — О моряке на войне: это был американский моряк, получивший письмо от женщины, которую он никогда не видел. От девушки по имени Роза. Они переписывались три года. И что-то произошло. Он уже не мог жить без ее писем. Они полюбили друг друга, сами не сознавая того. А потом война окончилась. И вот они назначили встречу на Центральном вокзале, в пять часов вечера, и она написала, что в петлице у нее будет красная роза. А моряка поразила одна мысль. Ведь он никогда не видел фотографии Розы. Он не знает, сколько ей лет. Не знает, уродливая она или хорошенькая, толстая или стройная. И вот он ждал на вокзале, и когда часы пробили пять, она появилась. Женщина с красной розой в петлице. Ей было шестьдесят пять.
— Ой нет, — невольно вырвалось у Джоди.
— Моряк мог повернуться и уйти, но он не сделал этого. Эта женщина писала ему все то время, пока он был в море, посылала подарки на Рождество, поддерживала его. Она не заслужила такого. И он подошел к ней, протянул руку и представился. И знаете что?
— Они поженились и жили долго и счастливо, — сказала Джоди, возвращаясь в образ циничного кинорежиссера.
— Нет, она сказала моряку, что он ошибся. Что Роза стоит за ее спиной. Он обернулся и увидел ее. Одних с ним лет. Прекрасную.
— И?..
— Пожилая дама объяснила ему, что Роза попросила ее продеть цветок в петлицу. Если бы моряк повернулся и ушел, все было бы кончено. Но если бы он подошел к этой пожилой леди, она показала бы ему настоящую Розу и рассказала всю правду.
— Гм-м... — Это не слишком убедило Джоди. — Так вы нашли эту историю в Интернете?
— В Интернете многое можно найти, — отозвался Билл, явно думая о чем-то своем.
— Значит, мораль вашей истории в том, что красота — больше, чем просто внешняя оболочка?
— Нет, мораль в том, что любовь — это боязнь. Боязнь открыть свои чувства. Поэтому любовь порой приходит в чужом обличье, — задумчиво добавил он. — И даже если обличье любви ужасно, это не имеет значения. — Он помолчал мгновение и повторил: — Думаю, любовь — это боязнь открыть собственные чувства. Любовь — это когда готовишься быть отвергнутым. — И Билл замолчал.
— Все? — спросила я.
— А-а, — произнесла Диди за проектором. — Здесь мы прерывались — что-то случилось с камерой.
— Наверное, не вынесла накала чувств, — заметила я.
Итак, Билл уползает с Джоди в кусты, курит там травку, а потом вылезает со всей этой чушью. Полный бред.
И все-таки что-то мешало мне оторваться от фильма. И я снова улеглась на полу, дожидаясь продолжения.
— Сейчас, — пробормотала Диди, — вот.
На этот раз в кадре были и Билл, и Джоди. Они перебрались к самому краю утиного пруда, и кряканье, которое раньше было просто фоном, теперь заглушало все звуки.
— Что вы думаете о современных женщинах? — спросила Джоди.
— Сначала спросите их, что они думают о нас, — отозвался Билл.
Длительная пауза.
— Кажется, вам есть что еще сказать по этому поводу, — подзадорила его Джоди.
— Ну, у меня такое чувство, будто они ищут что-то, чего мы им дать не можем. По крайней мере, я не могу.
— Например?
— Не знаю. Но...
Джоди ждала. Похоже, зелье откровенности выдыхалось.
— Ну, пожалуй, мне кажется, что современные женщины не слишком любят мужчин, — вздохнул Билл. — Завести мужчину для них сродни покупке машины. И эта машина может им не нравиться. В смысле им кажется, будто они хотят именно эту машину, а потом выясняется, что и цвет не тот, и марка не та, и с двигателем что-то не так.
— Да не нужны им никакие машины! — заорала из-за камеры Диди.
Джоди зашипела на нее — не положено оператору брать на себя функции ведущего, — и интервью на том завершилось.
Диди потянулась к выключателю; я поднялась и обнаружила, что в дверях стоит Джоди. Я настолько была поглощена фильмом, что не слышала, как она вошла.
— Я должна была на это посмотреть.
— Конечно.
— Жалкий он какой-то, да? — с надеждой спросила я.
— Я думала, ты расстроишься, потому и не хотела тебе показывать, — сказала Джоди.
— Да, но я рада, что посмотрела. По крайней мере, теперь знаю, как на него действует марихуана.
— Нет, — Джоди помотала головой. — Травка тут ни при чем.
— Ты же угостила его, — удивилась Диди.
— Нет, я только предложила — думала, он тогда расслабится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31