OCR Busya
«Кришан Чандар «Мать ветров»»: Государственное издательство ходужественной литературы; Москва; 1957
Аннотация
Кришан Чандар – индийский писатель, писавший на урду. Окончил христианский колледж Фармана в Лахоре (1934). С 1953 генеральный секретарь Ассоциации прогрессивных писателей Индии. В рассказах обращался к актуальным проблемам индийской действительности, изображая жизнь крестьян, городской бедноты, творческой интеллигенции.
Кришан Чандар
Землевладелец
Все жители деревни собрались на площади под смоковницей. У самого ствола дерева, обмотанного красными лентами, стояло множество изображений богов, окрашенных киноварью. Выступал Ачария-джи. У него было вытянутое продолговатое лицо, сморщенные щеки и небольшая бородка. Стекла его очков состояли из двух половинок: верхней – для того чтобы смотреть вдаль, нижней – для чтения. Во время выступления глаза его перебегали с одной половины на другую.
– Я авторитетно заявляю, – говорил он, – что если крестьяне не получат землю, то в стране наступит революция. Я утверждаю: нашим толстым заминдарам нужно передать землю крестьянам в постоянное пользование. Для спасения самих себя, для спасения нашей страны от посмешища – дайте крестьянам землю. Если земля будет передана крестьянам, то это будет самым великим актом милосердия.
Все великие люди мира сего являются для спасения кого угодно от чего угодно. Ачария-джи также причислял себя к лику великих людей. Он также был ниспослан в этот мир для спасения. Ачария-джи занимался спасением заминдаров от крестьян, крестьян от революции, а революции от коммунистов. Для всех великих людей спасение является долгом. Но, к несчастью, он понял свой долг так же, как и то, что разница между словами марз и фарз заключается лишь в одной букве.
Ачария-джи закончил свою речь. За ним поднялся его ученик Бачария-джи. С пятидесяти лет Бачария-джи целиком отдал свою жизнь этому движению. В руках он держал листок бумаги, на котором были записаны имена заминдаров, передавших крестьянам какую-то часть своей земли.
Бачария-джи восторженно оглашал имена заминдаров, а собравшиеся крестьяне с еще большим восторгом хлопали в ладоши.
Баней Лал – полбигха.
Харпаршад – пять марла.
Готам Панде – один бигх.
Тарбхун Сингх – два бигха.
Шиванарайн Сингх – два акра.
Всякий раз, когда Бачария-джи произносил чье-нибудь имя из этого списка, крестьяне шумно аплодировали. Они хлопали и в честь Баней Лала, и Харпаршада, и Готам Панде, и Тарбхун Сингха, но, услышав имя Шиванарайн Сингха, оцепенели от изумления. В этом оцепенении они забыли даже захлопать. Ведь Шиванарайн Сингх был самым крупным и самым жестоким заминдаром. Но именно он, Шиванарайн Сингх, больше всех передавал земли. В эту минуту никто не мог поверить, что Шиванарайн Сингх мог так быстро измениться. Все молчали. Не было слышно ни одного хлопка.
Бачария-джи повторил еще раз:
– Шиванарайн Сингх – два акра.
На этот раз громко захлопали несколько заминдаров, а за ними осторожно начали хлопать крестьяне. Жестом остановив Бачарию-джи, поднялся Ачария-джи:
– Мне кажется, вы очень удивились, услышав имя Шиванарайн Сингха. Но его поступок говорит сам за себя: душа человека меняется. Революция изменяет общество снаружи, а передача земли изменяет сердце.
Батрак Раму повернулся к Кальве:
– Так что, неужели у заминдаров действительно изменилась душа?
– А разве она была у них раньше? – спросил Кальва. Оба рассмеялись.
– Да тише вы, – раздался голос одного из заминдаров.
– А почему следует молчать, брат? – Раму обернулся к заминдару. – У меня никогда не было своей земли, и вряд ли я когда-нибудь буду иметь ее. Здесь какой-то обман.
– Замолчи ты в конце концов, – заорал заминдар.
На широкий лоб Бачарии-джи упали пряди волос. С пятидесяти лет он занимался только тем, что руководил. Другие люди становятся врачами, инженерами, затем уходят на покой и выбирают себе тихий уголок. Между руководителем и инженером разница заключается в том, что человек любой профессии может уйти на покой, а руководитель никогда. Поэтому, услышав возражение Раму, он во всем величии руководителя уже что-то собирался сказать. Но Ачария-джи знаком остановил его и сладко заулыбался:
– Что ты говоришь, брат?
Раму, поднявшись над собравшимися, сложил руки перед грудью.
– Разве я когда-нибудь получу эту землю?
Раму помолчал немного.
– Нет, ее у меня никогда не будет, – продолжал он, – вся надежда только на самого себя.
Все засмеялись и несколько оживились. Ведь каждому в деревне было известно, что у Раму не было ни гроша.
Ачария-джи перевел взгляд на Шиванарайн Сингха:
– Сахиб тхакур, не можете ли вы передать ему эти два акра земли? – Ачария-джи кивнул в сторону Раму.
Шиванарайн Сингх вынул дарственный акт на передачу двух акров земли и протянул его Ачария-джи, а тот в свою очередь вручил бумагу Раму.
Раму задрожал:
– Нет, нет, господин.
– Возьми, – улыбаясь, проговорил Ачария-джи, – возьми же.
Дрожащими руками Раму взял дарственную.
– Ну, а теперь-то ты веришь? – Ачария-джи продолжал улыбаться.
На глазах Раму выступили слезы, и он бросился к ногам Ачарии-джи. Встав на ноги, Раму быстро спрятал дарственную на груди. Благородством Ачарии-джи восхищалась вся деревня.
Возвращаясь с площади, Раму и Кальва начали уговаривать Дукхну, Бхаджву и Багвалию пойти вместе с ними выпить тари в честь полученной земли. Подошли Рам Бхаджна, Пхагвания и Бхакхана. Все они были батраки у Шиванарайн Сингха и приятели Раму. Немного поспорив, они договорились сначала пропустить по стаканчику тари, а потом отправиться посмотреть землю.
Сегодня Раму не хотелось пить. Как только он покинул площадь, его первым желанием было сразу же пойти и посмотреть землю. Но он дал слово друзьям и не мог теперь отказаться.
Все направились пить тари в деревенскую лавку. И сегодня лавочник никак не мог отказать им, потому что с сегодняшнего дня Раму не был больше батраком, – он стал землевладельцем. Сегодня лавочник даже сам заставлял их пить.
Пхагвания извлек откуда-то дхолак, ударил по нему и запел Кадпари – песню праздника холи.
Но Багвалии эта песня не понравилась. Он вырвал из рук Пхагвании дхолак и, постукивая ладонями по барабану, запел новую веселую песню…
Раму заткнул пальцами уши.
– Стойте, вы не так поете, – запротестовал он и затянул сначала. Друзья подхватили, и нестройная песня понеслась.
Было уже за полночь, когда приятели вышли из лавки. Опираясь на друзей, в середине шагал Раму. Его руки крепко прижимали к груди дарственную на землю. Выходя из лавки, они, заплетая ногами, весело смеялись, но как только очутились на улице, их глазам представилась удивительная картина. Стояла прохладная лунная ночь, воздух был напоен чарующим ароматом цветущего манго, вдали, за старым замком, несла свои воды Джамна, а еще дальше, за Джамной, тянулись поля деревни Самгруни. За ними раскинулся военный лагерь и виднелся железнодорожный мост, по которому сейчас с грохотом проходил поезд.
Едва Раму вышел из лавки, как в его ноздри, наполненные винными парами, ударил одуряющий аромат цветущего манго, подобно молнии в ночной темноте. Раму тихо и медленно что-то напевал.
На тихое пение Раму никто не обратил внимания. Багвалия, Пхагвания, Бхакхана, Рам Бхадисна и другие батраки с тоской провожали глазами проходивший через мост железнодорожный состав.
– С этим поездом уехал в Палакхвар Ачария-джи, – задумчиво проговорил Бхакхана.
В тот момент было очень тоскливо. Полный печали взор как бы говорил: разве было бы плохо, если бы и мне дали дарственную на землю. Тогда бы Бхакхана забыл свой постоянный голод, пропали бы все его мучения и страдания, исчезли бы все болезни.
– Да, – сказал Рам Бхаджна, – на долю Раму выпало огромное счастье.
– Теперь я один понемногу смогу работать на этой земле, – ответил Раму, – да и вы мне, наверное, поможете.
– Ну, пойдемте взглянем на его участок, – проговорил Багвалия.
– А что его сейчас смотреть? – бросил Бхаджна. – Это та земля, которая находится у старого особняка, – заброшенная и дикая.
– Нет, нет, – запротестовал Раму, – мы посмотрим ее сегодня обязательно. Ведь, наверное, эта земля сегодня будет казаться самой прекрасной в мире.
Бхаджна говорил правду. Участок был диким и заброшенным. Он зарос кустарником, везде бугры, груды развалин старого особняка, густые заросли кишели змеями, здесь нашли приют белки и зайцы. Раму и раньше видел эту землю. Когда он ходил работать на рисовые поля помещика к берегам Джамны, он тысячи раз смотрел на этy землю. Но сегодня эта тысячи раз виденная им земля казалась незнакомой женщиной, таинственной и красивой. Сегодня какая-то удивительная сила заставляла его взглянуть на эту землю. Лунный свет собственного сердца, сияющий своим матовым блеском и трепещущий вместе с сердцем, окутывал все пространство.
– Это моя, моя собственная земля, – проговорил Раму.
– Наша земля, – одновременно ответили Бхакхана, Пхагвания и Багвалия.
– Да, – согласился Раму, – наша. И мы все будем на ней работать.
– Но что из этого выйдет? – перебил его Рам Бхаджна. – Ты бы только посмотрел на эти бугры, заросли кустарника, глубокие ямы, камни, развалины старого дома.
– Все очистим и приведем участок в порядок, – уверенно сказал Раму.
– Два года назад, – вмешался в разговор Рам Бхаджна, – наш тхакур, чтобы привести в порядок этот участок, пригласил подрядчика, а тот запросил с него три тысячи рупий. Конечно, ткахур отказался, и земля остается такой же, какой и была раньше.
Пхагвания засмеялся.
– Это даже лучше. Если бы участок привели в порядок, разве тхакур отдал бы его теперь?
– Но даже если мы сумеем обработать этот участок, то что же мы вырастим? – возразил Бхаджна. – Ведь Джамна течет намного ниже, среди полей тхакура, а здесь рис никогда не уродится, да и что вырастет на этом высоком каменистом поле?
Раму разозлился:
– Для других мы можем работать, а для себя не можем? Если я в день очищу один дхур земли, то за двадцать дней смогу очистить целый катха, а сколько всего в этом участке? От силы сорок два – сорок четыре катха.
– Да, больше не будет, – согласился Пхагвания, – но ты имей в виду: очень много места занимают развалины старого особняка. Каждый день ты не сможешь работать на своем участке. Нужно каждый день есть, а для этого необходим хлеб, – добавил Бхакхана, облизывая свои сухие губы.
– Но хлеб ты можешь взять у помещика, – продолжал Кальва, – днем будешь работать на полях тхакура, а по ночам, пока светит луна, работай на своем поле.
– Правильно говоришь, Кальва, – согласился Раму. – Сейчас магх, потом пхагун, чет, бойшакх, – принялся он считать на пальцах месяцы. – До сева остается еще три месяца, а за эти три месяца можно очистить по крайней мере десять катха…
Стоя в безмолвной тишине, он на миг увидел свою мечту. Луна медленно уходила за рощу деревьев, растущих среди развалин старого особняка. Словно испугавшись чего-то, Кальва тронул Раму за руку:
– Ты не идешь домой? Дасий, вероятно, заждалась тебя.
Услышав имя дочери, Раму встрепенулся:
– О, как быстро прошла ночь. Ведь Дасия совсем одна, а я и не подумал об этом.
– А думаешь ли ты вообще о ней? – засмеялся Пхагвания. – Тебе нужно только тари да развлечения, а есть еда или нет – это тебе все равно.
– Нет, это не так, – запротестовал Раму, – с тех пор как умерла Бахури, меня не тянет в эту старую лавку, мне даже неприятно там бывать.
– Если бы сейчас была жива Бахури, как бы она обрадовалась, – сказал Багвалия.
Раму вздохнул: бедняга Бахури умерла от голода.
– А мой сын тоже умер от голода, – проговорил Бхакхана.
– В то же время умер и мой отец, – медленно произнес Рам Бхаджна.
Наступившее молчание прервал Пхагвания.
– Почему мы все умираем от голода? – спросил он. Все молчали. Пхагвания сам ответил: – У меня огромное желание умереть от какой-нибудь другой болезни, но только не от голода. Если за мной придет смерть, пусть она явится с чем-нибудь другим, только не с голодом. Я слышал, что в городе есть какие-то новые болезни, от которых человек умирает, если он ест молочную рисовую кашу.
– Молочную рисовую кашу? – Багвалия облизал губы и посмотрел на луну, которая казалась чашей, полной молока. Одна только мысль о молоке и хлебе заставила Багвалия задрожать.
– Слушайте, друзья, – обратился ко всем Раму, – с завтрашнего дня мы будем урывать время и работать на этой земле. И до тех пор пока мы не вырастим на этом поле урожай, мы не возьмем в рот ни капли тари. Поклянемся же.
Все поклялись. Неожиданно «чаша, наполненная молоком», скрылась в листве деревьев, в кустах затрепетала птица и тут же замолкла.
Пхагвания мечтал, чтобы сегодняшняя ночь осталась такой навечно.
Но взоры его друзей как бы говорили: нет, нам снова придется вернуться в царстве тьмы, в зловонные прогнившие хижины, где нет благоухания, нет луны, не слышно звуков, а есть только один взгляд, который пристально и молчаливо падает на выпившего мужа как вынужденное жестокое обвинение. Это обвинение не имеет ни губ, ни души. У него есть только взгляд, который как бурав проникает в самую глубину сердца. Не смотри на меня так, не смотри. Да, да, я пил тари, да, да, я оставил детей голодными. Ты тоже осталась голодной. Но я вынужден так делать. Я буду пить тари даже тогда, когда у меня пересохшее горло и пустой желудок, и все потому, что вокруг меня глубокий мрак. Мои песни не находят пути, и меня все время преследует благоухание цветущего манго. Разреши мне уйти назад.
Но Пхагвания не может это сказать, он может только бить свою жену.
На следующий день очищать участок пришли только Раму, его дочь Дасия и Кальва. Остальные батраки работали на поле тхакура. В доме Шиванарайн Сингха Раму выпросил три мотыги, и работа закипела. Во время работы Раму понял, как трудно возделать новое поле. Пахать, сеять, жать было привычным делом для Раму и поэтому казалось легким. Но здесь на каждом шагу встречались трудности. Сначала пришлось поджечь заросли кустарника, потом выковыривать мотыгами камни и валуны, складывать их в кучи, срывать бугры, засыпать глубокие ямы. Три месяца продолжалась эта работа. Иногда приходили помогать Рам Бхаджна, Пхагвания, Бхакхана, Дукхна и другие батраки, но они бывали редко, потому что работы на полях тхакура было так много, что совсем не оставалось свободного времени. К тому же они так уставали к вечеру, что приходили больше для того, чтобы поболтать, а не работать.
В первый же день, закончив работу, Раму увидел, что он сделал очень мало. Сегодня первый день. Задумавшись, он тут же отогнал эту мысль. Но сразу же пустой желудок заставил его подумать о еде. Где же взять что-нибудь поесть сегодня вечером? Если он пойдет работать на поле тхакура, то там получит немного хлеба. Что же делать? Если он будет работать на тхакура, то не сможет расчищать свой участок, а если будет работать на своем поле, то останется голодным.
Наконец, Раму нашел выход. Он отправился к Шиванарайн Сингху и боязливо стал рассказывать тхакуру о своей беде.
– Получил землю, а все-таки идешь ко мне, – засмеялся тхакур.
– Но, хозяин, – проговорил Раму, – моя земля еще ничего не принесла мне. Что же мне есть?
Тхакур захохотал:
– Ну, ладно, иди возьми четыре мана и приложи в книге палец. Но запомни, снимешь урожай, отдашь мне шесть манов зерна.
– Семь манов отдам, хозяин. Весь месяц буду трудиться так, что сам господь бог позавидовал бы мне, и на моем поле вырастет и ячмень, и сахарный троатник, и пшеница, и горох, и многое другое.
– Бог сделал бы то же самое, – смеясь, сказал тхакур.
Вскоре Раму построил новую хижину на своем поле, а для этого пришлось занять у тхакура немного денег, которые тот дал ему не без удовольствия. Ведь Раму был хозяином двух акров земли. Затем Раму подумал о том, что для Дасии, его дочери, нужно сшить пару платьев, и снова он занял у тхакура небольшую сумму. Он купил небольшой деревянный сундучок, заботливо положил в него, кроме двух новых платьев дочери, дарственный акт па землю. Когда дочь укладывалась спать, Раму часто усаживался рядом и начинал мечтать о растущем на его земле богатстве. Иногда сердце его начинало тревожно биться: что, если дарственная на землю пропала? А если это так, то что же будет? И Раму стремительно бросался к сундуку, быстро открывал крышку и, осторожно извлекая из складок платья бумагу, водил пальцами по напечатанным строчкам с такой любовью и нежностью, как будто бы гладил по головке своего маленького сына. Немного спустя он успокаивался, несколько раз еще прижимал к себе бумагу и, наконец, совсем успокоившись, открывал сундучок и прятал дарственную в складки нижнего платья. Закрыв сундучок на замок, он ложился и спокойно засыпал.
До конца месяца бойшакх Раму очистил уже семь катха земли, и теперь его самым заветным желанием было посеять на этом клочке ячмень.
1 2 3