Спихнул я ему эту самую
"Рабочую гордость" - благо, переплет красивый, это его убедило, а
сам, обо всем на свете позабыв, даже не одевшись, за ним из
магазина-то и выскочил. А была уже осень и дождичек даже моросил
- но мне хоть бы что. И не замечал ничего вокруг. Только бы,
думаю, парня этого не потерять из виду. Только бы его не
упустить. И так, знаете, умело за ним шел, что он меня
долго-долго не замечал.
Дошли мы, значит, до метро, вошли в вестибюль и поехали вниз.
Да, Петенька, правильно, метро - это те самые подземелья, куда я
вам строго-настрого спускаться запретил. Потому как опасно там
сейчас, всякая гадость живет, да и вообще все разваливается,
завалить даже может. Ну а в то время это был самый удобный вид
транспорта. Тепло и светло, и поезда через одну-две минуты ходят.
Так мы с ним в поезд сели и проехали через весь город. Он на меня
даже и не оглянулся ни разу, раскрыл книгу купленную и все читал
про эту самую рабочую гордость. В метро тогда все почти читали,
такой был обычай. Наконец, двинулся он к выходу, ну и я за ним.
Наверх поднялись, до остановки автобусной дошли, и вот тут-то он
меня и приметил. Ты, говорит, откуда здесь взялся, мужик? Соврал
я ему что-то. Живу, мол, здесь рядом. Он посмотрел на меня,
пальцем так у виска покрутил и залез в автобус. А я за ним. Так и
доехали с ним до самого дома его дядьки. А потому, Павлик,
пальцем он крутил, что вид у меня был не уличный. В пиджаке под
осенним дождем тогда никто не ходил, разве что психи - вот он
меня за психа такого и принял. Ну а когда я за ним в подъезд
сунулся, он уже совсем убедился, что с каким-то ненормальным
столкнулся. Поворачивается ко мне и говорит, что иди-ка, мол, ты
подобру-поздорову, пока зубы целы. Убедил меня, словом, дальше за
ним не ходить.
Да мне и не больно надо было. Подъезд я определил, а попозже
прошелся по лестнице и высмотрел, в какой квартире гуляют. Потом до
вечера торчал на площадке этажом выше, пока не убедился, что
парень мордастый из той самой квартиры вышел. Ну тогда я уже
спокойно домой поехал. А с утра пораньше оделся
попредставительнее, документы кое-какие захватил на всякий случай
и отправился прямиком в эту квартиру. Правда, прогулка накануне
мне дорого далась, чихал я вовсю да кашлял, и голова болела, но я
на все это рукой махнул. И на то, что на работу идти надо, тоже
плюнул - не до того мне совсем было.
Звоню - открывает мне дверь пожилой человек довольно
интеллигентной наружности. Но вид у него какой-то странный,
растерянный какой-то до крайности. Я толком даже не придумал
тогда, что ему говорить буду, да так и ляпнул прямо с порога -
слышал, мол, что у вас имеются во множестве сочинения
отечественных классиков. Хотелось бы, мол, лично убедиться. Ну
что глупее придумаешь? Но он, знаете, в таком состоянии был, что
не удивился даже. Скажи я ему, что я царь Навуходоносор и прибыл
из Вавилона - и то, наверное, принял бы как должное. В общем,
пригласил он меня войти, прошли мы в комнату большую - кабинет,
наверное - показывает он на шкаф, что справа от окна и говорит:
вот, дескать, там Толстой, Достоевский, другие классики. Я как
увидел все это - ну будто груз с души свалился. Дорогой вы мой,
говорю, вы же спасли меня буквально! Вы же меня с того света
вытащили. К полкам кинулся, стал томики знакомые ощупывать - у
меня-то ведь точно такое же собрание сочинений Толстого было - и
вдруг вижу, что первого-то тома нет. А стоит вместо него
книженция какого-то Блеховецкого, а рядом с ней - уже знакомая
мне "Рабочая гордость". Теперь бы я сразу сообразил, что
случилось, а тогда ничего, конечно, не понял. Спрашиваю его: а
это, мол, что такое? Это, отвечает, племянник мне вчера подарил.
Юбилей, говорит, у меня вчера был. Вы меня, говорит, извините, но
я совсем не в себе. Мне, говорит, жена его только что звонила, с
ним эта самая страшная болезнь приключилась. Совершенно, говорит,
внезапно. Такой, говорит, здоровяк был. Вы, мол, меня извините,
но не могу вам сегодня уделить внимания. Зайдите, говорит, в
другой раз. Не знаю уж, за кого он меня принял - не в себе человек
был.
Сейчас-то я сразу же сообразил бы, что с тем парнем случилось.
На моих же глазах он в метро агинку ту читал. А мы тогда просто
чудом уцелели. И все потому, что я как приехал домой, так и слег с
простудой страшной. Как раз Настасья Тимофевна с отцом вашим
вернулась, уложила меня в постель, доктора вызвала - и пошла
кутерьма. И так я, ребятки, заболел удачно, что как раз самое-то
страшное время и сумели мы пережить, когда большинство населения в
несколько дней буквально в гвельбов превратилось. Что было потом
- вспоминать страшно. Но тогда мы уж сумели разобраться, в чем
причина, тогда те, кто уцелел, к агинкам и подойти боялись, не то
что читать их. Ведь вредность от агинки - она накапливается.
Сегодня здесь строчку прочитаешь, завтра там полстраницы,
послезавтра еще где-то на картинки посмотришь. А потом вдруг раз
- и ты уже не человек, а гвельб. Так вот с большинством людей и
случилось. А потом и сами карры появились...
Ну да про карров вы побольше моего, наверное, знаете. Где их
теперь не встретишь? Хорошо еще, что нет у них, видно, других
способов извести род человеческий, кроме как через агинки, потому
и можно их пока не бояться. Хотя кто разберет, что они завтра
придумают? Хитрость-то у них воистину дьявольская, а от соблазна,
если читать умеешь, ох как трудно удержаться. Вот и отец ваш...
Да что говорить - уж как мы с бабкой бьемся, чтобы вас до этой
заразы не допускать, и то с трудом удается. А его удержать уж и
вовсе было невозможно. И что с того, что он где-то еще живой
бродит, что подкармливают карры гвельбов уцелевших? Как человек
он уже давно умер.
Ну-ка, Павлик, посмотри, сгорела там эта "Рабочая гордость"?
Как это - в сторону отвалилась? Надо же было следить как следует.
Ну ладно, тем лучше. Мы сейчас ее приговорим по такому случаю.
Ну-ка принеси мне трубку латунную из сарая. Да-да, ту самую. И
проволоку. Вот, молодец. А теперь держи вот так, а ты, Петя,
прикручивай. Вот, здорово получилось, теперь и поджигать можно.
Не сердись, Настасья Тимофевна, так надо. Видишь, загорелась,
проклятая! Пошли во двор. Вот, глядите, как пылает. И пусть все
карры подохнут от злобы! Пока мы с вами, ребятки, можем зажечь
такой вот факел разума, им нас не одолеть.
Ну ладно, теперь и в дом можно идти, ужинать бабушка зовет.
Поедим, а потом попросим ее рассказать "У Лукоморья" и еще
чего-нибудь из Пушкина. А я вам расскажу про Золотого теленка. Мы
еще живы, ребятки, мы еще кое-что помним. Мы еще поборемся.


1 2