СИЛА СЛОВА
Утолщение на кончике побега росло на глазах. Бледно-зеленое вначале, оно
постепенно наливалось соком, желтело, потом начало краснеть, и теперь,
спустя десять минут достигнув размера небольшого арбуза, уже отливало
фиолетовым. Еще немного, и эккиар созреет - но Ондизаг никак не мог
заставить себя протянуть руку к заманчивому плоду. Есть хотелось зверски. С
самого утра, точнее - со вчерашнего вечера во рту у него не было ни крошки.
А тут в паре шагов перед ним висел, слегка поворачиваясь на тонком черенке,
великолепный эккиар... И все же Ондизаг не решался приблизиться к плоду и
взять его в руки. Урок, полученный в один из первых дней пребывания на
Алькаме, был еще свеж в памяти. Ондизаг был не из тех, кто забывает
подобные уроки. Даже мастерство местных лекарей, за каких-то два дня
излечивших его ожоги, само воспоминание о которых заставляло его
содрогнуться, не изгладило памяти об ужасной, почти непереносимой боли.
Рисковать снова - нет, к этому он еще не был готов.
И дернул же его черт пойти без провожатого!
Дорога в соседнее селение шла берегом ручья, и Ондизаг не раз за время
жизни на Алькаме ходил по ней - но никогда не ходил один. Всегда вместе с
ним был хоть кто-нибудь из местных жителей. А сегодня утром он проснулся
очень рано, едва лишь начало светать, и не стал дожидаться попутчиков. В
крайнем случае вернусь назад, - подумал он, выходя на тропинку. Кто знает,
быть может, не попытайся он вернуться, и авантюра эта закончилась бы вполне
благополучно.
Эккиар, висевший перед ним, совсем почернел. Кожура его сморщилась,
черенок высох, и на нем ясно обозначился пробковый слой - стоило лишь
слегка потянуть, и плод сам свалится в руки. А внутри, под тонкой кожурой -
Ондизаг так ясно представил себе это, что рот моментально наполнился слюной
- была сочная красная мякоть, великолепно утоляющая и голод и жажду.
Или отрава.
Рисковать не хотелось. В конце концов, без пищи он сможет протянуть
долго. Без воды труднее, но рано или поздно, если не пойдет дождь, он
наткнется на какой-нибудь ручей. Здесь, в этом лесу, много ручьев, Ондизаг
прекрасно помнил это, не раз побывав в окрестностях селения вместе с
кем-нибудь из местных жителей. Да и вообще, дело не в воде и не в пище. Его
наверняка найдут гораздо раньше, чем их отсутствие станет критическим.
Опасность в другом - в том, что он, отличаясь от аборигенов Алькамы в
каких-то мелочах, совершит непростительную здесь ошибку, и лес этот,
казавшийся всегда таким уютным и безопасным, когда Ондизаг бывал в нем не
один, навеки поглотит его и растворит без следа. Это для аборигенов здешний
лес - как родной дом. Это им он всегда даст и кров, и пищу, и ощущение
безопасности. Это они, чьи предки своим трудом создали все живое в этом
мире, могли безбоязненно бродить по его дебрям. А он, Ондизаг, навсегда
останется здесь чужим, как бы он ни пытался приспособиться.
Впрочем, он и не старался. Никогда не старался. Приспосабливаться к миру
- это удел низших рас. Высшие расы - те, чье могущесто росло с каждым новым
поколением, те, кто постоянно расширял сферу своего влияния - тем и
отличаются, что приспосабливают мир к своим нуждам. Начать
приспосабливаться - значит отказаться от удела избранных. Ондизаг никогда
не позволил бы себе ступить на этот путь. Раса, представителем которой он
был, уже тысячи лет наращивала свое могущество именно тем, что подчиняла
бесчисленные миры своим нуждам. Причем делала это исключительно силами
других, низших по предназначению рас. Сородичи Ондизага владели способом
заставить другие расы служить своим целям без малейшего намека на
принуждение, а значит и без малейшего повода к оказанию сопротивления.
Насилие и угнетение были изначально чужды им. Да и многого ли можно
добиться насилием и угнетением? Сколько их было - завоевателей, силой
покорявших иные миры? Где они теперь? Даже памяти о них не осталось - лишь
следы разрушений, мертвые и безжизненные планеты, иногда встречающиеся на
галактических путях, неизбежная расплата за насилие. Много их было - но
законы развития неумолимы, и они не оставили завоевателям места во
Вселенной. Как и техногенным цивилизациям.
Последние, впрочем, выполнили свою миссию, соединив многочисленные
обитаемые миры единой сетью надпространственных коммуникаций, связав их в
единое целое вне зависимости от разделяющего в пространстве расстояния. И
ушли навеки, освободив место иным цивилизациям и иным расам, более
приспособленным к дальнейшему развитию. Возможно, думалось иногда Ондизагу,
и мы тоже всего лишь выполняем некую историческую миссию, распространяя
свое влияние на все большее количество миров. Придет время, и мы тоже
сойдем со сцены, уступив место кому-то другому. Но - и в этом он никогда не
сомневался - время такое придет еще очень и очень не скоро.
Раздался негромкий щелчок - резкий и отчетливый в абсолютной тишине
предзакатного леса, и Ондизаг очнулся от своих размышлений. На кожуре
эккиара ясно обозначилась длинная - сверху донизу - трещина. Еще щелчок - и
новая трещина образовалась рядом. Потом два щелчка сразу, мгновение тишины
и целая очередь щелчков. Ондизаг не успел даже как следует удивиться, а
поверхность эккиара уже была покрыта сетью трещин, разбивших черную кожуру
на мелкие чешуйки, которые начали скручиваться по краям и с легким
шелестом, как кусочки бумажного пепла, осыпаться на землю. Через минуту
эккиар повис перед лицом Ондизага тяжелой кроваво-красной грушевидной
каплей, слегка раскачиваясь и маслянисто поблескивая. Такого Ондизаг еще
никогда не видел, но - не то от усталости, не то от удивления - не сразу
сообразил, что это может быть опасно. Он отступил на пару шагов и застыл,
не в силах оторвать взгляда от странного плода. И тут черенок эккиара
обломился, и ярко-красная капля разбилась о корень породившего ее дерева.
Ондизаг вовремя задержал дыхание, но все равно его едва не вырвало от
распространившегося в воздухе зловония. Хорошо еще, что ни капли жидкости
не попало на кожу или на одежду. С трудом сдерживая дыхание и стараясь не
бежать, чтобы не попасть в какую-нибудь новую ловушку, заготовленную этим
проклятым лесом, Ондизаг зашагал прочь.
Только шагов через двести он решился остановиться и отдышаться. Зловоние
сюда не долетало, воздух был свеж и - видимо, по контрасту - удивительно
ароматен. Ондизаг устало опустился на землю, прислонился спиной к стволу
старого киерса и перевел дух. Что ж, подумал он, вот я и попытался
вырастить эккиар. И ведь все, казалось бы, делал по правилам - не зря же
так долго наблюдал за аборигенами. Да и они никогда не скрывали от него
своих приемов, всегда были рады помочь, научить чужака своему искусству.
Точно так, как делают это аборигены, Ондизаг отыскал подходящий побег,
прищипнул верхнюю почку, надавил ногтем у основания, а потом легкими
движениями стал поглаживать это место, пока не убедился, что на конце
побега начинает набухать желанный плод. И вот результат... И некому помочь,
подсказать, что же он сделал не так, в чем ошибся. Впервые, наверное, в
своей жизни Ондизаг ощутил нечто вроде ущербности, собственной
неполноценности. Он, привыкший всегда чувствовать свое превосходство над
представителями других рас, вдруг ощутил, что вот здесь, наедине с этим
лесом, он беспомощнее и ничтожнее последнего из аборигенов Алькамы. Здешний
лес даст укрытие, накормит и напоит любого из них - но чужака он готов
уничтожить и поглотить. И пяти месяцев, проведенных на Алькаме, конечно же
недостаточно для того, чтобы перестать быть здесь чужаком. Возможно, для
этого не хватит и целой жизни.
Даже если жизнь его не оборвется в ближайшие часы.
Он услышал легкий шорох справа и резко повернулся. И тут же облегченно
вздохнул, потому что из-за ствола дерева показался Киунга. Спасен! -
подумал Ондизаг, и все страхи, мучившие его еще минуту назад, растворились
в воздухе. Спасен!
- Рад видеть тебя живым, Учитель,- сказал Киунга, подходя ближе,- тебе
не следовало уходить в одиночку.
- Я тоже рад тебя видеть,- Ондизаг встал, отряхнулся,- Я тут чуть было
опять не влип в какую-то историю.
- Кейенко,- небрежно бросил Киунга.
Чуткое ухо Ондизага насторожилось. Этого слова он еще никогда не слышал.
Оно звучало так необычно для местного языка, что Ондизаг не решился бы
высказать хоть какое-то предположение о его значении. А ведь даже среди
своих изощренных в лингвистике соплеменников Ондизаг по праву считался
одним из лучших. Тем более удивительно, что, прожив на Алькаме уже пять
месяцев, основательно изучив многие диалекты, на которых говорят аборигены,
продвинувшись, как ему казалось, в разработке метаязыка для этой планеты,
он вдруг столкнулся со словом, совершенно ему непонятным. Это немедленно,
несмотря на усталость, несмотря на пережитые опасности прошедшего дня
пробудило в нем инстинкт исследователя. Ведь за каждым словом в каждом
языке стоит какое-то понятие, и никогда нельзя с достоверностью предсказать
поведение представителя низшей расы в определенной ситуации, если не
овладеешь в достаточной степени понятиями, которыми оперирует его сознание.
- А-та лико нуага?- осторожно спросил он Киунгу.
- Е. Кама нгоро туабо коррегали стом.
Ондизаг понял, что спросил не то или не так. Киунга либо уже позабыл
только что брошенное слово, либо предпочел сделать вид, что не понял
существа вопроса. Так или иначе, переспрашивать не стоило. Ондизаг вообще
старался держаться предельно осторожно, по возможности скрывая свой
специфический интерес к языку аборигенов. Кто знает, о чем они могут
догадываться? Кто предскажет, как могут себя повести? Тем более, если
какой-то пласт их сознания, оказывается, остался далеко в стороне от его
исследовательского взгляда.
Пять месяцев назад Ондизаг не понимал ни единого слова. Сегодня он мог
говорить свободно практически с любым аборигеном - даже с теми обитателями
Южных островов, что не поняли бы жителей его деревни. Овладев строем
мышления местных жителей, сформированным за долгие тысячелетия жизни на
Алькаме, он не испытывал ни малейших трудностей в налаживании контакта с
любым из них. Его изощренный разум мгновенно схватывал новые слова и
грамматические формы, и уже через полчаса-час общения с аборигеном,
говорящем на языке, совершенно непонятном жителю деревни, Ондизаг мог
свободно, без малейшего недопонимания, разговаривать с ним на самые
отвлеченные темы, незаметно даже для себя самого экстраполируя и
классифицируя полученную лингвистическую информацию. Он был достойным
представителем своей расы. Овладев языком какого-либо народа, соплеменники
Ондизага без труда затем овладевали и самим этим народом. Ведь если
несомненно то, что язык является отражением мыслительных процессов, то
верно и обратное - сама мысль, существуя в виде выраженных словами
абстракций, является в определенном смысле порождением языка, на котором
она сформулирована. А раз так, то, изменив язык, на котором говорит тот или
иной народ, можно изменить и весь строй его мышления, можно направить это
мышление по желаемому пути и извлечь из этого вполне определенные выгоды.
Именно в этом и состояло основное предназначение расы Ондизага. Именно ради
этого он и прибыл на Алькаму, и Алькама была не первым миром, который он
посетил. Конечно, сам он не сможет воспользоваться плодами своих трудов -
сознание меняется медленно, постепенно, а жизнь человеческая коротка, и не
одно поколение сменится, прежде чем далекие потомки Ондизага смогут прийти
на Алькаму как законные хозяева. Но его это мало волновало. Он видел перед
собой конечную цель, видел смысл своей работы, и ему было этого достаточно.
Раса Ондизага отличалась терпением и настойчивостью, и ничто пока не смогло
остановить ее продвижения по Вселенной. Одного сознания этого было
достаточно Ондизагу для того, чтобы чувствовать, что жизнь его не напрасна.
До деревни оказалось совсем недалеко. Чуть больше километра. Это,
конечно, нисколько не удивило Ондизага. Он с самого начала знал, что
блуждает где-то поблизости. Как знал и то, что сам, в одиночку, скорее
всего обречен на долгие и бесплодные скитания по лесу и, возможно, даже на
гибель. Точно так же, как Киунга, спокойно идущий впереди Ондизага по узкой
тропинке, был бы обречен на полные опасностей скитания в недрах насыщенного
техникой Танкога, планеты, на которой Ондизаг родился и провел детские
годы. Там все было привычно и безопасно для Ондизага, как и для любого
другого коренного жителя Танкога, там любой человек был защищен от
последствий собственной глупости или неосторожности многочисленными
блокировками - и все же Киунга наверняка потерялся бы в том мире и вполне
мог погибнуть. Ведь мышление обычного человека изначально не подготовлено к
восприятию реальностей иного мира, и его реакции могут оказаться
непредсказуемыми. Здешний лес, наверняка, тоже снабжен всеми мыслимыми
системами защиты - и все же он едва не убил Ондизага, ностолько чуждым было
его мышление тому, как думали и как реагировали на свое окружение
аборигены. Со временем, конечно, если не случится ничего непредвиденного, у
него выработаются все необходимые навыки, он научится мыслить так, как
мыслят обитатели Алькамы, и тогда этот лес превратится для него и для
других представителей его расы точно в такой же родной дом. Со временем это
придет. И здешние жители будут точно так же, как обитатели Танкога и еще
множества других миров не за страх а за совесть служить высшей расе
Ондизага. Они вслед за многими другими народами воспримут это служение как
свое предназначение. Так будет - Ондизаг достаточно умен, чтобы вложить
такое восприятие в их сознание.
Только выйдя на поляну перед деревней, Ондизаг понял, насколько он
устал. У него едва хватило сил дотащиться до своей жилой ячейки - но даже
крайняя усталость не помешала ему приветливой улыбкой отвечать на улыбки
встречных аборигенов. Раса Ондизага никогда не пренебрегала внешними
выражениями дружелюбия, справедливо считая, что это всегда окупается.
Впрочем, они даже и не задумывались никогда над такими вещами - просто
дружелюбное поведение было у них в крови, просто они не могли и не умели
вести себя иначе. Как рассказал по пути Киунга, в деревне совсем недавно
узнали, что он пропал в лесу, и тут же десятки аборигенов отправились на
поиски. Ведь его здесь любили. И неудивительно - раса Ондизага умела
внушать к себе любовь. Все его соплеменники воспринимали эту любовь как
нечто вполне естественное. И так же естественны были для них ответные
чувства к представителям других рас - сродни тем, что испытывают к домашним
животным или же к привычным, удобным вещам. Любовь не входила в систему
понятий, которыми описывался мир на языке расы Ондизага. Он способен был
пользоваться любовью, он способен был изображать любовь, он даже способен
был, отвлекаясь от своей высшей сущности и снисходя к мышлению на языке
какого-нибудь из низших народов, отчасти понять, что это такое. Но все же
любовь как таковая всегда оставалась для него чем-то чуждым и внешним. Не
любовь объединяла людей расы Ондизага, не она двигала ими в покорении
Вселенной. А что? Он над этим не задумывался. Думать над такими вещами -
удел Енгари кООбе. Если Ондизагу повезет, если он когда-либо достигнет
этого высшего статуса - тогда придет его черед думать о вещах, которые
движут всем сущим. Но право думать об этом еще предстояло заработать, и
Алькама могла послужить хорошей ступенью в восхождении к высшему статусу
человека расы Ондизага.
Хромая - колено совсем разболелось - он вошел в свое жилище, одну из
многочисленных ячеек, образованных выростами на корнях каких-то местных
деревьев, и рухнул на мягкое ложе. Дома, наконец-то дома, подумал он, и с
удивлением осознал, что мысль эту сформулировал на языке аборигенов. Такого
с ним раньше никогда не было, и Ондизаг ощутил что-то вроде легкой тревоги.
Но усталость оказалась сильнее, и уже через минуту он забылся в легкой
полудреме.
Долго дремать ему не дали. Вскоре в жилище вошел лекарь и, что-то
неразборчиво бормоча себе под нос, смазал Ондизагу колено какой-то
ароматной мазью и туго забинтовал его листом айяга. Боль быстро утихла -
впрочем, в этом не было ничего удивительного. Любой квалифицированный
лекарь в любом из человеческих миров мог бы справиться с этим не хуже.
Соседки принесли пищу - только что выращенные плоды дладде и горячую
кашу из сонто - его любимую еду.
1 2 3