И раз за разом не обнаруживал никаких отклонений в его работе.
Но снова и снова Лоцман говорил об опасности, которая может грозить из-за
неисправности именно этого реактора...
Некоторое время в рубке стояло молчание. Наконец, Капитан сказал:
- Слушай, а кто они такие, эти длаки? Может, они не так уж и опасны?
Может, мы сумеем прорваться? У нас ведь мощное вооружение, и вообще...
Лоцман, помолчав, заговорил:
- Мы, конечно, сумеем преодолеть все препятствия на выбранном
Анализатором маршруте. Спокойно минуем области, которые он считает условно
опасными, без труда преодолеем участки, обозначенные им как опасные, и
даже та часть трассы, которую Анализатор счел особо опасной, вряд ли
доставит нам неприятности. Но все это будет напрасно, Капитан, потому что
в конце пути, я это знаю, нас будет поджидать длак. А против длака любое
оружие бессильно. Мы попадем в его ловушку, едва лишь ступив на
предложенный Анализатором путь, и каждый парсек на этом пути лишь туже
будет затягивать петлю ловушки. Тебе, Человек, трудно поверить в это, но
все же постарайся понять: я знаю, что длак будет ждать нас в конце этого
пути.
- Да, но какова вероятность встречи с ним? Может, все же стоит
рискнуть? Ведь ты же знаешь... - и капитан невольно покосился в сторону
Начальника Строителей.
- Тебе не понять этого, Человек. Только Лоцман может понять Лоцмана.
Вы же все живете в очень простом и уютном мире, где все события либо
происходят, либо не происходят. Вы можете говорить об их вероятности, о
риске, о безопасности - вам просто. Мне даже и представить невозможно, как
это - жить только вот сейчас, только вот этим мгновением, одним
мгновением, и в это именно мгновение выбирать пути, пытаться влиять на
будущее. Мы так не можем. Мы, Лоцманы, живем не только сейчас, наша жизнь
растянута во времени, и мы видим и ощущаем одновременно и то, что было
раньше, и то, что нас может ожидать. Конечно, всего предчувствовать
невозможно, но все же... Представь себе, Человек, что ты идешь по горной
тропе и видишь, что дальше идти опасно: камни лежат ненадежно, они готовы
сорваться в пропасть, и достаточно одного неверного движения, чтобы
погибнуть. Ты, наверное, повернешь назад и попытаешься найти другую
дорогу. А я... Я вижу перед собой эти плохо лежащие камни и ощущаю, как я,
именно я сам наступаю на один из них, как я падаю и не могу остановиться,
не могу зацепиться за трещину в крутом склоне, чтобы задержать падение,
как, наконец, скатываюсь в пропасть вместе с градом потревоженных мною
камней и лечу, лечу, лечу вниз. И наконец - удар. Я чувствую все это, едва
лишь увидев предательский камень впереди, понимаешь? Да нет, ты не можешь
этого понять, для того, чтобы понять, надо быть Лоцманом и родиться у нас
на Лэнраге. Мы ведь не зря никого не зовем к себе на Лэнраг, Капитан -
никто из вас не выживет в нашем мире. Даже Лоцманы не всегда могут выжить
там. И все же, - он вздохнул, - это лучший из миров.
- А длаки? - помолчав, спросил Капитан. - Кто они все-таки, эти
длаки?
- Те, кто узнал, кто они такие, уже никогда не расскажут. Потому что
от длака нельзя спастись. Внезапно звезды впереди начинают подергиваться
туманом. Сначала светлым, почти белым, но постепенно он темнеет, и через
какое-то время звездолет окружает сплошная тьма - и ничего больше. Те, кто
в нем летел, еще живы, еще на что-то надеются, еще пытаются спастись -
даже те из них, кто знает, что спасения нет, даже Лоцманы. Они пытаются
как-то прорвать эту завесу тьмы - напрасно. Они пытаются разрушить ее
своим оружием, но против длака бессильно любое оружие. Никто еще не сумел
спастись, попав в его сети. Не спрашивай меня, Человек, откуда я знаю все
это - я не смогу тебе объяснить. Мы живем в Галактике долго, очень долго,
и многие наши знания пришли к нам неведомыми уже путями. Я знаю точно лишь
одно - за всякое знание когда-то пришлось заплатить слишком дорогой ценой,
и нельзя пренебрегать этим знанием. Знание - единственное, что ограждает
нас от опасности. А мы всегда живем под прицелом опасности, Капитан. Но
бьет она только наверняка.
Незаметно подошел Штурман и молча сел на свое место.
- Что с третьим реактором? - спросил Капитан?
- Все в порядке с третьим реактором. Нормально все с третьим
реактором. И вчера все было нормально, и позавчера. И месяц назад. И даже
когда мы вылетали - с третьим реактором все было в полном порядке. Это
такой исправный реактор, что я удивляюсь, глядя на него. Его бы в музей
поставить да изучать непрерывно - и как это только удалось сделать такой
вот абсолютно нормальный реактор? Мы все умрем, даже праха нашего не
останется, звездолет развалится на части и пойдет в переплавку, а третий
реактор останется, и его ежедневно и ежечасно будет проверять какой-нибудь
очередной бедолага вроде меня, пытаясь выяснить, что же такое в нем
неисправно. Тьфу!
Он отвернулся к своему малому экрану и собрался возобновить разговор
с Анализатором, но в этот момент под куполом замигали красные огни, и
раздался предупреждающий голос:
- Внимание! Всем занять места по аварийному расписанию! Возможно
приближение пакета ударных волн повышенной мощности.
Лоцман встал.
- Я спущусь к реакторам, Капитан.
Капитан молча кивнул в ответ.

Штурман стоял посреди рубки, держа в руках искореженный обломок
металла величиной с ладонь. Лицо его было бледно, бледно даже в красном
свете горящих на пульте табло, а в глазах стояли слезы. Капитан развернул
кресло и молча смотрел на него. Наконец, он произнес:
- Возьми себя в руки, сядь на место.
Штурман подошел к своему креслу, сел, сгорбился, закрыл лицо руками.
Кусок металла упал ему под ноги. Капитан потянулся, поднял его с пола,
повертел в руках.
- Откуда он знал, откуда он мог знать?! - сказал Штурман, поднимая
лицо.
- Видимо, чувствовал. - Капитан положил обломок на край пульта,
вернулся на свое место.
- Этого никто не мог бы почувствовать. Понимаешь - никто! - взорвался
вдруг Штурман. - Я проверял этот чертов реактор раз за разом и ничего не
обнаруживал. Я сейчас еще раз проверил контрольную аппаратуру - она
исправна. А он продолжал и продолжал посылать меня туда... - Штурман снова
закрыл лицо руками.
- Успокойся. Ты не хуже меня знаешь - этот дефект никто не смог бы
обнаружить.
Капитан говорил правду. Дефект в оболочке третьего реактора
аппаратурой не регистрировался. Он, собственно говоря, и не был дефектом -
моделирование аварии подтвердило это. Просто так уж сложились
обстоятельства - пакет ударных волн большой интенсивности - и как раз
такой частоты, чтобы вызвать резонанс именно при заданном режиме работы.
Штурману не удалось бы ничего обнаружить - а Лоцман, тем не менее, что-то
предчувствовал. И сумел за несколько мгновений до катастрофы сбросить
мощность. Он спас звездолет, а сам... Да, жить не одним только настоящим
моментом - это, наверное, очень трудно.
Прошло уже три дня, как было отвергнуто найденное Анализатором
решение. За эти три дня они практически не сдвинулись с места - сперва
ликвидировали последствия аварии, затем разбирались в причинах. Но
задерживаться больше они уже не могли, пора было снова включать двигатели
смещения.
Капитан взглянул на Штурмана. Тот работал, уже работал - что-то
запрашивал у Анализатора, поверял какие-то данные, следил за картиной на
своем малом экране. Это хорошо, что он работает. Надо дать ему побольше
работы. Столько, чтобы валился с ног от усталости, чтобы не оставалось у
него сил думать о своей вине - вине, которой не было.
Капитан оглянулся назад. В углу, на своем обычном месте стоял
Начальник Строителей. Выглядел он плохо, очень плохо. Рационы Строителей
пришлось сократить, и среди них начался голод. Руки Начальника Строителей
бессильно болтались вдоль ставшего вдруг мешковатым тела, кожа, прежде
бывшая светло-голубой, теперь кое-где позеленела, а местами стала совсем
желтой. Голод быстро расправлялся со Строителями. За трое суток, прошедших
с момента аварии, их умерло уже шестнадцать, и это было только началом.
Потому что десять из них умерло сегодня.
- Капитан, - услышал он шепот над самым ухом и оглянулся. Штурман
неслышно подошел сзади, встал совсем рядом. - Капитан, мы не можем идти
прежним курсом. Теперь, без третьего реактора это займет тридцать пять
суток. Они же все умрут, Капитан.
- Не все. Около восьми с половиной тысяч. - Капитан сам ужаснулся
сказанному.
Штурман отвернулся.
- Что ты можешь предложить?
- Еще не поздно, Капитан, - Штурман снова наклонился к самому его
уху. - Еще не поздно рискнуть, пойти тем курсом, который я предлагал.
Тогда их умрет не более полутора тысяч. Мы должны, мы обязаны рискнуть,
Капитан!
- Надо спросить, что он думает, - Капитан кивнул в сторону Начальника
Строителей.
- Нет! Он всегда думает то же, что и Лоцман. Теперь - тем более.
Капитан молчал.
- Но другого выхода нет! - Штурман стоял перед ним, и глаза его
лихорадочно блестели, и шепот его был прерывистым, как будто ему не
хватало дыхания, как будто каждое сказанное слово причиняло ему боль. Лицо
его казалось сейчас старым и измученным, и такое страдание было на этом
лице, что Капитан не выдержал и отвернулся. Он стал смотреть мимо Штурмана
на главный экран, на огни на пульте, на пустое место Лоцмана рядом с
собой.
Штурман заметил это, выпрямился. Взгляд его погас. Твердость его
исчезла, фигура обмякла, он покачнулся, сделал шаг в сторону, затем
неуверенной походкой, как слепой, подошел к своему креслу и повалился в
него. Капитан с удивлением увидел, что плечи Штурмана трясутся, и не сразу
до него дошло, что это рыдания, совершенно беззвучные рыдания сотрясают
тело Штурмана. Он хотел подняться, подойти, но странная апатия охватила
его, и ничего не хотелось делать, и сама мысль о необходимости
пошевелиться, даже просто двинуть рукой, казалась чудовищной и
невозможной. И казалось, что лучше вот так и сидеть, ничего не делая и не
пытаясь делать, чем бороться и искать выход, потому что никакого выхода он
не видел. Он снова взглянул на Штурмана - тот поднял голову, и глаза его
теперь были сухими.
- Капитан, - медленно, тихо произнес Штурман. - Сейчас еще не поздно
сделать попытку. Еще не поздно, Капитан. Если мы не решимся на это, то
останемся живы, но все они погибнут, и ты это знаешь. Они погибнут, а мы
останемся, и никогда уже не удастся нам оправдаться перед самими собой, -
он замолчал, и взгляд его снова был твердым и решительным.
Тихо стало в рубке, совсем тихо, но слова Штурмана продолжали звучать
в ушах у Капитана. И он не выдержал этого твердого взгляда и этих
безмолвных слов, и опустил глаза, и ничего не ответил. Он не пошевелился и
не сказал ни слова, когда Штурман склонился над пультом и начал готовиться
к очередному маневру. Потому что в ушах его снова и снова звучало: "...мы
останемся живы, и никогда уже не удастся нам оправдаться перед самими
собой..."
И безумные звезды снова поплыли мимо, и туманности снова принялись
вытягивать навстречу свои хищные щупальца в тщетной попытке загородить
дорогу, и снова звездолет мчался вперед, к спасению, к жизни. И казалось,
что нет силы, способной остановить это движение. Но Капитан с самого
начала знал, что все напрасно - так, будто перешла к нему способность
Лоцмана видеть опасности впереди. И все же надеялся - потому что оставался
человеком.
Когда это все же началось, будто какая-то нить оборвалась у него
внутри, и душа его окаменела и умерла много раньше, чем тело. Тело же по
инерции продолжало действовать, пытаясь спастись - тело не знало своего
будущего.
Сначала легким туманом подернулись созвездия впереди. Легким, едва
заметным туманом. Туман этот постепенно сгущался и начал гасить звезды -
одну за другой, пока не погасил их все до последней. И наступила тьма. Они
еще боролись. Они пытались разорвать завесу тьмы - и дезинтеграторами, и
примитивными термоядерными зарядами, и излучением, и собственной массой
звездолета - но душа Капитана знала, что все бесполезно. И без конца в
памяти его крутились слова, сказанные Лоцманом незадолго до его гибели:
"Мы всегда живем под прицелом опасности, Капитан. Но бьет она только
наверняка."

1 2