Я не афишировал эти свои мысли, и потому только спустя много лет
узнал, что был далеко не оригинален. Оказывается, еще за восемнадцать
тысяч лет до Второй волны расселения группа философов, называвшая себя
Братством Свободного Сознания, начала разработку языковых конструкций,
которые преобразовывали бы сознание мыслящего на этом языке человека в
желаемую для него сторону. Определенного успеха они добились, следы их
лингвистических поисков сохранились и живут во многих современных языках,
но сама цель, которую они преследовали, оказалась недостижимой, ибо
изменяющееся сознание постоянно меняло и самые цели своего преобразования,
и тот, кто ступал на этот путь, попадал в порочный круг постоянных
изменений и не в состоянии был достичь какого-то стабильного состояния.
Но, впрочем, я отвлекся и начал рассказывать совсем не о том. Но раз
уж зашла речь о вещах, не имеющих к джингу прямого отношения, то я
постараюсь вкратце рассказать, к чему привели меня мои лингвистические
поиски.
Обдумывая достаточно упорно проблемы, возникающие из анализа связи
образа мыслей человека с языком, на котором он разговаривает, я неожиданно
для себя пришел к осознанию гигантской опасности, которая угрожает
человечеству. Опасность эта состоит в том, что люди не имеют в окружающем
их мире иного мерила ценностей, чем сам человек. Умея измерять физические
характеристики мира, мы, по сути дела, не имеем постоянных и абсолютных
ориентиров в своем собственном развитии, и не в силах осознать поэтому,
куда же это развитие способно нас завести. Кто-то может подумать, что все
это - чисто философские, второстепенные, не имеющие отношения к реальной
жизни вопросы. Но история показывает, что такого рода вопросы оказываются
порой гораздо ближе к нашим истинным жизненным потребностям, чем нам
хотелось бы думать. Ведь не секрет же, что многие из человеческих
цивилизаций несмотря на очевидные, вроде бы, технологические успехи,
несмотря на многолетнее и успешное развитие, в том числе и культурное,
несмотря на богатейшие традиции все же вырождаются, деградируют, и все
усилия как-то поправить их дела пока что не приводят к успеху. А причина
этого лежит на поверхности - для того, чтобы успешно развиваться,
необходимо иметь какую-то цель вне себя самого. Мы же этой цели лишены,
поскольку не оказалось в Галактике иного разума, отличного от
человеческого (ах как мечталось когда-то о таком разуме, ах как убеждены
были люди в его существовании накануне Первой волны расселения!), и нам
просто не с чем и не с кем себя сравнивать.
А как хотелось бы найти в окружающем мире какую-то стабильную точку
отсчета! Всю свою жизнь я, фактически, посвятил этим поискам, а на
Джинге... На Джинге я был в самом их начале, хотя еще и не осознавал
этого. Но ведь именно там, вне связи с джингом, который я оттуда увез, я
осознал важность решения этой проблемы, именно там я понял, что жизнь моя
снова обрела смысл и ценность.
К тому моменту я уже настолько успел повысить свою квалификацию, что
сделался, фактически, правой рукой профессора (кстати, профессор был
левшой, но это к делу уже не относится). Я не раз уже доказал, что он
может вполне положиться на получаемые мной результаты, и потому сразу по
прибытии на Джинг получил задание на свободный поиск. Не буду подробно
описывать, в чем состоит суть метода свободного поиска, хотя мне и приятно
вспомнить одно из любимых занятий молодости. Скажу только, что метод этот
требует от исследователя предельной концентрации. Ведь цель его - в
возможно более сжатые сроки понять, вернее даже, ощутить на каком-то
интуитивном уровне взаимосвязи между образом жизни обитателей того или
иного мира и языком, на котором они разговаривают. Классический пример -
смысловое наполнение слова "антханор" в том же тхаангар-пранаге. Слово это
ключевое в конструкциях предшествования-следования, но вне сферы обитания
жителей метапланет оказывается совершенно излишним. Однако не так-то
просто изъять из языка какую-либо составную его часть, и вот получается,
что в обычных планетных мирах, порожденных экспансией метапланетных
цивилизаций, значения и функции этого слова претерпевают разительные
перемены, так что уже через несколько столетий изолированного развития
обитатели таких планет оказываются не в состоянии воспринять смысл этого
слова в классическом тхаангар-пранаге из-за сложившегося в их мозгу
неверного соответствия между вполне жизнеспособными конструкциями языка.
Но, впрочем, не буду отвлекаться.
Пора, пожалуй, рассказать, как же попал мне в руки этот самый джинг.
Я отправился в свободный поиск на следующий же день после прибытия на
Джинг. Профессор был во мне совершенно уверен и знал, что я не стану, в
отличие от некоторых других членов его экспедиции, вместо выполнения
задания терять время на праздные развлечения. Среди нас, надо сказать
честно, было немало таких, кому давать подобные поручения было бы
рискованно. Например, один из ассистентов профессора - не буду называть
его имени, поскольку впоследствии он взялся за ум и стал прекрасным
специалистом - которому тот имел неосторожность дать подобное задание на
Сирене-14, целый месяц не вылезал из злачных мест в окрестностях
космопорта, а потом накатал такой отчет, что профессору оставалось только
взяться за голову. Ведь ни для кого не секрет, что подобного рода места не
имеют к местной культуре ни малейшего отношения и квартал Куорро на
Грейлингсене, например, практически неотличим от Восьмой Сферы Иеннига на
другом конце Галактики, в то время как оба этих мира являют собой
хрестоматийный пример дивергентного развития человеческой культуры.
Но в отношении меня, повторяю, профессору можно было не беспокоиться.
Мы договорились о том, как будем поддерживать связь (что весьма
существенно, поскольку свободный поиск требует предельной концентрации
внимания, и всякое непредвиденное вмешательство, особенно со стороны
руководства, способно сбить с необходимого настроя), и я отправился
выполнять задание. Впереди было тридцать пять суток напряженной,
увлекательной работы и целый новый, совершенно еще не знакомый мир.
Я, конечно же, уже плохо помню все события того месяца. Все-таки,
прошло так много лет, и воспоминания о множестве достойных подробного
рассказа событий теснят друг друга. Так что лучше, чтобы не напутать, не
буду вдаваться в подробности. Я странствовал по Джингу, повинуясь, как и
положено при свободном поиске, мимолетным душевным порывам, полагаясь на
свою интуицию и на выработавшееся к тому времени чутье исследователя иных
человеческих культур, я встречался и общался со множеством жителей этой
метапланеты, старался глубже проникнуть в их духовный мир, приобщиться,
насколько только возможно, к культуре, носителями которой они являлись,
увидеть изнутри то, что остальные члены экспедиции в это же самое время
исследовали с позиций отстраненных наблюдателей. Я изучал жителей Джинга,
а они, как водится, изучали меня. Хотя, несомненно, наше прибытие на
метапланету с более чем миллиардным населением было не бог весть каким
знаменательным событием для ее жителей, привыкших к постоянному и
активному общению с обитателями множества других миров, но определенный
интерес я все же для них представлял, и за время своих странствий успел
познакомиться и даже подружиться со множеством очень интересных людей.
Мне понравилось то, как они жили, а это, скажу я вам, происходит не
так уж часто, как я не раз убеждался на собственном опыте и на опыте тех,
с кем я близко общался. Вся наша жизнь состоит из множества условностей,
которые самим нам по большей части незаметны, но которые резко выделяются
при общении с носителями иной культуры. И когда вы вдруг оказываетесь
вынужденными соблюдать условности, к которым не привыкли, то часто это
кажется обременительным, лишенным смысла, противным рассудку, и для многих
способно превратить жизнь в настоящую каторгу. Недаром ведь, по данным
Галактического Статистического Бюро, уровень миграции в Галактике с каждым
столетием падает. Это процесс вполне закономерный, так и должно
происходить по мере все большего расхождения человеческих цивилизаций в их
дивергентном развитии. Быть может, настанет когда-нибудь время, когда мы
сами, в силу развития в разных направлениях, станем друг для друга тем,
что мы надеялись обнаружить в мифических, так и не найденных иных
цивилизациях. Хотя произойдет это, несомненно, очень и очень не скоро.
Среди множества людей, с которыми мне довелось познакомиться,
оказался один, чьей профессией было создание "йяон-твало". Слово это
показалось мне совершенно непонятным, и, само-собой, я захотел узнать, что
же оно означает. Но, разумеется, никто из присутствовавших во время нашего
знакомства не стал бы мне это объяснять - особенность, характерная для
культуры Джинга, объяснение происхождения которой увело бы мой рассказ
далеко в сторону. Единственное, что мне удалось - это договориться о
встрече с этим моим новым знакомым в его мастерской. Да и то далось это не
просто, потому что, как я потом узнал, даже жители Джинга редко попадают в
мастерские "йяон-твало". Если честно, то я добился своего только потому,
что был крайне бесцеремонен, если не сказать большего, ибо воспользовался
некоторым набором приемов убеждения, который был бы немыслим для коренных
жителей Джинга, и мой новый знакомый, оставаясь в рамках своей культуры,
просто не имел возможности отказать мне, не нанеся одновременно страшного
оскорбления. Это весьма характерный пример того, как порой моральная
сторона вопроса оказывается оттесненной в сторону исследовательским
порывом, и я давно пришел к убеждению, что в большинстве случаев те
выгоды, которые мы получаем в результате подобных поступков, ни в какое
сравнение не идут с моральными потерями, которые при этом несем.
Но так или иначе, через три или четыре дня я оказался гостем в его
мастерской и был принят наилучшим образом.
Каково же было мое удивление, когда я узнал, что то, что жители
Джинга называли таинственным словом "йяон-твало", оказалось
просто-напросто джингом, самым обыкновенным, как мне тогда подумалось,
знакомым каждому с детства джингом. Поначалу я с трудом сумел скрыть свое
разочарование. В самом деле, мне и в голову не могло прийти, что здесь, на
этом Джинге, в окружении чудес сверхцивилизации рождается что-то такое,
что мы привыкли связывать с неким непостижимым для человеческого сознания
и для науки чудом, с мифом, со сказкой, с тем, во что мы с возрастом
перестаем верить, но что все равно долгие годы связывает нас с
воспоминаниями о детстве и не дает состариться нашим душам. Но, вспоминая,
все же должен заметить, что где-то в самой глубине души даже в эти первые
минуты узнавания уже жила надежда на то, что судьба действительно подарила
мне встречу со сказкой. Наверное, родилась эта надежда из замеченного мною
отношения жителей Джинга к творцам "йяон-твало". Отношение это, пожалуй,
точнее всего описать как почтение, смешанное с легкой отстраненностью, как
от существа высшего, но в то же самое время в чем-то совершенно чуждого,
отстраненностью, которая неминуемо порождала какую-то брешь в общении с
творцами "йяон-твало", и эту-то брешь я как раз и сумел ощутить за время
нашей недолгой первой встречи. Мне кажется, что это вообще характерно для
любой человеческой цивилизации. Каждая из них в очень и очень ограниченном
количестве порождает гениев, способных сотворить нечто такое, что не в
состоянии до конца постичь все остальные, и сама эта их способность не
просто возвышает гениев над остальными людьми - она неизбежно делает их
чужими, как бы ни желали и они, и мы, простые смертные, чтобы этого
отчуждения не было.
Вот такое именно отчуждение в отношении к этому человеку - наряду с
явным восхищением его неведомыми пока для меня способностями - ощутил я во
время нашей первой встречи. И это, конечно, еще более меня заинтриговало.
Я пришел к нему, я говорил с ним, я, насколько мог, пытался постичь его
душу и образ его мыслей - а он изучал меня самого. И сумел за короткое
время разглядеть во мне гораздо больше, чем я сам способен был осознать,
гораздо больше, чем мне бы хотелось. И он не только увидел это - он тут
же, буквально на моих глазах воплотил все увиденное в "йяон-твало", в
джинг, который и подарил мне на долгую-долгую память.
Я не стану описывать технологию, которой он пользовался. Думается мне
- вернее, я в этом глубоко убежден - что дело тут совсем не в технологии,
и любая из подделок под джинги, по какой бы технологии ни была она
изготовлена, могла бы в принципе нести в себе те же свойства, что и
настоящий джинг. Просто те, кто изготавливает на продажу эти подделки, не
умеют вложить в них душу. Да и как это сделать, если настоящий, подлинный
джинг, тот, что называется "йяон-твало", делается лишь для одного
конкретного живого человека, и не имеет смысла кому-то еще пытаться
разглядеть в его глубинах что-то, кроме замысловатых форм и неясных
образов. Даже сам я до недавнего времени не видел в своем джинге ничего
больше и хранил его лишь как память о невозвратной молодости, потому что
свои волшебные свойства настоящий джинг проявляет лишь тогда, когда
возникает в этом крайняя необходимость.
Но хватит об этом, иначе рассказ грозит затянуться и увести нас
далеко в сторону. Итак, совершенно случайно стал я обладателем джинга, но
это было лишь небольшим эпизодом в моей насыщенной событиями жизни.
Экспедиция наша продолжалась еще пять лет, и вернулся я в свой родной
Кандуонн совершенно иным человеком. Настолько иным, что мне не доставляли
уже ни малейших страданий воспоминания о прошлом, и жизнь, разумеется,
больше не казалась мне лишенной смысла. Впрочем, история это вполне
обычная. Время так или иначе решает почти все проблемы и способно заживить
почти любые раны. Я усердно занимался этнолингвистикой и защитил под
руководством профессора Ткабунго диссертацию, мои работы с каждым годом
приобретали все большую известность, но уже тогда я начал понимать, что
это не главное, ради чего я живу. Знакомство с великим разнообразием
увиденных нами в дальних странствиях миров, населенных людьми - и особенно
с мирами, пребывающими в состоянии упадка, неизвестно чем порожденного -
не могло оставить меня равнодушным к проблемам общим для всего
человечества. По опыту я знаю, что очень немногие способны всерьез
встревожиться, ознакомившись с фактами деградации ряда человеческих
цивилизаций - настолько непонятными, отдаленными от их повседневной жизни
кажутся проблемы, эту деградацию породившие. Очень немногие способны и
ныне увидеть за всем этим не отдельные случаи непонятной болезни, а некую
общую и весьма опасную закономерность. Но те, кто, как и я, сумел это
наконец увидеть, не могут продолжать жить в спокойствии и безмятежности.
Пусть слова наши и наши тревоги не находят пока отклика, пусть мы остаемся
непонятыми и, как представляется многим, понапрасну тратим силы, взывая к
слепому человечеству, указывая ему на страшную опасность - все это не
причина, которой можно было бы оправдать молчание и бездействие. Тот, кто
видит угрозу, должен кричать об этом, даже если его и не хотят слушать,
даже если он и сам не до конца понимает, откуда же исходит эта угроза. И
не имеет ровно никакого значения, что за прошедшие с тех пор восемьдесят
семь стандартных лет я не много встречал людей, способных разделить мою
тревогу, что натыкался чаще всего на непонимание, а зачастую и на прямую
враждебность, когда волею обстоятельств оказывался в состоянии предпринять
шаги, которые, по моему убеждению, уводили бы человечество в сторону от
угрожающей ему опасности. Право же, нет во всем этом ничего страшного,
если хоть малая доля моих усилий оказалась не напрасной.
И все же некоторые воспоминания о прошлом слишком горьки и способны
даже через много лет ранить душу. До последнего времени у меня было много
таких вот горьких воспоминаний.
1 2 3 4