И тут же - того, кто стрелял.
Совсем рядом, метрах в пятидесяти. С карабином в руках высунувшегося из-за
ствола и выискивающего глазами - меня! Но я успел выстрелить раньше.
И сразу стало тихо.
Несколько секунд я простоял, шатаясь и плохо понимая, что происходит.
Потом пришел в себя и побрел поперек склона туда, где упал Раджкар. О том,
что меня могут застрелить, застрелить безо всякого труда, я в тот момент
не думал. Я знал, что я увижу. Я почему-то знал это наверняка.
Пуля пробила Раджкару лоб. Я перевернул его на спину, снял шлем.
Что-то сделать было уже невозможно. Он прожил восемьдесят три года. Не
меньше двадцати из них он прожил, благодаря своему замученному айглу. Я
презирал людей, способных на это - но я никогда с тех пор не думал о
Раджкаре как о человеке, жившем за чужой счет. Никогда.
Раздался стон, и я пришел в себя. Обернулся.
Эйгон поднимался на четвереньки и вставал. Вставал! Наверное, на лице
моем отразилось что-то ужасное, потому что он на мгновение замер,
полураскрыв рот, но тут же снова застонал и забыл обо мне. А я уже взял
себя в руки. Нет, я не мог бы застрелить его, хотя он того и заслуживал.
Еще секунду назад - да, смог бы. И не винил бы себя за это. Но мгновение
было упущено.
Надо было выбираться отсюда.
- Сможете идти? - спросил я чужим голосом.
- Попробую, - он ступил на правую ногу и скривился от боли. Мне не
было его жалко. Нисколько.
- Тогда вниз по склону. Быстро. Пока нас тут не прикончили.
Я взял с собой рюкзак Раджкара - только для того, чтобы не оставить
бандитам пойманного айгла. Свой рюкзак пришлось бросить. Мы долго-долго
продирались через кустарник, то и дело останавливаясь и прислушиваясь. Но
нас не преследовали - возможно, нападавших было всего трое, и оставшийся
тоже уходил подальше от места стычки. Теперь этого уже не узнаешь. Да и
какая теперь разница?
С полкилометра мы спускались вниз, затем свернули в сторону, наконец,
наткнулись на заросшее кустарником болотце в глубокой ложбине между
холмами, нашли относительно сухой островок и затаились. Только там я
перевязал Эйгона.
Его ранило в задницу. По касательной. Даже крови он потерял совсем
немного. Но страдал он страшно, и мне стоило немалых трудов заставить его
не стонать.
В этом кустарнике мы отлеживались почти сутки. А на следующее утро,
накачав его обезболивающими, я приказал идти дальше. Через двое суток мы
кое-как добрели до поселка. Всю дорогу мы почти не разговаривали. Всю
дорогу я его ненавидел. Но я не мог его бросить и не мог дать выхода своей
ненависти. А он... Не знаю, но мне кажется, что для него все, что я делал,
было вполне естественным. И единственно возможным. Наверняка он даже не
подозревал о том, что творится в моей душе. Он был занят исключительно
собой, своими страданиями, своей дурацкой царапиной на заднице. О
Раджкаре, который его спас, который погиб из-за него, он наверняка не
подумал ни разу.
И только уже у самого поселка, когда опасность почти миновала, я
вдруг очнулся. И подумал: господи, да что же я делаю?! Я же довел его до
спасения! Я же вернул его в мир, где он снова сможет паразитировать на
других людях! Да мне же не будет прощения за это!
Он шел впереди. Всего лишь в пяти шагах. И в руках у меня был
карабин. Заряженный, на боевом взводе. И никто и никогда ничего бы не
узнал - до жилья было еще достаточно далеко. Но я ничего не смог с ним
сделать. Ничего. Я чувствовал, что совершаю преступление, возвращая его в
человеческий мир - но я был бессилен. Даже надо мной, осознавшим его
сущность - даже надо мной он был всевластен. Так что же говорить о других?
Наверное, в том, что случилось, моей вины нет. Все равно их, таких,
как этот Эйгон, достаточно много. И гибель одного из них ровным счетом
ничего бы не изменила. Всегда, наверное, были, и всегда останутся люди -
если их можно так назвать - для которых все остальные являются лишь
исполнителями их желаний. Исполнителями подневольными, но не осознающими
это. И ничего здесь не изменишь.
Но покоя мне эта мысль не приносит.
- - -

1 2 3 4 5 6