Стены комнаты были увешаны картинами довольно известных на Кавказе художников, малоизвестных и вовсе никому не известных. Хозяин вкратце рассказывал историю некоторых картин.Почти все картины, особенно сундаревские, показались Сергею талантливыми, и он оттого, что не ожидал ничего стоящего, обрадовался, да и, находясь под хмельком, преувеличивал свои впечатления. К тому же он почувствовал симпатию к этому маленькому доктору в пижамке, который множество лет подряд скупал картины бедных художников и тем самым помогал им, то есть становился в глазах Сергея человеком идейным, а не просто зашибателем денег.И оттого, что он о докторе раньше плохо думал, Сергей, чувствуя свою вину перед ним, хотел как-нибудь загладить ее, и, когда доктор очутился рядом, Сергей, кивнув на миниатюру, висевшую поблизости (заметить и не обидеть самого маленького), спросил:— А это чья работа?— Это так, мазня, — кивнул доктор небрежно и пошел дальше.Тут Сергей не на шутку обиделся на доктора и стал вглядываться в миниатюру, ища в ней тайные признаки талантливости, и почему-то не находя их, и от этого еще больше сердясь на доктора.Он оглядел комнату и увидел доктора вместе со стариком Сундаревым стоящим в углу и объясняющим какую-то картину. У жены Сергея и у жены летчика был тот глубокомысленно-доброжелательный вид, какой бывает у женщин, когда им объясняют что-то непонятное и ненужное им, а они делают вид, что это им понятно и важно.Тут Сергей заметил стоящего посреди комнаты Андрея Таркилова, и что-то необъяснимое в его длиннорукой широкоплечей фигуре его привлекло. В его позе чувствовалась какая-то ироническая громоздкость, как если бы он стоял на полу, а вокруг него лежали яйца, которые он мог раздавить неосторожным движением. Его поза выражала шутливое обещание не делать этого неосторожного движения. Сергей подошел к нему.— Он говорит, что это мазня, — тихо сказал Сергей, кивнув на миниатюру.Таркилов с тем же выражением своей опасной громоздкости взглянул на миниатюру и тихо ответил Сергею:— Да тут все мазня…— Как так, — поразился Сергей, уже ничего не понимая, — а Сундарев?— И Сундарев, — шепнул ему Таркилов, как бы радуясь возможности поделиться знанием того, чего Сергей не знает. Теперь Сергей понял, что громоздкость позы Таркилова выражала его внутреннее отношение к этим картинам. Мол, все это такое трухлявое старье, что одного неосторожного движения достаточно, чтобы все рассыпалось в прах. Мол, достаточно кашлянуть, чтобы холсты осыпали свои краски, как яичную скорлупу. — Да нет, — шепотом продолжал Таркилов, — старик, конечно, способный человек. Но он из тех людей, которые делают все, за что берутся, и потому ни в чем не достигают совершенства… Настоящий художник — это человек, для которого творчество — единственный способ перегрызть капкан… Нет, тут есть способные вещи — вон, а вон еще…Теперь Сергею казалось, что Таркилов, продолжая стоять в комнате, где повсюду разложены яйца, кивая на них головою, как бы приговаривает: «Вот тухлое, а вот еще тухлое, но на яичницу, конечно, наберется…»Потом он стал противоречиво объяснять, что школа какая-то у этих художников есть, да еще дай бог какая, у некоторых… Хотя, с другой стороны, невыносимое подражание европейскому модерну начала века. Каждым новым утверждением он как бы накладывал на свой рассказ противоречивые краски и был в противоречиях убедительным. Сами его противоречия, чувствовал Сергей, были следствием духовной силы и какого-то жесткого чувства справедливости, которое не хочет упускать ни одного оттенка.— Пойдем к нему, я тебе покажу замечательную вещь старика, — вдруг сказал Таркилов.На молчаливый вопрос Сергея, мол, как быть с остальными, тот махнул рукой:— Потом придут…Они тихо вышли из комнаты, и, когда проходили прихожую, на них из-за дверей потявкали собачки.Они спустились вниз, и Андрей Таркилов, открыв дверь, пропустил Сергея вперед. Необычайной силы запах затхлости пахнул на Сергея, и он увидел, как засветились в темноте фосфоресцирующие глаза. Они светили на разной высоте, и это было так непонятно, и запах затхлости был такой сильный, что Сергей невольно отпрянул к дверям. Но тут Таркилов включил свет, и Сергей увидел множество кошек. На подоконнике, на полупустых книжных полках, на спинке кресла, в самом кресле и на столе сидели кошки. Они сидели неподвижно и неподвижными глазами смотрели на вошедших.После того как воцарился свет, запах затхлости как будто уменьшился. Казалось, хаос запустения, одичания, объясняя причину вони, уменьшал сам запах. Незнание причины, подумал Сергей, превращало в темноте вонь в мощную необъяснимую силу.В комнате стоял топчан, обеденный стол с электрической плиткой, залитой спекшимися кофейными подтеками, и турецкий кофейник, тоже покрытый коричневой коркой.Кроме обеденного стола был еще один, рабочий стол, заваленный инструментами, среди которых обращали на себя внимание маленькая наковальня, тиски, несколько кинжалов без ножен и ножен без кинжалов.Прямо на противоположной стене висела картина, на которую кивком головы Таркилов обратил внимание Сергея.Картина изображала горное озеро, увиденное сквозь заросли мощных ядовито-зеленых растений. Казалось, зелень всеми своими мясистыми листьями, всеми шипами ежевичных плетей, всеми пикообразными бутонами цветов пытается прикрыть, защитить от человеческого глаза голубой кристалл озера, сверкающий в ее разрывах.Картина производила сильное, тревожное впечатление.— Стоящая вещь, — сказал Андрей Таркилов, и Сергей заметил, что тот заново и с удовольствием любуется ею.«Не на это ли озеро собирался повезти нас Володя», — подумал Сергей неожиданно для себя и еще глубже почувствовал картину. Таркилов объяснил ему особые достоинства этой картины. К числу особых достоинств он отнес то, что картина вся подчинена единой идее и в то же время каждая ее часть, каждый ее кусок живописно ценен сам по себе, и оттого, что он ценен сам по себе, он еще глубже (бескорыстно, ввиду собственной ценности) служит выражению определенной идеи.Через некоторое время пришли и все остальные гости во главе с хозяином. Старик Сундарев предложил сварить кофе, но гости отказались, может быть из-за запаха затхлости, прочно стоявшего в комнатенке. Во всяком случае, жена Сергея почти не могла скрыть брезгливого выражения лица. Особенно заметным это выражение стало, когда одна из кошек вскочила хозяину на плечо и, громко мурлыча, стала тереться головой о его щеку.Кто-то сказал, что пора спать, и все, оживившись, пошли к дверям. Старик Сундарев, сбросив кошку с плеча, проводил всех до калитки и остался с Андреем Таркиловым, который собирался у него заночевать.Геолог, живший в одном из соседних домов, пошел к себе, а Сергей и летчик вместе со своими женами вернулись в дом Володи, не забыв тщательно закрыть калитку, чтобы Вулкан не выскочил на берег.Сергей с женой вошли в свою комнату, разделись и молча легли. Кровати их стояли рядом, почти вплотную придвинутые друг к другу. В постели он снова почувствовал слегка пульсирующую боль в ноге, но, еще не успев ее осознать, вслушаться в нее, он провалился в глубокий, но, как потом оказалось, короткий сон.Он не помнил, когда это случилось, он только помнил, что случилось это в полусне. Он протянул руку к ее кровати и, не открывая глаз, уверенно нашел в воздухе ее руку, протянутую к нему. Лаская ее руку, не выпуская ее из своей и не удивляясь тому, что и она ему в это же мгновение протянула руку, он перелег на ее кровать, и тело его стало наполняться медленной, не прерывающей пленку сна сладостью.И он уже тело свое ощущал, как ладонь, сжимающую огромную гроздь винограда. И хотелось эту гроздь просто держать в руках, слегка перебирая пальцы и слегка надавливая на нее, любуясь в полусне ее сказочной огромностью, наслаждаясь ее зрелостью и еще больше наслаждаясь предчувствием главного наслаждения. И хотелось, продлевая это предчувствие, держать и держать солнечное ядро нежности целующимися губами, все еще мучительно медля, словно отгрызая от грозди самые незрелые, но все равно уже вкусные ягоды, наконец медленно и сильно нажать на всю гроздь и выжать ее до конца.И уже когда все случилось, сознание его окончательно прервало пленку сна и трезво высунулось из отхлынувшей страсти. Он открыл глаза и увидел ее, все еще спящую, только еще глубже спящую, чем раньше, и прекрасную в мертвенном свете луны, стоящей прямо в окне, и лицо ее в этом мертвенном свете сейчас казалось резким и трагическим.Он почувствовал, что голова его совершенно ясна и он помнит то прекрасное, что было сейчас и уже улетучилось и что бывало у них не раз, хотя и не так часто, как хотелось бы. Это приходило само, и никогда нельзя было предугадать, когда оно придет. Можно было только сравнивать с тем, что было обычно, и они, сравнивая это с тем, что было обычно, сознавались, что даже в лучшие минуты не бывало так хорошо, как во время этой близости в полусне.Неужели, подумал он, отсутствие сознания и делает человека счастливым? Ну да, сказал он себе, степень наслаждения жизнью и есть степень отсутствия сознания. Может быть, моя влюбчивость в юности, подумал он, была попыткой уйти от сознания? Нет, это было другое. Это было страстное желание найти одну. И сколько сил отдано этому, сколько напрасных сил! Но неужели полнота наслаждения и есть единственное содержание любви, единственная правда, а все остальное — самоотверженность, благородство, бескорыстие — только утонченная плата за это?!Нет, не может быть, сказал он себе. Вот это было и улетучилось, как будто ничего не было, а обида осталась. Ведь, в сущности, она меня сегодня предала. Это было даже хуже, чем предательство. Ведь предатель осознает, что он переходит какую-то грань. Она даже не осознала это. Она услышала веселый смех, доносящийся с пляжа, и ее слепая душа потянулась туда, не в силах соединить и сопоставить страдание близкого человека с этим взрывом веселья и правильно выбрать свое место между ними.Подумать только, сказал он себе, что это та самая женщина, которая когда-то так его любила, что и после замужества в первое время почти не могла есть в его присутствии. Куда все это девалось?Но и тогда она уже была такой, жестко сказал он себе, только тогда я был источником веселья. Тогда я был неиссякаемым источником веселья, подумал он мрачно.Он вспомнил далекий случай, когда они только поженились и к ним приехали ее родители. Так как всем жить в одной комнате было неудобно, они сняли комнату для родителей недалеко от их дома.В то утро у ее отца случился сильный сердечный приступ, и Сергей вызвал институтского врача, а потом ушел на лекции. Через три часа, вернувшись на квартиру, где жили ее родители, он застал там ее отца, лежавшего в кровати, рядом с ним была его жена, а дочки не было.— А где же Лара? — спросил он.— А сюда заходил ваш товарищ, — отвечала ему мать, — и они пошли к вам… Вы к себе не заходили?— Конечно, нет, — сказал он сдержанно, но чуть не задохнувшись от возмущения.Он вышел из комнаты и, продолжая задыхаться от возмущения, пошел на свою квартиру, почти уверенный, что увидит там что-то ужасное. Но ничего ужасного он там не увидел. Она сидела в комнате, а приятель его стоял в дверях, словно показывая квартирной хозяйке, что они не уединились здесь.— Почему ты здесь? — спросил Сергей, изо всех сил сдерживаясь.— Мы тебя ждем, — отвечала она спокойно, — сейчас я вам приготовлю закуску.— Ты ведь должна была быть возле больного отца, — сказал он, все еще возмущаясь.— Но ведь там мама, Сережа, — сказала она недоумевая. — Разве ее там нет?— Мало ли… Могла понадобиться твоя помощь, — отвечал он, уже успокаиваясь и усаживаясь за стол и все-таки думая краем сознания, что у нее в голове не все в порядке.Через несколько минут он сам уже с приятелем нажимал на водку, позабыв о том, что случилось… Нет, в глубине души его все-таки осталось недоумение даже не по поводу случившегося, а по поводу того, что она, пожалуй, ничего не поняла.Теперь ему припомнился другой случай. Неожиданно к ним вечером явился земляк Сергея, тот самый учитель-алкоголик, которого он знал по причалу, где у них у обоих стояли лодки.Как тот узнал его адрес, Сергей так и не выяснил. По-видимому, кто-то в Мухусе ему дал его.Сначала все было нормально, хотя Сергей с самого начала понял, что земляку негде ночевать и он собирается у него остаться.Все казалось нормально, потому что Сергей так душевно устал до этого, что просто-напросто отключился от своих последующих действий, о которых он уже тогда смутно догадывался.Он был душевно усталым оттого, что они с женой до этого сильно повздорили и только-только воцарился какой-то нездоровый, усталый мир, и тут явился этот учитель, очень плохо одетый и даже слегка пованивающий, как долго не мывшийся мужчина, с этой нелепой бутылкой старки, которую он вытащил из плаща и поставил на стол даже с некоторой важностью, как плату за предстоящее гостеприимство.Сначала они немного поговорили о Мухусе, об общих знакомых, о рыбалке. Потом гость рассказал о цели своего приезда, о том, что он хочет пожаловаться в министерство на притеснения со стороны местного педагогического начальства, которое лишает его часов, загоняет в вечернюю школу и так далее.Потом жена Сергея приготовила чай, и они выпили чаю, и перед самым чаем гость сделал попытку открыть бутылку с водкой, но Сергей не дал ему открыть эту бутылку, уже понимая, что он не даст ему остаться ночевать, и понимая, что распить сейчас с ним бутылку водки, а потом выгнать его будет слишком чудовищно.И гость, тоже почувствовав что-то неладное, очень упрашивал его, пытался открыть свою бутылку, но под молчаливым взглядом жены Сергей под всякими предлогами вынудил его оставить бутылку в покое, и тот наконец оставил бутылку и во время беседы и чаепития несколько раз бросал на нее болезненный взгляд, потом умоляюще глядел на Сергея, как бы прося его разрешения хотя бы вернуться к этой теме, хотя бы получить право выставить новые аргументы, быть выслушанным, но Сергей и этого права ему не дал.И хотя жена молчала и ничего не говорила, он понимал, как ей будет неприятно спать в одной комнате с этим полубродягой-учителем. Да у них и кровати второй или кушетки в комнате не было. Вернее, была одна кушетка, на которой они сами спали.Положим, они легко могли занять раскладушку у соседей по коммунальной квартире. «Но с какой стати? — раздраженно думал Сергей. — Я с ним в Мухусе никогда за одним столом не сидел, у него в доме не бывал. С какой стати я должен укладывать его спать рядом с нами… И что ему жаловаться, ему надо быть благодарным, что его все-таки еще держат на учительской работе. Если бы хоть была еще одна комната, а то здесь он будет храпеть рядом с нами…»Он не додумывал и не договаривал своих мыслей даже про себя. Вернее, он сам того не осознавал, что решимостью выставить гостя за дверь он целиком обязан жене, хотя она ни слова не сказала, ни полунамека не бросила, что недовольна его гостем.Наоборот, она была услужливей и доброжелательней, чем обычно. Сама того не осознавая, она была рада этому гостю, неожиданно ввалившемуся в их дом. Она была рада тому, что, вероятно, это алкоголик, что он явно давно не мылся, что, конечно, Сергей уложит его спать рядом с их супружеским ложем и тот будет громко рыгать во сне или даже нецензурно выражаться.Этот гость был прекрасной иллюстрацией к теме их раздора, заключавшейся в том, что Сергей без разбору дружит с кем попало (это было ложью, вернее, диким преувеличением), одалживает деньги людям, которые никогда их вовремя не возвращают (это было верно), не может проявить должного упорства в выколачивании квартиры из института (это было верно), на которую он давно имеет право. И вот, пожалуйста, случайный гость, и, конечно, с водкой, и ночлег лишнего человека в комнате, где и самим негде повернуться.Сам того не осознавая, но чувствуя все это и не желая давать жене этого козыря, Сергей не хотел оставлять учителя ночевать и, злясь на себя за это, старался накопить злобу на него, а так как никаких особых поводов он не находил, кроме его уж слишком несвежего вида, он злился на себя, как бы видя правоту жены, которая прожужжала ему все уши, что он не может никому по-мужски отказать в чем-нибудь или по-мужски настоять на чем-нибудь.И вот теперь, чувствуя нравственную уязвимость своего гостя, он решил на нем продемонстрировать свою мужскую твердость.— Выйдем покурим, — сказал Сергей после чая, и гость как-то слишком покорно вскочил, чувствуя какую-то надвигающуюся опасность (они уже до этого курили в комнате), потом он бросил взгляд на бутылку с водкой, как бы сказав этой бутылке своим взглядом, что они ненадолго разлучаются, и Сергей вывел его в коридор коммунальной квартиры, а потом и вовсе во двор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28