— спросил Джерри.— Конечно, — сказала ему Руфь. — Каждому это было ясно. Даже как-то неловко становилось. Ричард сказал:— Не перечеркивай этого, Руфь. А может, это самая что ни на есть настоящая, подлинная amour de coeur лирическая любовь (франц.)
. Давай пожелаем деткам счастья. Единственное, от чего ты никогда не будешь страдать, Джерри, — это от скуки. Салли — существо неспокойное. У нее много прекрасных качеств: она хорошо готовит, хорошо одевается, хороша — ну, относительно хороша — в постели. Но спокойной ее не назовешь.— Разве мы об этом говорили? — спросил Джерри.— Мы говорили об обучении детей, — сказала Руфь. И поднялась. — Я поехала домой. Больше я не могу.— Должен сказать, — заявил Джерри с вновь пробудившимся желанием досадить этому типу, — что я сторонник государственных школ.— Вот и я тоже, приятель Джерри, — сказал Ричард, — и я тоже. Это Салли настаивает на том, чтобы деток возили автобусом в школу для снобов.— Это мои дети, — решительно заявила Салли, — и я хочу, чтобы они получили самое лучшее образование. — Мои — Джерри сразу заметил, что в этом слове для нее заключена особая красота: по ее артикуляции ясно было, какое это бесценное слово.Руфь спросила, нерешительно опускаясь снова на стул:— А что, если Джерри захочет бросить работу? Ты согласишься жить с ним в бедности?Салли тщательно обдумала ответ и, казалось, была довольна результатом.— Нет. Я не хочу быть бедной, Руфь. Да и кому охота?— Мне. Если бы всем нам приходилось в поте лица добывать свой хлеб, у нас не было бы времени на это… это безумие. Все мы до того избалованы, что от нас смердит.— Руфи, — сказал Ричард, — ты высказываешь вслух мои мысли. Назад к природе, к простоте и бедности. Я всю жизнь регистрировался как демократ. Я дважды голосовал за Эдлая Стивенсона.Салли, обретя, наконец, дар речи, решила теперь высказать все, что пришло ей в голову, пока говорили другие.— Понимаете, подпись под бумагой еще не означает, что вы уже не муж и жена. — Джерри слышал это и прежде, когда она шепотом поверяла ему свою душевную муку; сейчас это прозвучало неуместно, нескладно, не вполне нормально. Руфь поймала его взгляд, потом посмотрела на Ричарда. Салли же, почувствовав, что они втихомолку потешаются над нею, распалилась еще больше:— А человек, который больше всех теряет, не вызывает ни у кого из нас ни капли сочувствия. У Руфи остаются ее детки, мы с Джерри получаем друг друга, а Ричард — ни черта! — Она потупилась; волосы упали ей на лицо, словно опустился занавес после пламенной речи.Ричард наблюдал за своими гостями, подстерегая их реакцию, и, казалось, колебался, не зная, присоединиться ли к ним, или возродить союз с женой. Переняв ее тон, он ринулся в наступление:— Джерри, разреши мне кое о чем тебя спросить. Ты когда-нибудь был один? Я хочу сказать: как перед Богом, до самого нутра, растуды тебя в качель — совсем один. Так вот: эта широкозадая тупая шлюха была моим единственным в жизни другом, а теперь она бросает меня ради тебя.— Значит, ты любишь ее, — сказала Руфь. Ричард тотчас отступил.— О да, я ее люблю, конечно, люблю, эту сумасшедшую суку, но… какого черта. Моя карта бита. Que sura, sura. Будь что будет (исп.)
— А я считаю, что два вполне приличных брака летят к черту по какой-то идиотской ошибке — из-за этакой жалкой алчности, — сказала Руфь и снова поднялась, — но никто со мной не согласен, а потому на этот раз я уже действительно ухожу.— Значит, решено? — спросил Джерри.— А разве нет?— Это ты сказала — не я. Как же мы теперь поступим? Вернуться вместе домой мы не можем. Салли, поезжай с Руфью и проведи ночь в нашем доме.— Нет, — коротко, испуганно ответила Салли.— Она не обидит тебя. Доверься нам. Прошу тебя, это ведь единственное место, куда я могу тебя послать. Поезжай с нею, а я буду с Ричардом.— Нет. Я не оставлю моих детей.— Даже на одну ночь? Я буду здесь, мы с Ричардом можем приготовить им завтрак. Не вижу, в чем проблема.— Он отберет у меня детей и скажет, что я их бросила.— Это несерьезно, Салли. Ты должна бы лучше знать своего мужа. Ричард, ты ведь такого не сделаешь.— Конечно, нет, — сказал Ричард, и Джерри вдруг прочел на его лице нечто неожиданное: стыд за Салли. Джерри принялся ее уговаривать:— Разве ты не слышишь, чт? он говорит? Он не станет красть твоих детей. Он любит тебя, любит их. Он не чудовище. — Он повернулся к Ричарду. — Мы можем поиграть в шахматы. Помнишь, какие мы с тобой разыгрывали партии?— Я не считаю нужным уезжать, — сказала Салли. И, словно драгоценный приз, крепко обхватила руками Теодору.— Но не могу же я просить Ричарда ехать с Руфью к нам домой. — Все рассмеялись, а Джерри обозлился: эта драчка на краю могилы была недостойна их всех, и выигрыш от его словесных ухищрений был таким жалким вознаграждением за ту жертву, за тот роковой прыжок, который он, наконец, совершил.— Салли-О, обещаю тебе: я не украду детей, — сказал Ричард.— Но если я оставлю ее с тобой, ты ее изобьешь, — сказал Джерри.— Господи, Джерри, я начинаю ненавидеть тебя до самых потрохов. Она еще не твоя жена, растуды тебя в качель, и я изобью ее, если, растуды тебя в качель, захочу. Это мой дом, и я не собираюсь выезжать отсюда только потому, что моя жена спит с кем попало.— Кто со мной едет, поехали, — сказала Руфь. — Джерри, мне кажется, мы им больше не нужны. Джерри спросил Салли:— С тобой ничего не случится?— Нет. Ничего.— Ты действительно считаешь, что так лучше?— Пожалуй, да. — Впервые за этот вечер взгляды их встретились.
Джерри, у тебя глаза такие печальные! Да как же они могут быть печальными, когда я так счастлив? И все же они у тебя печальные, Джерри. Когда занимаешься любовью, не надо смотреть человеку в глаза. А я всегда смотрю. Тогда я их закрою.
Джерри вздохнул.— Ну что ж. Мы, по-моему, достаточно ночей провели вместе и еще одна ночь нас не убьет. Позвони мне, — сказал он Салли, — если я тебе понадоблюсь.— Спасибо, Джерри. Я не буду звонить. Спокойной ночи. — Она улыбнулась и отвела от него глаза. — Руфь?..Руфь была уже в холле.— Прекрати, — крикнула она Салли. — Мы все слишком устали.У Джерри было такое ощущение, что его вываляли в грязи; поначалу, когда все они только переехали в Гринвуд, он всегда чувствовал себя у Матиасов, среди их дорогих вещей, неловким и немытым. Сейчас ему хотелось облегчиться, но Ричард, стоявший рядом, своим молчанием как бы вежливо выражал нетерпение, и у Джерри не хватило духу зайти в туалет на первом этаже. На улице три звезды пояса Ориона опустились и круче нависли над лесом, а луна продвинулась ввысь, освещая пепельное, в барашках, небо. Конанты услышали, как заскулил и заскребся в гараже Цезарь, но не залаял. Шум их машины осквернил ночь. Когда они двинулись вниз по извилистой подъездной дороге, Руфь закурила сигарету. Джерри потер палец о палец. Она передала ему сигарету.— Любопытная вещь, — сказала она, — у меня такое чувство, будто я возвращаюсь с очередной вечеринки у Салли и Ричарда. Во всяком случае, на этот раз мне не было скучно. Ричард не разглагольствовал насчет акций и ценных бумаг.— Да, он не казался таким ужасно нудным, как обычно. У него было даже несколько великих минут. Он меня просто обскакал. А как я выглядел? Сильно уступал ему?— Ты был таким, как всегда, — сказала Руфь. У него начались рези в низу живота. Он спросил жену:— Не возражаешь, если я на минуту остановлю машину?— Мы ведь уже почти приехали, — сказала она. — Неужели не можешь потерпеть?— Нет.Он остановил ее “вольво” и открыл дверцу, и выцветшая сухая трава и придорожный чертополох сразу стали вдруг бесконечно милыми. Поблизости высился телеграфный столб. Подойдя к нему, Джерри дернул за молнию и отдал свою боль земле. Луна протянула колючку тени от каждой зазубрины на столбе; в высокой траве серебристо поблескивала изморозь. Все вокруг, казалось Джерри, было словно картина, написанная на черном фоне, выгравированная нашим неясным, тупым страхом. Прокрякал невидимый треугольник гусей; прошелестела машина по соседней дороге — и звук замер; в воздухе возник призрачный запах яблок. Джерри попытался отключиться от реальностей ночи и осознать — как пытаешься осознать вращение земли — тот огромный печальный поворот, который произошел в его жизни. Но в сознании была лишь трава, да Руфь, дожидавшаяся его в машине, да утончавшаяся дуга, приносившая облегчение.Проехав мимо многих темных домов, они остановились у своего дома — все окна горели. Миссис О., хоть и была хороша с детьми, ни разу еще не вымыла ни одного блюдца и никогда не выключала свет. Они расплатились с ней, и она сказала:— Тут одна женщина из индепендентской церкви заходила насчет каких-то объявлений.— О Господи, — сказала Руфь. — Я совсем забыла. Ведь их следовало сделать к субботе.— Эти люди начинают просто тиранить тебя, — сказал Джерри, и, обращаясь к миссис О., спросил:— Вы в пальто? — Женщина молча покачала головой; лицо у нее было красное, и, выходя на крыльцо, она приложила платок к глазам.Закрывая за нею дверь, Руфь сказала:— Бедняжка. Интересно, много ли она знает?— А почему, собственно, она должна знать?— Она ведь из нашего городка, Джерри. А весь городок знает, что у нас дело худо. Я все лето замечала это по лицам мальчишек у Гристеда.— Хм. Мне, например, не казалось, что у нас дело худо. У меня — да, и у тебя — тоже, но не у нас.— Пошли спать. Или ты уезжаешь в свой коттедж?— Я не в состоянии. Хочешь молока?— А ты?— Если ты сделаешь тосты.— О, конечно. Почему бы и нет. Который теперь час?— Десять минут второго.— Так рано? Удивительно. Мне казалось, мы провели там целую жизнь.— Может, позвонить? — спросил Джерри. — Ты думаешь, с ней все с порядке?— Она ведь сама так хотела, оставь ее в покое.— Она казалась такой жалкой.— Это ее поза.— Нет, я никогда еще не видел ее такой. У меня было ощущение, что вот мы сидим, трое разумных людей, и обсуждаем участь прелестного… ребенка.— Хлеб подрумянился. Будешь намазывать маслом? Это твой тост.А ему не терпелось говорить о Салли и о минувшем вечере со всеми его сложными перипетиями; ему необходимо было вслух перебрать все подробности и узнать мнение Руфи о них. Но она не стала слушать и пошла наверх. В холодной спальне все невысказанное комом сдавило ему грудь, дыхание стало прерывистым.— Сукин сын, — еле выдохнул он, — я же оставил ингалятор там, в коттедже.— А ты расслабься, — сказала Руфь далеким певучим голосом. — Распустись, ни о чем не думай.— Холодно… здесь наверху, — сказал он. — Почему мы живем в таком вшивом доме?— Залезай под одеяло, — сказала она, — тут славно, тепло, дыши неглубоко, не думай о своих легких.— Мои бедные… дети, — сказал он. Постель, когда он залез в нее, показалась ему ловушкой: стоит лечь ничком — и задохнешься. Руфь выключила свет — последнюю лампочку в доме. В окне сквозь плотное кружево вяза просвечивали звезды, и, глядя на них, Джерри постепенно вновь обрел дыхание. Руфь залезла в постель с другой стороны и, прижавшись к нему, положила руку ему на грудь. Окутанный медленно нараставшим теплом — теплом, которым он наслаждался последний раз в вечности, — Джерри почувствовал, как грудь его расширяется; ноги и руки расслабились, напряжение вытекло из них; стена в легких постепенно рушилась под напором каждого вздоха. Тело Руфи рядом было крепкое, упругое, сонное. — Мне очень жаль, — вслух произнес он, — но, наверное, так правильно. — Эта фраза, обретшая плоть благодаря его голосу, казалось, повторялась без конца, как отражение в двойном зеркале, как дни, как дыхание. Он открыл глаза. Кресты оконных переплетов застывшими благословениями оберегали его в ночи; в легких его установилось безбрежное царство мира и покоя. И в эту чудесную страну он не спеша, лениво вступил.
Телефон дребезжал и дребезжал в верхнем холле — казалось, будто прорвало трубу и мрак наполнился кипящей пеной.— О Господи, — произнесла Руфь.Они с Джерри давно уговорились, что раз утром она встает вместе с детьми, то всеми ночными происшествиями занимается он. Он выбросил тело из теплой норы, где оно нашло избавление, — судя по тому, каких усилий ему стоило встать, он понял, что лишь недавно заснул. Ведь первый сон — самый глубокий. Ноги его и лицо были словно покрыты пылью. Он снял трубку на четвертом звонке, оборвав его на середине. Скрипнула кровать под кем-то из детей.— Алло?— Джерри? Это я. — Голос Салли звучал немыслимо близко — так комета нависает над землей, хоть в находится на расстоянии миллионов миль.— Привет:— Ты спал?— Вроде бы. Который час?— Извини. Я не думала, что ты сможешь заснуть.— Я и сам не думал.— Я позвонила тебе в коттедж, но ты не отвечал. Мне стало очень больно.— Вот как? А мне и в голову не пришло поехать туда. К чему — теперь ведь все решено.— Разве? А как Руфь?— Спит.— Ничего подобного! — послышался из постели голос Руфи. — Скажи ей, чтоб не занимала мой телефон!— А ты как? — спросил у Салли Джерри.— Не очень хорошо.— Нет? А где Ричард?— Уехал. Наверное, я тебе потому и звоню, чтоб это сообщить. Ричард ушел из дома. Сказал, что не может больше выносить меня ни минуты, и хлопнул дверью. Даже чемодана не взял. Он обозвал меня проституткой. — Голос у нее прервался, и в трубке зашелестело от слез. Скрипнула еще чья-то кровать. Неужели все дети не спят?— Он тебя бил?— Нет. Но пусть бы и побил — мне все равно.— Что ж, все складывается хорошо, верно? Разве не лучше, что он ушел? Ты сможешь заснуть?— Гореть мне в аду за то, что я сделала этому человеку.Джерри перенес тяжесть тела на другую ногу и постарался говорить так, чтобы Руфь не могла слышать каждое слово: уж очень слова были нелепые.— Никто не будет гореть в аду, — зашептал он Салли. — Меньше всего — ты. Ты не виновата в том, что так получилось: ты же пыталась отвадить меня. Верно?— В-вроде бы. Но мне следовало настоять на своем. А я не хотела тебя отваживать и не хотела на тебя давить. Скажешь мне одну вещь?— Конечно.— Скажешь по-честному?— Да.— Ты считаешь, что я на тебя давлю?— Конечно, нет.— Я вовсе не хотела говорить ему все, но стоило начать, и я уже не могла остановиться. Он заставил меня все выложить: он куда умнее, чем ты думаешь.— Я считаю его очень умным. Он мне даже понравился сегодня.— В самом деле? — В голосе ее зазвенела такая надежда, что он испугался следующих ее слов: она ведь может сказать лишнее. Она сказала:— А я была ужасна.— Нет, ничего подобного. Ты была чудо как хороша.— Я слова из себя не могла выдавить, а когда все же выжимала что-то, это были гадкие, злые вещи.— Все было отлично.— У меня в голове все путалось, мне было так стыдно. Я предала Ричарда, а потом предала тебя. А ведь вы оба на меня рассчитывали.— Даже слишком.Ее молчание снова заполнилось шелестом, и у него было такое чувство, будто он выплескивает слова в пропасть, в пустоту.— Салли. Послушай. Я рад, что он знает. Я рад, что ты сказала ему. Теперь все позади и все в порядке. Но мы теперь должны быть лучше других — ты и я. Мы просим Ричарда, Руфь и детей об огромной жертве, и отплатить им мы можем, только если будем лучше других до конца своих дней. Поняла?— Да. — Она шмыгнула носом.— Ты мне веришь?— По-моему, да. Я сама не знаю, что делаю. Только что съела целую миску салата, который приготовила к сегодняшнему ужину. Мы забыли поесть, и муж ушел голодный.— Ты сумеешь лечь и заснуть? У тебя есть таблетки?— Да. У меня есть таблетки. Ничего со мной не случится.В голосе ее зазвучали злые нотки. Он спросил:— Ты хочешь, чтоб я приехал?— Нет. Дети взбудоражатся. Теодора до сих пор не спит.— Бедная крошка. А когда придет Джози?— Завтра утром. Что мне ей сказать?— Не знаю. Ничего? Правду? Мне кажется, это должно меньше всего тебя волновать.— Ты прав, Джерри. Ты всегда прав. Ты прими на себя заботу о Руфи, а я приму таблетку.— По-моему, это сейчас самое правильное.— Ложись снова спать. Извини, что побеспокоила. Он ждал от нее извинения. Он сказал:— Не смеши. Я рад, что ты позвонила. Конечно же, рад.— Спокойной ночи, Джерри.— Спокойной ночи. Ты грандиозна. — Не мог он заставить себя сказать, зная, что Руфь слушает: “Я люблю тебя”.Когда он вернулся в постель, Руфь спросила:— Чего она хотела?— Утешения. Ричард уехал.— Среди ночи?— Видимо.— Что ж… молодец.— Чем же он молодец? Тем, что оставил женщину в полной растерянности? Мерзавец.— А еще что она говорила?— Ей было неприятно, что я здесь, а не в коттедже. Она, видимо, ожидала, что я высажу тебя, а сам поеду туда. — Джерри мучило то, что Руфь сказала “молодец”, явно намекая на его пассивность. — Я должен был так поступить? — спросил он. — Значит, чтобы завоевать твое уважение, надо встать, одеться и уйти из дома, как Ричард?— Поступай, как знаешь. А какой у нее был голос?— Благодарю, несчастный.— С чего бы это? Ведь она получила то, что хотела.— Ты так думаешь? Мне кажется, она сама не знает, чего хочет, — теперь, когда она это получила.— Повтори еще раз.— Нет. Я сейчас буду спать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
. Давай пожелаем деткам счастья. Единственное, от чего ты никогда не будешь страдать, Джерри, — это от скуки. Салли — существо неспокойное. У нее много прекрасных качеств: она хорошо готовит, хорошо одевается, хороша — ну, относительно хороша — в постели. Но спокойной ее не назовешь.— Разве мы об этом говорили? — спросил Джерри.— Мы говорили об обучении детей, — сказала Руфь. И поднялась. — Я поехала домой. Больше я не могу.— Должен сказать, — заявил Джерри с вновь пробудившимся желанием досадить этому типу, — что я сторонник государственных школ.— Вот и я тоже, приятель Джерри, — сказал Ричард, — и я тоже. Это Салли настаивает на том, чтобы деток возили автобусом в школу для снобов.— Это мои дети, — решительно заявила Салли, — и я хочу, чтобы они получили самое лучшее образование. — Мои — Джерри сразу заметил, что в этом слове для нее заключена особая красота: по ее артикуляции ясно было, какое это бесценное слово.Руфь спросила, нерешительно опускаясь снова на стул:— А что, если Джерри захочет бросить работу? Ты согласишься жить с ним в бедности?Салли тщательно обдумала ответ и, казалось, была довольна результатом.— Нет. Я не хочу быть бедной, Руфь. Да и кому охота?— Мне. Если бы всем нам приходилось в поте лица добывать свой хлеб, у нас не было бы времени на это… это безумие. Все мы до того избалованы, что от нас смердит.— Руфи, — сказал Ричард, — ты высказываешь вслух мои мысли. Назад к природе, к простоте и бедности. Я всю жизнь регистрировался как демократ. Я дважды голосовал за Эдлая Стивенсона.Салли, обретя, наконец, дар речи, решила теперь высказать все, что пришло ей в голову, пока говорили другие.— Понимаете, подпись под бумагой еще не означает, что вы уже не муж и жена. — Джерри слышал это и прежде, когда она шепотом поверяла ему свою душевную муку; сейчас это прозвучало неуместно, нескладно, не вполне нормально. Руфь поймала его взгляд, потом посмотрела на Ричарда. Салли же, почувствовав, что они втихомолку потешаются над нею, распалилась еще больше:— А человек, который больше всех теряет, не вызывает ни у кого из нас ни капли сочувствия. У Руфи остаются ее детки, мы с Джерри получаем друг друга, а Ричард — ни черта! — Она потупилась; волосы упали ей на лицо, словно опустился занавес после пламенной речи.Ричард наблюдал за своими гостями, подстерегая их реакцию, и, казалось, колебался, не зная, присоединиться ли к ним, или возродить союз с женой. Переняв ее тон, он ринулся в наступление:— Джерри, разреши мне кое о чем тебя спросить. Ты когда-нибудь был один? Я хочу сказать: как перед Богом, до самого нутра, растуды тебя в качель — совсем один. Так вот: эта широкозадая тупая шлюха была моим единственным в жизни другом, а теперь она бросает меня ради тебя.— Значит, ты любишь ее, — сказала Руфь. Ричард тотчас отступил.— О да, я ее люблю, конечно, люблю, эту сумасшедшую суку, но… какого черта. Моя карта бита. Que sura, sura. Будь что будет (исп.)
— А я считаю, что два вполне приличных брака летят к черту по какой-то идиотской ошибке — из-за этакой жалкой алчности, — сказала Руфь и снова поднялась, — но никто со мной не согласен, а потому на этот раз я уже действительно ухожу.— Значит, решено? — спросил Джерри.— А разве нет?— Это ты сказала — не я. Как же мы теперь поступим? Вернуться вместе домой мы не можем. Салли, поезжай с Руфью и проведи ночь в нашем доме.— Нет, — коротко, испуганно ответила Салли.— Она не обидит тебя. Доверься нам. Прошу тебя, это ведь единственное место, куда я могу тебя послать. Поезжай с нею, а я буду с Ричардом.— Нет. Я не оставлю моих детей.— Даже на одну ночь? Я буду здесь, мы с Ричардом можем приготовить им завтрак. Не вижу, в чем проблема.— Он отберет у меня детей и скажет, что я их бросила.— Это несерьезно, Салли. Ты должна бы лучше знать своего мужа. Ричард, ты ведь такого не сделаешь.— Конечно, нет, — сказал Ричард, и Джерри вдруг прочел на его лице нечто неожиданное: стыд за Салли. Джерри принялся ее уговаривать:— Разве ты не слышишь, чт? он говорит? Он не станет красть твоих детей. Он любит тебя, любит их. Он не чудовище. — Он повернулся к Ричарду. — Мы можем поиграть в шахматы. Помнишь, какие мы с тобой разыгрывали партии?— Я не считаю нужным уезжать, — сказала Салли. И, словно драгоценный приз, крепко обхватила руками Теодору.— Но не могу же я просить Ричарда ехать с Руфью к нам домой. — Все рассмеялись, а Джерри обозлился: эта драчка на краю могилы была недостойна их всех, и выигрыш от его словесных ухищрений был таким жалким вознаграждением за ту жертву, за тот роковой прыжок, который он, наконец, совершил.— Салли-О, обещаю тебе: я не украду детей, — сказал Ричард.— Но если я оставлю ее с тобой, ты ее изобьешь, — сказал Джерри.— Господи, Джерри, я начинаю ненавидеть тебя до самых потрохов. Она еще не твоя жена, растуды тебя в качель, и я изобью ее, если, растуды тебя в качель, захочу. Это мой дом, и я не собираюсь выезжать отсюда только потому, что моя жена спит с кем попало.— Кто со мной едет, поехали, — сказала Руфь. — Джерри, мне кажется, мы им больше не нужны. Джерри спросил Салли:— С тобой ничего не случится?— Нет. Ничего.— Ты действительно считаешь, что так лучше?— Пожалуй, да. — Впервые за этот вечер взгляды их встретились.
Джерри, у тебя глаза такие печальные! Да как же они могут быть печальными, когда я так счастлив? И все же они у тебя печальные, Джерри. Когда занимаешься любовью, не надо смотреть человеку в глаза. А я всегда смотрю. Тогда я их закрою.
Джерри вздохнул.— Ну что ж. Мы, по-моему, достаточно ночей провели вместе и еще одна ночь нас не убьет. Позвони мне, — сказал он Салли, — если я тебе понадоблюсь.— Спасибо, Джерри. Я не буду звонить. Спокойной ночи. — Она улыбнулась и отвела от него глаза. — Руфь?..Руфь была уже в холле.— Прекрати, — крикнула она Салли. — Мы все слишком устали.У Джерри было такое ощущение, что его вываляли в грязи; поначалу, когда все они только переехали в Гринвуд, он всегда чувствовал себя у Матиасов, среди их дорогих вещей, неловким и немытым. Сейчас ему хотелось облегчиться, но Ричард, стоявший рядом, своим молчанием как бы вежливо выражал нетерпение, и у Джерри не хватило духу зайти в туалет на первом этаже. На улице три звезды пояса Ориона опустились и круче нависли над лесом, а луна продвинулась ввысь, освещая пепельное, в барашках, небо. Конанты услышали, как заскулил и заскребся в гараже Цезарь, но не залаял. Шум их машины осквернил ночь. Когда они двинулись вниз по извилистой подъездной дороге, Руфь закурила сигарету. Джерри потер палец о палец. Она передала ему сигарету.— Любопытная вещь, — сказала она, — у меня такое чувство, будто я возвращаюсь с очередной вечеринки у Салли и Ричарда. Во всяком случае, на этот раз мне не было скучно. Ричард не разглагольствовал насчет акций и ценных бумаг.— Да, он не казался таким ужасно нудным, как обычно. У него было даже несколько великих минут. Он меня просто обскакал. А как я выглядел? Сильно уступал ему?— Ты был таким, как всегда, — сказала Руфь. У него начались рези в низу живота. Он спросил жену:— Не возражаешь, если я на минуту остановлю машину?— Мы ведь уже почти приехали, — сказала она. — Неужели не можешь потерпеть?— Нет.Он остановил ее “вольво” и открыл дверцу, и выцветшая сухая трава и придорожный чертополох сразу стали вдруг бесконечно милыми. Поблизости высился телеграфный столб. Подойдя к нему, Джерри дернул за молнию и отдал свою боль земле. Луна протянула колючку тени от каждой зазубрины на столбе; в высокой траве серебристо поблескивала изморозь. Все вокруг, казалось Джерри, было словно картина, написанная на черном фоне, выгравированная нашим неясным, тупым страхом. Прокрякал невидимый треугольник гусей; прошелестела машина по соседней дороге — и звук замер; в воздухе возник призрачный запах яблок. Джерри попытался отключиться от реальностей ночи и осознать — как пытаешься осознать вращение земли — тот огромный печальный поворот, который произошел в его жизни. Но в сознании была лишь трава, да Руфь, дожидавшаяся его в машине, да утончавшаяся дуга, приносившая облегчение.Проехав мимо многих темных домов, они остановились у своего дома — все окна горели. Миссис О., хоть и была хороша с детьми, ни разу еще не вымыла ни одного блюдца и никогда не выключала свет. Они расплатились с ней, и она сказала:— Тут одна женщина из индепендентской церкви заходила насчет каких-то объявлений.— О Господи, — сказала Руфь. — Я совсем забыла. Ведь их следовало сделать к субботе.— Эти люди начинают просто тиранить тебя, — сказал Джерри, и, обращаясь к миссис О., спросил:— Вы в пальто? — Женщина молча покачала головой; лицо у нее было красное, и, выходя на крыльцо, она приложила платок к глазам.Закрывая за нею дверь, Руфь сказала:— Бедняжка. Интересно, много ли она знает?— А почему, собственно, она должна знать?— Она ведь из нашего городка, Джерри. А весь городок знает, что у нас дело худо. Я все лето замечала это по лицам мальчишек у Гристеда.— Хм. Мне, например, не казалось, что у нас дело худо. У меня — да, и у тебя — тоже, но не у нас.— Пошли спать. Или ты уезжаешь в свой коттедж?— Я не в состоянии. Хочешь молока?— А ты?— Если ты сделаешь тосты.— О, конечно. Почему бы и нет. Который теперь час?— Десять минут второго.— Так рано? Удивительно. Мне казалось, мы провели там целую жизнь.— Может, позвонить? — спросил Джерри. — Ты думаешь, с ней все с порядке?— Она ведь сама так хотела, оставь ее в покое.— Она казалась такой жалкой.— Это ее поза.— Нет, я никогда еще не видел ее такой. У меня было ощущение, что вот мы сидим, трое разумных людей, и обсуждаем участь прелестного… ребенка.— Хлеб подрумянился. Будешь намазывать маслом? Это твой тост.А ему не терпелось говорить о Салли и о минувшем вечере со всеми его сложными перипетиями; ему необходимо было вслух перебрать все подробности и узнать мнение Руфи о них. Но она не стала слушать и пошла наверх. В холодной спальне все невысказанное комом сдавило ему грудь, дыхание стало прерывистым.— Сукин сын, — еле выдохнул он, — я же оставил ингалятор там, в коттедже.— А ты расслабься, — сказала Руфь далеким певучим голосом. — Распустись, ни о чем не думай.— Холодно… здесь наверху, — сказал он. — Почему мы живем в таком вшивом доме?— Залезай под одеяло, — сказала она, — тут славно, тепло, дыши неглубоко, не думай о своих легких.— Мои бедные… дети, — сказал он. Постель, когда он залез в нее, показалась ему ловушкой: стоит лечь ничком — и задохнешься. Руфь выключила свет — последнюю лампочку в доме. В окне сквозь плотное кружево вяза просвечивали звезды, и, глядя на них, Джерри постепенно вновь обрел дыхание. Руфь залезла в постель с другой стороны и, прижавшись к нему, положила руку ему на грудь. Окутанный медленно нараставшим теплом — теплом, которым он наслаждался последний раз в вечности, — Джерри почувствовал, как грудь его расширяется; ноги и руки расслабились, напряжение вытекло из них; стена в легких постепенно рушилась под напором каждого вздоха. Тело Руфи рядом было крепкое, упругое, сонное. — Мне очень жаль, — вслух произнес он, — но, наверное, так правильно. — Эта фраза, обретшая плоть благодаря его голосу, казалось, повторялась без конца, как отражение в двойном зеркале, как дни, как дыхание. Он открыл глаза. Кресты оконных переплетов застывшими благословениями оберегали его в ночи; в легких его установилось безбрежное царство мира и покоя. И в эту чудесную страну он не спеша, лениво вступил.
Телефон дребезжал и дребезжал в верхнем холле — казалось, будто прорвало трубу и мрак наполнился кипящей пеной.— О Господи, — произнесла Руфь.Они с Джерри давно уговорились, что раз утром она встает вместе с детьми, то всеми ночными происшествиями занимается он. Он выбросил тело из теплой норы, где оно нашло избавление, — судя по тому, каких усилий ему стоило встать, он понял, что лишь недавно заснул. Ведь первый сон — самый глубокий. Ноги его и лицо были словно покрыты пылью. Он снял трубку на четвертом звонке, оборвав его на середине. Скрипнула кровать под кем-то из детей.— Алло?— Джерри? Это я. — Голос Салли звучал немыслимо близко — так комета нависает над землей, хоть в находится на расстоянии миллионов миль.— Привет:— Ты спал?— Вроде бы. Который час?— Извини. Я не думала, что ты сможешь заснуть.— Я и сам не думал.— Я позвонила тебе в коттедж, но ты не отвечал. Мне стало очень больно.— Вот как? А мне и в голову не пришло поехать туда. К чему — теперь ведь все решено.— Разве? А как Руфь?— Спит.— Ничего подобного! — послышался из постели голос Руфи. — Скажи ей, чтоб не занимала мой телефон!— А ты как? — спросил у Салли Джерри.— Не очень хорошо.— Нет? А где Ричард?— Уехал. Наверное, я тебе потому и звоню, чтоб это сообщить. Ричард ушел из дома. Сказал, что не может больше выносить меня ни минуты, и хлопнул дверью. Даже чемодана не взял. Он обозвал меня проституткой. — Голос у нее прервался, и в трубке зашелестело от слез. Скрипнула еще чья-то кровать. Неужели все дети не спят?— Он тебя бил?— Нет. Но пусть бы и побил — мне все равно.— Что ж, все складывается хорошо, верно? Разве не лучше, что он ушел? Ты сможешь заснуть?— Гореть мне в аду за то, что я сделала этому человеку.Джерри перенес тяжесть тела на другую ногу и постарался говорить так, чтобы Руфь не могла слышать каждое слово: уж очень слова были нелепые.— Никто не будет гореть в аду, — зашептал он Салли. — Меньше всего — ты. Ты не виновата в том, что так получилось: ты же пыталась отвадить меня. Верно?— В-вроде бы. Но мне следовало настоять на своем. А я не хотела тебя отваживать и не хотела на тебя давить. Скажешь мне одну вещь?— Конечно.— Скажешь по-честному?— Да.— Ты считаешь, что я на тебя давлю?— Конечно, нет.— Я вовсе не хотела говорить ему все, но стоило начать, и я уже не могла остановиться. Он заставил меня все выложить: он куда умнее, чем ты думаешь.— Я считаю его очень умным. Он мне даже понравился сегодня.— В самом деле? — В голосе ее зазвенела такая надежда, что он испугался следующих ее слов: она ведь может сказать лишнее. Она сказала:— А я была ужасна.— Нет, ничего подобного. Ты была чудо как хороша.— Я слова из себя не могла выдавить, а когда все же выжимала что-то, это были гадкие, злые вещи.— Все было отлично.— У меня в голове все путалось, мне было так стыдно. Я предала Ричарда, а потом предала тебя. А ведь вы оба на меня рассчитывали.— Даже слишком.Ее молчание снова заполнилось шелестом, и у него было такое чувство, будто он выплескивает слова в пропасть, в пустоту.— Салли. Послушай. Я рад, что он знает. Я рад, что ты сказала ему. Теперь все позади и все в порядке. Но мы теперь должны быть лучше других — ты и я. Мы просим Ричарда, Руфь и детей об огромной жертве, и отплатить им мы можем, только если будем лучше других до конца своих дней. Поняла?— Да. — Она шмыгнула носом.— Ты мне веришь?— По-моему, да. Я сама не знаю, что делаю. Только что съела целую миску салата, который приготовила к сегодняшнему ужину. Мы забыли поесть, и муж ушел голодный.— Ты сумеешь лечь и заснуть? У тебя есть таблетки?— Да. У меня есть таблетки. Ничего со мной не случится.В голосе ее зазвучали злые нотки. Он спросил:— Ты хочешь, чтоб я приехал?— Нет. Дети взбудоражатся. Теодора до сих пор не спит.— Бедная крошка. А когда придет Джози?— Завтра утром. Что мне ей сказать?— Не знаю. Ничего? Правду? Мне кажется, это должно меньше всего тебя волновать.— Ты прав, Джерри. Ты всегда прав. Ты прими на себя заботу о Руфи, а я приму таблетку.— По-моему, это сейчас самое правильное.— Ложись снова спать. Извини, что побеспокоила. Он ждал от нее извинения. Он сказал:— Не смеши. Я рад, что ты позвонила. Конечно же, рад.— Спокойной ночи, Джерри.— Спокойной ночи. Ты грандиозна. — Не мог он заставить себя сказать, зная, что Руфь слушает: “Я люблю тебя”.Когда он вернулся в постель, Руфь спросила:— Чего она хотела?— Утешения. Ричард уехал.— Среди ночи?— Видимо.— Что ж… молодец.— Чем же он молодец? Тем, что оставил женщину в полной растерянности? Мерзавец.— А еще что она говорила?— Ей было неприятно, что я здесь, а не в коттедже. Она, видимо, ожидала, что я высажу тебя, а сам поеду туда. — Джерри мучило то, что Руфь сказала “молодец”, явно намекая на его пассивность. — Я должен был так поступить? — спросил он. — Значит, чтобы завоевать твое уважение, надо встать, одеться и уйти из дома, как Ричард?— Поступай, как знаешь. А какой у нее был голос?— Благодарю, несчастный.— С чего бы это? Ведь она получила то, что хотела.— Ты так думаешь? Мне кажется, она сама не знает, чего хочет, — теперь, когда она это получила.— Повтори еще раз.— Нет. Я сейчас буду спать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32