В эти дни вторичного появления у нас Колбат присматривался ко всему. Особенно непонятными были для него окна. Еще в первый раз, когда его привел к нам Савельев, Колбат в окно кухни увидел белую кошку, сидевшую на заборе против окна. Он так сунулся мордой в стекло, что разбил его и оцарапал себе нос. Теперь он относился к окнам с недоверием и очень скромно садился около них.Я думала, что его удивит электрический свет, внезапно разрезающий темноту. Чем это могло ему показаться? Но он совсем не удивился, и я вспомнила, что он видел фонари над площадью и аллеей во время ночных выходов.Мы сговорились относиться к нему без излишних нежных обращений и жалостных интонаций, спокойно и ровно. В первые дни у Колбата был такой печальный и больной вид, что мы ободряли его, говоря:– Подожди, собака, поправишься, все будет хорошо.И Колбат понимал в нашем тоне что-то хорошее для себя и подходил к нам.К Андрею, кроме того единственного раза, он больше не проявлял вражды и спешил на зов, видимо поняв его добрые намерения.Через пять дней Колбат пропал снова. Теперь он ускочил в открытую мною дверь, и нашла его Лена. Возвращаясь из школы, она заметила, что перед воротами военного городка собралась толпа мальчишек. Мальчишки от кого-то бегают, падают в снег и хохочут. Подойдя, она увидела Колбата. Он с азартом припрыгивал за ребятами, хватал их за пальтишки и нарочно покусывал за валенки. Больная лапа была развернута и на месте перелома сильно болталась на бегу. Увидев Лену, он поскакал к ней на трех ногах.Лена грозно приступила к ребятам.– Это кто из вас снял повязку?Ребята, струхнув, ответили, что развязал Мишка, который убежал.– А может, это наша собака? – сказал один из них. – Вон как она нас знает!– Ваша! – с достоинством ответила Лена. – А вот поглядите!Лена не знала, послушается ли ее Колбат, но хотелось доказать ребятам, что она – хозяин такого ученого пса. Она подняла руку, как делал Савельев, затем опустила ее, приближая к себе, и приказала:– Ко мне!Колбат подобрался к Лене с левой стороны и посмотрел на нее снизу вверх. Лена торжествовала.– Видите? – сказала она строго. – И чтоб больше с псом вы не баловались. Он ученый и наш!Ребята закричали:– А ну-ка еще вели ему!..– А чего он еще может?Но Лена сказала, что ведет Колбата лечиться и с больной лапой он ничего больше делать не будет.К обеду пришел Андрей и помог мне наложить Колбату неподвижную повязку. В первый раз я сделала шину неправильно: лучинки были прямые, больная лапа оказалась выпрямленной в коленном суставе, и Колбату можно было лежать только на боку или сидеть. Поэтому теперь я сделала шину из толстого картона, согнув его под прямым углом для локтевого сустава, чтобы Колбат не мог опираться на лапу и тем беспокоить место перелома. Сегодня было труднее вправить кости: хотя ранки затянулись чисто, но натруженная лапа очень распухла.– Вот и будешь ходить так целый месяц, – сказала Лена строго, когда мы благополучно наложили повязку. – Вредный ты пес! – И тут же расхохоталась: Колбат сидел, остро насторожив правое ухо, переломив левое над глазом и вытянув вперед правую, забинтованную лапу, словно здороваясь.Приладили мы ему косынку на шею, подвязали лапу и вот совершенно ясно заметили, что Колбат доволен. Он очень ласково смотрел на нас, пошел за нами в столовую и гораздо доверчивее, чем прежде, уселся около наших ног, так что никому нельзя было встать, не побеспокоив его.Таким его очень похоже нарисовал Вася, парнишка с перевоза, который часто приходил к нам. Он учился в городе, в одной школе с Леной, хотя и не в одном классе, и был очень дружен с ней и ее товарищами. Он рисовал все, что видел, и прекрасные бывали у него рисунки.Васю привез к нам Андрей прошлой осенью. Произошло это так.Андрей ехал на велосипеде от реки Суйфун к городу и на дороге догнал маленького мальчонку, белобрысенького, со школьной сумкой в руках. Андрей замедлил ход, и мальчик побежал рядом с велосипедом, поглядывая на блестящую машину. Андрей остановился, узнал, что мальчик ходил из города на Суйфун к деду на перевоз за пять километров, и посадил его перед собой на велосипедную раму. Мальчонка оказался легким, как птица.– Ну, чего же ты притих? – спросил его Андрей. – Боишься?– Боюсь! Больно быстро идет.– Вот учись, вырастешь – будешь на таком ездить.– Я уж и то во втором классе учусь.– Который же тебе год?– Мне девять годов.– А чего же ты такой маленький?– Засох!Оказалось, что парнишка – сирота и живет с дедом, паромщиком от колхоза «Путь Ленина», в старой фанзе у перевоза через Суйфун, а зимой жил в городе у чужих людей около базара, потому что от деда далеко ходить в школу.Велосипед мягко катился по теплой пыли дороги. У Андрея перед глазами мелькали то загорелая рука мальчонки, то напряженно согнутые босые ноги, то круглая щека с зеленым мазком чернил на темной от солнца коже. Они разговаривали о многих интересных вещах: о том, как Васин дед ловит на перекате красноперок накидушкой, как по первому снегу выходят на остров пестрые фазаны и дед долго целится из старого своего ружьишка, потом все-таки выстрелит и убьет.– Он припас жалеет, – сказал мальчонка, – а глаза у него старые, вот и целится.А когда весной идет в Суйфуне корюшка, дед бежит в колхоз и сообщает. И вот по всему берегу выходят рыбаки…Андрей сам был рыбак: хорошо поговорили с товарищем! Уже мимо них побежали белые домишки города, а расставаться не хотелось. Выяснилось, что зеленое пятно на щеке не от чернил, а от краски, которой Вася рисовал суйфунский берег. Остановились.– Бери картинку, я тебе подарю, – сказал Вася и порылся в сумочке.Андрей посмотрел на картинку, потом на Васю, подумал и сказал:– Эх ты, голова! Залезай снова на раму. Поедем ко мне за настоящими красками.Когда Вася, придя к нам, застал у нас Колбата, он долго смотрел на него.– Складный какой, – сказал он. –Большой, а кажет себя меньше. Тусклый – не блестит, а красивый… В черном у него синеет, вроде как селезневое перо. Голову держит очень уж ловко.Лена накинула на сидящего Колбата кожаную куртку с малиновыми петлицами, надела на голову старый шлем Андрея, и Колбат, вероятно побаиваясь шуршания кожи, долго сидел не шевелясь, похожий на черного ворона, печального и озабоченного. Вася уселся напротив Колбата и быстро и верно нарисовал его. Под портретом Лена написала: «Военный пес службы связи Колбат, получивший случайное ранение в мирных условиях». 6 Целый месяц мы не снимали повязки, и она лежала прекрасно. Последнюю неделю лапа, видимо, сильно чесалась: мы часто видели, как Колбат, лежа на козьей шкурке, вгрызается в незавязанный кусочек лапы и заезжает зубами все глубже под картон шины и даже обкусывает картон. Давно уже белая повязка была подбинтована сверху красноармейской обмоткой, так что разорвать ее было очень трудно. Когда Колбат тянул ее зубами, кто-нибудь из нас говорил «фу», и Колбат, грустно взглянув, нехотя оставлял лапу и начинал лизать ее поверх обмотки, прикусывая там и тут зубами и почесывая. Мы всё боялись снять повязку раньше времени, и так он ходил с забинтованной лапой больше четырех недель.В том году на Дальнем Востоке зима была редкая: все подсыпало снежку, и не видно было голой, озябшей, в трещинах земли, как бывает здесь часто зимой. Такие закаты расцветали против наших окон, что я всегда старалась закончить все дела и на эти полчаса стать в нашей столовой спиной к теплой печке и смотреть, как загораются морозные узоры на окне.Однажды, когда красный с золотом закат осветил наше окно, я засмотрелась и не заметила, как подошел Колбат.Он ткнулся мордой мне в колено, неуклюже затоптался, посовывая согнутую свою забинтованную лапу, виляя хвостом и всем видом показывая, что он рад. Я подумала, что Андрей был глубоко прав, когда говорил, что нельзя портить бездействием хорошую собаку. Я представила себе, что мне-то хорошо так стоять, отдыхая и радуясь на красное солнце, после того как я весь день была с людьми. А Колбат, приученный работать с человеком, сидит целый день, и ему тоскливо. И я решила, если срастется его лапа, заниматься с ним, чтобы у него было хоть какое-нибудь небольшое дело.Когда пришло время снимать повязку, мы с Леной попросили прийти Савельева, и, приказав Колбату: «Сидеть!», я стала развертывать наружный бинт. Андрей был дома и тоже подошел посмотреть. Только я сняла шину и взялась за внутренний марлевый бинт, которым были обернуты ранки под шиной, как Колбат с остервенением ухватил свою лапу зубами, срывая остатки бинта и обдирая с лапы шерсть. В мгновение ока он словно остриг всю лапу. Сначала, видя, как летит клочьями черная шерсть, весь рот у Колбата набит ею и лапа оголяется, мы испугались, но потом поняли, что шерсть, прижатая повязкой, постепенно вылезла и теперь только отпала.Ощупав лапу, мы убедились, что кости срослись правильно. Только на месте перелома оставалось небольшое утолщение – костная мозоль, которая и срастила сломанные кости.Савельев погладил Колбата по голове и сказал:– Поздравляю тебя с новой лапой!И Колбат преданно сунулся носом ему в колени.Савельева Колбат любил неизменно и даже повизгивал, как щенок, когда собаковод заходил к нам. Ляжет на полу около него, а как только Савельев соберется уходить, сразу уши напряжет, вскочит и смотрит в глаза, точно спрашивает: «Уходишь?» Побежит за ним к двери, провожает… А когда Савельев гладил его, Колбат весь замирал.– Почему Колбат вас так любит, товарищ Савельев? – спросила Лена.– Да ведь мы с ним в одной школе учились. Вот и свыклись, – сказал Савельев.– В какой школе? Это вы шутите?– Совсем не шучу! Я ведь как прибыл в полк, все желал выучиться на собаковода. Вот когда первая ступень обучения кончилась, товарищ начальник, – Савельев взглянул на Андрея, – направил меня в Иркутск на шестимесячные курсы собаководов. Там меня прикрепили к Колбату, и я стал его вожатым. Так друг около друга и учились. Окончил я курсы и вернулся в полк прошлой весной. Привез с собой Колбата со всей его амуницией: и формуляр его и даже миску, из которой он в школе ел. Весь прошлый год я был его вожатым, и, вот товарищ начальник не даст соврать, Колбат был лучшей связной собакой в полку. Жалко было его Понтяеву передавать.– Это верно, – сказал Андрей. – Сначала Колбат был примерным псом. А как вы все-таки считаете, Савельев, что его испортило?– Обида его испортила, товарищ начальник, – ответил Савельев. – Я об этом уж думал. Собаку ведь человек выучивает, и она многое переживает, совсем как человек. Собака понимает обиду и помнит ее. А Понтяев с Колбатом плохо занимался, не любил его и даже раз ударил. Я узнал уж после времени… Прямо скажу, по-комсомольски, я виноват – просмотрел.– Что же вы на комиссии об этом не заявили? – спросил Андрей.– Да ведь как вышло с комиссией. Пришел в роту, там политрук наш, ветеринарный врач и старшина. Спрашивают: «Как Понтяев с Колбатом обращается?» А я сказал: «Ничего, хорошо». Стали проверять работу Колбата, а он не идет на пост, всё срывы дает. Я говорю: «Дайте я его сам пошлю». Пошел он от меня на пост как надо, а по дороге отвернул к дереву, понюхал там, что ему полагается, а потом и вовсе удрал. «Ну, – говорит политрук, – можете идти».На другой день узнал: выбраковали! Обидно мне стало. Все хожу и думаю: такую хорошую собаку – и до чего мы ее довели!Стал спрашивать ребят. Тут и открылось, что Понтяев был с ним груб. Будто бы он на Колбата сигнальным флажком замахнулся, да и задел по уху. Ухо у него переломлено и очень чувствительное. Колбат на Понтяева кинулся. Тот не стерпел – ударил. И с этого все пошло. Это теперь Колбат ко мне ласковый, а то он вроде как и на меня обижался: лежит, бывало, и только водит за мной глазами, а не подходит…Когда Савельев собрался уходить, Колбат побежал за ним. У двери он вдруг остановился, оглянулся на меня и Лену и завилял хвостом.– Ну, как же не понимает? – сказал Савельев. – Видите, он к вам привык, как ко мне. Эх, если бы он один был у меня, не найти бы надежнее связной собаки!Через три дня после снятия шины Колбат уже наступал на лапу, и вскоре мы стали заниматься с ним. Он прекрасно слушал команды «ко мне», «сидеть», «стоять» и по запрещению «фу» немедленно прекращал свои действия. Лена в поощрение давала ему кусочек и говорила, удачно подражая Савельеву: «Хар-ра-шо».Сначала мы занимались с Колбатом только для игры с ним, чтобы он не скучал без дела, но с первых же дней занятий я поняла, почему Савельев называл его «огненным» псом. Он всегда чрезвычайно радовался, когда мы приказывали ему «сидеть», торопливо и весело обегал нас, подсаживаясь слева и смотрел снизу вверх, наклонив немного голову так, что надломленное левое ухо свисало вниз. От большого удовольствия он нетерпеливо переминался на лапах, иногда отрывисто гавкал, и в это время выражение его морды было совершенно доверчивое и немного озабоченное.Меня удивляло, что Колбат, выбракованная в полку собака, так легко выполняет наши приказания. Я еще не знала, что выполнение этих команд есть только первая часть обучения каждой служебной собаки и только после их усвоения собак начинают учить специальным навыкам. Кроме того, у меня было неверное представление, что связная собака может работать только со своим собаководом, а других слушаться не будет. Но Колбат радовался, когда мы с ним занимались, и это была радость от общения с человеком. Ни следа «скуки», как говорил Савельев о работе Колбата с Понтяевым, нельзя было подметить в нем во время занятий: движения его были точны и легки, глаза и зубы блестели. Иногда, развеселясь, он от полноты чувств прихватывал зубами мою руку.С каждым днем я все более убеждалась, что, если поддержать в Колбате радость общения с человеком, чтобы этот мягкий, умный блеск в его глазах не угасал при нас, не может быть, чтобы он не сделал именно все и в любую минуту. Легкость понимания у него была удивительная. Скажешь: «Сидеть!» – он сейчас же сядет, подняв морду, блестя глазами, весь крепкий, большой, очень нарядный, с широкой белой своей грудью, и пышный его хвост опустится на пол. Повторишь: «Сидеть!» – и уходишь из комнаты. Колбат сидит, а мы с Леной, стоя в передней, видим в зеркало, как он немного устает от сиденья и, склонив голову набок, упорно высматривает нас из той двери, куда мы ушли. Выходишь через минуту, и вот он уже дрогнул на лапах, хочет броситься, но я ничего не говорю, и он снова каменеет. Зато и бросался же он по команде «ко мне», весь полный движения, жизни, силы!Первый барьер мы сделали из двух стульев, составленных мостиком. Лена подвела к ним Колбата и, взмахнув рукой, послала: «Барьер!» Колбат прыгнул через стулья без всякого напряжения и, конечно, получил поощрение.Вечером мы сидели за ужином, Андрей – во главе, то есть с узкой стороны стола, а мы по бокам, и Лена рассказывала, как Колбат берет «барьер». Колбат сидел около Лены.– Вот он так сидит, как сейчас, а я ка-ак махну рукой, вот так, и крикнула: «Барьер!»……Черное, большое, но легкое, как молния метнулось над столом мимо склоненной головы Андрея, над его тарелкой, и вот уже Колбат сидит по ту сторону стола очень веселый. Лена не знает, виновата она или нет, и смотрит на отца – шалить за столом не полагалось, – а отец только и мог сказать:– Ну и сила же у него! Ведь без разбега через весь стол и ничего не задел! Как хотите, друзья, а Колбат все-таки знаменитый пес! Но причина того, что такая хорошая собака могла выйти из повиновения, по-моему, глубже, чем думает Савельев. Вот я проверю и скажу вам. Придется мне самому подзаняться с ним и посмотреть…О своих успехах мы рассказывали Савельеву, и он посоветовал нам все-таки ограничиться этими командами и не пробовать учить Колбата на дворе, где он будет отвлекаться.– Ведь за отвлечение его и выбраковали, – говорил Савельев. – Вам на улице с ним не справиться.Андрей тоже поддержал Савельева и, проведя одно занятие с Колбатом, сказал нам, что пес очень умен и к занятиям с ним следует отнестись серьезно. Поэтому он просил нас не вводить новых команд, пока пес не будет безукоризненно выполнять прежние. 7 Случилось, что Лена проспала и в школу ей пришлось торопиться. Она бросила полуоткрытой наружную дверь и побежала. За воротами городка смотрит: рядом с ней мчится Колбат и так ровно у левой ноги, будто отправился на ученье. Отвести Колбата домой времени уже не было. Прибежала она в школу, когда все ребята вошли в класс, велела Колбату сидеть у крыльца и вскочила в класс вместе с учительницей.Я знаю от учительницы, что Лена на уроках ведет себя довольно смирно, хотя и шалит на переменках. Но в этот день не только Любовь Ивановна, а и все ученики третьего класса 6-й школы заметили, что Лена неспокойна, все вертится и беспрестанно поворачивает голову к окну. За ней и все ребята стали то к окну поворачиваться, то на учительницу смотреть.Взглянула Любовь Ивановна в окно и видит:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12