Я хотел отделаться от бесконечных преследований этого мучителя и решил остаться у озера Раш, рассчитывая, что Вау-бе-бе-наис-са и другие индейцы пойдут прямо к Лесному озеру. Итак, я выбрал место, где предполагал устроить зимнюю стоянку, и, оставив детей сторожить палатку, вместе с женой пошел за мясом. Когда мы возвратились, дети рассказали, что в наше отсутствие в гости приходила бабушка и просила свою дочь завтра навестить ее на стоянке, где находились три-четыре палатки наших друзей.
Я охотно дал свое согласие и решил, что пойду с женой, так как моя теща особенно настоятельно меня приглашала. Остаток мяса мы решили перенести после возвращения. Но ночью я увидел вещий сон. Тот юноша, который часто являлся ко мне, когда я занимался охотничьей магией, вошел, как всегда, через верхнее отверстие палатки и остановился передо мной. «Не ходи, — сказал он мне, — туда, куда ты собираешься отправиться завтра. Знай, если ты не последу ешь моему совету, то с тобой случится беда. Посмотри туда», — продолжал он, указывая в противоположном направлении, и я увидел приближавшихся ко мне Ша-гвау-ку-синка, Ме-цхик-ко-наума и других друзей. Потом юноша показал вверх, где надо мной летал маленький ястреб, привязанный за хвост. Юноша не произнес больше ни одного слова и покинул палатку через входное отверстие. Я тотчас проснулся, охваченный тревогой, и уже не мог заснуть. Утром я сказал жене, что не смогу сопровождать ее. «Почему ты не можешь пойти со мной, ведь ты вчера обещал?!» — спросила жена. Тогда я рассказал ей свой сон, но она упрекнула меня в трусости и так настоятельно уговаривала, что я наконец уступил ее просьбам.
Утром я сказал детям, что к нам в палатку придут их дядя и другие родичи, велел передать им, что должен вернуться в полдень, а если к этому времени не вернусь, значит, меня убили. Едва мы с женой отошли ярдов на 200 от палатки, как я увидел маленького ястреба, похожего на того, который летал надо мной во сне. Я понял, что мне дается еще одно предупреждение о грозящей беде, и сказал жене, что дальше не пойду. Но, видя, что я поворачиваю назад, жена начала опять смеяться над моими опасениями и плохими предчувствиями. Зная, с каким предубеждением относились ко мне теща и ее семья, я понимал, что мой отказ навестить ее еще усилит наш разлад. Из этих соображений я решил продолжить свой путь, хотя сознавал, что напрасно дал себя уговорить.
Войдя в палатку тещи, я прислонил ружье к стенке у входа и сел между сестрами своей жены, у которых был один общий муж. Я начал играть с их маленькими детьми и наклонился над ними, как вдруг раздался страшный шум. После этого я, видимо, потерял сознание, так как ничего не видел и не помнил. Когда же наконец пришел в себя, несколько женщин держали меня за руки и на их лицах я увидел выражение тревоги и ужаса. Я никак не мог сообразить, что же случилось, пока не услышал за палаткой громкую ругань торжествовавшего Вау-бе-бе-наис-сы.
Тогда я почувствовал, что по лицу у меня бежит горячая жидкость, и, притронувшись к голове, нащупал пальцами голый череп. Вырвавшись из рук женщин, я бросился за Вау-бе-бе-наис-сой, но не смог до него добраться, так как индейцы помогали ему скрываться от меня. К вечеру я дотащился до своей палатки, несмотря на тяжелое ранение. Мне казалось, что мой череп проломлен. Тотчас после удара я потерял немного крови, а позднее кровотечение совсем прекратилось. В голове у меня гудело, но я ни разу не потерял сознание и не упал по дороге домой. Мое ружье исчезло: Вау-бе-бе-наис-са утащил его из палатки тещи.
В своей палатке я застал Ша-гвау-ку-синка, Ме-цхик-ко-наума, Нах-гаун-эш-кау-вау, зятя Ва-ге-то-ты, которого чаще звали Ото-пун-не-бе. В тот момент, когда я протянул руку Ша-гвау-ку-синку, из моей головы хлынул поток крови. «Что с тобой случилось, сын мой?» — спросил индеец. «Я хотел поиграть с одним человеком, но вода Бегвионуско нас опьянила и игра наша стала слишком буйной».
Мне хотелось обратить все это в шутку, но тут я потерял сознание, и друзья увидели, каким опасным было ранение. Ото-пун-не-бе, мой старый знакомый, всегда относился ко мне очень дружелюбно. Моя рана сильно его огорчила, и он решил наказать Вау-бе-бе-наис-су за его неоправданную жестокость. Этот человек, которому я был глубоко обязан за много дружеских услуг, позднее разделил судьбу большинства оджибвеев этого края — он умер от голода.
Войдя в палатку тещи, я позабыл откинуть капюшон толстой накидки из лосиной шкуры, что помешало мне заметить, как Вау-бе-бе-наис-са прокрался в палатку, и услышать его шаги. Впрочем, если бы не этот капюшон, рана могла оказаться смертельной; толстая кожа накидки значительно смягчила силу удара. И все же череп оказался проломленным, а в том месте, на которое обрушился томагавк, до сих пор сохранилась глубокая борозда. Прошло очень много времени, прежде чем я оправился от раны, хотя вынужденное безделие продолжалось не так долго, как я опасался.
Вау-бе-бе-наис-са тотчас сбежал в нашу деревню у Ме-нау-цхе-тау-науна, а других индейцев, раньше никогда не охотившихся в прерии, охватила паника. Они боялись, что сиу начнут их преследовать. Я был еще слишком слаб, чтобы тронуться в путь, и хорошо знал, что нам нечего опасаться нападения сиу. Но моя теща рассердилась, что я отказался уйти с другими индейцами.
Я знал, что теща помогла Вау-бе-бе-наис-се в покушении на мою жизнь, и у меня были основания подозревать, что жена тоже в этом замешана. Поэтому я заявил обеим женщинам, что они могут меня оставить, если хотят. Они так и сделали, забрав с собой моих детей. Не покинули меня только Ото-пун-не-бе, хотя его тотем медведя к нему взывал, и его 14-летний двоюродный брат. Они очень заботливо ухаживали за мной, оказывая все услуги, которых требовало мое состояние. Между тем все те, кто должен был бы по-дружески меня поддержать, бросили больного на произвол судьбы. На четвертый день мое состояние резко ухудшилось: я не мог ни стоять, ни двигаться. Но начиная с десятого дня дело пошло на выздоровление.
Когда силы мои несколько восстановились, мы пошли в деревню, оставив палатки в таком виде, как их покинули перепуганные индейцы: не снятыми с места, наполненными запасами продовольствия и другими ценными вещами. Наш торговец жил на некотором расстоянии от деревни, и, добравшись до развилки дороги, мы сговорились с Ото-пун-не-бе встретиться в назначенный срок в определенном месте, после чего я потел к торговцу, а он — в деревню. Оба мы точно к сроку прибыли в условленное место, и вот что мне рассказал Ото-пун-не-бе.
По прибытии в деревню он направился в палатку одного из вождей и уселся в ней. Вскоре туда пришел Вау-бе-бе-наис-са и занял место напротив. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, а затем Вау-бе-бе-наис-са сказал: «Ото-пун-не-бе, ты никогда раньше не бывал в нашей деревне, и я хорошо знаю, что заставило тебя прийти к нам издалека. Родных братьев у тебя нет, их убили длинные ножи („Длинными ножами“ индейцы называли белых, видимо потому, что солдаты колониальных войск носили сабли.). Теперь же ты сдуру называешь братом человека, которого я ранил». На это Ото-пун-не-бе возразил: «Неправда, длинные ножи не убили ни одного моего брата, но, даже если бы это и случилось, я все равно не потерпел бы твоих нападений на моего друга, во всем похожего на нас. Я не позволил бы оскорблять его и наносить ему раны. Да, я действительно называю его братом и отомщу за него, как за брата. Но я не хочу проливать кровь в палатке вождя, который принял меня, как друга».
С этими словами Ото-пун-не-бе вытащил Вау-бе-бе-наис-су за руку из палатки и хотел уже вонзить нож ему в сердце, как вдруг вождь, человек очень сильный, схватил его за запястье, отнял нож и переломил пополам. Началась драка: на Ото-пун-не-бе тотчас набросились три-четыре человека, но, обладая огромной силой и решив добиться своей цели, он не отпустил Вау-бе-бе-наис-сы, пока не сломал ему двух ребер и не нанес других тяжелых увечий. Между тем Ото-пун-не-бе был от природы человеком миролюбивым, даже в состоянии опьянения. Если же он ввязывался в драку, то, как и в данном случае, делал это, защищая друга, а не в своих личных интересах.
Я был доволен наказанием, понесенным Вау-бе-бе-наис-сой: два сломанных ребра примерно стоили пробитого черепа. И мы с Ото-пун-не-бе устроили пирушку, лакомясь дичью, которую я добыл, так как к этому времени здоровье мое стало поразительно быстро поправляться. А возвратившись в лагерь, мы нашли палатки в том же виде, в каком индейцы их оставили. Дней через десять они тоже сюда вернулись за своими вещами, а Ото-пун-не-бе поплыл в моем каноэ к берегам реки Ред-Ривер, где он обосновался.
Наши люди забрали свои палатки, имущество и продовольствие и ушли к Ме-нау-цхе-тау-науну. К тому времени у меня было уже достаточно вяленого мяса, чтобы семья могла прокормиться в течение года, а то и дольше. Уладив все свои дела, я взял маленькое каноэ и один поплыл вниз по реке в Маккинак, чтобы оттуда перебраться в Соединенные Штаты и навестить своих родственников, если они у меня еще остались.
У озера Рейни-Лейк я встретил м-ра Гиассона и других служащих «Компании Гудзонова залива». Они посоветовали мне ни в коем случае не попадаться на глаза людям из «Северо-Западной компании», все еще взбешенным моим поведением. Но агенты «Компании Гудзонова залива» не поддерживали связей с южной частью озера Верхнего и не могли мне помочь, а если бы я пустился в путь один, то неизбежно встретился бы с людьми «Северо-Западной компании».
Итак, я принял решение следовать прямо к фактории на Рейни-Лейк, где встретился со своим старым другом — торговцем Тейсом. Тейс как раз стоял на берегу, когда я подплыл к нему на своем маленьком каноэ, Он пригласил меня к себе в дом, куда я за ним последовал. Но здесь Тейс сурово спросил меня, как я осмелился посетить его.
«Почему же ты не идешь к своим друзьям из „Компании Гудзонова залива“? — спросил Тейс. Я ответил, что собираюсь отправиться в Соединенные Штаты. „Было бы лучше, если бы ты сделал это раньше!“ — заявил он.
Тем не менее я прожил у Тейса 20 дней, и он очень хорошо ко мне относился, а затем доставил в своем каноэ к Форт-Вильяму. Отсюда доктор Мак-Лофлин переправил меня на своей лодке к водопаду Со-Сент-Мари. В Маккинак мне помог перебраться м-р Эрмантингер. Все служащие «Северо-Западной компании», с которыми я встречался по пути, обходились со мной любезно и ни словом не обмолвились о моих связях с «Компанией Гудзонова залива».
Находившийся в Маккинаке представитель Соединенных Штатов по делам индейцев майор Патхаф снабдил меня каноэ из древесной коры, а также продовольствием и дал письмо в губернатору Детройта Кассу (Льюис Касс (1782-1866) был первым губернатором и одновременно правительственным агентом США по делам индейцев. В течение 18 лет он управлял огромной областью Мичиган, куда в то время входила большая часть нынешнего штата Миннесота. В 1820 г . Касс предпринял дальнюю экспедицию для отыскания истоков Миссисипи и ошибочно принял за них современное озеро Касс. Спутником Касса во время экспедиции был «геолог и минералог» Генри Скулкрефт (известный исследователь, у которого Теннер к концу, своих приключений работал в качестве переводчика).). Мое каноэ привязали к пароходу, который доставил меня в Детройт. Там обо мне заботился какой-то джентльмен, имя которого я позабыл. Кажется, майор специально поручил ему сопровождать меня. Плавание продолжалось пять дней. При высадке мой покровитель попросил меня подождать, пока он не вернется, но больше я его никогда не видел. На следующий день я отправился на берет один. Пройдя некоторое расстояние по улице, я решил остановиться и осмотреться. Наконец я увидел индейца, подошел к нему и спросил, кто он и откуда. Тот ответил: «Оттава из Сау-ги-нонга». — «Знаешь ли ты Киш-кау-ко?» — задал я новый вопрос. «Это мой отец». — «А Манито-о-гизик, его отец и твой дед?» — «Он умер прошлой осенью». Тогда я попросил индейца, чтобы он позвал своего отца, но старик отказался прийти.
На следующий день, когда я снова бродил по улице, осматриваясь по сторонам, взгляд мой упал на старого индейца. Я побежал за ним, и, услышав мои шаги, тот обернулся, несколько мгновений подозрительно смотрел на меня, а потом обнял. Это был Киш-кау-ко, но уже совсем не похожий на того молодого человека, который много лет назад похитил меня. Он поспешно начал засыпать меня вопросами о том, что со мной потом произошло, в каких местах я жил. Я попросил его проводить меня к дому губернатора Касса, но он в ужасе отказался.
Поняв, что уговорить Киш-кау-ко не удастся, я взял в руку письмо майора Патхафа и, расспросив других индейцев, где находится дом губернатора, отправился туда без дальнейших промедлений. Но солдат, ходивший взад и вперед перед дверью, остановил меня. Мой английский язык нельзя было понять, но тут я увидел губернатора, сидевшего на веранде, и показал ему письмо. Тогда он приказал солдату пропустить меня. Прочтя письмо, губернатор тут же протянул мне руку, послал за переводчиком и долго беседовал со мной. Вызванный губернатором Киш-кау-ко подтвердил мой рассказ об обстоятельствах похищения и тот факт, что я провел два года среди индейцев племени оттава в Сау-ги-нонге.
Губернатор распорядился выдать мне одежду стоимостью в 60-70 долларов и поселил в доме своего переводчика, находившегося примерно в одной миле от его резиденции. Здесь я должен был ждать, пока губернатор не соберет совещания индейцев и белых в Сент-Мари на реке Майами. Оттуда губернатор обещал послать меня на берега реки Огайо к моим родным.
Я прождал более двух месяцев, горя нетерпением продолжить свой путь; наконец не выдержав, я выехал с Би-наис-сой, братом Киш-кау-ко, и восемью другими людьми, собиравшимися принять участие в совещании. Но, поскольку отъезд состоялся без ведома губернатора Касса, у меня не было никаких припасов. Мы очень устали и сильно страдали от голода, особенно после того, как миновали быстрины Майами, где бросили наше каноэ. Индейцы, по землям которых мы проходили, были хорошо обеспечены продуктами, но они часто отказывали нам в еде. Иногда мы останавливались вблизи кукурузных полей белых, и, хотя кукуруза уже достаточно созрела, а мы чуть не умирали с голоду, никто из нас не рискнул взять хотя бы немного зерна. Как-то ночью мы остановились около красивого дома, окруженного большим полем с чудесной кукурузой. Мои голодные спутники-индейцы сказали мне: Шоу-шоу-уа-не-ба-се, ты пришел издалека, чтобы найти своих родичей. Так зайди к ним и увидишь, дадут ли они тебе поесть». Я подошел к дому и остановился в дверях, но белые, которые как раз сидели в это время за столом, прогнали меня прочь, а индейцы долго потом смеялись надо мной.
Вскоре после этого мы как-то расположились на ночь у дороги; мимо нас проезжал всадник, который спросил на диалекте оттава, кто мы такие. Один из индейцев ответил: «Мы оттава и оджибвеи, с нами „длинный нож“ с реки Ред-Ривер, которого много лет назад похитил Киш-кау-ко». Узнав, кто мы и куда идем, всадник сказал, что его зовут Ах-ку-нах-гу-цик. «Если вы хорошие ходоки, — добавил он, — то уже послезавтра к полудню доберетесь до моего дома, где вас хорошо накормят. А мне придется ехать всю ночь, чтобы поспеть туда завтра». С этими словами он ускакал. На следующий день я так обессилел, что смог продолжать путь только после того, как меня освободили от поклажи. Один индеец нес мое ружье, другой — одеяло. Той же ночью мы доплелись до разветвления реки Майами. Тут находились индейское поселение и фактория, где жило несколько белых семей. Я обратился за помощью к торговцу, обрисовав ему наше положение, но он ничего для нас не сделал. На следующий день я уже просто не мог двигаться дальше. Но индейцы нам все же немного помогли, и на другой день мы добрались до гостеприимного крова Ах-ку-нах-гу-цика.
Там для нас уже приготовили два больших горшка с вареной кукурузой и свежей олениной. Один из них хозяин поставил передо мной, другой — перед Би-наис-сой, подав деревянные тарелки и ложки. Когда мы поели, он заявил, что оставит нас у себя по крайней мере на 10-15 дней, чтобы мы отдохнули после долгого пути; у него-де много кукурузы, а в окрестностях пасутся жирные олени. Я сказал ему, что уже много лет постоянно стремился к путешествию, которое теперь подходит к концу, и сгораю от нетерпения узнать, жив ли кто-нибудь из моих родных, но почту за счастье отдохнуть у него два-три дня и буду очень обязан, если он одолжит лошадь, чтобы доехать до Кау-вис-се-но-ки-уга или Септ-Мари. «Что ж, пусть будет так», — ответил наш хозяин.
Когда мы через два-три дня утром укладывали свои вещи в котомки, готовясь к отъезду, к нам подошел Ах-ку-нах-гу-цик. На поводу он вел красивую лошадь. Передавая мне повод, хозяин сказал: «Я даю тебе ее для поездки».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39