Не пойму, что у тебя в голове.
Он сел за стол и взялся за газету.
Андрей ушел в свою комнату, сбросил ботинки и лег на кровать лицом к стене.
* * *
...Желтоватая стена постепенно поворачивала на юг. Термометр показал, что ее поверхность нагревается Солнцем меньше, чем окружающие скалы. Видимо, металл хорошо отражал инфракрасную часть солнечного спектра.
Оплавленные куски породы, похожей на пемзу, грудами лежали у подножия стены. Они осыпались и дробились под ногами. Колючий стеклянный хруст передавался в шлем по защитным оболочкам скафандра.
Он несколько раз сфотографировал арку снизу, из долины. Теперь, поставив на камеру объектив для микросъемок, через каждые десять - пятнадцать метров фотографировал изъеденную космической пустотой поверхность стены. Там, на Земле, по форме луночек и бороздок, можно будет приблизительно установить состав сплава, из которого сделаны чудовищные секции.
Он старался не думать о тех, кто создал эти секции, и о машинах, на которых прокатывались колоссальные листы металла.
Потом, потом. Сейчас нет места бесплодным фантазиям. Нужны факты. Как можно больше фактов, из которых впоследствии вырастет гипотеза. Пофантазировать можно отдыхая.
Неожиданно погасло Солнце, и он остановился, оглушенный наступившей вдруг темнотой. Только через несколько секунд сообразил, что Солнце на месте. Просто его закрыла стена. Задумавшись, он не заметил, как перешел терминатор - место раздела света и тени.
Дав глазам освоиться с темнотой, он поднял защитный дымчатый козырек и включил рефлектор на шлеме.
После белого сияния дня пятно света на стенке трубы показалось бледным и маленьким, хотя он знал, что мощность рефлекторной лампы - пятьсот ватт.
Площадка здесь слегка понижалась к западу и была ровнее, чем на солнечной стороне. Пройдя метров двести; он заметил, что наклон стены изменился. Теперь она уходила в почву под острым углом, нависая над головой глухим черным сводом. Это значило, что он оказался под трубой.
Еще раз измерив температуру на поверхности секции, он с удивлением убедился, что она всего на шесть градусов ниже, чем на открытом солнце. На шесть градусов! А должна быть, по крайней мере, градусов на сто. Не могло же Солнце насквозь прогревать эту махину! Невероятно!
Через несколько шагов в плотном мраке он увидел узкую полоску света, лежащую на скалах. Свет выбивался откуда-то слева и с каждым шагом становился ярче. Скоро пришлось выключить рефлектор, а потом опустить на стекло шлема дымчатый козырек. Полоса света расширялась. Еще несколько метров, и он остановился перед высокой амбразурой, прорезанной в секции.
Неужели вход в трубу?
Да, кажется.
Но почему внутри такой ослепительный свет? Что там может быть?
Опасность?
Нет.
Красный глазок радиометра остается тусклым, и термометр показывает плюс сто двадцать два.
Можно войти.
Тем более, что ученые, разработавшие инструкцию для лунных исследователей, не предусмотрели такого случая. Здесь должен решать сам космонавт.
Всего четыре шага отделяют его от амбразуры.
Имеет ли он право рисковать?
Впрочем, никакого риска нет.
Опасности тоже.
Опасность всегда угрожает тем, кто боится ее. На всякий случай он взял в правую руку геологический молоток - единственное орудие и оружие, которое имел - и шагнул внутрь.
Глаза сами собой закрылись от яркого света, а когда он снова открыл их, трубы не было.
Он стоял на краю ровной круглой площадки, и перед ним, на расстоянии полукилометра, застывшим языком белого пламени горел южный склон Оливия, который он миновал сорок минут назад. Над головой мрачно темнело небо, осыпанное разноцветной пылью звезд, а на западе открывался широкий вид на полуразрушенный вал Йеркеса и зубчатое кольцо Пикара. Долина внизу казалась серебристой, будто покрытой инеем, а почва под ногами была темно-коричневой и, судя по всему, очень плотной.
Но, черт возьми, куда же исчезла труба?
Он сделал шаг назад и ударился шлемом о невидимое препятствие. Повернул голову. Пустота. Протянул руку, и в этой пустоте пальцы наткнулись на стену. Повел руку вниз и влево, нащупал край проема. Сделал осторожный шаг вперед и очутился перед амбразурой в том самом месте, где стоял с геологическим молотком в руке минуту назад. Никакого Йеркеса, никакого Пикара и никакой долины внизу. Только черный свод трубы, нависший над головой.
Он включил рефлектор. Световое пятно легло на желтоватую, изрытую коррозией поверхность металла.
Что же это такое? Оптический феномен? Неизвестное явление природы? Чудо?
Какая чепуха!
Стиснув зубы, он снова шагнул в амбразуру. И снова перед ним встал южный склон Оливия, загорелась над головой звездная россыпь и фантастической короной вырезались на горизонте крутые склоны Пикара,
Труба исчезла, будто ее никогда и не было.
И в то же время он явственно ощущал край амбразуры рукой!
О черт!
Прозрачной она становится, что ли?
Но почему именно в тот момент, когда он оказывается внутри?
Он начал ощупывать внутреннюю поверхность секции. Вот она, гладкая как стекло и абсолютно прозрачная. Температура сто шестнадцать. На шесть градусов ниже, чем снаружи. Вот край амбразуры. Толщина металла около десяти сантиметров...
Тьфу, пропасть, как же он сразу не догадался!
Поляроид!!
Труба не из металла, а из какого-то пластика, обладающего поляроидными свойствами!
В одном направлении световые лучи через него проходят свободно, а в другом... И пластик этот, вероятно, очень легкий. Отбить бы кусок для анализа...
Неизвестное явление природы!
Болван!
Он размахнулся и ударил молотком по невидимой стене. Молоток отскочил с такой силой, что чуть не вылетел из руки.
* * *
... Скверно будет, если в разговор отца с Александрой Антоновной ввяжется Клара Сергеевна. Эта все припомнит. И стекло, которое Андрей на спор разбил кулаком, и книжки, которые он читал во время уроков, и киноварь, которую стащили в химическом кабинете, чтобы выпарить из нее ртуть...
Андрей мысленно начал перебирать все, что случилось с начала учебного года. Оказалось так много, что он удивился.
Неужели есть люди на свете, которые не получают замечаний, все у них шито-крыто, без сучка, без задоринки?
Не может быть на свете таких людей. Впрочем... а Мишка Перельман? Вот у кого все будет нормально в жизни. С первого класса его ставили всем в пример. На любой вопрос учительницы он тянул руку вверх. Всегда все знал. На собраниях выступал долго и толково и всегда по существу. Был инициатором многих хороших дел. Например, предложил вести классную летопись, чтобы потом, когда все станут солидными людьми, собраться как-нибудь в школе и почитать вслух записи и посмотреть фотографии. Летопись вели полтора года, пока ее кто-то не похитил. Искали - кто, но не нашли. Занимался он живописью. Ходил за город с полированным этюдником "на пейзажи", но рисунки почему-то не особенно любил показывать.
И в музыкальной школе учился. На вечерах самодеятельности играл на рояле, красиво и плавно вскидывал руки над клавишами, кланялся публике с достоинством, слегка наклонив голову, и потом резким кивком отбрасывал волосы со лба.
В математическом кружке прочитал доклад о Лобачевском, высоко оцененный Кларой Сергеевной. В литературном прославился очерком о школе.
Правильный человек Мишка. Куда его ни поставь, везде он будет на месте и всегда впереди всех. "Наша надежда", - говорит о нем Александра Антоновна.
Вот еще Лида Звонарева. Чистенькая, накрахмаленная, отутюженная. Открой любой учебник в каком хочешь месте, начни спрашивать, - она все назубок, не собьется ни разу. Контрольные на одни пятерки. Если на доске пишет - каждую букву вырисовывает, стирать потом жалко. А если вызовут с места, отвечает не задумываясь, четко, будто читает. Отвечает и смотрит на учителя бледно-голубыми фарфоровыми глазами,
"Лидка! - кричат девчонки на перемене. - Ты читала "Всадника без головы"?" - "Не читала, - трясет головой Лида. - Некогда мне! Отстаньте!"
"Наша труженица", - говорит о ней Александра Антоновна.
А о нем, об Андрее Степушкине, говорят только в тех случаях, когда в классе происходит что-нибудь не совсем обычное. Он, конечно, не надежда школы и не труженик, а наоборот... И на собраниях выступает не он, а о нем... Плохо. Ой, как все плохо!
Почему несчастья похожи на снежный ком? Катится сначала маленькое, с кулак, и с каждым оборотом на него налипают все новые. Не успеешь оглянуться гора над тобой. Нависла, вот-вот обрушится.
В коридоре тихо скрипнула дверь. Это мать кончила возиться на кухне, пошла спать. Теперь до утра не выйдет из своей комнаты. А отец, наверное, храпит вовсю. Он рано укладывается и спит непробудно. Выстрелить можно в комнате - не проснется.
Андрей полежал еще полчаса, чтобы все успокоилось в доме. Потом опустил ноги на пол и сел на кровати.
Темнота комнаты была наполнена чуть слышными звуками: шелестом, вздохами, неясным бормотаньем.
"Ветер на дворе, - подумал Андрей. - Это он водит веткой сирени по стеклу".
Нащупал под подушкой фонарик, включил его и прикрыл ладонью.
Сунул ноги в тапочки, бесшумно прокрался в коридор, подставил к стене табурет, взял фонарик за проволочную петлю зубами, влез на шкаф и осторожно поднял крышку люка.
Холодом окатило плечи и голову. Он поежился. Это дыханье Большого Космоса касалось Земли через десятки километров атмосферы.
Привычно, без скрипа опустил за собой крышку и, освещая путь фонариком, прошел к установке.
Часовой механизм, подготовленный к монтажу, лежал у основания опорной штанги "Космоса Первого".
Можно было начинать.
* * *
На большой перемене, когда Андрей, удобно устроившись за своей партой, просматривал свежий номер журнала "Техника - молодежи", в класс ворвался Венька Окулов.
- Степушка! Твой отец в школу пришел! В нижнем коридоре с Александрой Антоновной стоит. И наша физичка там.
- Ну и что? - как можно спокойнее спросил Андрей.
- Разве ты не хочешь папана увидеть?
- Я его каждый вечер вижу, - сказал Андрей, закрывая журнал и засовывая его в портфель. - Что дальше?
- Они там ему что-то рассказывают, руками размахивают, наверное, на тебя наговаривают... - Венька зажмурился и покрутил головой.
- На меня нечего наговаривать, - сказал Андрей и рванул портфель из парты.
- Куда? - спросил Венька.
- Тут недалеко. Дело есть, - сказал Андрей и вышел из класса.
Так.
Тучи на горизонте сгустились.
Вечером ударит гроза.
Отец, конечно, пальцем его не тронет. Хуже. Будет молчать дней десять. Будет не замечать за столом и проходить мимо, будто Андрея вообще нет дома. Мать будет тихо плакать на кухне и смотреть на него грустными покрасневшими глазами, как на человека, осужденного на вечную каторгу.
Какая тоска!..
Если бы только можно было выйти в Пространство и не вернуться!
Улететь к горячему голубому Альтаиру в созвездие Орла и навсегда позабыть все земные дрязги и неурядицы...
Он спустился по черной лестнице и мельком заглянул в нижний коридор.
Отец стоял у окна рядом с Александрой Антоновной, а напротив них с классным журналом под мышкой - раскрасневшаяся Клара Сергеевна.
Андрей быстро проскочил тамбур, перебежал двор и махнул через низкий кирпичный забор на улицу.
Плевать он хотел на два оставшихся урока.
Теперь все равно.
* * *
... Он опустил глаза и посмотрел на часы, вделанные в нижний борт шлема. Скоро два часа по земному времени, как он идет внутри невидимой трубы к мысу Лавинию.
Ощущение такое, будто непрерывно падаешь на голубоватые скалы внизу и никак не можешь упасть.
Канатоходцам, наверное, легче: они видят под ногами трос. А здесь под тобой ничто, по твердости равное лучшей легированной стали. И это ничто отбрасывает вниз, на долину, черную полосу тени.
Можно было при помощи реактивного двигателя пролететь по трубе от Оливия до Лавиния, но на это уйдет слишком много гидразина. Лучше сберечь его на обратный путь к ракете. А кислорода хватит еще на шестнадцать часов.
Он находился сейчас на высшей точке моста. Отсюда хорошо просматривались вся горная Сарматия и западный берег Сонного Болота. Теперь они казались еще более таинственными, чем прежде. Чьи глаза смотрели на них с этой же высоты? Что за существа двигались между скалами, заглядывали в трещины, выглаживали площадки на склонах мысов? С какой целью строили эту чудовищную трубу?
Тайны! С давних времен ученые подозревали, что Луна полна ими. И они не ошиблись.
Какое великое счастье выпало на его долю: быть первым человеком Земли, увидевшим следы неземной цивилизации!
Интересно, что ожидает его в конце пути? Выход на площадку Лавиния? Или туннель в глубь Луны? Или какая-нибудь грандиозная установка неизвестного назначения? Такое сооружение не может быть воздвигнуто без всякой цели! Никто не станет впустую тратить столько материалов, энергии и технической мысли.
Необыкновенное открытие!
Ученые давно искали следы пришельцев из космоса на Земле.
Считали, что знаменитая Баальбекская веранда в горах Антиливана в Северной Африке построена не людьми, так велики были каменные блоки, из которых слагалось ее основание.
Но археологи неопровержимо доказали, что это дело рук шумерских строителей и пришельцы здесь ни при чем.
На некоторых рисунках древних художников, найденных в Африке, в горах Тассили, были изображены космонавты в скафандрах и шлемах. Предполагали, что в незапамятные времена племя, к которому принадлежали художники, встретилось с пришельцами и переняло у них кое-какие ценные навыки и знания.
Но вмешались этнографы и доказали, что на рисунках изображены не пришельцы, а колдуны племени в обрядовых масках.
Потом появились сообщения в журналах о находке металлических гвоздей в известняках, образовавшихся семьдесят миллионов лет назад.
На поверку все оказалось чистейшим вымыслом газетчиков.
Во многих местах земного шара искали следы пришельцев.
И никто из ученых не подозревал, что они обнаружатся на Луне.
Возможно, Луна была их базой, научно-исследовательским центром, откуда они наблюдали Землю и совершали ее облеты на своих кораблях.
Они могли даже не садиться на Землю; может быть, земные условия не подходили для них, тяжесть была не та, или они не хотели вступать в контакт с людьми, которые не могли разобраться в своих собственных делах на своей планете и непрерывно воевали.
Это мог быть разведывательный отряд, в задачи которого не входило детальное исследование земной цивилизации.
А может быть, они просто искали горючее для своего корабля, нашли его на Луне, запаслись и незаметно улетели, не привлекая внимания землян?
... Все кончилось в сотую долю секунды.
Только что впереди он видел узкую, как лезвие меча, вершину Лавиния и холодные точки звезд над ней, и вот уже ничего нет. Темнота капканом сомкнулась вокруг. Ему даже почудилось, что он слышал щелчок, будто сработал выключатель.
Что это?
Что?!
Что?!!
Темнота на мгновенье оглушила.
Но в следующий миг он пришел в себя и включил рефлектор.
Бледный желтый овал скользнул, вытягиваясь по "полу", и умер во мраке.
Он поднимал рефлектор вверх, поворачивал его вправо, влево, но свет нигде не достигал стен. Слишком велики были размеры трубы.
Он направил рефлектор вниз.
Луч встретился с плотной черной поверхностью, отразившей свет, как вода.
Материал трубы, вероятно, потерял свои поляроидные свойства.
Отчего это произошло? Влияние температуры? Положение Солнца на небе? Фактор времени?
Или...
Или они, те, кто создал поляроид и этот мост, до сих пор находятся на Луне и следят за каждым его шагом?..
Он расхохотался - таким абсурдным показалось это предположение. И в то же время возникло и окрепло решение: черт с ним, с гидразином. В конце концов, пятьдесят километров на Луне - то же самое, что десять-пятнадцать на Земле. Море Опасностей сравнительно гладкое, до ракеты он как-нибудь доберется. Надо покончить с неизвестностью.
Правая рука нащупывает на поясе ракетный пускатель, извлекает его из гнезда. Левая перехватывает геологический молоток ближе к концу рукоятки. Глаза скользят по голубым шкалам индикаторов внутри шлема. Кислород 1600. Электроэнергия 418. Радиоактивность 0, 002. Температура внутри скафандра +20° С. Температура снаружи... ого! Минуту назад стрелка пирометра стояла на ста шестнадцати, а сейчас двадцать шесть, и стрелка продолжает ползти к нулю.
Термоизоляция? Полное отражение световых и инфракрасных лучей?
Выходит, что так.
Некогда, некогда над этим раздумывать!
Свеча вверх, резкий хлопок двигателя, передавшийся по скафандру, и мрак стремительно бросился ему навстречу.
Дом номер двенадцать по Большой улице оказался трехэтажным с четырьмя входами.
1 2 3 4 5 6 7 8