но Кларенсу, склонному, как и полагается в его возрасте, смотреть на все критически, он представлялся прежде всего священникам с большими руками, чьи мягкие ладони словно подбиты добротой, а ноги, тоже большие, в удивительно бесформенных башмаках из некрашеной кожи, казалось, бесшумно подминают — вместо того чтобы грубо растоптать — препятствия, возникающие на пути юного ученика. На дворе, в уединенных галереях, Кларенс порой чувствовал у себя на плече ласковую тяжесть его отеческой руки; в полуночной тишине дортуара ему часто казалось, что он слышит мягкий шелест шагов и шумное, хоть и приглушенное дыхание своего грузного наставника.С однокашниками он поначалу ладил не слишком; то ли они думали, что он лезет в любимчики, то ли сами невзлюбили его за независимость и замкнутость, которая объяснялась тем, что он рос среди взрослых; то ли просто почуяли в нем чужака — трудно сказать, только вслед за жестокими насмешками дошло и до драки. И тут оказалось, что этот мягкий и застенчивый юноша умеет постоять за себя самым решительным и грубым образом, награждая своих противников ударами и пинками и, в нарушение всех школьных правил драки, пренебрегая великолепными традициями и обычаями, о которых понятия не имел, попросту отколотил нескольких своих сверстников, чаще всего без всяких церемоний. Ввиду чрезвычайности положения одному из старших поручили поставить этого желторотого дикаря на место. Вызов был брошен и принят Кларенсом с быстротой, удивившей его самого. Его противником был восемнадцатилетний малый, намного сильнее и искуснее его. Первым же ударом он разбил Кларенсу лицо в кровь. Но это кровавое крещение, к испугу зрителей, произвело в мальчике мгновенную и отнюдь не благочестивую перемену. Набросившись на противника, Кларенс вцепился ему в горло, как зверь, и, обхватив его за шею, начал душить. Он словно не чувствовал ударов, сыпавшихся на него, и в конце концов поверг ошеломленного натиском противника наземь. Поднялась суматоха, и, чтобы разжать хватку Кларенса, пришлось срочно позвать чуть ли не десяток учителей. Даже после этого он снова рвался в бой. Но противник его уже исчез, и с этого дня Кларенса никто больше не трогал.Сидя в лазарете перед отцом Собриенте, распухший и забинтованный, все еще словно бы глядя на мир сквозь мрачную кровавую пелену, Кларенс почувствовал мягкую тяжесть руки священника на колене.— Сын мой, — ласково сказал священник, — ты не принадлежишь к нашей вере, иначе я счел бы своим правом потребовать, чтобы ты мне исповедался. Но как доброму другу, Кларо… как доброму другу, — повторил он, потрепав мальчика по колену, — скажи старому отцу Собриенте только одно, прямо и откровенно, как всегда. Неужели ты не боялся…— Нет, — ответил Кларенс упрямо. — Завтра я ему еще задам.— Успокойся, сын мой! Не о нем я спросил тебя, а о чем-то более серьезном и страшном. Неужели ты не боялся… — Он помолчал и вдруг, пронизав своими ясными глазами всю душу Кларенса, до самых глубин, добавил: — …самого себя?Мальчик встрепенулся, вздрогнул и расплакался.— Ну вот мы и нашли настоящего врага, — мягко сказал священник. — Превосходно! Теперь с божьей помощью, мой маленький воин, мы будем бороться и победим его.Пошел ли Кларенсу на пользу этот урок или же с тех пор, как он показал себя, это уже не могло повториться, но только происшествие было вскоре забыто. Ни с кем в школе Кларенс не дружил и не откровенничал, и для него не имело никакого значения, боятся ли его, уважают или же просто относятся к нему с лицемерным подобострастием слабых перед лицом силы. Так или иначе, ничто не отвлекало его от учения. Два года он читал все без разбора и уже знал многое такое, что совершенно избавило его от робости, неловкости и скуки начинающего. Обычная его сдержанность, которая была вызвана скорее нелюбовью ко всему показному, чем неуверенностью в себе, обманула его наставников. Благодаря смелости и уму, над которым никто никогда не властвовал и который не хранил на себе следов прежних влияний, его успехи, довольно поверхностные, представлялись чудом.К концу первого года он учился лучше всех в колледже и, казалось, был одинаково способен по всем предметам. Тем не менее после предварительной беседы с доном Хуаном отец Собриенте стал несколько сдерживать Кларенса в занятиях, ему предоставили некоторую свободу вопреки правилам и даже советовали немного развлечься. Так, он получил право бывать в соседнем городе Санта-Кдара один и когда угодно. Ему всегда давали достаточно карманных денег, к которым он при своих спартанских привычках и не имея друзей питал глубокое и недетское презрение. Однако одевался он всегда необычайно опрятно и резко выделялся среди других глубокой, не по возрасту, сдержанностью и независимостью, которая была овеяна грустью.Однажды, праздно бродя по Аламеде, тенистой аллее, посаженной некогда отцами-миссионерами между поселком Сан-Хосе и монастырем Санта-Клара, он увидел вереницу молодых девушек из монастыря; они шли парами по направлению к нему, совершая свою обычную прогулку. Взглянуть на них было заветной мечтой учеников колледжа Сан-Хосе, и добрые отцы, сопровождавшие их, особенно строго пресекали такое любопытство, но Кларенс отнесся к этому зрелищу с полнейшим безразличием пятнадцатилетнего юнца, который с высоты своего возраста считает, что уже не молод и романтика не для него. Он прошел мимо, едва удостоив девушек взглядом, но тут из-под широких полей шляпки, кокетливо украшенной лентами, его взгляд перехватили чьи-то бездонные фиалковые глаза, совсем как в те дни, когда они глядели на него из-под ситцевого капора. Сюзи! Он вздрогнул и хотел заговорить, но она, быстро остановив его едва заметным жестом и многозначительно взглянув в сторону двух монахинь, одна из которых возглавляла, а другая замыкала процессию, сделала ему знак идти следом. Он пошел за ними на почтительном расстоянии, хотя и несколько удивленный. Пройдя несколько шагов, Сюзи уронила платок, и ей пришлось побежать назад, чтобы поднять его. Но, подхватив платок и скромно возвращаясь на свое место, она успела бросить на Кларенса еще один быстрый взгляд. Подойдя к тому месту, где лежал ее платок, он увидел на траве бумажный треугольничек. Из осторожности мальчик не решился поднять его, пока девушки еще не скрылись из виду, и прошел мимо, но потом вернулся. На листке ученическим почерком было торопливо нацарапано несколько слов: «Приходи в шесть к большой груше у южной стены».Кларенс был в восторге от встречи, но в то же время почувствовал смущение. Он не мог понять, почему нужно встречаться тайно. Конечно, он знал, что, воспитываясь в монастыре, Сюзи должна подчиняться каким-то ограничениям и условностям. Но Кларенс, который был на особом положении и пользовался дружбой учителей, был уверен, что отец Собриенте без труда получил бы для него разрешение встретиться с подругой детства, о которой Кларенс часто ему рассказывал, — с единственной, кто вместе с ним уцелел после давней трагедии. К тому же Собриенте доверял ему, и поэтому такое тайное, пусть и невинное свидание казалось ему чуть ли не предательством. Однако он решился и в назначенный час был у южной стены монастыря, под суковатыми ветвями большого грушевого дерева. В стене была решетчатая дверца, которой, видимо, не пользовались.Где же появится Сюзи — среди ветвей или на стене? И то и другое с нее станется. Но, к своему удивлению, он услышал скрежет ключа в замке. Решетчатая дверца вдруг отворилась, и из нее выскользнула Сюзи. Схватив его за руку, она шепнула: «Бежим, Кларенс», — и, прежде чем он успел ответить, помчалась вперед, увлекая его за собой. Они бежали по аллее, и Кларенсу вспомнилось, что вот так же точно бежали они за фургоном по прерии четыре года назад. Он посмотрел на Сюзи, легкую, как фея. Она выросла, стала грациознее. Одета с большим вкусом, все дорогое и красивое — сразу видно балованного ребенка; но все те же волнистые золотые волосы рассыпаны по плечам и спине, те же фиалковые глаза и капризные губки, те же нежные ручки и ножки, которые он так хорошо помнит. Ему хотелось хорошенько рассмотреть ее, но она, тряхнув головой и нервно засмеявшись, повторила только: «Бежим же, Кларенс», — и снова устремилась вперед. Добежав до перекрестка, они свернули за угол и остановились, с трудом переводя дух.— Но, Сюзи, я надеюсь, ты не сбежала из школы? — тревожно спросил Кларенс.— Разве что ненадолго. Просто ушла немного раньше других девочек, — ответила она, поправляя золотистые локоны и сбившуюся набок шляпку. — Понимаешь, Кларенс, — объяснила она, вдруг принимая снисходительный тон, словно говорила с ребенком, — мама уже неделю живет здесь в гостинице, и меня каждый вечер отпускают к ней вместе с другими, которые живут не в монастыре, а у родителей. Обычно я ухожу вместе с девочками и одной из сестер-монахинь, а сегодня вот убежала пораньше, чтобы повидаться с тобой.— Но… — начал было Кларенс.— Ах, это пустяки. Девочки знают все и помогли мне. Они выйдут через полчаса и скажут, что я только минутку назад убежала, а когда они с монахиней дойдут до гостиницы, я буду уже там, понял?— Да, — сказал Кларенс неуверенно.— А сейчас пошли есть мороженое, ладно? Около гостиницы такая миленькая кондитерская! Деньги у меня есть, — поспешно добавила она, видя растерянность Кларенса.— Да и у меня есть, — сказал Кларенс, слегка краснея. — Идем!Она выпустила его руку, чтобы оправить платье, и теперь они шли бок о бок, уже не торопясь. — Но послушай, — продолжал он, с мужской настойчивостью возвращаясь к этой теме и спеша доказать девушке свое превосходство, — я учусь в колледже, и отец Собриенте, который знает вашу начальницу, — мой друг и многое мне разрешает. И… и… он ведь знает, что мы с тобой раньше всегда играли вместе, и устроит так, что мы сможем видеться, когда захотим.— Глупый ты, глупый, — сказала Сюзи. — Как можно! Ведь ты…— Что я?Девочка метнула на него синий луч из-под широких полей шляпы.— Господи, да мы же теперь взрослые! — И принялась объяснять: — Знаешь, как у нас строго насчет молодых людей? Ох, Кларенс, если только заподозрят, что мы с тобой…Еще один синий луч из-под полей шляпы завершил недоговоренную фразу.Довольный и вместе с тем смущенный, Кларенс смотрел прямо перед собой, все гуще краснея.— А знаешь, — продолжала Сюзи. — Мэри Роджерс, которая шла со мной в паре, подумала, что ты уже совсем взрослый мужчина и… знатный испанец! А я, — сказала она быстро, — разве не выросла? Скажи, Кларенс, — спросила она с прежним трогательным нетерпением, — правда, выросла? Ну скажи же!— Очень, — сказал Кларенс.— И платье, правда, на мне хорошенькое? Конечно, это не самое лучшее, у меня есть еще красивее, спереди оно все в кружевах, сверху донизу. Но ведь и это очень красивое, верно, Кларенс?Кларенсу и платье и его прекрасная обладательница казались совершенством, и он сказал ей об этом. Но тут Сюзи вдруг вспомнила, что на них смотрят прохожие, приняла чинный вид, опустила руки и так, держась поодаль от Кларенса, шла до самой кондитерской.— Сядем подальше от двери, Кларенс, — сказала она таинственным шепотком, — там нас никто не увидит. И бери клубничное, лимонное и ванильное — здесь просто жуть одна!Они уселись в глубине, где было что-то вроде беседки, как юные, но слишком разряженные и застенчивые пастушок с пастушкой. Сюзи попыталась смягчить неловкость.— А у нас был переполох! — сказала она легким и непринужденным тоном. — Сменили учительницу французского языка. Девочки в нашем классе считают, что это просто стыд и срам!И это все, что она могла ему сказать после четырехлетней разлуки. Кларенс был в отчаянии, хотя пока еще и сам не знал, о чем говорить. Наконец, поковыряв ложечкой в мороженом, он пробормотал первое, что вспомнилось:— А ты по-прежнему любишь оладьи, Сюзи?— Еще как! — ответила она со смехом. — Только здесь их нам не дают.— А что, Моуз (черный пойнтер, который всегда лаял, когда Сюзи начинала петь) все еще подпевает тебе?— Что ты, он давным-давно потерялся, — сказала Сюзи равнодушно. — Зато у меня есть ньюфаундленд, и спаниель, и черный пони. — И тут, быстро перечислив еще кое-что из своих богатств, она вдруг стала сбивчиво рассказывать о том, как ее любят приемные родители, которых она теперь называла «папа» и «мама», — очевидно, ее нисколько не тревожили воспоминания об умерших. Выяснилось, что Пейтоны очень богаты и, помимо владений на юге, у них еще есть ранчо в Санта-Кларе и дом в Сан-Франциско. Как и у всех детей, самыми сильными ее впечатлениями были последние. В тщетной надежде заставить ее вспомнить прошлое, столь важное для него, он спросил:— А помнишь Джима Хукера?— Ага, помню, он сразу убежал, как ты уехал. Но ты послушай! На днях заходим мы с папой в один большой ресторан в Сан-Франциско — и как ты думаешь, кто нам подает? Да, Кларенс, он сделался настоящим официантом! Папа стал его расспрашивать, но я-то, конечно, не могла с ним разговаривать, — и она вскинула свою очаровательную головку, — сам понимаешь: официант!Кларенсу нестерпимо хотелось рассказать, как Джим назвался его именем, но слова замерли на губах. И без того его маленькая спутница говорила о Джиме с презрением, которое, хоть и было наивно, немного его покоробило.— Кларенс, — сказала она вдруг, таинственно поворачиваясь к нему и показывая на хозяина и приказчиков, — мне, право, кажется, что эти люди нас подозревают…— В чем же? — удивился рассудительный Кларенс.— Не будь дурачком! Разве ты не видишь, как они на нас смотрят!По правде говоря, Кларенс не замечал ни малейшего любопытства со стороны хозяина, да и вообще никто не выказывал ни малейшего интереса к нему или к его спутнице. И все же он снова почувствовал приятное смущение.— А ты, значит, живешь с отцом? — спросила Сюзи, меняя тему разговора.— Ты хочешь сказать, с двоюродным братом? — поправил ее Кларенс с улыбкой. — Ты же знаешь, мой отец умер давным-давно, когда мы еще не знали друг друга.— Да, это ты так говорил, Кларенс, а папа сказал, что это неправда. — Но, поймав на себе удивленный и тревожный взгляд мальчика, она поспешно добавила: — Ах, раз так, значит, это действительно твой двоюродный брат!— Уж, кажется, кому и знать, как не мне, — сказал Кларенс с улыбкой, впрочем, далеко не безмятежной, чувствуя, что на него вдруг вновь нахлынули неприятные воспоминания о разговорах с Пейтоном. — Ведь меня привез к нему один из его друзей.И Кларенс, по-мальчишески захлебываясь, рассказал, как он ехал из Сакраменто и как к Флину попало письмо, адресованное Силсби. Но, еще не успев закончить, он понял, что Сюзи все эти подробности нисколько не интересуют, и даже упоминание о ее погибшем отце и его роли в злоключениях Кларенса ее ничуть не взволновало. Подперев рукой круглый подбородок, она внимательно разглядывала лицо Кларенса не без лукавства, хоть и с напускной скромностью.— Послушай-ка, Кларенс, — сказала она, когда он кончил. — Ты должен попросить, чтобы твой двоюродный брат купил тебе сомбреро и плащ с золотым галуном. Тебе ужасно пойдет. И тогда… тогда ты сможешь ездить на коне по Аламеде, когда мы выходим на прогулку.— Но я же буду приходить к тебе… домой и в монастырь тоже, — возразил он живо. — Отец Собриенте и мой двоюродный брат все устроят.Но Сюзи, с сознанием своего превосходства, покачала головой.— Нет, они не должны знать о нашей тайне! Ни папа, ни мама, особенно мама. И не должны знать, что мы опять встретились столько лет спустя!Невозможно описать величайшую многозначительность, которую придал словам взгляд ее фиалковых глаз. Помолчав, она продолжала:— Нет! Нам нельзя будет больше встречаться, Кларенс, если только Мэри Роджерс не поможет нам. Она моя лучшая подруга, самая лучшая, и, кроме того, она старше меня. У нее самой вышла история, и ей решительно запретили с ним видеться. С ней можешь говорить о Сюзетте — это меня теперь так зовут. Мама назвала меня Сюзеттой Александрой Пейтон. А сейчас, Кларенс, — тут она понизила голос и робко оглядела кондитерскую, — я прикрою лицо шляпкой, а ты можешь поцеловать меня разок на прощание.Она ловко сдвинула широкополую шляпу набок и под ее прикрытием подставила Кларенсу свежую юную щечку.Покраснев, мальчик со смехом дважды коснулся ее губами. Потом Сюзи встала с тихим и притворным вздохом, отряхнула юбку, с величайшей серьезностью натянула перчатки и, бросив Кларенсу: «Не выходи со мной за дверь, они сейчас придут», — с высокомерным достоинством прошла мимо занятого своим делом хозяина и приказчиков к выходу. Здесь она сказала с подчеркнутой вежливостью: «До свидания, мистер Брант», — и направилась к гостинице. Кларенс постоял, провожая глазами стройную, изящную фигурку с целым каскадом сверкающих волос, рассыпанных по плечам и по спине, как золотая мантия поверх ее белого платья, и пошел в другую сторону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12