Каждую сказку он кончал так: «Они ели, пили, веселились, в землю ушли, а вы ешьте, век живите!»Иногда он говорил, говорил, а потом начинал клевать носом и засыпал на полуслове. Мы уходили на цыпочках, чтобы не разбудить старика, купались, играли, гонялись друг за другом в пятнашки. Через час-полтора он просыпался и находил нас всех сидящими под навесом и ожидающими продолжения сказки. Как ни в чем не бывало он продолжал ее с того самого места, на котором уснул.— Что я сказал? Да!.. «Есть старухи как шелк, есть старухи — пусть судьба их наделит змеями и лягушками!..»Однажды к нему приехали какие-то ученые люди и целую неделю просидели у него на бахче, записывая все, что он им говорил. Ну, он и поговорил в свое удовольствие. Что не помнил, тут же, наверное, сам присочинил. Примерно через год, за несколько дней до нашей последней встречи, он получил по почте толстую книжку сказок; красным карандашом среди многих имен там было подчеркнуто его имя. Теперь, с утра уходя на поле, он стал брать эту книжку с собой, хотя и не умел читать даже по складам.В этот день он рассказал нам о мертвецах и о ловком мошеннике, потому что разговор зашел о слухах, которые нас всех очень занимали (я говорю о скрывающемся имаме). Сидя у дороги и беседуя со всякими людьми, Джабар Йолдаш-Оглы слышал, конечно, больше нас.— Вот, — добавил Джабар, — я рассказал вам о человеке, который утверждал, что он может творить чудеса, вот он кем был. Как бы и этот не оказался базарным мошенником.Он стал по обыкновению дремать, и мы с Бостаном ушли — не совсем, а пока старик не проснется. После истории о мертвецах он обещал нам рассказать о старинной ханской крепости, которая сохранилась в наших горах.Я очень хорошо помню этот день. Духота была невыносимая. Над желтым дынным полем вставали против солнца огромные грозовые тучи, и птицы летели в сторону от них, и вскоре наступила такая тишина, что, лежа между грядок, шагах в семидесяти от старика, мы слышали, как он похрапывает у себя под навесом.Я сам задремал, и вот тут-то Бостан подтолкнул меня локтем. Чуть раздвинув листья, он смотрел на дорогу и показывал мне глазами. Я тоже раздвинул листья и увидел прохожего, который нерешительно поглядывал то на спящего старика, то на дыни, желтевшие возле самой дороги. Он был невысокий, седой, в простой крестьянской одежде и с мешком на спине, — прохожий как прохожий. Устал он, наверное, очень, все лицо у него было в поту, и губы потрескались. Он быстро нагнулся, сорвал дыню и на ходу стал засовывать ее в мешок, и в это время проснулся Джабар. Он увидел, как прохожий прячет дыню, и с криком побежал за ним вдогонку.— Брось, брось, — бормотал он укоризненно и, выхватив дыню у прохожего из рук, сам бросил ее на дорогу. — Ты же взял совсем зеленую, экий ты... На вот тебе...Он нагнулся к грядке и стал щупать дыни, выбирая самую лучшую. Прохожий ждал.— Откуда идешь? — спросил Джабар. Он хорошо вздремнул, и теперь ему опять хотелось поболтать.Прохожий назвал какой-то городок.— Там и живешь?— Да, на дороге работаю, обходчиком.Джабар протянул ему дыню:— На, хороша будет...Прохожий опустил руку в карман. Я видел, как в пальцах у него что-то блеснуло. Он достал деньги.— Сколько возьмешь?Джабар смотрел на него не отвечая.— Зачем брать? — лениво сказал он. — Это твоя дыня, а не моя. Разве ты не знал?Прохожий молчал.— Нехороший ты человек, — продолжал Джабар. — Ты не знал, что это твои дыни, и все-таки взял одну, пока я спал. Ай-яй-яй! Сам себя обворовал, значит!— Ну, давай сюда дыню, старик, — сердито сказал прохожий. — Болтаешь, как баба. Вон гроза собирается.Джабар держал дыню в руках, смотрел на прохожего и качал головой.— Ай-яй-яй! Если ты не знал, что дыни, которые растут по дорогам, твои дыни, — ты на дороге не работаешь. И ты груб со старым человеком, а я уже давно ни от кого не слыхал грубости. Вот ты наврал про себя, да...Прохожий отступил на шаг. Влево и вправо дорога была пуста. Он ударил старика по виску, и тот свалился ничком на дорогу. Все произошло в полминуты. Прохожий нагнулся над стариком, приподнял его за плечи и отшвырнул на бахчу. Только ноги в шерстяных чулках торчали над грядками. Так же быстро прохожий прикрыл их листвой и зашагал прочь. Вдруг он увидел нас. Мы вскочили с Бостаном, когда он ударил старика, и стояли теперь, сцепившись руками друг с другом. Он остановился, шагнул было к нам и, передумав, кинулся в сторону от дороги и вскоре исчез в орешнике позади бахчи.Мы бросились к старику. Правый глаз его кровоточил, розовые пузырьки лопались у него на губах, — должно быть, он расшиб себе грудь при падении. Я крикнул Бостану: «Беги к реке, намочи рубашку, — может быть, он еще жив!», а сам побежал по дороге, кричал, спотыкался, падал, звал на помощь.Никого! Ни одной арбы, ни одного пешехода.Больше я не мог бежать. Я задохся...В отчаянии я оглядывался по сторонам и вдруг увидел вдали сверкавшую на поворотах дороги точку. Это блестело на солнце автомобильное стекло, это была машина, и она шла сюда. Я стоял на дороге, раскинув руки крестом, я чуть не бросился под колеса, когда машина поравнялась со мной, и сразу же вскочил на подножку.Только один человек был в машине — командир-пограничник в зеленой, перепоясанной ремнями гимнастерке. Орудж, мой дядя, сидел за рулем. Я вцепился ему в рукав и рассказал, что случилось.— Он все наврал про себя. Джабар сразу раскусил этого человека. Он не дорожный обходчик. Он — чужой...— Как он выглядел? Вспомни хорошенько, — сказал Орудж с непонятным мне блеском в глазах.Я описал все: лицо, волосы, одежду, все приметы, которые мне бросились в глаза. Он слушал очень внимательно, потом сказал:— Садись, надо отвезти старика в больницу.— Орудж! — воскликнул я. — Он ведь там, в орешнике! Я знаю там все ходы и выходы. Его можно поймать.Орудж раздумывал, потом решительно расстегнул кобуру и вытащил маузер. Я сунулся было в орешник, но он велел мне остаться около машины, а сам скрылся в кустах. С минуты на минуту я ждал короткого револьверного выстрела и окрика: «Стой!» Однако в зарослях было тихо, и вскоре Орудж вышел на дорогу, ворча, что без собаки в такой чаще делать нечего.— Отвезем старика, Гамид, — сказал он, садясь в машину.
Я растерялся. Дядя Орудж не хотел преследовать преступника! По моему лицу он понял, что я удивлен, и нахмурился.— Вот что, — медленно сказал он. — Дай мне слово, что ты никому не сболтнешь о том, что здесь случилось. Здоровьем матери поклянись!Он хотел скрыть все, что здесь произошло! Орудж — командир-пограничник... Мой дядя! Я совершенно ничего не понимал.— Ну? — повторил Орудж, не сводя с меня глаз. — Дай слово.— Хорошо, — сказал я, — даю. Никому не скажу.Я дал слово, но в голове у меня был страшный ералаш. Я думал и передумывал и ничего не мог понять. Почему дядя Орудж хочет, чтоб я молчал? ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Неожиданная встреча у следователя. — Мне доверяют важную тайну. — Еще одна встреча. Когда мы подъехали к бахче, Бостан все еще смачивал водой окровавленное лицо Джабара. С трудом мы уложили старика в машину. Плохо смытая кровь запеклась у него на щеке, голова беспомощно свисала. Орудж пощупал пульс — пульс бился. Жизнь еще не ушла от веселого сказочника.Бешено гудя, машина влетела в город. Улицы мелькали одна за другой. Орудж затормозил у подъезда больницы. Выбежали санитары, собрались ребята с ближайших улиц. Джабара внесли в приемный покой, мы трое вошли за ним. Пока Орудж объяснял кому-то, что старика избили хулиганы, я смотрел, как доктор Коган, властный и строгий, в белом своем халате, командовал сестрами и санитарами. Впрочем, очень скоро нас всех троих выставили из больницы, и мы вышли на улицу.— Подвезти вас, ребята? — спросил Орудж, садясь за руль.— А разве мы не вернемся на бахчу? — удивился Бостан.Орудж засмеялся.— Ты что же думаешь — этот бродяга там ждет нас?— Да, — ответил Бостан. — Я сказал глупость.Я ожидал, что он полезет в машину (Бостан очень любил кататься в автомобиле), но он стоял по-прежнему на тротуаре.— Ну, — сказал Орудж, — лезьте!Бостан покачал головой.— Спасибо. Я должен тут рядом зайти по делу.— Мне тоже некогда, — сказал я. — Спасибо, дядя.— Как хотите.Орудж кивнул нам на прощанье. Машина тронулась и умчалась по улице.— До свиданья, — сказал Бостан, — у меня тут дело одно на базаре.Кивнув головой, он ушел.Я смотрел вслед Бостану и не мог понять, какое у него вдруг оказалось на базаре дело. Еще утром мы уговаривались пойти посмотреть сад Хаджи-бабы, знаменитого нашего селекционера. Рассказывали, что в этом саду растут необыкновенные плоды, которые нигде больше не увидишь. Очень может быть, что Хаджи-баба как раз сегодня ушел бы куда-нибудь из дому и мы не смотрели бы в щель забора, а залезли в сад и даже потрогали бы удивительные плоды. Неужели Бостан просто забыл про Хаджи-бабу?Я решил, что надо догнать Бостана и напомнить. Хаджи-баба в другой раз может оказаться дома, и опять нам придется, отталкивая друг друга, смотреть сквозь единственную узкую щель в заборе. Много ли в эту щель увидишь!Фигурка Бостана еще виднелась в конце улицы. Я побежал было за ним, и вдруг остановился. Бостан свернул направо. Но базар был налево! Не мог же Бостан ошибиться; кто-кто, а уж он-то знал в городе каждый закоулок. Значит, он мне соврал! Значит, он совсем не на базар шел! Я еще ни о чем не догадывался, но мне стало очень неприятно. Никогда я еще не замечал, чтобы у Бостана были от меня какие-нибудь секреты.Чепуха, решил я минутой позже, просто он забыл про Хаджи-бабу, решил пойти на базар, а потом передумал. Надо ему напомнить, вот и все. Я опять побежал за Бостаном. Впереди была длинная улица, называвшаяся Советской. В этот жаркий час мало было на ней народа, и только Бостан шагал по тротуару, не оглядываясь вокруг, не останавливаясь, так, как шагает человек, идущий по делу, а не так, как шел обычно он, известный всему городу зевака и бездельник.Управление народного комиссариата внутренних дел помещалось в большом трехэтажном доме. Около этого дома я и нагнал Бостана. Он обернулся, когда я хлопнул его по плечу. Лицо у него было недовольное.— Ну, что тебе? — опросил он. — Я же сказал, что у меня дело.Я напомнил ему про Хаджи-бабу, но он покачал головой.— Сегодня не могу, занят.Пожалуй, впервые в жизни видел я, чтобы Бостан был занят. Мы продолжали идти рядом, но на углу Бостан остановился.— Счастливо, — сказал он, — мне сюда. — И свернул в переулок.Я стоял и растерянно смотрел ему вслед. Дойдя до угла, он свернул на улицу, параллельную Советской.Он скрылся за углом, а я все стоял и смотрел в пустой переулок, и вдруг как-то сразу понял все: Бостан не верит дяде Оруджу. Бостан считает нужным сообщить в НКВД о том, что Орудж нарочно упустил преступника. Нарочно не погнался за ним, когда его можно было задержать. У меня даже слезы выступили на глазах от обиды. Я представил себе всю нашу семью, крестьян и воинов, славных людей — певцов и танцоров. Я подумал о славе семьи, которую так любил мой дед, о моих дядях, собирающих виноград, ударниках, бригадирах и председателях. И вот лучшего из них, дядю Оруджа, Бостан смеет подозревать.Да, конечно, он шел в НКВД, он шел для того, чтобы поделиться своими подозрениями. А если ему поверят? А если дядю Оруджа начнут подозревать и там? Если его уволят из пограничников и на его честное имя падет тень?Я понял, что защита чести Оруджа и чести всей нашей семьи в моих руках. Я должен пресечь подозрения. Я должен объяснить, что дядя Орудж — человек необыкновенно честный. Я повернулся и быстро пошел обратно.Только вышел я из переулка на Советскую улицу, как увидел, что из другого переулка появился Бостан. Квартал был небольшой, мы оба увидели друг друга одновременно. Обоим было поздно скрываться. Мы пошли друг другу навстречу, и каждый сделал вид, что просто прогуливается от нечего делать, равнодушно поглядывая по сторонам. Мы даже кивнули небрежно друг другу, когда встретились. Кивнули и разошлись. Встретились мы как раз у двери НКВД. И оба сделали вид, что не обращаем на эти двери никакого внимания. И опять шли мы в разные стороны. Я — в одну, Бостан — в другую.Хорошенькая получалась история! Если я уйду, Бостан сейчас же отправится в НКВД сообщать, что дядя Орудж ведет себя подозрительно. Но не могу же я вечно ходить по улице взад-вперед.И тут меня осенило. Я должен сам пойти в НКВД, беспристрастно рассказать, как было дело, и объяснить, что дядя Орудж человек очень честный и Бостан его подозревает зря. Удивительно, но мне даже в голову не пришло, что мне могут не поверить. Я считал таким бесспорным то, что дядя Орудж ни в чем виноват быть не может, что не сомневался: все должны поверить мне на слово.Я оглянулся. Бостан в это время скрылся за углом. Он, наверное, сделает теперь еще один круг и снова выйдет на Советскую в надежде, что я уже перестал колесить по его маршруту.Я круто повернулся и быстро зашагал обратно. Минут десять должен был обходить квартал Бостан. За это время я успею войти в НКВД и добиться, чтобы меня принял товарищ Черноков. Это был единственный работник НКВД, которого я знал. Он приезжал вместе с Мелик-заде в тот день, когда убили моего деда, — может быть, читатель тоже запомнил его фамилию. Конечно, мы были не очень близко знакомы, но все-таки я его помнил и мог ему, по крайней мере, объяснить, из какой я происхожу семьи.Меня не хотели пускать, но я сказал, что мне по срочному делу нужно повидать следователя Чернокова. Дежурный позвонил ему по телефону, и Черноков велел меня пропустить. Я вошел в кабинет, и хотя по дороге приготовил целую речь, которую собирался произнести, но, войдя, забыл ее всю до последнего слова. Я стоял в дверях, не зная, с чего начать.— Здравствуй, — сказал Черноков, — как тебя зовут?Я назвал себя и напомнил, что мы уже виделись в саду моего деда в день его смерти. Мне показалось, что после этого Черноков заинтересовался мной. Во всяком случае, он предложил мне сесть и отложил пачку бумаг, лежавшую перед ним на столе.— Ну, что, — спросил он, — с чем пришел?— У меня есть дядя Орудж, — сказал я, — он пограничник.— Я знаю, — кивнул головой Черноков.— Он очень честный человек, — сказал я.— Знаю, — чуть улыбнувшись, согласился Черноков. — Ты затем и пришел, чтоб сообщить мне об этом?Я кивнул головой и покраснел. Получалось в самом деле удивительно глупо. Все знают, что Орудж человек честный, и вдруг прихожу я и сообщаю об этом, как об удивительной новости.К счастью, Черноков был умный человек. Он понимал, что я еще не все сказал, и ждал продолжения.— Сейчас к вам придет Бостан, — выпалил я, — будет вам говорить, что дядя Орудж человек нечестный, так вы ему не верьте, потому что он человек честный. Хотя Бостан честный человек, но вы ему все-таки не верьте. А дяде Оруджу верьте, хотя он тоже честный человек.Получалась полная ерунда. Все были честные люди, и почему-то Черноков одному должен был верить, а другому не верить. Я покраснел, замолчал и уставился в потолок, безумно жалея, что вообще впутался в это дело.Черноков нахмурился и сказал:— Слушай, так мы не столкуемся, не можешь ли ты говорить пояснее?Я все-таки очень волновался и начал говорить длинно и подробно о том, как Джабар рассказывал сказку и как незнакомый человек украл дыню с бахчи. Черноков слушал очень внимательно, не перебивая меня, а я нарочно затягивал рассказ, потому что теперь, когда я снова все вспомнил, я испугался, что Черноков, выслушав все, не только не поверит мне, но, наоборот, начнет подозревать дядю Оруджа.Когда я вспомнил широкоплечую дядину фигуру в зеленой, перепоясанной ремнями гимнастерке, его улыбку, его спокойствие и уверенность, я решил, что нет, такого человека никто не может подозревать. Потом мне все-таки опять стало страшно и показалось, что Черноков слушает меня с недоверием. Я вспомнил день, когда впервые увидел Чернокова. Нас всех, стоящих в саду, свет ламп, и черные тени деревьев, и стук окна в комнате, и мертвую голову деда с широко открытыми глазами. Сомнений нет: деда убил кто-то из тех, кто был в саду вместе с нами.Я все-таки досказал всю историю до конца и, кончив, добавил:— Я, товарищ Черноков, думаю, что если дядя Орудж и не задержал этого, который ранил Джабара, то, может быть, потому, что тот уже успел скрыться... или дядя Орудж торопился отвезти Джабара в больницу... Или, может быть, это была военная хитрость... Бывает же иногда очень важно применить военную хитрость...Я замолчал, поняв, что говорю глупости, и чуть не заплакал. Очень уж мне стало обидно, что не могу я найти слов, чтоб защитить моего дядю от несправедливых, в этом я был убежден, обвинений.С трудом я сдержал слезы и, шмыгнув носом, добавил, что дядя Абдулла зарядил свой карабин, чтобы убить шпиона, и что он очень храбрый и честный человек.Казалось бы, это не имело отношения к делу, но мне хотелось объяснить Чернокову, что на членов нашей семьи вполне можно положиться.Больше мне нечего было сказать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23