Вот крючок закинул в воду,
Стал удить, таща за леску;
Медь удилища дрожала,
Серебро шуршало в леске,
И в шнурке шумело злато.
Рассветать на небе стало,
Зорька утренняя вышла,
За крючок схватилась рыбка,
За крючок железный — семга.
Тащит он ту семгу в лодку
И на дно кладет тихонько.
Пристально глядит на рыбку,
Говорит слова такие:
"Удивительная рыбка!
Никогда таких не видел,
Сиг столь гладким не бывает,
Не пестреет так пеструшка,
Щука — та не столь седая,
Чешуи у самки меньше,
У самца ж ее побольше.
Девушки повязки носят,
А русалки носят пояс,
А у курочки есть уши;
Эта ж рыба — точно семга,
Точно окунь вод глубоких".
Был на поясе у старца
Нож в серебряной оправе.
Нож он с пояса снимает,
Вынул нож из светлых ножен,
Распластать он хочет рыбку
И разрезать эту семгу,
Из нее чтоб сделать завтрак,
Закусить пораньше ею,
На обед себе сготовить
И оставить часть на ужин.
Вот пластать он хочет рыбку
И брюшко пороть ей начал:
Вдруг из рук скользнула семга,
В море бросилася рыбка,
С края лодки красноватой,
Из ладьи широкой Вяйнё.
Подняла из волн головку,
Правым боком показалась
На волне морской, на пятой,
При шестом станке у сети.
Правой ручкой потянулась
И сверкнула левой ножкой
На седьмой полоске моря,
На валу зыбей девятом.
Говорит слова такие
И такие речи молвит:
"Ой ты, старый Вяйнямёйнен!
Не затем я вышла в море,
Чтоб меня, как семгу, резал,
Чтоб распластывал, как рыбку,
Из меня готовил завтрак,
Закусил пораньше мною,
На обед себе сготовил
И оставил часть на ужин".
Молвил старый Вяйнямёйнен:
«Так зачем ты вышла в море?» -
"Для того я вышла в море,
Чтобы курочкой спокойной
На руках твоих садиться,
Быть всю жизнь твоей женою,
Чтоб тебе постель готовить,
На постель взбивать подушку,
Убирать твое жилище,
Подметать полы в покоях;
Чтоб дрова носить в избушку,
Раздувать большое пламя,
Печь тебе большие хлебы
Да медовые лепешки,
Подносить и кружку пива,
Угощать тебя чем хочешь.
Я совсем не семга моря
И не окунь вод глубоких:
Я девица молодая,
Ёукахайнена сестрица;
Ты меня искал так долго
И желал в теченье жизни.
Ох, старик ты неумелый,
Вяйнямёйнен безрассудный!
Не сумел меня поймать ты,
Деву Велламо, русалку,
Дочь единственную Ахто".
/TD> Молвил старый Вяйнямейнен,
Молвил грустный и унылый:
"Ёукахайнена сестра ты?
О, вернись ко мне скорее!"
Не придет она обратно
Никогда в теченье жизни.
Быстро в волны погрузилась.
Сразу в море опустилась
Вниз, к каменьям полосатым
И к расщелинам гранитным.
Старый, верный Вяйнямейнен
Поразмыслил и подумал:
Как же быть и что же делать?
Потащил свои он сети
Из конца в конец чрез волны;
Через бухты, чрез заливы,
По воде спокойной тащит,
Тащит чрез лососьи рифы,
Через Вяйнёлы потоки.
Через рифы Калевалы,
По бездонным черным безднам,
Беспросветным глубям моря,
Ёуколы прозрачным рекам,
Чрез лапландские заливы.
Много всяких рыб поймал он;
Но из рыб, живущих в море,
Не поймал он милой рыбки,
Той, о кой он только думал,
Что у Велламо русалкой,
Что у Ахто всех прекрасней.
Тут-то старый Вяйнямёйнен
Головой поник печально,
Шапка на сторону сбилась;
Сам сказал слова такие:
"О я, глупый и безумный!
Человек я без рассудка!
Был мне дан и ум здоровый,
И рассудок был дарован,
И отзывчивое сердце.
Прежде я имел все это,
А теперь уж всё исчезло
В хилой старости печальной
И в упадке сил бывалых;
Мой рассудок точно умер,
Прозорливость отлетела,
Стал я вовсе бестолковым.
Ту, к которой я стремился
И искал в теченье жизни,
Ту у Велламо русалку,
Дочь волны широкошумной,
Чтоб иметь подругой жизни,
На всю жизнь моей супругой,-
В море удочкой поймал я
И втащил на лодку быстро;
Но её не удержал я,
Не принёс в моё жилище,
Упустил обратно в море,
В глуби тёмные морские!"
И пошёл он по дороге,
Озабоченно вздыхая,
Шёл домой прямой дорогой,
Говорил слова такие:
"Пели некогда кукушки,
Мне кукушки пели радость,
Рано утром, поздно на ночь
И один раз в час полудня.
Что ж испортило их голос,
Как погиб, напев чудесный?
Грустью голос их надорван,
Унесло его унынье.
Не слыхать его призыва,
И, когда заходит солнце,
Нет вечерней мне отрады;
Не слыхать кукушки утром.
Не могу совсем понять я,
Как мне быть и что мне делать?
Как прожить мне в этом мире,
Как скитаться в здешнем крае?
Если б мать в живых осталась,
На земле жила б родная,
Мне тогда б она сказала,
Что теперь с собой мне делать,
Чтоб печали не поддаться,
Не погибнуть от унынья
В эти дни мои плохие,
Время горести жестокой!"
Мать в могиле пробудилась,
Из воды в ответ сказала:
"Мать твоя не умирала,
Так же бодрствует родная
И тебе ответит ясно,
Что теперь ты должен делать,
Чтоб печали не поддаться,
Не погибнуть от унынья
В эти дни твои плохие,
Время горести жестокой:
В Похьёле девиц немало!
Есть там девушки получше,
Вдвое лучше и красивей,
В пять и в шесть раз веселее
Этих Ёуколы бездельниц,
Этих медленных лапландок.
Там, мой сын, возьми жену ты,
Похъёлы красотку деву,
Ту, что обликом прелестна,
Ту, что стан имеет стройный,
У которой ноги быстры,
У которой гибко тело".

Руна шестая
1. Ёукахайнен затаил злобу на Вяйнямёйнена и подстерегает его по дороге в Похъёлу.
2. Он видит, как Вяйнямёйнен верхом на лошади переправляется через реку, и стреляет в него из лука, но попадает в лошадь.
3. Вяйнямёйнен падает в воду; сильный ветер уносит его в открытое море, и Еукахайнен торжествует, думая, что Вяйнямёйнен поёт свою последнюю песню.
Старый, верный Вяйнямёйнен
Приготовился к отъезду
В те холодные селенья,
В Похъёлу, в страну тумана.
Мастью конь его похож был
На горох иль на солому.
На коня надел уздечку,
Недоуздок он накинул,
На спине коня уселся
И от дома отъезжает.
Гонит сильно по дороге,
Проезжает путь поспешно
На коне, что на солому
Иль горох походит мастью.
Полем Вяйнёлы несётся,
По полянам Калевалы,
На коне он быстро скачет
От родной земли всё дальше,
По хребту морскому едет,
По равнине вод открытых.
У коня копыта сухи,
На ногах не видно влаги.
Молодой же Еукахайнен,
Юноша дрянной лапландский,
До сих пор был всё озлоблен,
Уж давно питал он зависть
К Вяйнямёйнену седому,
К вещим старца песнопеньям.
Лук он огненный устроил,
Выгиб сделал в украшеньях;
Лук он сделал из железа,
Выгиб он отлил из меди,
Золотом его украсил,
Серебра туда прибавил.
Где же он возьмёт верёвку,
Где он тетиву разыщет?
Жилы лося взял у Хийси,
Взял он нитки льна у Лемпо.
Вот готов был выгиб лука,
И концы его готовы.
Был тот лук на вид прекрасен,
Должен был немало стоить,
Наверху конёк поставлен,
По бокам бежит жеребчик,
Медвежонок спит на сгибе,
На зарубке дремлет зайчик.
Он вырезывает стрелы,
Трижды стрелы оперяет.
Из железа точит стержень,
Из смолистых веток — кончик.
Стрелы вырезал искусно -
И тогда их оперяет
Тонким перышком касатки,
Воробьиными крылами.
Закалил он эти стрелы,
А потом концы намазал
Ядовитым чёрным соком,
Что нашел в крови змеиной.
Так готовы были стрелы.
Натянул свой лук упругий,
Вяйнямёйнена всё ждал он,
Всё стерёг он друга моря.
Утром, вечером сидит он,
Стережёт и в час полудня.
Вяйнямёйнена всё ждет он,
Ждёт без устали неделю,
Поджидает под окошком,
Стережёт в углу забора,
Слушает в конце дороги
И высматривает в поле;
За спиной колчан повешен,
А в руках тот лук прекрасный.
Вот стеречь он дальше вышел,
От другого дома смотрит:
С края огненного мыса,
От излучины залива,
С водопада огневого,
От святой реки кипящей.
Наконец, однажды утром,
Он свои направил взоры
И на север, и на запад.
Повернул лицо он к солнцу
Что-то чёрное заметил,
Что-то синее на море:
"То не облако ль с востока,
Не заря ли ранним утром?"
То не облако с востока,
Не заря то ранним утром -
Это старый Вяйнямёйнен,
Вековечный песнопевец.
В Похъёлу свой путь держал он,
В Пиментолу направлялся,
На коне, что на солому
Иль горох похож был мастью.
Лук схватил тут Ёукахайнен,
Юноша дрянной лапландский,
Он схватил, пылая гневом,
И направил лук прекрасный
Вяйнямейнену на гибель,
Чтобы моря друг скончался.
Мать его тогда спросила,
Седовласая старушка:
"Для кого ты лук устроил,
Обложил его железом?"
Так ответил Ёукахайнен
И сказал слова такие:
"Вот зачем я лук устроил,
Обложил его железом:
Вяйнямёйнену на гибель,
Чтобы моря друг скончался.
Вяйнямёйнена сражу я,
Песнопевца Калевалы,
В сердце самое и в печень
И в лопатку я ударю".
Но стрелять не позволяет,
Запрещает мать-старушка:
"Вяйнямёйнена не трогай,
Песнопевца Калевалы.
Рода славного тот Вяйнё,
Мне по шурину племянник.
Вяйнямёйнена застрелишь,
Песнопевца Калевалы,
Вмиг исчезнет в мире радость,
На земле погибнет песня;
Здесь на свете лучше радость,
На земле приятней песня,
Чем. в полях подземных, тёмных,
В мрачном Туонелы жилище?"
Всё же юный Ёукахайнен
Призадумался немного,
На минуту он сдержался;
Бить одна рука велела,
Бить нещадно заставляла,
А противилась другая.
Говорит слова такие
И такие молвит речи:
"Пусть погибнет в мире радость,
Пусть исчезнут в мире песни,
Я стреляю без раздумья,
Я стреляю без боязни".
Лук свой. огненный направил,
На колене левом держит
В медь обитое оружье:
Стал на правое колено.
Взял стрелу он из колчана,
Оперенную он вынул;
Выбрал ту, что всех покрепче,
У которой стержень лучше;
К луку он её приладил,
На льняную клал он нитку.
Лук свой огненный приподнял,
К правому плечу приставил,
Приготовился стрелять он,
В Вяйнямёйнена направил,
Говорит слова такие:
"Мчись ты, кончик из березы..
Будь прямей, сосновый стержень,
И скользи, льняная нитка;
Коль рука нацелит низко,
Пусть стрела идет повыше;
Коль нацелит слишком кверху,
Пусть стрела помчится ниже".
Наконец за спуск он дёрнул
Первую стрелу пустил он;
Высоко стрела взлетела,
Через голову на небо,
В облака расцветки пёстрой
И в нахмуренные тучи.
Не печалясь, он стреляет;
Вот пустил стрелу вторую
Полетела слишком низко
Глубоко воткнулась в землю,
В Манале быть захотела, -
Разнести там холм песчаный.
Тотчас он пускает третью;
Та попала прямо в печень
Вяйнямёйнена оленя,
В быстрого коня вонзилась,
Что своей похож был мастью
На горох иль на солому,
Через мясо у подмышки,
Через левую лопатку.
И упал тут Вяйнямёйнен
Прямо пальцами во влагу,
Пал руками в волны моря,
Он свалился прямо в пену
Со спины лосиной синей,
С своего коня на волны.
Поднялся ужасный ветер;
В море сильное волненье:
Понесло оттуда старца,
От земли его отбило
На просторы вод широких,
На открытое теченье.
Начал хвастать Ёукахайнен,
Так он громко восклицает:
"О ты, старый Вяйнямёйнен!
Никогда в теченье жизни,
Никогда ты не увидишь
Света месяца златого,
Вяйнёлы полей широких
И просторы Калевалы!
Шесть ты лет по морю плавай,
На волнах семь лет качайся,
Восемь лет метаться будешь
На пространстве вод широких,
По открытому теченью:
Как сосна на море, шесть лет,
И как ель на волнах, семь лет,
Восемь лет, как пень древесный!
Вот в избу он воротился.
Мать его в избе спросила:
"Неужель сразил ты Вяйнё?
Сына Калевы убил ты?"
Молвил юный Ёукахайнен,
Дал в ответ такое слово:
"Вяйнямёйнена сразил я,
Сына Калевы убил я.
Пусть он море расчищает,
Пусть метёт проворно воды.
В волны илистого моря,
В мутные его потоки
Старый пальцами упёрся.
Он упал на море локтем
И склонился прежде на бок,
А потом спиной улёгся,
По морским волнам понёсся,
По морской поплыл пучине".
Мать тогда сказала слово:
"Ты, несчастный, дурно сделал,
Что сразил ты старца Вяйнё,
Сына Калевы убил ты,
Сувантолы песнопевца,
Калевалы украшенье".

Руна седьмая
1. Вяйнямейнен много дней плавал в открытом море; его встречает орел и, благодарный ему за то, что Вяйнямёйнен оставил для него при корчевании леса нетронутую берёзу, берёт его на свою спину и доставляет на берег Похъёлы, откуда хозяйка Похъёлы берёт его к себе домой и принимает хорошо.
2. Однако Вяйнямёйнен скучает по родным местам, и хозяйка Похъёлы обещает не только отправить его туда, но и отдать ему в жены дочь, если он выкует Сампо для Похъёлы.
3.Вяйнямёйнен обещает по возвращении домой прислать кузнеца Ильмаринена, чтобы тот выковал Сампо, и получает от хозяйки Похъёлы сани и лошадь для возвращения домой.
Старый, верный Вяйнямёйнен
По волнам плывёт глубоким,
Словно ветвь сосны блуждает,
Словно тощий сук от ели,
Шесть он летних дней несётся,
Шесть ночей без перерыва;
Перед ним морская влага,
А над ним сияет небо,
И хвостом метёт он волны,
Клювом в скалы ударяет.
Полетел, остановился,
Посмотрел он, оглянулся,
Вяйнямёйнена увидел
На волнах морей синевших.
"Отчего ты, муж, на море,
Богатырь, на синих волнах?"
Старый, верный Вяйнямёйнен
Говорит слова такие:
"Вот зачем я, муж, на море,
Богатырь, на синих волнах:
Шёл я Похъёлы девицу,
Деву Пиментолы сватать.
Быстро мчался я по морю
Вдоль морской равнины славной
До тех пор, пока однажды,
В час восхода, ранним утром,
В Луотолу на берег прибыл,
В Ёуколу морским теченьем.
Там мой конь свалился мертвым,
А меня сразить хотели.
Я упал тогда на волны,
В воду пальцами упёрся,
Чтоб меня мотала буря.
Чтобы волны колыхали.
И подул с востока ветер,
Буря с севера, с заката,
Отнесла меня от суши
На пространство вод далёких.
Много дней я так качался
И ночей проплавал много
На пространстве вод обширных
По открытому теченью.
Не могу никак придумать,
Не могу понять, постигнуть,
Как мне жизнь придётся кончить,
Что со мною раньше будет;
Или с голоду погибну,
Иль в воде здесь утону я".
Отвечал орёл небесный:
"Ты нисколько не печалься!
На спине моей усядься,
У хвоста, у самой кости,
Унесу тебя из моря,
Унесу куда захочешь.
Хорошо тот день я помню,
Помню доброе то время:
Жёг у Калевы ты рощу,
Дерева сжигал у Осмо,
Пощадил тогда березу,
Стройный стволов оставил,
Чтобы птицы отдыхали,
Чтоб я сам на ней садился".
Тут-то старый Вяйнямёйнен
По волнам поплыл поспешно;
Из воды он смело вышел,
Богатырь из волн поднялся,
На крыло к орлу уселся,
У хвоста, у самой кости.
Вот несёт орел небесный
Вяйнямёйнена седого,
Он несёт его по ветру,
По пути ветров весенних,
К дальним севера границам,
К той суровой Сариоле;
Вяйнямёйнена спускает,
Сам шумит уже по ветру.
И заплакал Вяйнямёйнен,
Плачет, жалобно горюет
На краю морей широких,
Там на мысе незнакомом.
На боку сто ран имел он,
Ветра тысячу ударов,
Борода поистрепалась,
Волосы висят клоками.
Две и три проплакал ночи,
Дней проплакал ровно столько ж.
Но не мог найти дороги,
Хоть какой-нибудь тропинки,
Чтоб на родину вернуться,
На родимую сторонку,
В ту страну, где он родился,
Где он прежде жил спокойно.
Как-то Похъёлы служанка,
Белокура, невеличка,
Об заклад побилась с солнцем,
Чтобы с месяцем и солнцем
Просыпаться, вместе с ними;
Поднялась гораздо раньше,
Раньше месяца и солнца;
Петухи еще не пели
И цыплята не кричали.
Пять овец она остригла,
Шесть ягнят остригла лучших
Соткала сукна из шерсти,
Шерсти выбрала на платье
Перед утренним рассветом,
Раньше, чем поднялось солнце.
Вот столы она помыла,
Пол дощатый подметает
Чистым веником ветвистым,
Многолистною метлою,
Сор на медную лопатку
В кучу быстро собирает
И выносит сор наружу,
Из дверей выносит к пашне
К краю пахотного поля,
За плетень бросает в угол;
И стоит там возле сора,
Слышит что-то, обернулась,
Слышит, с моря плач несётся
И от берега стенанье.
В дом к себе она уходит,
Быстро в горницу проходит
И, когда вошла, сказала,
Слово молвила такое:
"Я слыхала плач на море
И от берега стенанье".
Лоухи, Похъёлы хозяйка,
Редкозубая старуха,
Тотчас из дому выходит,
Подошла к калитке быстро,
Плач услышала далёкий,
Говорит слова такие:
"Так нигде не плачут дети,
Так и женщины не стонут,
Плачут так одни герои,
Бородатые мужчины".
Вот столкнула в воду лодку,
Трехдощатую на волны,
И сама гребёт поспешно,
С быстротой туда стремится,
Где был старый Вяйнямёйнен,
Богатырь, который плакал.
Горько плачет Вяйнямёйнен,
И скорбит Увантолайнен,
В ивняке плохом он плачет
Посреди густой крушины,
Борода и рот трясутся,
Но уста его закрыты.
Молвит Похъёлы хозяйка,
Говорит слова такие:
"Ах, старик ты бедный, жалкий!
Ты попал в чужую землю!"
Старый, верный Вяйнямёйнен
Поднял голову высоко
Говорит слова такие;
"Сам довольно это знаю,
Что попал в чужую землю,
В незнакомые пределы;
Я на родине был знатен,
Дома был в великой славе".
Лоухи, Похъёлы хозяйка,
Говорит слова такие:
1 2 3 4 5 6