Но, все смутив, вновь случай или рок
Его путем трагическим повлек,
Опять страстей в нем разразился взрыв,
Его таким, как прежде, воскресив.
Что жизнь ему? Что имя? Тем сильней
Он был в игре отчаянной своей.
Для всех он ненавистным мнил себя
И рад был гибнуть, но - врагов губя.
Что для него освобожденный раб?
Чтоб сильных смять, повел он тех, кто слаб.
В берлоге темной он обрел покой,
Но вновь облавой окружен людской;
Привычный к травле, он попал в загон:
Его убьют, - не будет пойман он,
Горд, хладен, нечестолюбив, - пока
Жизнь только созерцал он свысока,
Но, на арену вызван, стал бойцом,
Стал мятежу невиданным вождем.
Вся стать его явила буйство сил:
Во взоре - гладиатор проступил.
X
Об ужасах к чему твердить нам вновь?
О том, что коршун сыт, что льется кровь?
О переменном счастье боевом?
О силе, все крушащей напролом?
О гари сел, о прахе стен? Она
Была, как все другие, - та война.
Лишь яростью она пылала вся,
Безудержьем раскаянье гася;
Оглохла Жалость, ни к чему мольбы,
И гибнет пленник на полях борьбы;
Одним ожесточеньем полон тот,
Кто, хоть на время, верх в боях возьмет;
В обоих станах жаждут жертв, но их
Все мало им: так много есть живых.
Тушить уж поздно гибельный пожар;
Страну терзает Голод; дик и яр,
Пылает факел Смерти, и Резня
Кидает смех, на жертвы взор клоня.
XI
Внезапным взрывом, опьянившим всех,
Дружинам Лары первый дан успех;
Но он же стал зерном дальнейших бед:
Лишь в храбрости найдя залог побед,
Бойцы уже не слушают вождя,
Слепой толпою на врагов идя.
Разрозненные шайки их, как рок,
Пыл грабежа и мщения повлек.
Бесплодно Лара силится один
Унять неистовства своих дружин,
Бесплодно ищет буйство их смирить,
Кто пламя вздул, тому не погасить;
Лишь ловкий враг пресек бы их подъем,
Учтя разброд и безрассудство в нем.
Отход обманный и налет ночной,
Дневные стычки, нерешенный бой,
Неявка подкрепленья в должный час,
Бивак под ливнем, - не смыкая глаз,
Насмешка стен над пылом храбрецов,
Над выдержкой обманутых бойцов,
Все это - непредвиденно! Они
Как ветераны в боевые дни;
Но каждый час лишения терпеть?
Нет! лучше в схватке, сразу, умереть!
А голод мучит, лихорадка жнет
Ряды бойцов; уже восторг не тот;
Отчаянье растет за мигом миг;
Один лишь Лара духом не поник.
Но тает круг ему послушных: он
Взамену тысяч - кучкой окружен
Отборнейших, но плакать им пора
О дисциплине, презренной вчера.
Надежда есть: граница невдали,
Туда уйти от смут родной земли
И унести с собой в чужую даль,
Изгоев гнев, отверженцев печаль!
Расстаться трудно с родиной своей,
Но умереть иль стать рабом - трудней.
XII
Так, решено! Идут. Готова ночь
Своим светилом бегству их помочь
Бесфакельному, - нежный свет вия
По глади пограничного ручья,
Они глядят: не берег ли? Назад!
Вдоль рубежа - враги, за рядом ряд.
Бежать, вернуться? - но в тылу у них
Знамена Ото, отсвет копий злых!
То не пастушьи ль на горах огни?
Нет: слишком ярки! Не скользнуть в тени.
Надежды нет: окружены. Но вновь
Враг дорого заплатит им за кровь!
XIII
Остановились - дух перевести.
Здесь встретить бой иль напролом идти?
Неважно. Но ударом по врагу,
Что преградил им путь на берегу,
Иные бы прорвали вражий стан,
Ушли бы, - как ни дерзок этот план.
"Мы - нападем! Атаки трусы ждут
И, как награду, только смерть найдут!"
Поводья сжаты, сталь сверкнула враз:
Отвага их опередит приказ,
Хотя со словом Лары боевым
Лишь голос смерти прозвучит иным!
XIV
Он вынул меч. Его спокоен вид;
В нем, явно, не отчаянье сквозит:
В нем холод, что и храбрым не под стать,
Кто человеку могут сострадать...
Взор пал на Каледа: все рядом он,
В нем всякий страх любовью побежден;
Должно быть, сумрак лунной ночи лег
Невиданною бледностью вдоль щек,
Иль мертвенный являл, оттенок тот,
Что в сердце верность, а не страх, живет.
И Лара понял. Руку тронул, - в ней
И в этот час пульс бился не сильней;
Недвижны губы и спокойна грудь;
Лишь взор внушал: "У нас - единый путь!
Отряд погибнет, убегут друзья,
Но с жизнью лишь тебя оставлю я!"
Команда прозвучала. Тесный строй
В ряды врага ворвался. Грянул бой.
Покорны кони шпорам. Звон мечей
И - в быстрой стали - отблески лучей.
Их мужеством восполнено число;
Отчаянье на стойкость налегло;
Смешалась с кровью быстрая волна.
И до зари была красна она.
XV
Ведя, бодря, везде являясь вдруг,
Где враг теснит или слабеет друг,
Рубился Лара, хоть уже терял
Надежды те, что сам другим внушал.
Все знали: бегство бесполезно. Тот,
Кто дрогнул, снова кинулся вперед,
С надеждою воскресшею глядя,
Как враг бежит под натиском вождя:
То окружен своими, то один,
Врезался Лара в строй чужих дружин
Или скликал своих... Проложен путь?
Да, кажется! Он руку вздел - махнуть,
Дать знак! - Но что пернатый шлем поник?
Стрела взвилась и грудь пронзила вмиг!
Жест роковой удару бок открыл,
И гордый знак оборван Смертью был.
Победный возглас замер на губах;
Безжизненно упал победный взмах;
Еще рука сжимает рукоять,
Хоть левая, не в силах управлять,
Роняет повод. Паж перехватил
И Лару, без сознания и сил
Припавшего к луке, стремит вперед:
Быть может, конь из боя унесет.
А бой кипит, и все склубились так,
Что о сраженном и не помнит враг.
XVI
День видит смерть и агонию. Вкруг
Без шлемов головы, клоки кольчуг;
Простерся конь среди кровавых трав,
Подпругу смертным вздохом разорвав;
А рядом тот не вовсе охладел,
Кто шпорою и поводом владел.
Иной упал вблизи ручья, а тот
Журчит, дразня сожженный жаждой рот.
Любой - палящей жаждою объят,
Кто обречен погибнуть как солдат,
И тщетно губы молят об одной
Предсмертной капле - охладить их зной!
В порыве конвульсивном ног и рук
Иной прополз чрез обагренный луг,
Остаток сил истратив, - и достиг,
И над волной, чтобы испить, поник;
Он ловит свежесть, блеск ее и свет...
Чего ж он медлит?.. Жажды больше нет!
Она исчезла - неутолена;
Та агония - кончилась она!
XVII
Под липою, вдали от битвы той,
В которой был вождем он и душой,
Сраженный воин, чуть дыша, лежал:
То Лара кровью - жизнью истекал.
С ним Калед был, один лишь Калед. Он,
Став на колени, к ране преклонен,
Платком сдержать пытался алый сок,
Что с каждым вздрогом все темнее тек.
Дыханье стало реже; кровь густой
Сочилась каплей, - столь же роковой.
Слов нет, - и Лара жестом знать дает,
Что боль сильнее от его забот.
Ему сжав руку из последних сил,
Улыбкой грустной он благодарил
Пажа, кто все забыл, - и страх и плен,
И влажный лоб лишь видит у колен,
Да бледный лик, да взор, одетый мглой,
Где для него вмещен весь свет земной.
XVIII
По полю рыщет вражеский обход:
Что им триумф, коль Лара ускользнет?
Он здесь! Схватить? Бесцельно: вождь сражен.
И все ж глядит на них с презреньем он,
Тем примирясь с печальною судьбой,
Коль смерть от злобы защитит земной.
Подъехал Ото, спрыгнул и глядит,
Как враг, его повергший, сам лежит;
Спросил: что с ним. Тот промолчал и взор
Отвел, как бы забыв его, в простор,
И Каледа позвал. Беседа их
Слышна, но непонятна для других.
Он говорит на языке чужом,
Что странно ожил перед смертью в нем.
Шла речь о прошлом, - о каком? - В тот миг
Один лишь Калед тайный смысл постиг;
Он отвечал беззвучно, а кругом
Стояли в изумлении немом:
Казалось, даже в этот час они
Забыли все, былые вспомня дни,
И обсуждают свой особый рок,
Чью тайну разгадать никто не мог.
XIX
Чуть слышный, длился разговор; лишь тон
Давал понять, насколько важен он;
Прерывно голос Каледа звучал;
Казалось, он, не Лара, умирал:
Столь слаб, невнятен, столь исполнен мук
С недвижных бледных губ срывался звук;
Но голос Лары все признать могли б,
Пока в него не влился смертный хрип.
Но что прочесть в его лице? Оно
Бесстрастно было, твердо и темно;
Лишь агонию ощутив, дрожа,
Он нежным взором подарил пажа.
Когда же тот и отвечать не мог,
То Лара показал вдруг на Восток;
То ль он ввыси дневной завидел луч
(В тот миг пробилось солнце из-за туч);
То ль случай был; то ль внутренним очам
Предстало нечто, виденное там.
Казалось, паж не понял, - глянул вбок,
Как если б ненавидел он Восток
И блеск дневной, и отвернулся прочь
Глядеть, как Лару облекала ночь.
Тот был в сознанье, - лучше б, коль не так:
Крест кто-то поднял, всепрощенья знак,
И четки Ларе протянул, спеша,
Которых жаждет в смертный час душа,
Но тот не мог (прости ему господь!)
Презрительной усмешки побороть.
И Калед молча, не спуская глаз
С черт Лары, где последний просвет гас,
Вдруг исказись, отбросил, не отвел,
От умиравшего святой символ,
Как если б тот ему смутил покой:
Пути не знал он к жизни сверхземной,
Не знал, что уготовается та
Лишь твердо верующим во Христа.
XX
Со свистом дышит грудь, напряжена;
Взор темная покрыла пелена;
Свело все тело, и - уже мертва
С колен пажа скатилась голова.
Тот руку, Ларой сжатую, кладет
На грудь: не бьется сердце. Но он ждет,
В рукопожатье хладном, вновь и вновь,
Он трепет ловит, но: застыла кровь!
"Нет, бьется!" - Нет, безумец: видит взгляд
Лишь то, что было Ларой миг назад.
XXI
Все смотрит Калед, - будто не потух
В том прахе пламень, не умчался дух.
Кто возле был, прервали тот столбняк,
Но с тела взор он не сведет никак;
Его ведут с того лужка, куда
Он снес его, кто был живым тогда;
Ом видит, как (прах к праху!) милый лик
К земле, а не к его груди, приник.
Но он на труп не кинулся, не рвал
Своих кудрей блестящих, - он стоял,
Он силился стоять, глядеть, - но вдруг
Упал, как тот, столь им любимый друг.
Да, - он любил! И, может быть, вовек
Не мог любить столь страстно человек!..
В час испытаний разоблачена
Была и тайна, хоть ясна она:
Пажа приводят в чувство, расстегнуть
Спешат колет, и - женская там грудь!
Очнувшись, паж, не покраснев, глядит:
Что для нее теперь и Честь, и Стыд?
XXII
Не в склепе предков гордый Лара спит:
Там, где погиб, глубоко он зарыт.
Тих сон его под гробовым холмом
И без молитв, без мрамора на нем.
Оплакан он лишь той, чья скорбь сильней,
Чем скорбь народов о судьбе вождей.
Напрасен был устроенный допрос:
Она молчала, не боясь угроз,
Вплоть до конца, скрыв - где и почему
Все отдала столь мрачному, - тому...
За что он ею был любим? - Глупец!
Любовь сама растет в глуби сердец,
Вне воли! - С ней мог быть он добр. Порой
Суровый дух - глубок, и пред толпой
Умеет скрыть любовь; не различит
Ее насмешник, если тот - молчит!..
Нужна была особенная связь,
Чтоб с Ларой так ее душа сплелась.
Но скрыта повесть, и погибла та,
Чьи все могли бы рассказать уста.
XXIII
Земле был предан Лара; мощный стан,
Помимо той, смертельной, - многих ран,
Давно заживших, след хранил; они
Нанесены в иные были дни.
Где б ни провел он лето жизни, - там
Ее он, видно, посвящал боям,
И шрамов ряд, ни в честь ему, ни в стыд,
О пролитой лишь крови говорит.
А Эззелин, кто все открыть бы мог,
Исчез в ту ночь, найдя свой, видно, рок.
XXIV
В ту ночь (как слышал некий селянин)
Шел по долине крепостной один.
Уже боролся с Цинтией Восток,
Туман скрывал ее ущербный рог;
Тот крепостной шел в лес - сухих ветвей
Набрать, продать и накормить детей;
Брел вдоль реки он, чья сечет дуга
Владенья Лары и его врага.
Раздался стук копыт; из темных чащ
Вдруг всадник вылетел (укрыто в плащ,
Свисало что-то со спины коня),
Лицо он прятал, голову клоня.
Так мчался - ночью - и в лесу глухом!
И, заподозря злодеянье в том,
За всадником следить стал крепостной.
Тот осадил коня перед рекой,
Сошел, снял кладь, не сдернув пелены,
Влез на утес и сбросил с крутизны.
Помедля, он вгляделся и назад,
Как будто озираясь, кинул взгляд;
Потом пошел вниз по реке, чья гладь
Порой злодейства может обличать.
Вдруг, вздрогнув, стал он; нагромождены
Там были зимним ливнем валуны;
Крупнейшие он начал выбирать
И, видно, целясь, их в поток швырять.
А крепостной подкрался и за ним
Все наблюдал, сам затаясь, незрим.
Вдруг - точно грудь всплыла из-под воды,
Блеснув с колета очерком звезды,
Но тело он едва приметить мог,
Как тяжкий камень вниз его увлек.
И вновь оно всплыло и, вдруг волну
Окрася в пурпур, вмиг пошло ко дну.
А всадник все стоял и ждал, пока
Последний круг изгладила река,
Потом вернулся, прыгнул на коня
И прочь помчался, шпорами звеня.
Под маской был он, а у мертвеца
Крестьянин, в страхе, не видал лица;
И если впрямь была на нем звезда,
То этот знак, любимый в те года,
И Эззелина украшал, горя,
В ночь, за которой та пришла заря.
Коль то был он, - прими его, господь!
В морскую глубь его умчало плоть,
Но веру Милосердие хранит
В то, что он был не Ларою убит.
XXV
Исчезли - Калед, Лара, Эззелин;
Надгробья не дождался ни один!
Кто Каледа прогнать оттуда б мог,
Где пролил кровь ее погибший бог?
Сломило горе в ней надменный дух.
Скупа на слезы, не рыдая вслух,
Она взвивалась, если гнали с той
Земли, где спал он, - мнилось ей, - живой:
Тогда пылал ее зловещий взгляд
Как бы у львицы, утерявшей львят.
Когда же быть там не мешали ей,
Она вела беседы средь теней:
Их скорбный мозг рождает в забытьи,
Чтоб поверять им жалобы свои.
Она под липою садилась той,
Где ей в колени пал он головой,
И, в той же позе, вспоминала вновь
Его глаза, слова, пожатье, кровь.
Она остригла волны черных кос,
Но сберегла, и часто прядь волос
На землю клала, нежно поводя,
Как бы на рану призрака кладя.
Звала, - и отвечала за него;
То, вдруг вскочив, владыку своего
Бежать молила: злобный призрак ей
Являлся; вновь садилась у корней,
Лицом худым склонясь к худой реке;
То знаки вдруг чертила на песке...
Так жить нельзя...
С любимым спит она.
Все тайна в ней, - но верность всем видна.
КОММЕНТАРИИ
Поэма была закончена 14 мая 1814 г. Издана 6 августа 1814г.
Песнь первая
В доменах Лары празднует народ; // Почти забыт рабами ленный гнет...Домены - в эпоху феодализма земельные владения крупного сеньора. Ленный гнет - обязательства перед владельцем домена (денежные, натуральные и воинские повинности), которые несли его подчиненные.
Песнь вторая
Уже боролся с Цинтией Восток...- Цинтия - божество луны.



1 2 3