Ольга Лаврова, Александр Лавров: «Естественная убыль»

Ольга Лаврова, Александр Лавров
Естественная убыль


Следствие ведут ЗнаТоКи –




«До третьего выстрела»: АСТ, Олимп; Москва; 2001

ISBN 5-17-010468-5, 5-8195-0474-7 Ольга Лаврова, Александр ЛавровЕстественная убыль Ревизоры притащили кипы меню и регистрацию выдачи блюд.– Зашились, Пал Палыч. Надо упростить проверку.Плюхнулись на диван, Знаменский не успел предупредить о пружине, и средний, ойкнув, подскочил.– Не потянем мы обратный обсчет! – он раздраженно ощупал себя сзади. – Не потянем, как хотите!– Брюки не рвет, – успокоил Знаменский. Он давно бросил попытки обуздать пружину домашними средствами.Обратный обсчет был назначен по делу о ресторане «Ангара». БХСС заинтересовался бытом нескольких столичных ресторанов, естественно, потребовалось начинать следствие, и Знаменскому досталось это помпезное заведение: серия залов с лепниной и гроздьями хрустальных люстр, полторы тысячи квадратных метров дворцового паркета, меню в тисненных золотом корочках.Упростить проверку – это значило выяснить, сданы ли все деньги за съеденные блюда. Супов таких-то за такой-то день столько-то. Коньяков. Салатов. Котлет киевских. Мороженых. Кофе. Умножай стоимость на количество, складывай и выводи результат. И заранее можно сказать, что концы сойдутся.Обратный обсчет надежней, да хлопот с ним не оберешься. К примеру, завезли в ресторан полтонны телятины, в меню три дня фигурировали телячьи котлеты с грибами. Жареная котлета имеет свой законный вес. Чтобы получить его, сырого мяса надо взять больше.Как только начнешь проверять, а сходится ли завезенная телятина с числом изготовленных из нее котлет, обнаруживается, что на крахмальные скатерти котлеток подано куда больше нормы.Второй этап – определить: недовложение или пересортица? То есть клали телятины на тарелку поменьше, или часть посетителей (кто обильнее заказывал спиртное) кушала вместо нее говядину. А для этого нужен еще обратный обсчет всех мясных блюд за то же время. И если б только мясо. Ведь и грибы считай, и яйца, и жиры… Не удивительно, что ревизоры взмолились.Правда, еще недавно при всех ревизиях полагался обратный обсчет, но Министерство торговли его отменило, допуская лишь на случай возбуждения уголовных дел и по специальному постановлению следователя.Прения в кабинете Знаменского затянулись и ни к чему не привели. В пылу споров он почувствовал, как засосало в желудке – допекли-таки меню в золотых корочках. Мать уехала на медицинский семинар, Колька обретался в пионерлагере, дома в холодильнике ютились две помидорины и пачка масла. Знаменский написал «харчи» и нацепил на шип эуфорбии – несусветно колючего растения, которое держал на окне. Но ревизоров он отпустил уже после закрытия магазинов. Деваться некуда – потопал в единственный буфет, работавший на Петровке допоздна и размещавшийся в корпусе БХСС.Кормили тут на редкость отвратительно, буфетчик, наглый малый, заворовался без стыда. А кто мог его тронуть? Вскрыть такое ЧП – да вы смеетесь! Чтобы безобразный факт гулял из доклада в доклад года два? И покорно стояли в очереди сотрудники отдела, который занимался борьбой с хищениями, чертыхаясь, хлебали разбавленную сметану, жевали яичницу неведомо на каком масле. Если что перепадало вкусное и свежее, понимали – где-то малый схватил «левак».Доложить комиссару, возглавлявшему БХСС города, не решались. (У тех, кто дослужился до генералов, был для еды свой кабинетик, там все обстояло прилично). В конце концов не выдержал простой постовой у выездных ворот. Уж слишком загруженную машину увозил буфетчик регулярно после работы.– Ты бы совесть поимел! – сказал он буфетчику.Тот его обложил, постовой разгорячился и отрапортовал комиссару. На другой день у буфетчика при входе отобрали пропуск:– Вы уволены.Кстати, точно тем же способом Петровка была однажды избавлена от своего очередного начальника. Управлять московской милицией его назначили с должности председателя райисполкома. А раньше подвизался он в руководителях райжилотдела и получал за некоторые квартиры наличными. Едва новый шеф УВД расположился в апартаментах, недели три всего погрел шефское кресло, бегом прибежали давние друзья:– Выручай такого-то, наш человек!– Ребята, не могу, я же только приступил.– А у нас на тебя сохранилась компра, записочки есть очень хорошие! На, почитай копии… Видишь, тебе либо стреляться, либо выручать!Загоревал свежеиспеченный полицмейстер и отправился на Кузнецкий мост в прокуратуру республики просить, чтоб ему из неких высших соображений передали дело «нашего человека». На Кузнецком обещали подумать.Утром постовой предложил ему предъявить удостоверение, сунул его за пазуху и разъяснил:– Вам велели сказать, что вы у нас не работаете.По слухам, обоих – ни полицмейстера, ни буфетчика – никуда не тягали, дабы не мести сор из избы. В буфете угнездилась костлявая дама, которая месяца четыре вела себя сдержанно. А в начальнический кабинет пришел суровый армейский товарищ, до того командовавший дивизией.Но это случилось позже. А пока царствовал хамоватый буфетчик. Взял Знаменский бутерброды и два стакана с жидкостью, отдаленно напоминавшей кофе. Почти без надежды спросил чего-нибудь домой. Буфетчик посопел-посопел, пошарил в подсобке и вынес сверток, потянувший на весах триста граммов. Бумаги на нем было наверчено несколько слоев, не разобрать, что внутри, но припахивало копченой рыбой, да и цена соответствовала. Повезло! Не иначе потому малый расщедрился, что видел Знаменского с Зиной, а ее удостаивал своей монаршей милостью.– Можно к тебе? – с таким же утлым кофейным ужином подсел Капустин; приподнял бутерброд с залоснившимся от старости сыром. – Пируем, брат. А ты ресторанное дело ведешь, у меня первейшие торгаши на прицеле.Капустин служил в подразделении, боровшемся против злоупотреблений в торговле.– Закатились бы сейчас в любую ресторацию, – возмечтал он. – С черного хода. Расстелили бы нам скатерть-самобранку…– Еще бы низко кланялись, спасибо, что уважили, – отозвался Знаменский.– С собой посыльного нагрузили бы разной снедью неописуемой… А то вон разжился каким-то кульком на завтрак и радуешься. Глупо живем.– Глупо, брат, глупо.Отпили из стаканов. Хорошо, хоть брандахлыст горячий, есть чем размочить неугрызный сыр.– Глупо, Паша!То был пустой треп, теперь голос прозвучал серьезно, с нажимом.– Это в каком смысле?Капустин глаз не отвел, усмехнулся.– А ты в каком подумал?Знаменский смолчал, но невольно зажевал поспешней. Капустина он знал по институту как однокурсника, и хотя близки они не были, но связывала их известная солидарность.– Правильно подумал, – через минуту продолжил Капустин. – Ты, Паша, учти, я в душе авантюрист. Если что – можешь на меня рассчитывать.Почти конкретное предложение. Недурно. Ревизоры только начали, а ко мне уже ищут подходы! Авантюрист он, видите ли. И ведь ничем не рискует. Один на один. Даже если б я, подобно Дашковскому, – который чуть что – включает в кармане заграничный диктофон, – если б и я записал застольный диалог, Капустин отшутится: мол, как оперативник прощупал следователя на устойчивость для профилактики.Невыразимо поганый был осадок. Не думалось такого про Капустина. Напрасно, отпирая квартиру, Знаменский решал оставить все это за порогом. Напрасно пытался заесть впечатление рыбой.Ладно бы Капустин, хромые души везде встречаются, суть не в нем. Вся система заболевала, то там то сям рвалась и искажалась самая ее ткань, прорастая метастазами из преступной среды.На свежую голову Знаменский поразмышлял над выкладками ревизоров, посоветовался с оперативником Смолокуровым, приданным ему в помощь. Тот не одну собаку съел на общепите и тоже любил обратный обсчет, однако в данной ситуации сомневался – не зряшные ли будут усилия. Художества в «Ангаре», конечно, замаскированы реализацией продуктов в фирменных «Кулинариях», где деньги получают без касс.Обратный обсчет даст эффект лишь по кондитерскому цеху. Безмерно раздутый, он гонит свои изделия в несколько магазинов. И тут должны оставаться следы в документации.Начальником кондитерского цеха была некая Маслова. Первейший, видимо, объект, на который надлежало нацелиться.Так и получилось, что аресты в «Ангаре» начались с Масловой, а в дальнейшем – при ее содействии, потому что она стала рассказывать сразу, взахлеб; накипело, накопилось, тронули – и полилось через край. Об одном молила: смягчить бы как-нибудь удар для мужа, в котором не чаяла души.Молодая женщина, хорошенькая, двое дочерей. В квартире во время обыска Знаменского поразило обилие белья с необорванными еще ценниками и совсем доконала коллекция детской обуви на все сезоны и всех размеров до тридцать шестого включительно. Запасала мать впрок, боялась угодить за решетку. Горькое занятие.Вскоре взяли Кудряшова (завпроизводством) и прочих соучастников; ресторанная верхушка, как водится, целиком была завязана. Директор, правда, разыгрывал невинность, будто сейчас из яичка вылупился. Только что принял должность, на него по «Ангаре» еще улик не собралось, нечего и искать.Большинство привлеченных были как-то по-человечески незначительны, а вот Маслова и Кудряшов занимали Знаменского. Сегодня они должны были впервые встретиться после ареста. Но Знаменский не сразу ей сказал. Женщина сидела перед ним потухшая, постаревшая. Но изящество и миловидность в ней сохранились, на это Знаменский рассчитывал.– Как здоровье?– Доктор сказал, дня через три можно обратно в общую камеру… если не буду волноваться.– В вашем положении трудновато.– Э, будто я раньше не психовала!– Звонил муж. Дома все благополучно, дети думают, что вы в больнице. Дочка получила пятерку за диктант.– А как он сам, Пал Палыч? Что говорит обо мне? Он… очень переживает?Любовь. Даже о матери не спросила. О себе, похоже, вообще мысли нет.– Переживает. Снова просил свидания.– Ой, нет! Чтобы он увидел меня здесь… такую…– Зря. Вот что, Ирина Сергеевна, когда я сказал ему, что вы обвиняетесь только в халатности…– Спасибо, Пал Палыч! Большое спасибо!– Вы просили – я сказал, но это зря, честное слово. Лучше бы ему знать.– Нет-нет! Коля такой… такой непрактичный, – на лице возникло умиление. – Такой честный, наивный! Я, конечно, расскажу, но надо его подготовить.Любовь. А любовь, говорят, слепа. На счастье ли, на горе…Рядом с Масловой Кудряшов резал глаз избытком жизненных сил. Вместо головы румяный кочан. Любил он покушать и выпить. Внешне простоват, но привычки сибаритские. Одет, что называется, с иголочки и выбрит только что – при тюремной норме раз в неделю. Передачи ему таскают богатые, есть что сунуть кому надо.– Гражданину следователю! Ирочка, лапонька, вид у тебя неважнецкий.– Посторонние разговоры, – казенно одернул Знаменский.– Пожалуйста, сколько угодно. – Крепкая рука протянула пачку сигарет. – «Мальборо», гражданин следователь. Друзья не забывают.– Советую привыкать к отечественным.– Зачем? Плебейство.Любимое его словечко. Хотя сам-то и есть чистокровный плебей, дорвавшийся до денег и кое-какой власти.– Обвиняемые Маслова и Кудряшов, в связи с противоречиями в ваших показаниях между вами проводится очная ставка. Разъясняю порядок. Вопросы задаю только я. Отвечает тот, к кому я обращаюсь. Первый вопрос общий: до ареста отношения у вас были нормальные? Не было личных счетов, вражды? Кудряшов?Тот со смаком затянулся.– С моей стороны не было. А чужая душа – потемки.– Маслова?– Нет, не было.– Тогда начнем. По чьей инициативе Маслова была переведена из НИИ торговли в ресторан?– По моей.– Для чего?– Решили реорганизовать кондитерский цех, и я просил прислать способного специалиста.– А для чего понадобилась реорганизация?Кудряшов похвастался:– Модернизировали производство, поставили дело на современную ногу!– А на ваш взгляд, Ирина Сергеевна, для чего понадобилась реорганизация?– Сначала я действительно покупала оборудование, выдумывала новые рецепты. Мы стали выпускать фирменные пирожные, торты. Очень интересно было работать.С появлением Кудряшова ее как подменили: комок нервов. А тот слушает и кивает одобрительно.– Потом?– Потом цех начали расширять и расширять. От нас уже требовали одного – как можно больше продукции.– Ресторан поглощал лишь малую долю сладостей, верно, Кудряшов?– Излишки продавались через магазины.– Стало быть, модернизация привела к тому, что кондитерский цех вырос в небольшую фабрику?– Мы боролись за максимальное использование производственных площадей, гражданин следователь.– А точнее говоря, старая кормушка показалась мала.Знаменский немножко поцарапал в протоколе, сейчас будет для Масловой трудная минута.– Кто и когда привлек вас к хищениям?– Меня опутал и втянул Кудряшов!Тот даже отпрянул, сколько мог, и изумился. Очумела она, что ли?! Но быстро переварил отступничество Масловой, засмеялся.– Чему веселимся? – поинтересовался Знаменский.– Да как печатают в скобках: «смех в зале».– А кроме смеха?– Ну ее, пускай врет что хочет!– Негодяй!Перебранки на очных ставках неизбежны, иной раз и рукоприкладство случается, конвоира приходится звать: самому лезть в свару противно. Эти, конечно, драться не станут, пусть поругаются, Масловой оно духу придаст.– Ирина Сергеевна, как вы узнали, что в ресторане действует группа расхитителей?– Прошло месяца полтора, как я там работала… У меня в цеху свой закуток, ну, вы видели… Кудряшов туда принес «премию» – так он назвал. Как сейчас помню – три бумажки по двадцать пять рублей. Я на них купила первые в жизни лаковые туфли, а Коле нейлоновую рубашку. Потом еще много раз он приносил «премии».– Чем они отличались от обычных?– Обычные платил кассир, а тут сам Кудряшов.– Была отдельная ведомость?– Я расписывалась в какой-то бумажке.Красные пятна на щеках, на лбу, руки на коленях подрагивают. Как бы опять сердце не прихватило. Одиночным выкриком «негодяй!» не разрядишься. Надо бы ей пошибче что-нибудь заготовить для Кудряшова. Он, в сущности, роковая фигура в ее судьбе, и давно вынашивалась неприязнь… Маслова повторяла подробности, уже Знаменскому известные, и он прислушивался краем уха, чтобы вовремя вмешаться с соответствующим вопросом.– Однажды вызвал меня к себе. Это было после Восьмого марта. Вызвал и говорит: тебя авансом побаловали, пора включаться в дело. И объяснил что к чему.– Вы подтверждаете эти показания?– Да что мне было ей объяснять?! Сама соображала, не маленькая!– Много я тогда соображала…Кудряшов поджег новую сигарету и пустил дым женщине в лицо.– Не прикидывайся дурочкой, – он усмехнулся, призывая Знаменского в свидетели. – Сунул ей на пробу – взяла, аж глазки заблестели. Стал покрупнее давать – опять берет. А «премии»-то больше зарплаты. Тут, извините, и козе будет ясно!– Однако вы не ответили – состоялся или не состоялся между вами откровенный разговор в марте?– Возможно, я ей что-то и посоветовал. В порядке так сказать, обмена опытом, – небрежным тоном, как о пустяке.– Посоветовали – что?– Ну, намекнул… не упускать своих возможностей.Снова пауза, неслышно скользит авторучка по строкам протокола.– С какой целью вас вовлекали в хищения?– Я как завпроизводством цеха утверждала рецептуру: сколько чего должно пойти на разные изделия. Вся экономия зависела от меня.– То есть то, что накапливалось для хищения.– Да… Из этих продуктов делали «левый» товар. В основном пирожные «эклер» и «картошка». На них проще словчить. А сбытом ведал Кудряшов.– Зачем ты, Ирина, прибедняешься? – сморщил Кудряшов свой объемистый нос. – Я хочу, чтобы вы меня правильно поняли, гражданин следователь. Маслова – высококвалифицированный специалист, даю слово. По твоему сладкому делу вуз кончила. Мы ей полностью доверили цех. Зачем бы я стал администрировать? Волюнтаризм проявлять? Она хозяйничала на свой страх и риск.– Это неправда! Во-первых, он утверждал ассортимент, а в ассортименте этих самых «эклеров» и «картошек» было девяносто процентов! Я их уже видеть не могла!Очная ставка развивалась в намеченном русле, успевай фиксировать.– Чем вы объясните такое однообразие?Кудряшов хитровато прищурился:– А я лично сладкого не люблю. В рот не беру, даю слово! Солененькие грибки под водочку – это да! Может, потому за разнообразием не гнался.– Есть во-вторых, Ирина Сергеевна?– Да. Ежедневно я получала от него указания, что и в какие магазины завтра отправлять.Она с удовольствием нанесла удар, и Кудряшов забеспокоился: запахло конкретикой.– Что с тобой стряслось, Ирина? Зачем это тебе надо?– Отвечайте по существу.– Обращаю ваше внимание на то, что нет никаких документов, которые подтверждают ее слова.– Зато работники магазинов подтверждают, что именно вы приезжали договариваться о сбыте и вам они отдавали половину стоимости «левых» пирожных.
1 2 3 4 5