Маша Швецова -


«Топильская Е. Ловушка для блондинов»: Нева, ОЛМА-ПРЕСС; СПб; 2003
ISBN 5-7654-2508-9, 5-94850-270-8
Аннотация
Дотошный следователь прокуратуры Маша Швецова углубляется в очередное расследование. В городе орудует серийный маньяк. Его жертвы — молодые светловолосые мужчины. Единственная улика, которую удается добыть следствию, — отпечаток ладони убийцы. Но по данным угрозыска эти отпечатки принадлежат человеку, умершему два года назад на зоне от отравления неизвестным ядом…
Елена ТОПИЛЬСКАЯ
ЛОВУШКА ДЛЯ БЛОНДИНОВ
* * *
— Девушка, имейте же совесть! Вы мне совсем на голову сели! Да еще и сумку свою поставили!
— Извините, пожалуйста. — Я отодвинула свою сумку от пожилой дамы, к которой меня притиснула пассажирская толпа, хлынувшая в трамвай на остановке.
Но дама не успокоилась:
— Вы что, пьяная, что ли?! На ногах не держитесь…
— Извините, — еще раз сказала я, стараясь сохранять спокойствие, — если бы не давка, я бы близко к вам не подошла.
— Что у вас там, кирпичи? — продолжала негодовать дама, поправляя прическу и отпихивая мою сумку еще дальше.
— Книги, — кротко сказала я.
Еще пять остановок впереди, а стоять уже совсем невыносимо: давка, жара, несмотря на сентябрь; сзади кто-то уперся мне в спину рюкзаком, колготки под угрозой, потому что к ним прижимается “челночная” клетчатая сумка, и невольно подгибаются ноги на десятисантиметровых каблуках. А мадам сидит себе у окошечка и еще недовольна тем, что я покушаюсь на ее личное пространство. Еще “пьяной” обзывается.
— Какие книги?! У вас там что-то железное… — Она шлепнула по сумке рукой и потрясла ушибленными пальцами.
Мне стало смешно. Я наклонилась к ее уху и прошептала:
— Только вы меня не выдавайте…
Она изогнула шею, чтобы смерить меня высокомерным взглядом, а я приоткрыла сумку и показала ей лежавший сверху пистолет.
После этого взгляд утратил высокомерие, дама стремительно выкрутилась со своего места и растворилась в толпе пассажиров. А я, презрев приличия и даже не оглядевшись в поисках более достойного кандидата на освободившееся место, плюхнулась к окошку и пообещала себе не поддаваться больше на провокации друга и коллеги Горчакова. Свои вещдоки пусть сам с экспертизы забирает и в трамвае возит. Но тут же устыдилась: он все-таки тоже мне помогает, вот месяц назад череп для меня забирал из областного бюро судмедэкспертизы и на метро отвез в Военно-медицинскую академию.
Интересная была экспертиза: на черепе две линии переломов пересекались, вернее, одна из линий прерывалась, упершись в другую, что давало нам возможность совершенно точно определить, какой из этих переломов образовался первым, а значит, и в какой последовательности наносились удары, эти переломы причинившие. А это было принципиально, так мы разбили версию злодея, который утверждал, что нанес только один удар по голове потерпевшему и ушел, а уж кто его добил — это наша задача установить. Поскольку злодей сдуру показал, куда именно ударил он, я легко парировала, выложив на стол заключение экспертизы: там, с рисунками и фотографиями, весьма наглядно разъяснялось, что первый удар был нанесен как раз в другое место, а вот линия перелома, шедшая от указанной злодеем точки приложения травмирующего орудия, образовалась от второго удара, поскольку упиралась в первую линию и дальше не шла. Вывод ясен даже детям — наука умеет много гитик, а следователь это обстоятельство должен использовать по максимуму.
Задумавшись, я чуть не проехала свою остановку. С трудом продравшись к выходу, прижимая к себе сумку с драгоценным вещдоком, я вывалилась из трамвая на раскаленный асфальт прямо в объятия друга и коллеги Горчакова.
— Как ты вовремя, подруга, — поприветствовал он меня, — сходи-ка в РУВД, там тебе работенка подвалила.
— Леша, ты обалдел? — возмутилась я. — Да я на ногах не стою, с другого конца города на общественном транспорте и, между прочим, с твоими вещдоками! На, забирай. — И я полезла в сумку, но Горчаков, испуганно оглядевшись, схватил меня за руку и засунул пистолет обратно.
— Да ну тебя, еще пристрелишь, — проговорил он, продолжая удерживать мою руку.
— Отпусти. И не мечтай, что я пойду за тебя работать.
— Ну чего ты взъелась-то? Сейчас спасибо скажешь. Потерпевший с черепно-мозговой травмой, из парадной.
Я перевела дух. Да, действительно, работенка моя. За последние две недели это четвертый потерпевший с черепно-мозговой травмой из парадной. Из предыдущих трех один еще жив, но в критическом состоянии, двое умерли. Ничего не похищено. У всех расстегнуты брюки.
Показаний никто из них дать не смог, но определенную картину составить удалось. Все — молодые мужчины примерно одного возраста, около тридцати; все светловолосые, прилично одетые, не похожие на людей, которые собирались помочиться в парадной, хотя бы потому, что двое шли домой, а один только что вышел из квартиры.
И следов сексуального насилия — никаких. Да и брюки только расстегнуты, но не сняты и даже не спущены. Не знаешь, что и думать. Маньяки и те обычно преследуют какую-то цель, кроме удара колотушкой по голове. Если бы это был маньяк, зацикленный на проломах черепов, то ему, скорее всего, было бы все равно, кого лупить по голове в парадных. А может, даже было бы все равно, где лупить. Этот же злодей ходит по подъездам, выбирает светловолосых молодцев и обязательно расстегивает им брюки…
— Лешка, а в серию укладывается? Молодой, светловолосый? Брюки расстегнуты?
Горчаков помолчал, подумал, потом заявил:
— Понимаешь, тут сложно сказать… Его из парадной доставили в больницу; кто его знает, что там было, подробностей тебе сообщить не могу.
— Та-ак. — Я расстроилась. Скорее всего, это просто разбойное нападение и в серию не впишется. — А место осматривали?
— Что ты, Машенька? У нас тут не клуб самоубийц.
Горчаков намекал на мое гневное заявление на последнем осмотре, загаженном донельзя милицейским следователем. Я пообещала удавить своими руками каждого, кто сунется на следующее место происшествия раньше меня; а тем, кто будет курить и окурки свои разбрасывать вокруг трупа, я посулила эти окурки собственноручно засунуть… понятно, куда. Присутствовавший при этом начальник уголовного розыска многозначительно посмотрел на испуганный оперсостав и трагическим шепотом произнес: “Иногда с ней лучше не спорить”.
— Ждут тебя, место обнаружения тела охраняют, в больнице пост стоит. Постовой некурящий.
— Удивительно. Неужели такое возможно? А как же люди ходят, это же парадная?
— По слухам, начальник РУВД сказал, что лучше всю ночь просидеть под лестницей, охраняя следовую обстановку, чем потом иметь дело со Швецовой. Ну ладно, ладно, — он ловко увернулся от моего тычка, — это же не я сказал, а начальник РУВД. Там парадная сквозная. Место, где тело лежало, огородили, и жильцы ходят в обход, со двора. Давай мне мой “пестик” и беги быстрее в убойный отдел. Да не здесь, дурища, не надо его на остановке вынимать, давай хоть в парадную зайдем.
В парадной, в лучших традициях шпионских фильмов, состоялась передача бразильского пистолета марки “Таурус”. Лешка засунул его в полиэтиленовый пакетик, предусмотрительно взятый с собой. Наверняка выскочил за мороженым для нашего секретаря Зоеньки, своей пассии ненаглядной, о чем я не преминула ему заметить. Он в ответ посетовал, что характер у меня портится на глазах, и поделился своими наблюдениями по поводу патологической злобности женщин, не имеющих постоянных половых партнеров. Я же заверила его в том, что больше он может не рассчитывать на меня, в смысле подмены его в дни дежурств — отмазок перед женой, когда он на выходных удовлетворяет свою похоть с дамой сердца, а также во всех прочих ситуациях, в которых ему отныне придется отдуваться самому. После этого мы с ним обменялись нежнейшими улыбками и разошлись. Все равно Лешка мой лучший друг, да и у него более близкого товарища, чем я, нет. На той неделе он потащил меня обедать, под предлогом, что ему нужно со мной серьезно поговорить, и вдруг, сидя в кафе, спросил: “Маша, “почему я изменяю жене?”
— Хороший вопрос, — сказала я. — Ты себе его задавать не пробовал?
— В том-то и дело, что пробовал, — честно признался этот недотепа. — Но сам я ответа не нахожу. Я бы понял, если бы у меня жена была стерва, но ты Ленку знаешь. Святая женщина. И готовит хорошо. И вообще дома у меня все хорошо. И с Зойкой мне хорошо. Только совесть мучает — я же не могу на ней жениться. Ну в чем дело, Маша, а?
— В чем дело? Видишь ли, Лешенька, есть такие мужчины, они называются…
— Да знаю я, как они называются! Но я же столько лет с женой прожил; если бы я был этим самым… я бы столько не выдержал…
— Значит, клинический случай. Синдром беса в ребро.
— Тебе бы все смеяться. А тут человек погибает!
— Да тихо ты! Что ты орешь на все кафе! — Мне пришлось сильно дернуть его за руку. — Тоже мне, погибающий! Переутомился, что ли?
— Ну поиздевайся надо мной. Хорош друг…
— Леша, я не понимаю, чего ты от меня хочешь? Чтобы я поработала психоаналитиком? Нашла бы пристойное оправдание твоему зуду сексуальному?
— Маша! — почти простонал Горчаков. — Если бы это был сексуальный зуд, я бы сам разобрался. Но я иногда с Зойкой просто общаюсь, даже не трогаю ее, и мне хорошо. Вот это что значит?
— Значит, это не любовь, а дружба.
— Ой, как смешно! Ты пойми, для меня же не потрахаться главное, а человеческие отношения.
— Но…
— Но у меня и дома человеческие отношения! Вот что мне покоя не дает! Какого хрена я от добра добра ищу?
— О-о! Леша, я бы тебе сказала, но ты обидишься.
— Да? — Лешка задумался. — Ну ладно, говори. Переживу.
— Ты, как всякая особь мужского пола, не в силах противостоять соблазнам. Слабенький ты у нас. Как говорил Анатолий Федорович Кони, у каждого из нас есть свои собаки, надо только держать их на привязи.
Но Горчаков этим не удовлетворился. Конечно, он ожидал, что я грамотно, с привлечением авторитетов вроде Юнга и Фрейда, объясню ему, что в сложившейся ситуации нет его вины, а так предопределено полигамной природой мужчин. Видимо, что-то в этом роде он и сам думал, но если бы он услышал это еще и от меня, то освободился бы от всяких угрызений совести. Хотя тот факт, что это толстокожее животное рефлексирует, уже о многом говорит.
Размышляя о тяжелой судьбе старого друга, я и не заметила, как дошла до РУВД. Вспомнив, что еще не обедала, я купила несколько пирожков и спустя пять минут была с ликованием встречена немногочисленным личным составом отдела по раскрытию умышленных убийств. Пакет с пирожками бережно изъяли из моих ослабевших рук, усадили меня в продранное кресло для VIP-персон и понеслись ставить чайник.
— Ну что, Маша, по душу Коростелева пришла? — Это хором сказали сразу два опера с набитыми ртами, ожесточенно жуя пирожки.
— Но душа-то еще тут? — испугалась я. — Он жив еще?
— Да жив, жив, успокойся. — Начальник отдела подвинул ко мне последний пирожок. — Правда, в реанимации. С чего начнешь, с больницы или с осмотра парадной?
— Прямо и не знаю, — засомневалась я.
С одной стороны, надо торопиться в больницу, особенно если потерпевший в реанимации, то есть одной ногой на том свете. А с другой стороны, чем больше медлишь с осмотром места происшествия, тем больше информации теряешь.
— Рекомендую начать с осмотра. — Костик Мигулько, начальник отдела, старательно отводил глаза от пирожка, и я сжалилась над ним.
— Ладно, ешь мою пайку. А почему с осмотра?
— Этот парадняк охранять вечно не будут. А с потерпевшим все равно не о чем разговаривать.
— Он в коме, что ли?
— Да нет, просто он вообще ничего не помнит. Ни как ударили, ни даже как его зовут.
— А вы ж сказали, Коростелев?
— Так мы личность установили. Хорошо, жена там рядом оказалась, шла из магазина, увидела сборище любопытных, подошла, а там муженек с пробитой башкой.
— Подожди, так он не в своей парадной лежал?
— Нет, не в своей. За три дома.
— Да, повезло, что жена пошла в магазин. А так бы его год устанавливали. Да еще и захоронили бы за госсчет, в братской могилке…
— Костик, а ты на место выезжал? — Я умоляюще посмотрела на Мигулько.
Мы с ним договаривались, что если я не смогу оперативно прибыть на очередной осмотр, то хоть он съездит на место и максимум возможного отметит и зафиксирует.
— Да выезжал. Правда, уже после того, как “скорая” его увезла. Но могу тебя заверить, ничего интересного ты там не найдешь. Даже крови практически нету, только лужица натекла, похоже, там, где голова лежала.
— А как ты думаешь, он из той же серии? Или просто местные отморозки по голове дали с целью ограбления?
— Да кто их разберет? И потом, Маша, что ты на серии зациклилась? Посмотри на сто одиннадцатые за прошлый год: восемнадцать случаев нераскрытых тяжких, и все в парадных, и все по голове, а в девяти случаях вообще ничего не пропало.
— А как же брюки расстегнутые?
— А может, их врачи расстегнули.
— Костя! Я врачей допрашивала, они сами удивлялись, что кто-то брюки расстегнул. А…
— А это совпадение! — бодро вступил в разговор оперуполномоченный Кужеров, отхлебнув чая.
— Маш, — Костик умильно заглянул мне в глаза, — не хотелось бы серии… А? Ну ты же знаешь, налетят, набегут, на контроль поставят, на заслушивания дергать будут два раза в неделю… Оно тебе надо? — Костя говорил, как пел, я даже заслушалась. — А так разбой и разбой. Ну есть сходство, так давай мы будем иметь это в виду — я одному оперу все ОПД скину, вот хоть Сереге Кужерову…
Кужеров при словах шефа поперхнулся пирожком, но героически смолчал. Была, конечно, в словах политически грамотного Мигулько сермяжная правда. Оно мне было не надо; никто мне не помешает расследовать, а операм — раскрывать, даже если мы не заявим громко, что у нас загадочная серия. Тем более что потерпевшие — не депутаты и даже не бизнесмены; один рабочий, один программист, один безработный. И сегодняшний Коростелев, похоже, простой смертный, раз никто из милицейско-прокурорского начальства еще не поинтересовался его состоянием здоровья.
Я заботливо постучала по спине Кужерова, который все еще давился пирожком, и кивнула Косте Мигулько:
— Нет вопросов. Все между нами, только Кужерова желаю получить сразу. Дай машину, метнемся с ним на место, а потом в больницу. Все равно экспертов нет, так что на месте долго не задержимся, только глянем.
Опер Кужеров кинул на начальника затравленный взгляд, но Мигулько, сидя напротив, умудрился не встречаться с ним глазами.
В принципе, кандидатура Кужерова, которого все дружно называли Фужеровым в силу пристрастия к дешевому спиртному, меня устраивала. Он, конечно, не гений сыска и недостатки имеет. А у кого их нет? В перерывах между запоями он вполне трудоспособен и, более того, проявляет усердие. Если работает со следователями мужского пола, то умудряется уговорить выпить даже трезвенников и язвенников. А со мной вынужден вести трезвый и правильный образ жизни, но обычно увлекается исполнением служебных обязанностей и забывает про свою пагубную страсть.
Дождавшись машины, я увела заскучавшего Кужерова, и через десять минут мы с ним уже входили в темную парадную, огороженную специальной ленточкой, которую Мигулько купил на собственные деньги и очень этим гордился.
Под лестницей на ящике дремал постовой. Кужеров подошел к нему и потрепал за плечо. В глазах пробудившегося постового заблестела надежда на скорое избавление от бессмысленной с его точки зрения работы — охраны пустой парадной, где никаких ценностей не имеется. Кужеров что-то сказал постовому, тот вскочил и стал шарить по карманам. “Неужели в магазин пошлет?” — испугалась я, краем глаза наблюдая за их общением, но постовой всего лишь вытащил пачку сигарет и протянул Кужерову. Заметив мой косой взгляд, он хмуро доложил:
— Я здесь не курил!
Я кивнула и стала обходить площадку перед входом с улицы. Вот на полу лужица подсохшей крови, слегка размазанная, она, конечно, натекла из раны головы. Судя по расположению этой лужицы, вошел потерпевший сюда через ту же дверь, что и мы, а вот куда направлялся — наверх по лестнице или к выходу во двор, используя этот путь, как проходную?
— Сережа, — окликнула я Кужерова, — а куда он шел, установили? У него есть знакомые или дела в этой парадной?
— Не-а, — откликнулся Кужеров, — он же не помнит ни фига.
— Иди сюда, — позвала я его. — Изобрази, как ты входишь в парадную. Я хочу понять, куда он шел и откуда его ударили — спереди или сзади.
— На себе показывать нехорошо, — засомневался мнительный Кужеров. — Молодой, иди сюда, — перевел он стрелки на постового. — Вот на нем и показывай. Тренируйся на кошках.
— Войдите, пожалуйста, в парадную с улицы, — вежливо попросила я молоденького постового. — А ты встань сюда. — Кужеров тяжело вздохнул, но подчинился.
1 2 3 4 5