Довольно известный в городе гинеколог согласился в домашних условиях сделать аборт шестнадцатилетней дочери приятелей; а срок был уже большой, и в разгар операции у нее остановилось сердце. Доктор не растерялся — даром, что ли, хороший врач? — и, не видя других способов реанимировать пациентку, вскрыл ей обычным ножом грудную клетку и попытался сделать прямой массаж сердца, а поняв, что это не поможет, написал две записки — жене и правоохранительным органам — и покончил с собой. Причем сначала пытался получить разряд тока из розетки, но у него не вышло, и тогда он накинул петлю на шею, другой конец привязал к высокой спинке кровати и опрокинулся ничком. Поэтому нас вызвали на ножевое ранение и висельника — «сексуальное убийство и самоубийство». Приехав, мы с медиком без труда определили, что имел место криминальный аборт, но согласились с тем, что недалекие милиционеры могли увиденное принять за сексуальную оргию: на диване лежит обнаженная девушка с раздвинутыми ногами и распоротой грудной клеткой, а рядом висельник в странной позе. Так вот, вдова хирурга писала жалобу на то, что, по ее мнению, ее муж был убит милиционерами, которые инсценировали, будто он «сначала убил себя током, а потом повесился»…Я посоветовалась с Зоей о том, что отвечать вдове на жалобу, и ушла к себе. Как только я села за стол, затрезвонил телефон. Сначала позвонил Старосельцев, заикающийся от нетерпения, и был страшно разочарован, что прокуратура района ничего не знает о преступлении века; потом в течение пятнадцати минут позвонили пятнадцать знакомых журналистов, по одному каждую минуту, с тем же самым вопросом. Трубку они клали с твердой уверенностью, что я уже в низком старте перед выездом и просто скрываю от них самое интересное. Некоторые, похоже, стали планировать засаду перед прокуратурой, чтобы упасть мне на хвост. Я отнеслась к этому философски, но через полчаса и меня засвербило.
Я пошла к Лешке и поделилась с ним своими сомнениями:
— Леша, что ты думаешь насчет этого похищения?
Лешка с трудом оторвался от заключительных фраз постановления о прекращении уголовного дела по факту обнаружения мужского трупа в раздевалке строительного треста. Я самолично везла Горчакову заключение экспертизы из морга, поэтому знала, что смерть там некриминальная, а наступила от отравления этиловым спиртом, и искренне радовалась за коллегу.
— Представляешь, шеф велел ознакомить мать потерпевшего с заключением экспертизы. А она теперь жалобы пишет: мол, точно, моего сыночка убили злодеи, отравили, поскольку он сроду этот этиловый спирт не пил, а исключительно водку.
— Сочувствую. У меня самой такая же жалоба…
— Это по криминальному аборту, что ли?
Я кивнула.
— Выкрутишься. — Лешка пожал плечами. — А вот мне что делать?
— Выкрутишься, — не осталась я в долгу. — Ты слышал что-нибудь о похищении?
— Жены Масловского?
— Значит, слышал.
— Да не больше, чем ты. А что?
— Ничего, просто интересно.
— Маш, — Горчаков заглянул мне в глаза снизу вверх, — что тебе интересно? Небось почему мы еще не расследуем это похищение? Тебе своих дел мало?
— Да нет, мне своих дел хватает.
— Ну а что ты тогда маешься?
— Что-то здесь не то. Все средства массовой информации передали, что жену Масловского похитили, а у нас тишина.
— Ты огорчена? — Лешка хмыкнул. — Да наплюй. Тишина — и слава Богу.
— Да? А потом выяснится, что ее действительно похитили, а время уже упущено.
— Ну иди и предложи свои услуги.
Горчаков отвернулся и демонстративно застучал по клавишам.
— Интересно, куда я пойду? — вздохнула я, и Лешка снова оторвался от своей работы.
— Ну, ты чокнутая! Ты и вправду идти собралась? Предлагать услуги? Я тебя сейчас запру в кабинете, будешь мне дело подшивать!
— Ладно, некуда мне идти. Я потрепала Лешку сзади по вихрам, сквозь которые начинала просвечивать лысина, и ушла к себе. Не успела я усесться за стол и разложить перед собой жалобу по криминальному аборту, примериваясь, как половчее написать ответ, чтобы не обидеть заявительницу, как дверь стремительно распахнулась, и вошла миловидная женщина средних лет. Та самая жалобщица. Она так и представилась:
— Я — та самая жалобщица.
Я непонимающе уставилась на нее.
— Ну, это моя жалоба у вас, — показала она на листочки бумаги на краю моего стола.
Впечатления неутешной вдовы она не производила. Я продолжала смотреть на нее, не зная, что ей сказать.
— Вы этот бред всерьез не принимайте, — весело заявила она, подойдя к столу и потеребив краешек жалобы. — Можно, я присяду? А у вас курят? — Она достала сигареты и закурила, не дожидаясь разрешения. Выпустив пару колечек дыма, жалобщица покрутила головой в поисках пепельницы и, не найдя, протянула руку к собственной жалобе, ловко свернула ее в кулечек и стала стряхивать туда пепел. «Интересно, что дальше?» — подумала я.
— Я жена Вострякова. Вернее, вдова, — весело поправилась она.
— А-а… Ответ на жалобу еще не готов, — промямлила я.
— Да бросьте вы.
Жалобщица заглянула в кулечек, положила туда окурок и, смяв, выбросила зарегистрированную в канцелярии жалобу в корзину для бумаг, выглядывавшую из-под моего стола. Я по опыту знала, что возражать людям, ведущим себя неадекватно, а тем более хватать их за руки не следует, поэтому даже не шелохнулась. Потом вытащу жалобу из мусорки и приведу в божеский вид, документ все-таки.
— Да расслабьтесь, — Жалобщица наклонилась ко мне и похлопала меня по руке. — Не надо отвечать на эту жалобу. Ее писала не я. — Посмотрев на мое обалдевшее лицо, она расхохоталась. — Да свекровь моя эту бумажку наваляла, я и подписала, лишь бы не связываться. Они же все больные, вся семейка. Вас как зовут? Кажется, Мария Петровна?
— Сергеевна, — поправила я, все еще с опаской глядя на посетительницу.
— Да-да, Мария Сергеевна. Сейчас я все объясню. Вы не удивляйтесь, что я не бьюсь в истерике по поводу смерти мужа. Вы просто не представляете, какое это для меня счастье.
— Да я и…
— Нет-нет, я понимаю, что можно обо мне подумать в такой ситуации. Дело в том, что я женщина нормальная, а вот Востряков мой был как раз гомиком проклятым. — Она опять рассмеялась, а у меня мороз пробежал по коже. — Вы же нормальный человек? — Она озабоченно заглянула мне в лицо. — Господи, вот морока-то — жить с гомиком, да к тому же ревнивым гомиком. Не дай вам Бог. Как я измучилась! Вот поэтому и радуюсь. А вы бы не радовались на моем месте?
— Ну…
— Всю жизнь мне заел этот гомик. Можно, я еще закурю? — Она достала сигарету, сунула ее в рот и огляделась в поисках новой пепельницы. Я отодвинула все свои бумажки с края стола. — В общем, вы уже все поняли. — Она с надеждой посмотрела на меня. — Мы с ним поженились совсем молодыми, двадцать лет вместе прожили, привыкли. Я и сама не заметила, как он стал гомиком. Черт его знает, может, я была неопытная, он девственник, в нашей постели ему скучно было, ну вот и… Причем, что интересно: ни разу его за руку не схватила. Ну, в смысле — не заставала с мужиком. Но голову даю на отсечение — гомиком был.
— Откуда ж тогда вы это знаете? — не удержалась я.
— Милая моя… Вот вы замужем?
— Допустим.
— Тогда представьте, что мужа вашего от вас воротит. А любовницы у него нету.
— Ну и что? Разлюбил, вот и все дела. А если разлюбил, то вполне логично, что жена его раздражает. Он ведь не космонавт, его на психологическую совместимость не проверяли.
«Жалобщица» даже забыла курить и уставилась на меня с живым интересом.
— Да вы, голубушка, явно не замужем. Поживи вы с мужиком, вы бы не так запели. Психологическая совместимость! Да вы…
— Значит, так: хватит, — сказала я ледяным тоном. — Вы сюда пришли мою семейную жизнь обсуждать?
— Ой! Упаси Боже! Это я забылась. — Посетительница рассмеялась. — Простите. Я сюда пришла обсуждать свою личную жизнь. Можно? Ну не с кем мне об этом поговорить. Стыдно.
— А со мной не стыдно?
— А с вами — не стыдно.
— Извините… — Я заглянула в дело. — Роза Петровна, а какое все это имеет отношение к делу?
— Ой, да никакого. Можно, я продолжу? У вас лицо такое хорошее, вы прирожденный слушатель. А это, поверьте, особый дар. Так вот, на месте преступления его не ловила. Но он, негодяй, всегда был окружен такими же, как он, гомиками. Где он их только находил! Или они на него слетались, как мухи на мед? — Она хихикнула. — И ведь домой приходили, все время дома клубились… Как я их ненавижу! Главное, мне шагу не позволял ступить, как собака на сене.
— Могли бы развестись, — перебила я ее.
— Легко сказать! Двадцать лет прожили — и вдруг развестись? Нет уж, Бог услышал мои молитвы.
Пока она говорила, я прислушивалась к своим ощущениям. Чем-то она мне нравилась, а чем-то безумно раздражала. На ее последнюю фразу я заметила:
— Бог такие молитвы не принимает.
— Почему? — искренне удивилась она, — Так всем хорошо. Я — благородная вдова, честь семьи в порядке…
— Муж ваш в могиле, девушка тоже; а как быть с их честью?
— Для них так лучше, — заверила меня Роза Петровна. — С его честью все в порядке. Представляете, что было бы, если бы я с ним развелась, да еще и ославила на весь белый свет? А так все тип-топ.
— А девушка?
— А! — отмахнулась Роза Петровна. — Сама виновата. Ну чего она поперлась к Вострякову. В домашних условиях аборт делать? Что, в кабинет прийти не могла? Да еще со сроком дотянула! Деньги девать некуда было?
Разговор сворачивал куда-то в заоблачные выси. Прогнать ее я побаивалась, а сидеть тут и слушать ее рассуждения постепенно надоедало.
— Одно хорошо было в его сексуальной ориентации, — вдруг сказала вдова Вострякова, — «шишки» всякие ему своих баб доверяли со спокойным сердцем. Вон, и Масловский свою модельку к Вострякову таскал. Вы уже слышали, что ее похитили?
«Хороший вопрос работнику прокуратуры, на территории которой произошло похищение», — подумала я.
— Я так думаю, что это она сама все инсценировала. Сука она первостатейная.
— Роза Петровна, — деликатно прервала я ее, — прошу извинить, но у меня много работы. Я могу чем-то быть вам полезна?
— Да, простите. Я все поняла, — откликнулась Роза Петровна. — Извините, что задержала вас. Приятно было поболтать. Значит, так: на жалобу можете не отвечать; по делу меня уже допрашивали, я все, что знала, сказала. Телефон мой в деле есть. Звоните, может быть, это я вам буду полезна.
Когда она вышла, я покрутила головой, дивясь, какие характеры подсовывает следственная практика, и полезла в мусорную корзину за изгаженной жалобой. Расправив ее, я с тоской подумала, что, к сожалению, оставить ее без ответа я не могу, не положено. Написав три слова, я отнесла ответ Зое в канцелярию и собиралась было вернуться к себе, но тут из своего кабинета высунулся шеф.
— Вы тут? Зайдите, — коротко распорядился он и скрылся за своей дверью.
Я послушно пошла следом, но остановилась у входа. Прокурор шумно уселся в свое кресло и стал барабанить пальцами по столу. Я терпеливо ждала.
— Ну?! — наконец прервал он молчание.
— Вы про похищение?
— Ну а про что же еще?!
Мы оба помолчали.
— Городская телефоны обрывает, — пожаловался шеф. — Все про это похищение спрашивают. Я уж начальнику РУВД дал команду, если кто-то где-то — сразу мне доложить… Вы ничего не знаете?
— Владимир Иванович, — я оторвалась от притолоки, — а что, в городской прокуратуре тоже ничего не знают?
— С утра звонить начали, не было ли заявления, — шеф вздохнул. — Я уж, грешным делом, подумал, не в ФСБ ли заявление, но тогда в горпрокуратуре знали бы…
— Владимир Иванович, а откуда пресса узнала? Если заявления не было?
— Сам голову ломаю. Либо видел кто…
— Либо информация просочилась. Если ее украли с целью выкупа, то сообщили только мужу, Масловскому. Значит, от него «потекло» или из его штаба.
— А если от похитителей?
— А зачем? Им-то зачем?
— Мало ли… Может, они побоялись прямо на него выходить, решили объявить о похищении через прессу. Да вы присядьте.
— А вот интересно, — задумалась я вслух, присаживаясь к прокурорскому столу, — если они хотели через прессу довести до сведения Масловского факт похищения его жены, значит, они организовали присутствие на месте происшествия какого-нибудь ангажированного журналиста, от него информация и пошла.
— Поди сейчас найди, от кого информация пошла, — проворчал шеф.
— Владимир Иванович, сейчас еще не поздно установить, кто первый подал сигнал. Если бы это был анонимный звонок, то и ТВ, и радио трубили бы об этом.
А поскольку они ссылаются на информированные источники, а в правоохранительных органах на сегодняшний день таких нет — то это только свои журналюги…
— Угу, — кивнул шеф. — А дальше-то что? Что в городскую сообщать?
— А чего от вас-то хотят? Заявления о похищении не поступало…
— Мария Сергеевна, а вы что, забыли про статью сто восьмую УПК?
Публикации в средствах массовой информации тоже считаются заявлением о преступлении и подлежат проверке.
— Вы хотите провести проверку? — уставилась я на шефа.
— Ну а что еще делать, — вздохнул он, отводя глаза. — Если все СМИ сообщают о том, что похищена жена руководителя топливного холдинга Масловского, — это повод к возбуждению уголовного дела. Мы обязаны это проверить.
— Даже если он сам молчит?
— А он может молчать по вполне понятным причинам. Почему родственники похищенных скрывают от правоохранительных органов случившееся? Боятся повредить тем, кого похитили.
— Та-ак. — Я откинулась на спинку стула. Мое предназначение в этой комбинации открылось мне со всей очевидностью. — Мне что, приступать? — обреченно спросила я.
— Да, Мария Сергеевна, идите, запишите в книгу учета происшествий и приступайте. Мне доложите к концу дня.
— К концу дня?! — ужаснулась я, — Вы что, думаете, что я сегодня успею что-то сделать? Да я до Масловского неделю добираться буду…
— Не прибедняйтесь, Мария Сергеевна, — шеф махнул на меня рукой. — Ваши связи в РУБОПе вам помогут.
— Владимир Иванович, да им не до этого сейчас. Вы же знаете, РУБОП расформирован, их всех вывели за штат.
— Ну, значит, используйте ваши связи в среде организованной преступности, — отмахнулся шеф.
— Вы за кого меня принимаете? — возмутилась я, но шеф замахал обеими руками.
— Найдете, как на Масловского выйти. Все, за работу, за работу.
— А телевидение? — упиралась я.
— Что телевидение?
— Как мне с ними разговаривать?
— Послушайте, что вы как маленькая? — Шеф насупил брови. — Все, хватит языком болтать, работайте. Идите, идите. — Он быстро вынес свое грузное тело из-за стола и буквально вытолкал меня за дверь.
— Но, Владимир Иванович…
— Все, все, я сказал.
Дверь прокурорского кабинета захлопнулась, я осталась в канцелярии, растерянно глядя на Зою.
— Зоенька, зарегистрируй заявление о похищении жены гражданина Масловского.
— Давай заявление, зарегистрирую. — Зоя протянула руку.
— Зарегистрируй как заметку в печати.
— Совсем вы с шефом обалдели. Как будто заняться больше нечем, заворчала Зоя, доставая книгу регистрации заявлений и сообщений о преступлениях. — Он не забыл, что у тебя два дела на выходе?
— Зоенька, кроме тебя, меня и пожалеть некому. — Я подошла к Зое и обняла ее за плечи.
— Угу, — язвительно откликнулась Зоя, — а Горчаков?
— Он меня жалеет по-мужски, а ты по-человечески. Я пошла в РУВД.
По дороге я заглянула к Лешке и пожаловалась на шефа:
— Представляешь, поди туда — не знаю, куда, принеси то — не знаю, что.
— Я не понял, Швецова, — Лешка крутанулся на вертящемся стуле в мою сторону. — Ты так хотела порасследовать похищение мадам Масловской, в чем же дело?
— В том, что мне придется заниматься бумажной ерундой, а не расследованием. Не жену Масловского искать, а доказывать, что пресса гонит фуфель. А у меня дела стоят.
— Купи пожрать чего-нибудь на обратном пути, — донеслось до меня из горчаковского кабинета, когда я шла по коридору.
Выйдя на улицу, я удивилась тому, как тепло и солнечно. В нашей прокуратуре — толстые кирпичные стены, и даже в жару у нас прохладно, как в склепе. А у меня вдобавок не солнечная сторона, и когда сидишь безвылазно в кабинете, можно забыть, какое время года на дворе. А обычные-то люди, оказывается, живут счастливой солнечной жизнью, бегают по улицам с безмятежными лицами… Мой взгляд зацепился за отражение в зеркальной витрине, и я остановилась, разглядывая себя в зеркале. «Ужас, — подумала я, — меня же можно испугаться, когда я не слежу за своим выражением лица. Сдвинутые брови, глубокая складка между ними, опущенные утлы рта, и главное — тяжелый, безрадостный взгляд. Где моя былая безмятежность? Где азарт двадцати пяти лет?
Каждое дело тогда казалось мне захватывающей жизненной драмой, которую только я могу распутать во имя справедливости. А теперь… Теперь каждое дело кажется мне прежде всего источником неприятностей».
В РУВД меня уже встречали.
1 2 3 4 5
Я пошла к Лешке и поделилась с ним своими сомнениями:
— Леша, что ты думаешь насчет этого похищения?
Лешка с трудом оторвался от заключительных фраз постановления о прекращении уголовного дела по факту обнаружения мужского трупа в раздевалке строительного треста. Я самолично везла Горчакову заключение экспертизы из морга, поэтому знала, что смерть там некриминальная, а наступила от отравления этиловым спиртом, и искренне радовалась за коллегу.
— Представляешь, шеф велел ознакомить мать потерпевшего с заключением экспертизы. А она теперь жалобы пишет: мол, точно, моего сыночка убили злодеи, отравили, поскольку он сроду этот этиловый спирт не пил, а исключительно водку.
— Сочувствую. У меня самой такая же жалоба…
— Это по криминальному аборту, что ли?
Я кивнула.
— Выкрутишься. — Лешка пожал плечами. — А вот мне что делать?
— Выкрутишься, — не осталась я в долгу. — Ты слышал что-нибудь о похищении?
— Жены Масловского?
— Значит, слышал.
— Да не больше, чем ты. А что?
— Ничего, просто интересно.
— Маш, — Горчаков заглянул мне в глаза снизу вверх, — что тебе интересно? Небось почему мы еще не расследуем это похищение? Тебе своих дел мало?
— Да нет, мне своих дел хватает.
— Ну а что ты тогда маешься?
— Что-то здесь не то. Все средства массовой информации передали, что жену Масловского похитили, а у нас тишина.
— Ты огорчена? — Лешка хмыкнул. — Да наплюй. Тишина — и слава Богу.
— Да? А потом выяснится, что ее действительно похитили, а время уже упущено.
— Ну иди и предложи свои услуги.
Горчаков отвернулся и демонстративно застучал по клавишам.
— Интересно, куда я пойду? — вздохнула я, и Лешка снова оторвался от своей работы.
— Ну, ты чокнутая! Ты и вправду идти собралась? Предлагать услуги? Я тебя сейчас запру в кабинете, будешь мне дело подшивать!
— Ладно, некуда мне идти. Я потрепала Лешку сзади по вихрам, сквозь которые начинала просвечивать лысина, и ушла к себе. Не успела я усесться за стол и разложить перед собой жалобу по криминальному аборту, примериваясь, как половчее написать ответ, чтобы не обидеть заявительницу, как дверь стремительно распахнулась, и вошла миловидная женщина средних лет. Та самая жалобщица. Она так и представилась:
— Я — та самая жалобщица.
Я непонимающе уставилась на нее.
— Ну, это моя жалоба у вас, — показала она на листочки бумаги на краю моего стола.
Впечатления неутешной вдовы она не производила. Я продолжала смотреть на нее, не зная, что ей сказать.
— Вы этот бред всерьез не принимайте, — весело заявила она, подойдя к столу и потеребив краешек жалобы. — Можно, я присяду? А у вас курят? — Она достала сигареты и закурила, не дожидаясь разрешения. Выпустив пару колечек дыма, жалобщица покрутила головой в поисках пепельницы и, не найдя, протянула руку к собственной жалобе, ловко свернула ее в кулечек и стала стряхивать туда пепел. «Интересно, что дальше?» — подумала я.
— Я жена Вострякова. Вернее, вдова, — весело поправилась она.
— А-а… Ответ на жалобу еще не готов, — промямлила я.
— Да бросьте вы.
Жалобщица заглянула в кулечек, положила туда окурок и, смяв, выбросила зарегистрированную в канцелярии жалобу в корзину для бумаг, выглядывавшую из-под моего стола. Я по опыту знала, что возражать людям, ведущим себя неадекватно, а тем более хватать их за руки не следует, поэтому даже не шелохнулась. Потом вытащу жалобу из мусорки и приведу в божеский вид, документ все-таки.
— Да расслабьтесь, — Жалобщица наклонилась ко мне и похлопала меня по руке. — Не надо отвечать на эту жалобу. Ее писала не я. — Посмотрев на мое обалдевшее лицо, она расхохоталась. — Да свекровь моя эту бумажку наваляла, я и подписала, лишь бы не связываться. Они же все больные, вся семейка. Вас как зовут? Кажется, Мария Петровна?
— Сергеевна, — поправила я, все еще с опаской глядя на посетительницу.
— Да-да, Мария Сергеевна. Сейчас я все объясню. Вы не удивляйтесь, что я не бьюсь в истерике по поводу смерти мужа. Вы просто не представляете, какое это для меня счастье.
— Да я и…
— Нет-нет, я понимаю, что можно обо мне подумать в такой ситуации. Дело в том, что я женщина нормальная, а вот Востряков мой был как раз гомиком проклятым. — Она опять рассмеялась, а у меня мороз пробежал по коже. — Вы же нормальный человек? — Она озабоченно заглянула мне в лицо. — Господи, вот морока-то — жить с гомиком, да к тому же ревнивым гомиком. Не дай вам Бог. Как я измучилась! Вот поэтому и радуюсь. А вы бы не радовались на моем месте?
— Ну…
— Всю жизнь мне заел этот гомик. Можно, я еще закурю? — Она достала сигарету, сунула ее в рот и огляделась в поисках новой пепельницы. Я отодвинула все свои бумажки с края стола. — В общем, вы уже все поняли. — Она с надеждой посмотрела на меня. — Мы с ним поженились совсем молодыми, двадцать лет вместе прожили, привыкли. Я и сама не заметила, как он стал гомиком. Черт его знает, может, я была неопытная, он девственник, в нашей постели ему скучно было, ну вот и… Причем, что интересно: ни разу его за руку не схватила. Ну, в смысле — не заставала с мужиком. Но голову даю на отсечение — гомиком был.
— Откуда ж тогда вы это знаете? — не удержалась я.
— Милая моя… Вот вы замужем?
— Допустим.
— Тогда представьте, что мужа вашего от вас воротит. А любовницы у него нету.
— Ну и что? Разлюбил, вот и все дела. А если разлюбил, то вполне логично, что жена его раздражает. Он ведь не космонавт, его на психологическую совместимость не проверяли.
«Жалобщица» даже забыла курить и уставилась на меня с живым интересом.
— Да вы, голубушка, явно не замужем. Поживи вы с мужиком, вы бы не так запели. Психологическая совместимость! Да вы…
— Значит, так: хватит, — сказала я ледяным тоном. — Вы сюда пришли мою семейную жизнь обсуждать?
— Ой! Упаси Боже! Это я забылась. — Посетительница рассмеялась. — Простите. Я сюда пришла обсуждать свою личную жизнь. Можно? Ну не с кем мне об этом поговорить. Стыдно.
— А со мной не стыдно?
— А с вами — не стыдно.
— Извините… — Я заглянула в дело. — Роза Петровна, а какое все это имеет отношение к делу?
— Ой, да никакого. Можно, я продолжу? У вас лицо такое хорошее, вы прирожденный слушатель. А это, поверьте, особый дар. Так вот, на месте преступления его не ловила. Но он, негодяй, всегда был окружен такими же, как он, гомиками. Где он их только находил! Или они на него слетались, как мухи на мед? — Она хихикнула. — И ведь домой приходили, все время дома клубились… Как я их ненавижу! Главное, мне шагу не позволял ступить, как собака на сене.
— Могли бы развестись, — перебила я ее.
— Легко сказать! Двадцать лет прожили — и вдруг развестись? Нет уж, Бог услышал мои молитвы.
Пока она говорила, я прислушивалась к своим ощущениям. Чем-то она мне нравилась, а чем-то безумно раздражала. На ее последнюю фразу я заметила:
— Бог такие молитвы не принимает.
— Почему? — искренне удивилась она, — Так всем хорошо. Я — благородная вдова, честь семьи в порядке…
— Муж ваш в могиле, девушка тоже; а как быть с их честью?
— Для них так лучше, — заверила меня Роза Петровна. — С его честью все в порядке. Представляете, что было бы, если бы я с ним развелась, да еще и ославила на весь белый свет? А так все тип-топ.
— А девушка?
— А! — отмахнулась Роза Петровна. — Сама виновата. Ну чего она поперлась к Вострякову. В домашних условиях аборт делать? Что, в кабинет прийти не могла? Да еще со сроком дотянула! Деньги девать некуда было?
Разговор сворачивал куда-то в заоблачные выси. Прогнать ее я побаивалась, а сидеть тут и слушать ее рассуждения постепенно надоедало.
— Одно хорошо было в его сексуальной ориентации, — вдруг сказала вдова Вострякова, — «шишки» всякие ему своих баб доверяли со спокойным сердцем. Вон, и Масловский свою модельку к Вострякову таскал. Вы уже слышали, что ее похитили?
«Хороший вопрос работнику прокуратуры, на территории которой произошло похищение», — подумала я.
— Я так думаю, что это она сама все инсценировала. Сука она первостатейная.
— Роза Петровна, — деликатно прервала я ее, — прошу извинить, но у меня много работы. Я могу чем-то быть вам полезна?
— Да, простите. Я все поняла, — откликнулась Роза Петровна. — Извините, что задержала вас. Приятно было поболтать. Значит, так: на жалобу можете не отвечать; по делу меня уже допрашивали, я все, что знала, сказала. Телефон мой в деле есть. Звоните, может быть, это я вам буду полезна.
Когда она вышла, я покрутила головой, дивясь, какие характеры подсовывает следственная практика, и полезла в мусорную корзину за изгаженной жалобой. Расправив ее, я с тоской подумала, что, к сожалению, оставить ее без ответа я не могу, не положено. Написав три слова, я отнесла ответ Зое в канцелярию и собиралась было вернуться к себе, но тут из своего кабинета высунулся шеф.
— Вы тут? Зайдите, — коротко распорядился он и скрылся за своей дверью.
Я послушно пошла следом, но остановилась у входа. Прокурор шумно уселся в свое кресло и стал барабанить пальцами по столу. Я терпеливо ждала.
— Ну?! — наконец прервал он молчание.
— Вы про похищение?
— Ну а про что же еще?!
Мы оба помолчали.
— Городская телефоны обрывает, — пожаловался шеф. — Все про это похищение спрашивают. Я уж начальнику РУВД дал команду, если кто-то где-то — сразу мне доложить… Вы ничего не знаете?
— Владимир Иванович, — я оторвалась от притолоки, — а что, в городской прокуратуре тоже ничего не знают?
— С утра звонить начали, не было ли заявления, — шеф вздохнул. — Я уж, грешным делом, подумал, не в ФСБ ли заявление, но тогда в горпрокуратуре знали бы…
— Владимир Иванович, а откуда пресса узнала? Если заявления не было?
— Сам голову ломаю. Либо видел кто…
— Либо информация просочилась. Если ее украли с целью выкупа, то сообщили только мужу, Масловскому. Значит, от него «потекло» или из его штаба.
— А если от похитителей?
— А зачем? Им-то зачем?
— Мало ли… Может, они побоялись прямо на него выходить, решили объявить о похищении через прессу. Да вы присядьте.
— А вот интересно, — задумалась я вслух, присаживаясь к прокурорскому столу, — если они хотели через прессу довести до сведения Масловского факт похищения его жены, значит, они организовали присутствие на месте происшествия какого-нибудь ангажированного журналиста, от него информация и пошла.
— Поди сейчас найди, от кого информация пошла, — проворчал шеф.
— Владимир Иванович, сейчас еще не поздно установить, кто первый подал сигнал. Если бы это был анонимный звонок, то и ТВ, и радио трубили бы об этом.
А поскольку они ссылаются на информированные источники, а в правоохранительных органах на сегодняшний день таких нет — то это только свои журналюги…
— Угу, — кивнул шеф. — А дальше-то что? Что в городскую сообщать?
— А чего от вас-то хотят? Заявления о похищении не поступало…
— Мария Сергеевна, а вы что, забыли про статью сто восьмую УПК?
Публикации в средствах массовой информации тоже считаются заявлением о преступлении и подлежат проверке.
— Вы хотите провести проверку? — уставилась я на шефа.
— Ну а что еще делать, — вздохнул он, отводя глаза. — Если все СМИ сообщают о том, что похищена жена руководителя топливного холдинга Масловского, — это повод к возбуждению уголовного дела. Мы обязаны это проверить.
— Даже если он сам молчит?
— А он может молчать по вполне понятным причинам. Почему родственники похищенных скрывают от правоохранительных органов случившееся? Боятся повредить тем, кого похитили.
— Та-ак. — Я откинулась на спинку стула. Мое предназначение в этой комбинации открылось мне со всей очевидностью. — Мне что, приступать? — обреченно спросила я.
— Да, Мария Сергеевна, идите, запишите в книгу учета происшествий и приступайте. Мне доложите к концу дня.
— К концу дня?! — ужаснулась я, — Вы что, думаете, что я сегодня успею что-то сделать? Да я до Масловского неделю добираться буду…
— Не прибедняйтесь, Мария Сергеевна, — шеф махнул на меня рукой. — Ваши связи в РУБОПе вам помогут.
— Владимир Иванович, да им не до этого сейчас. Вы же знаете, РУБОП расформирован, их всех вывели за штат.
— Ну, значит, используйте ваши связи в среде организованной преступности, — отмахнулся шеф.
— Вы за кого меня принимаете? — возмутилась я, но шеф замахал обеими руками.
— Найдете, как на Масловского выйти. Все, за работу, за работу.
— А телевидение? — упиралась я.
— Что телевидение?
— Как мне с ними разговаривать?
— Послушайте, что вы как маленькая? — Шеф насупил брови. — Все, хватит языком болтать, работайте. Идите, идите. — Он быстро вынес свое грузное тело из-за стола и буквально вытолкал меня за дверь.
— Но, Владимир Иванович…
— Все, все, я сказал.
Дверь прокурорского кабинета захлопнулась, я осталась в канцелярии, растерянно глядя на Зою.
— Зоенька, зарегистрируй заявление о похищении жены гражданина Масловского.
— Давай заявление, зарегистрирую. — Зоя протянула руку.
— Зарегистрируй как заметку в печати.
— Совсем вы с шефом обалдели. Как будто заняться больше нечем, заворчала Зоя, доставая книгу регистрации заявлений и сообщений о преступлениях. — Он не забыл, что у тебя два дела на выходе?
— Зоенька, кроме тебя, меня и пожалеть некому. — Я подошла к Зое и обняла ее за плечи.
— Угу, — язвительно откликнулась Зоя, — а Горчаков?
— Он меня жалеет по-мужски, а ты по-человечески. Я пошла в РУВД.
По дороге я заглянула к Лешке и пожаловалась на шефа:
— Представляешь, поди туда — не знаю, куда, принеси то — не знаю, что.
— Я не понял, Швецова, — Лешка крутанулся на вертящемся стуле в мою сторону. — Ты так хотела порасследовать похищение мадам Масловской, в чем же дело?
— В том, что мне придется заниматься бумажной ерундой, а не расследованием. Не жену Масловского искать, а доказывать, что пресса гонит фуфель. А у меня дела стоят.
— Купи пожрать чего-нибудь на обратном пути, — донеслось до меня из горчаковского кабинета, когда я шла по коридору.
Выйдя на улицу, я удивилась тому, как тепло и солнечно. В нашей прокуратуре — толстые кирпичные стены, и даже в жару у нас прохладно, как в склепе. А у меня вдобавок не солнечная сторона, и когда сидишь безвылазно в кабинете, можно забыть, какое время года на дворе. А обычные-то люди, оказывается, живут счастливой солнечной жизнью, бегают по улицам с безмятежными лицами… Мой взгляд зацепился за отражение в зеркальной витрине, и я остановилась, разглядывая себя в зеркале. «Ужас, — подумала я, — меня же можно испугаться, когда я не слежу за своим выражением лица. Сдвинутые брови, глубокая складка между ними, опущенные утлы рта, и главное — тяжелый, безрадостный взгляд. Где моя былая безмятежность? Где азарт двадцати пяти лет?
Каждое дело тогда казалось мне захватывающей жизненной драмой, которую только я могу распутать во имя справедливости. А теперь… Теперь каждое дело кажется мне прежде всего источником неприятностей».
В РУВД меня уже встречали.
1 2 3 4 5