«ЗАМЕТКИ С ЗАТОНУВШЕЙ АТЛАНТИДЫ»: Moscow; 2005
Аннотация
«Не могу молчать», — так граф Лев Николаевич Толстой назвал своё публицистическое выступление в пользу отмены смертной казни в России. Выступление было записано на фонограф (один из первых приборов для механической записи звука и его воспроизведения), и теперь трудно сказать, кому надо быть обязанным (физикам или лирикам), что ознакомился с выступлением великого писателя ещё в школе.
Помнится, меня заинтересовало — граф. (Нем. Graf ) в раннее средневековье в Западной Европе — должностное лицо, представлявшее власть короля в графстве. У нас в России со времён Петра I и до 1917г. — наследственное дворянское достоинство, оно выше баронского и ниже княжеского. Чтобы получше уяснить субординацию, представил, что за царя-императора у нас — генсек КПСС, за князей — члены политбюро. Кандидаты в члены политбюро, пожалуй, были графами. А члены ЦК КПСС — баронами.
Виктор СЛИПЕНЧУК
ЗАМЕТКИ С ЗАТОНУВШЕЙ АТЛАНТИДЫ
Взбунтовавшееся Слово и тридцать восемь попугаев
«Не могу молчать», — так граф Лев Николаевич Толстой назвал своё публицистическое выступление в пользу отмены смертной казни в России. Выступление было записано на фонограф (один из первых приборов для механической записи звука и его воспроизведения), и теперь трудно сказать, кому надо быть обязанным (физикам или лирикам), что ознакомился с выступлением великого писателя ещё в школе.
Помнится, меня заинтересовало — граф. (Нем. Graf ) в раннее средневековье в Западной Европе — должностное лицо, представлявшее власть короля в графстве. У нас в России со времён Петра 1 и до 1917г. — наследственное дворянское достоинство, оно выше баронского и ниже княжеского. Чтобы получше уяснить субординацию, представил, что за царя-императора у нас — генсек КПСС, за князей — члены политбюро. Кандидаты в члены политбюро, пожалуй, были графами. А члены ЦК КПСС — баронами.
Представив Льва Николаевича Толстого в чине кандидата в члены политбюро, я был безгранично восхищён не только смелостью его выступления, но и его беззаветной преданностью интересам русского народа. Причём не только перед лицом высших чиновников, которых он называл «правительственные люди», но и царя. Моё восхищение было безграничным потому, что даже юношеский опыт убеждал — подобную смелость и беззаветность никто из советских номенклатурных «дворян-разночинцев» себе не позволял, хотя именно они называли себя с трибун слугами народа и, по логике вещей, только для того и находились у власти, чтобы служить его интересам.
В общем, субординация высших чиновников царской власти, опирающейся на дворянство, и чиновников советской, опирающейся на диктатуру пролетариата, была приведена, согласно моему представлению, так сказать, в равное соотношение. Единственное, что трудно представлялось в лице номенклатурных бонз, так это наследственное дворянское достоинство, о котором Владимир Иванович Даль говорил — местами и доныне владетельское, но у нас только почётное.
Впрочем, в обществе, где могла править страной любая кухарка, огорчаться на этот счёт, тем более юноше в моём возрасте, не приходилось. Не задумывался. Зато теперь, с опозданием, приходится. Да-да, с опозданием, ведь ни о каком опережении, ни о каких-либо упреждающих действиях власти, после череды террористических актов в столице и после расстрела детей в Беслане, не может быть и речи.
Наша власть — вся, в лице Президента, министров-силовиков, премьера, генерального прокурора, Верхней палаты и Думы, и прочая, прочая оказались не готовыми к вызовам времени. Конечно, мы вправе выражать своё недовольство властью, как исполнительной, так и законодательной. Именно она ответственна за всё происходящее в стране. Горечь утрат и ненависть к террористам как бы подталкивают нас винить во всём её. Но будем помнить, что наша власть не свалилась с неба — мы голосовали за неё. Отсюда и сентенция, подобная постулату, — всякий народ достоин своих правителей. То есть мы тоже ответственны за происходящее. Не юридически (уверен, что прямые виновники трагедии в Беслане и в других городах, в конце концов, будут найдены и наказаны), а нравственно.
И здесь эту нашу ответственность, как ответственность гражданского общества, имеет смысл рассмотреть поближе.
Все мы родом из затонувшей Атлантиды, из СССР. Не буду перечислять республики, не в перечислении дело, скажу лишь, что все мы были единым народом, прежде всего советскими гражданами (атлантами), а потом уже россиянами, прибалтами и лицами кавказской национальности. Да-да, мы были великой страной с открытой для всех братских республик цивилизацией, в которой даже большинство анекдотов Союзного значения были великими, во всяком случае, не содержащими зла. Например, о приехавшем в Ташкент цыганском ансамбле, встречая который, администратор обращался к худруку: товарищ цыган, товарищ цыган! А в ответ услышал раздражённое: послушайте, я же не называю вас — товарищ узбек!
Да-да, это было время, когда слово «товарищ» являлось не только главным в обращении к человеку любой нации и народности, но и служило своего рода цементом дружеских отношений. Товарищ татарин и товарищ русский вполне могли пойти в гости к товарищу латышу, а потом все вместе к товарищу еврею и так далее. «Товарищ» было первичным, а «национальность» вторична, а потому в отношениях простых людей зачастую даже не замечалась. Сравните, сколько смешанных браков было в СССР и ныне. А всё потому, что великая Атлантида имела чёткую программу по национальному вопросу, которая никаким образом не противоречила главному принципу развитого социализма: воспитанию советского, то есть нового человека, твёрдо шагающего в светлое будущее — коммунизм.
Оглядываясь назад, невольно приходишь к выводу, что перед нами именно тот случай, когда наличие ошибочной программы менее губительно для общества, чем полнейшее её отсутствие.
— У нас бесплатная медицина, бесплатное образование! У нас нет безработных!
Эти хвалебные слова в пользу развитого социализма не раз приходилось слышать из уст партийных, комсомольских и профсоюзных деятелей. Иногда они вызывали раздражение, но чаще пропускались мимо ушей, как набившие оскомину, так сказать, отскакивали от нас, как горох от стенки.
Теперь, когда бесплатной медицины и образования практически не осталось, и появились безработные, низведённые до бомжей, пришло прозрение: сколь много не твердили нам о праве на труд, о бесплатном образовании и медицине, об этом должно было твердить и больше — эти социальные завоевания стоят того.
Другое дело — качество жизни в нравственном и материальном отношениях. Оно заставляло желать лучшего. К сожалению, качество предопределялось идеологией. Сортировка идей и людей осуществлялась по принципу: наш — не наш. А методы сортировки?! Однако вернёмся к началу статьи.
Граф — наследственное дворянское достоинство, у нас почётное, замечает Владимир Иванович Даль. И опять я был смущён. Если бы автор толкового словаря употребил вместо слова «достоинство» титул , пожалуй, я бы удовлетворился ответом. Но достоинство (в дни моей юности) так часто употреблялось в сочетании со словом советский или новый человек , что я счёл его слишком современным для фигурирования в областническом и устаревшем словаре В.И.Даля.
Как бы там ни было, но в СЭС (1990) разъяснение слову достоинство отсутствует, такого слова как бы нет в русском языке. То есть в народном обиходе оно есть, но всем, кто обращается к словарю за разъяснением, его нет. И тут не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы видеть, что к словарю обращается в основном учащаяся молодёжь. Отсюда и последствия для СССР — ускользнувшее будущее. Ведь не случайно же было сказано: «В начале было Слово…».
Кажется, в средней школе прочёл статью о величии русского языка, о том, что им надо гордиться и беречь его от сорных слов, от загрязнения. В качестве примера для подражания автор приводил издание словаря английских слов, который уже к тому времени насчитывал свыше четырёхсот тысяч слов и служил предметом гордости едва ли не каждого англичанина. Удивительным было — гордиться языком?! «Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин». Это понятно, интерес ко всему, к чему бы ни прикоснулся предмет обожания. А гордиться языком — как-то не воспринималось.
Между тем, язык любого народа — прежде всего его дух. Чем богаче язык — тем крепче дух. Кажется, в советское время Александр Трифонович Твардовский первым заметил, что действительность, не запечатлённая в слове, исчезает из поля зрения человека, как будто её никогда и не было. Конечно же, эта мысль имела место быть задолго до Твардовского. В Писании сказано:
«Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных, и привел к человеку, чтобы видеть, как он назовет их, и чтобы, как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей». (Бытие. 2,19) А в Евангелии от Иоанна апостол и вовсе свидетельствует:
«И Слово стало плотию и обитало с нами, полное благости и истины; и мы видели славу Его, славу единородного от Отца».
Всякий человек, занимающийся языком профессионально, не раз сталкивался с его самостоятельной, независимой от кого бы то ни было, или чего бы то ни было, внутренней правдой. Правдой, имеющей свою логику. Да-да, логику, я не оговорился. Иногда Слово, проецируемое на общество, именно благодаря своей, скажем так, самостоятельности, вдруг вскрывает в нём, обществе, глубоко спрятанные конфликты, виновниками которых являемся мы сами потому, что породили их своим неосторожным Словом. Мы как бы сталкиваемся с нелицеприятной, зачастую парадоксальной, отдельно существующей от нас высшей логикой. И за примером тут дальше очерка и ходить-то не надо.
В своё время мы все так часто повторяли слова Ленина, что руководить государством сможет любая кухарка, что, в конце концов, только на кухне и было нам дозволено говорить правду о советском режиме.
А отсутствие слова достоинство в Советском энциклопедическом словаре?! Разве это не прямая констатация того, что на официальном уровне слово достоинство не имело спроса. Официальная власть не нуждалась в значении, заключённом в нём. А достойный человек, согласно словарю Владимира Ивановича Даля — это человек уважаемый, ценимый, сообразный с требованиями правды, чести. Вот это последнее — правды и чести для нас (гражданского общества) всегда должно быть первым. Но, увы!..
Не менее удивительную трансформацию и окраску получают слова, позаимствованные из чужого языка. И так уж случается, что те, кто пользуется ими, более всего ими же и характеризуются. Помнится, политические обозреватели привнесли в наш язык английское слово брифинг .
В отличие от слова «достоинство» оно наличествует в СЭС. И разъясняется — встреча официальных лиц с представителями средств массовой информации, на которой вкратце излагается позиция правительства по определённому вопросу…
Не будем забывать, что, в те достопамятные времена, пресса была подневольной, то есть находилась в полнейшей зависимости от цензуры. О нынешней свободе слова нельзя было даже мечтать. (Разве что только на кухне .) Естественно, что передачи по телевидению и радио, в которых не было ничего, грубо говоря, кроме трёпа, сразу же набили оскомину. В народе слово брифинг стали образовывать не от английского brief — краткий, а от русского брехня — брехинг.
А вспомните начало Горбачёвской перестройки и самого Михаила Сергеевича с его знаменитым начать ? Слово как бы взбунтовалось, не подчинилось генеральному секретарю ЦК КПСС. И это в то время, когда благие намерения Михаила Сергеевича находили единодушную поддержку не только за рубежом, но и у нас в стране. Мы были согласны на всё, а Слово не подчинилось. Слово остерегало нас простодушных — благими намерениями вымощена дорога в ад.
А вспомните Ельцина во время Кизлярской трагедии, когда он объяснял нам, несмышлёнышам, как тридцать восемь снайперов буквально ведут на прицеле радуевских террористов. Борис Николаевич в мохнатой шапке даже маленько кивал головой и прищуривался, точно заправский снайпер. Однако неубедительно получалось, смехотворно. Приходил на память мультик про мартышку, слонёнка и удава, которого измерили, и который по метражу составил ровно тридцать восемь попугаев. И как-то сразу загодя представилось, что и на этот раз всё провалится и террористы, пролив безвинную кровь наших сограждан, вновь уйдут от ответа.
И ушли, а мы остались со своим не солоно хлебавшим президентом и его тридцатью восьмью попугаями.
Совковость и гарканье на чистейшем русском языке
Разумеется, не хочется бередить прошлое, тем более, что и в настоящем житьё-бытьё не легче. Но для того, чтобы ответить: кто такие мы, и есть ли мы — гражданское общество? приходится оглядываться назад: на Горбачёва, на Ельцина, а куда денешься — знаковые фигуры нашей постсоветской демократии. Оба весьма лихо начинали, под восторженные вопли и аплодисменты уличных площадей и огромных залов (наконец-то, кухни были покинуты), а закончили, увы, не досидев даже своих законных президентских сроков. Причём уже не под восторженные аплодисменты и вопли, а под гневное улюлюканье тех же площадей и улиц. Да ведь и было за что гневаться. Один «сфоросил» «гэкачепистский» путч и «профоросил» СССР. Другой в Беловежской пуще срубил под корень советский народ (быдло), чтобы положить в домовину, и едва вместе с ним (уподобившись и сам столь звучному званию) не похоронил Россию. Для большинства из нас всюду, где бы ни появлялся Ельцин, появлялась пословица: дома нет, а домовище будет.
Но не погибла Россия. А на смену СССР пришло СНГ, Содружество независимых государств, с каждым годом всё более и более осознающее своё судьбоносное значение. Сказать, что всё это произошло благодаря первому президенту России Ельцину и последнему генсеку КПСС Горбачёву, нельзя. Скорее всё произошло вопреки их масштабным деяниям. Первый и последний зачастую действовали наперекор друг другу так, что уж никак не скажешь о них — альфа и омега. Зато, имея в виду Россию и Содружество независимых государств, невольно чувствуешь присутствие Спасителя, то есть Того, Кто определил сроки спасения и изъяснил: «Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, первый и последний».
Но если в роковые минуты государств (СССР и Россия при всём при том абсолютно разные страны) что с одного, что с другого президентов было мало проку, поневоле задаёшься вопросом — как такое могло случиться? Мы восхищались ими. Мы надеялись на них. И вдруг оказалось, что в нашем спасении они не участвовали. Нас спас Господь, то есть мы сами себя спасли. (Не случайна же пословица: глас народа — глас Божий.)
Выходит, нас обманули? Выходит, нам другие президенты были нужны? А как же постулат — всякий народ достоин своих правителей?
Сейчас распространяется мнение, что у нас нет народа. Есть население, электорат, а народа, как исторической общности, нет. Разумеется, никто не бегает с подобными прокламациями. Тем легче и распространяется мнение, что слово, и понятие за ним стоящее, вытесняются словами, внутренняя форма которых весьма и весьма приблизительна. (Сравните народ и население .) Причём как раз теми, кто более всего, как мне кажется, должен был бы быть заинтересован в обратном, то есть чтобы народ (в понимании исторической общности) был. Происходит нечто подобное, что произошло со словом достоинство . (Впрочем, надеюсь, что совсем уж подобного не допустим.)
Однако, если что-то происходит — должна быть причина. В данном случае она всё та же. Все мы родом из СССР, из затонувшей Атлантиды. И коммунисты, и единороссы, и либералы, и аграрники — все . Как говорится, мы за демократию, но где взять демократов, если мы все из тоталитарного общества. Уж так устроена была наша цивилизация, что в ней в основе основ главенствовал закон — материя первична, а сознание, то есть Слово, вторично. Вторичность Слова и предопределила соответствующее общество, в котором обман, подтасовка, умолчание, как способ лжи, расцвели пышным цветом. В СССР ведущим народом был русский, так что именно ему больше всего и досталось этого пышного цвета. Ведь прежде всего русских делали советскими. Да так основательно, что если говорилось советский, то уже непременно подразумевалось русский. Бывало, где-нибудь в Алма-Ате или Баку вандалы осквернят могилы евреев, мировое сообщество тут же и обвинит русских — смотрите, они антисемиты! К русскому народу власть имущие обращались только в годину испытаний, когда вставал вопрос им, власть имущим, самим быть, или не быть. А в повседневной жизни о русском народе, в лучшем случае, не вспоминали, а если вспоминали, то только для того, чтобы лишний раз унизить.
1 2 3 4