Но поскольку все люди одновременно и живут, и думают, мы и конкретны, и абстрактны. Все мы подобны такому треугольнику абстракций. Человеческие отношения, наконец, можно рассматривать и как нечто, связывающее размышления и реальные действия. Это характерно и для общественной реальности, которая таким образом существует для каждого человека и конкретно, и абстрактно. Социология основывает свое познание на изучении и конкретного, и абстрактного общества. Уяснить это — значит понять основу самой возможности изучения общества.
В ходе научно-теоретической дискуссии социология оформилась как наука, в которой существуют разнообразные «парадигмы», дискутирующие друг с другом. Но мы уже говорили, что эти различающиеся традиции не следует понимать как полностью независимые друг от друга, они не обязательно находятся в антагонистических отношениях между собой. Их скорее можно рассматривать как институционализированные способы взаимодействия, как различные системы правил, строящиеся на разных предпосылках исследования общества. Эти разнообразные способы взаимодействия различным образом относятся к тому, что является объектом изучения.
Если предполагается, что общество — это нечто объективное, живущее по объективным законам, то нужно стремиться дистанцироваться от своего объекта. Тогда можно не обращать внимания на людей как на отдельных индивидов, потому что общественная структура может пониматься только в контексте суммы индивидов как канва для их отношений.
Если же, напротив, стремятся исходить из «человеческого фактора», то делают ударение на субъективности людей, на их действиях, сознании или экзистенции. В этом случае общество будет представлено в виде результата множества взаимодействий, результата, который может быть осмыслен только через понимание чего-то специфически человеческого. Поэтому в данном случае нужно соотносить себя с изучаемым объектом, стремиться увидеть его изнутри. В принципе можно также исходить из своих собственных представлений, поступков и переживаний и попробовать увидеть общество, «вынеся мир за скобки». Наконец, если ставят цель изменить общество, то быстро замечают, что необходимо принимать во внимание как всеобъемлющие структуры, так и человеческие действия; искусство же здесь состоит в умении варьировать оба эти подхода, В реальной жизни существуют и стабильные структуры, и люди, которые в своих поступках исходят из собственных целей и проектов; однако каждая теория неизбежно упрощает социальную реальность и тем самым становится некоторым образом «односторонней».
Почему, однако, «объяснение общества» следует рассматривать как более абстрактное, чем «понимание общества»? Прежде всего потому, что первое направление исходит из обзора общества в целом, обзора, который не может принимать во внимание индивидуальные особенности разных людей. Людей сравнивают по относительно небольшому числу переменных, как-то: возраст, пол, доходы, место в производстве и т.п. Это не означает, что в реальной жизни все мужчины похожи друг на друга или что все наемные рабочие думают и рассуждают именно так, а не иначе, И «мужчина», и «наемный рабочий» здесь лишь абстрактные понятия, которые упрощают и реальных мужчин, и реальных наемных рабочих. Общественная наука должна оперировать такими надындивидуальными понятиями, как «класс», «государство» или «институт», но необходимо понимать, какому уровню абстракции соответствуют эти понятия. Смешивание абстракции с конкретной реальностью приводит к тому, что действительность должна втиснуться в теоретическую модель самой себя. В таком случае может получиться по Гегелю, любившему повторять: «Если теория противоречит фактам — тем хуже для фактов». Если же абстрактные теории используются для преобразования реальной действительности, реальные люди могут быть насильно подогнаны под свои абстрактные прототипы. Всякие сложности и нюансы будут нарушать стройность теории, и в самом неприятном случае последняя может использоваться для легитимизации насилия, осуществляемого «во имя науки».
Попытка понять общество через понимание отдельного человека является столь же односторонней, как и только что описанная. Здесь отталкиваются от «реального человека» в его конкретной жизни (отбросив более глобальные отношения, оказывающие на человека влияние), чтобы встать на его точку зрения и действовать таким же образом, как и он. Принимать в качестве исходной точки человека, являющегося плодом своего общества и принадлежащего обществу, означает поэтому абстрагироваться от общества, чтобы увидеть человека таким, каким он является сам по себе. Однако несметное количество исследований показывает, к примеру, что пол, принадлежность к определенному социальному классу, возраст и уровень доходов в значительной степени влияют на мысли и поступки конкретного человека. Это не означает, что подобное воздействие происходит по легкопостигаемым законам. Это значит лишь, что существует обоюдное воздействие общества и индивида друг на друга, диалектическая «игра в пас» между способами проживания жизни отдельными индивидами. В социологии предпринималось множество попыток определить и исследовать эту «перепасовку», которую может, немного поразмыслив, обнаружить в своей жизни человек.
В последние годы социологи особенно часто критикуют как «объективизм», так и «субъективизм» в науке и пытаются развивать социологию таким образом, чтобы можно было совместить оба направления. Предпринимались отдельные попытки взглянуть на человеческие сообщества исторически, т.е. понять процессы возникновения, сохранения и отмирания социальных институтов как результат человеческих устремлений в одном направлении. После того как определенный алгоритм действий институционализировался, он становился нормой для большого количества людей. Поэтому они «выбирали» подобные действия, большей частью неосознанно, хотя бы и имелось множество людей, поступающих альтернативным образом. В то же самое время этот алгоритм действий никогда не бывает абсолютно стабильным, и каждое новое поколение сталкивается с действительностью, выглядящей иначе, чем в момент возникновения данного института. Так, например, за последние сто лет развитие семейных отношений понималось как институционализация семьи-«ячейки», которая в то же время меняла свой облик от буржуазной патриархальной семьи конца XIX века до нынешней семьи с одним или двумя родителями, на которых в среднем приходится 1,6 ребенка. Институт семьи-«ячейки», кстати имеющий долгую историю, — это «модель» для многих наших современников, и при этом очевиден тот факт, что в современной действительности многим людям все труднее устроить свою жизнь согласно этой модели.
Другое направление, пытаясь изучить взаимодействие между индивидом и обществом или действием и структурой, исследует повседневную жизнь людей, для чего конкретно формулируются правила игры. При этом социальные структуры не представляются чем-то существующим над людьми и определяющим их поведение и поступки. Напротив, они принимаются как существующие в сознании людей, в привычках и повседневных обычаях, в рамках которых большинство людей предпочитает проживать свою жизнь. То есть получается, что мы, люди, конструируем социальные структуры, в которых существуем. Эти привычки и обычаи имеют определенную власть над нами, так что впоследствии они становятся объективными социальными институтами, начинающими в той или иной мере воздействовать на наши поступки. Поэтому социология может исходить из того, что является непосредственным результатом нашей повседневной жизни, наших способов проживания в обществе. Общество, по выражению Маркса, проделает «как абстракция, отчужденная от индивида». Но, продолжает он, личная и общественная жизнь человека не отделены друг1 от друга, на каком бы высоком уровне абстракции человек, в силу обстоятельств, ни проживал свою жизнь.
Социология включает в себя все эти точки зрения, традиции и связанные с ними теории. В этом смысле социология действительно является «хаосом фактов», как в свое время Макс Вебер определял общество. Обзор этого хаоса, однако, может оказать определенную помощь при создании или выделении каркаса предмета. Эта книга — попытка такого структурирования, попытка не первая и далеко не последняя. Воспринимать ее следует с определенной осторожностью, как и любые другие попытки структурирования, предпринимаемые для создания или открытия некоего порядка. Легко поверить, что постулаты, в буквальном смысле бросающиеся в глаза, столь же просты в действительности. Поэтому совсем несложно перепутать теорию действительности с реальной действительностью. Сегодня, например, многие считают, что теории Маркса оказались ошибочными, потому что успешные революции в странах Западной Европы так и не произошли. Однако у Маркса трудно найти какие-либо гарантии, что революционерам всегда будут удаваться революции, и тем более у него нет утверждений о том, что революции происходят автоматически. Если бы он сам был уверен в этом или в том, что люди непременно будут счастливы, ему не было бы нужды вмешиваться в попытки раннего рабочего движения самоорганизоваться и принимать политические программы. Критики Маркса просто перепутали разные уровни абстракции и полагают, что Маркс трактовал процесс общественного развития механистически, а не диалектически.
Теории должны оставаться тем, чем они являются на самом деле, а именно — теориями. Они — результат размышления, в процессе которого считается найденным соответствие между умозрительной структурой и какой-то частью действительности. Это соответствие, характерное для научных теорий, важно и для каждого человека, размышляющего о взаимоотношениях между его мыслями и окружающей действительностью. Нет такого человека, который считал бы свои мнения ошибочными, хотя наверняка любой из нас много раз имел повод усомниться в своей правоте. В этом смысле наука не отличается по какому-либо качественному признаку от «ненаучного подхода». Быть человеком — значит уметь думать, и у большинства людей их повседневные представления вполне применимы в их повседневной жизни.
Вопрос о том, как социология соотносится с размышлениями простых людей, также является весьма спорным. Некоторые полагают, что социология должна базироваться на «обычных рассуждениях обычных людей» и что не следует использовать понятия, которые не могут выводиться из подобных рассуждений. Другие заявляют, что социология во имя науки должна отбросить повседневные представления, поскольку те основаны на ненаучных воззрениях. Однако такого рода воззрения все-таки должны рассматриваться как одна из составляющих общества и поэтому могут представлять собой объект научного анализа. Можно, например, рассматривать таким образом доминирующий в обществе образ мыслей как выражение положения различных классов, как классовые идеологии. Эти идеологии усваиваются индивидами в процессе социализации, и поэтому они отражают объективное положение дел, в значительной степени определяющее их образ мыслей. Идеологии, между прочим, порождают у индивидов иллюзии, что их мысли — порождение их собственной мыслительной деятельности, в то время как в действительности они предопределяются общественной структурой.
С этой точки зрения можно подойти и к самой социологии (или к другим институционализированным общественным наукам). В течение долгого времени в рамках различных научных дисциплин дискутировался вопрос: что такое наука и что такое идеология? Вопрос очень непростой, если учесть, что многие общественно-научные теории построены на традициях, глубоко и тесно связанных с различными политическими идеологиями. То, что марксизм близко связан с социалистической идеологией, конечно же, хорошо известно, но то обстоятельство, что многие из наиболее укоренившихся в социологии представлений также построены на либеральных или консервативных идеологиях, осознается с большим трудом. Само мнение, что общество есть нечто большее, чем просто сумма индивидов, что это некая более высокая «сущность», по большей части унаследовано из раннего консервативного понимания общества. И напротив, представление об обществе, состоящем исключительно из отдельных индивидов, очень близко к либеральным воззрениям на общество. Можно даже утверждать, что социология в некотором роде выросла как попытка научно осмыслить различающиеся общественные и личные представления разных общественных групп. Поэтому дебаты в социологии представляют собой «наукообразную» дискуссию по вопросам, обсуждаемым также и в обществе.
Взаимоотношения между «идеологией» и «наукой» в социологии относятся к наиболее трудным для исследователя проблемам. Эта проблема весьма сложна, поскольку сам исследователь является общественным существом, которое социализировалось в обществе и в общественных идеологиях задолго до того, как стало исследователем. Вопрос в том, насколько в нем укоренились эти представления об обществе и как ему суметь вытряхнуть их из своего сознания, приступая к занятиям общественными науками. Дюркгейм советовал тем, кто хотел бы изучать общество, «избегать фетишизации предвзятых мнений». Однако в то же самое время исследователь должен иметь «предчувствие» того, что он собирается изучать, и это предчувствие зачастую обретается из собственного жизненного опыта исследователя. Поэтому некоторое количество «фундаментальных представлений», которые мы обсуждали в 4-й главе, может скорее являться результатом осознанных, рациональных размышлений, лишь представляющихся наследством тех времен, когда исследователь описывал общество «ненаучно».
Такого рода трудности существуют потому, что исследователь часто является частью общества, которое изучает. Есть только два выхода из этого затруднительного положения — либо прекратить изучение общества, либо прекратить жить в нем. Но даже если прекратить изучение социологии, весьма полезно усвоить критический подход по отношению к обществу. Наверное, человек осознает, что многие из принятых им ранее понятий были заучены, когда они были частью традиционного «естественного подхода» по отношению к обществу. Отсюда проистекает стремление освободиться от определенных «отношений», провести экстернализацию в противовес ранее проводившейся интернализации. идей. Вероятно, основное преимущество социологии состоит именно в том, что можно научиться «видеть» общество и тем самым — самого себя как часть общества. Социология провоцирует критическое отношение к прописным истинам, включая и сам предмет, и все связанное с ним. Поэтому изучать общество, в сущности, можно, представляя факт своего проживания в обществе как особый вид отношений.
Предмет изучения вызывает постановку вопросов, которые прежде не задавались, однако нет полной уверенности в том, что на них существуют готовые однозначные ответы. Если находятся различные ответы, следует занять по отношению к ним выжидательную позицию, не нужно примыкать к догматической слепой вере в научность предмета. Чем сильнее верят в то, что социология изрекает истины в последней инстанции, тем больше общественная жизнь рискует получить эти истины в виде застывших идеологий. Поэтому вопрос о том, что является наукой, а что — идеологией, в социологии касается не только содержания различных теорий. Это в такой же мере вопрос о способе связи людей, которые работают в области социологии, со своим предметом. Можно относиться к обществу «научно», т.е. критико-аналитически, и равным образом — «идеологически», т.е. без размышлений принимать различные мнения, не беспокоясь о том, насколько они соответствуют истинному положению дел. Соответствующим образом можно вести себя научно или идеологически по отношению к самому научному познанию общества. Научные теории общества должны применяться, а не только воспроизводиться или считаться истинными.
В этой книге мы различаем подходы к применению научных теорий, мы говорим, что их можно использовать при объяснении, понимании или изменении общества. Эти способы применения знаний не ограничены тем, что принято называть «наукой», — они есть у всех людей, которые живут и думают. Однако простейший способ воспользоваться знаниями — это все-таки сохранять общество, по мере своего понимания постоянно воспроизводя общественные отношения в своих мыслях и действиях. Мы каждый день ходим в школу или на работу, остаемся дома или едем на дачу в выходные, строим планы на отпуск. Мы «знаем» расписание автобусов, мы «знаем», как следует вести себя при покупке продуктов, «знаем», каким образом надо заводить новое знакомство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12