Ведь должен же кто-то научить коммунистов сдержанности и скромности.
Но уверен ли сам Гитлер, что штурмовики долго будут терпеть такое положение, при котором они лишены своей революционной миссии и превращены в орудие антибольшевистской реакции в Германии? Их задача — не стычки с красногвардейцами в рабочих районах, а захват власти в государстве. Не для того несут они ярмо циничной и жестокой диктатуры Гитлера, чтобы драться с коммунистами в интересах тех, кто боится большевистской опасности, то есть в интересах как патриотически настроенной буржуазии, так и буржуазии социал-демократической. Они хотели бы выступить против германского правительства, против парламента, против социал-демократии, против пролетарских объединений, против всех, кто стоит на их пути к восстанию. Цель их революционной тактики — не победа на выборах, а государственный переворот. А если сам Гитлер… Несмотря на крупные успехи на выборах, Гитлер еще далек от того, чтобы забрать в кулак всю Германию. Пролетариат еще отнюдь не сломлен: громадная армия рабочих, единственный серьезный противник национал-социалистской революции, сейчас сильнее, чем когда-либо, и готова до последней капли крови биться за свободу немецкого народа и отечества. Сегодня только пулеметы смогут открыть дорогу гитлеровскому наступлению. Завтра, быть может, будет уже слишком поздно.
Чего же ждет Гитлер, почему не отказывается от опасной политики оппортунизма? Хочет дождаться, пока национал-социалистская революция превратится в пленницу парламента? А все дело в том, что он боится быть объявленным вне закона. Эта карикатура на Муссолини, играя в избавителя отечества, вовсе не стремится походить на Суллу, Цезаря, Кромвеля, Бонапарта или Ленина. Он предстает обществу в облике мирного гражданина, защитника закона, ревнителя возрожденных национальных традиций, слуги государства… Гитлер, сказал бы Джолитти, это человек, у которого позади — большое будущее. Сколько упущенных возможностей! Сколько раз, умей он воспользоваться случаем, можно было бы захватить власть! Несмотря на его ораторское искусство, его успех на выборах, несмотря на бесспорное обаяние его имени, на легенды, которые окружают этого агитатора, увлекающего за собой толпы, этого решительного и неразборчивого в средствах катилинария, несмотря на кипящие вокруг него страсти, несмотря на его опасное воздействие на воображение и авантюрный дух немецкой молодежи, Гитлер — это неудавшийся Цезарь. В Москве один большевик, соратник Троцкого и один из главных исполнителей его тактического замысла во время переворота 1917 года, высказал необычное суждение о Гитлере: «У него все недостатки и все достоинства Керенского. Он, так же как и Керенский, просто баба».
И правда, натура Гитлера — по сути женственная: в его уме, в его притязаниях, даже в его воле нет ничего от мужчины. Это слабый человек, пытающийся жестокостью скрыть недостаток энергии, поразительные слабости, болезненный эгоизм, неоправданное высокомерие. Общее для всех диктаторов свойство, одна из особенностей характерного для них понимания связи между людьми и событиями — это зависть; диктатура не только форма правления, но еще и наиболее законченное воплощение зависти в ее политическом, моральном и интеллектуальном аспектах. Гитлер, как и всякий диктатор, повинуется не столько своим идеям, сколько своим страстям; его поведение по отношению к старым соратникам, штурмовикам, которые были с ним с первого дня, остались верны ему & несчастье, делили с ним унижения, опасности и тюремное заключение, которые добыли ему славу и могущество, можно объяснить только завистью, как это ни удивительно для тех, кто не знает диктаторов, не знает их душевного склада, одновременно неистового и робкого. Гитлер завидует тем, кто помог ему стать звездой первой величины на немецком политическом небосклоне; он боится их высокомерия, их энергии, их боевого духа, мужественной и бескорыстной воли к действию, превратившей штурмовые отряды в великолепное оружие для захвата власти. Вся его жестокость направлена на то, чтобы унизить их гордость, задушить свободу совести, умалить их личные достоинства, из сподвижников сделать прислужников. Как все диктаторы, Гитлер любит только тех, кого он может презирать. Его заветное желание — в один прекрасный день получить возможность растлить, унизить, поработить весь немецкий народ во имя свободы, славы и могущества Германии.
В оппортунистической тактике Гитлера, в его отвращении к революционному насилию, в его ненависти ко всем проявлениям свободы и достоинства личности есть что-то нечистое, двусмысленное, сексуально извращенное. У каждого народа в годину бедствий, после войны, нашествий, голода появляется человек из толпы, который навязывает людям свою волю, свое честолюбие, свои обиды, который по-женски мстит своему народу за утраченную свободу, счастье и силу. В истории Европы настал черед Германии. Ей достался Гитлер — диктатор с душой мстительной женщины. Именно этой женственной сутью Гитлера объясняется его успех, его власть над толпой, энтузиазм, пробуждаемый им у немецкой молодежи. В глазах националистов Гитлер — целомудренный аскет, мистик революционного движения. Как бы святой. «О его связях с женщинами ничего не известно», — утверждает один из его биографов. Когда речь идет о диктаторах, вернее было бы сказать, что ничего не известно об их связях с мужчинами.
Бывают в жизни диктаторов моменты, когда вдруг высвечивается темная, болезненная, сексуальная подоплека их власти. Эти кризисные моменты вполне раскрывают женственную суть их характера. В отношениях диктатора с его сторонниками эти кризисы наблюдаются во время мятежей. Боясь оказаться под властью тех, кого он унизил и поработил, диктатор с невероятной энергией защищается от взбунтовавшихся сподвижников: это в нем защищается женщина. Кромвель, Ленин, Муссолини — все они прошли через эти кризисы. Кромвель огнем и мечом подавил мятеж левеллеров, этих английских коммунистов XVII века; Ленин не пощадил восставших моряков Кронштадта; Муссолини жестоко обошелся с флорентийскими чернорубашечниками, чье восстание длилось почти год, вплоть до самого октября 1922 года. Странно, что Гитлеру еще не довелось защищаться от мощного восстания штурмовиков. Беспорядки, с некоторых пор вспыхивающие среди штурмовиков по всей Германии, возможно, являются первыми симптомами неминуемого кризиса. В революции оппортунизм — это предательство, за него надо расплачиваться. Горе диктаторам, которые становятся во главе революционной армии, но отступают перед ответственностью государственного переворота. Быть может, ухищрения и уступки приведут их к власти законным путем; но диктатуры, возникшие в результате хитроумной комбинации — всего лишь полудиктатуры. Они недолговечны. Только революционное насилие придает законность диктатуре, только государственный переворот обеспечивает ей прочность. Возможно, Гитлеру суждено прийти к власти в результате парламентского компромисса: чтобы предотвратить восстание штурмовиков, ему остается только отвлечь их от захвата власти, перенести их революционную миссию из сферы внутриполитической в сферу внешней политики. Заметьте, с некоторых пор главной темой гитлеровского красноречия стала проблема восточных границ. Немаловажно, что судьба Германии зависит более от парламентского компромисса, —чем от государственного переворота. Диктатор, который не осмеливается взять власть с помощью революционного насилия, не должен внушать страх Европе, если она решила защищать свою свободу до последнего вздоха.
Нынешняя ситуация в Германии не может не удивлять тех, кому известно, что немецкому народу всегда было присуще развитое чувство гражданского достоинства. Приходится признать, что Веймарская республика тяжко больна, что ее правящие классы, ее буржуазия, ее интеллектуальная элита глубоко деморализованы или развращены, — иначе невозможно поверить, что они готовы без всяких причин добровольно подчиниться диктатуре, которую даже сам Гитлер не смеет навязать им силой. Диктатуру нельзя принять: ей можно только уступить. Даже если ее несет с собой революция, уступить ей можно только после жестокой борьбы. Было бы смешно утверждать, будто русская буржуазия не боролась против большевиков. Говоря о событиях октября 1917 года в Петрограде, я не упустил случая вступиться за Керенского, обвиняемого в том, что он не сумел защитить государство от красногвардейцев. Как все либеральные и демократические правительства, правительство Керенского могло защищать государство лишь с помощью полицейских мер. Либеральная техника защиты государства была и есть бессильна против коммунистической техники государственного переворота: бессильна она и против техники фашистского переворота. Опять-таки смешно было бы утверждать, что либеральное правительство, профсоюзы и конституционные партии Италии не боролись против революционной тактики Муссолини. Борьба за власть в Италии длилась четыре года и была гораздо более кровавой, чем в Германии. Диктатура Ленина и диктатура Муссолини были установлены в результате ожесточеннейшей борьбы. Но какая сила, какая жестокая необходимость могла бы заставить правящие классы, буржуазию и интеллектуальную элиту Германии согласиться на диктатуру, к которой их не толкает революционное принуждение? Их неприятие Версальского мира, их твердое намерение ликвидировать экономические и политические последствия войны не могут оправдать их поведения перед угрозой надвигающейся гитлеровской диктатуры. Из всех бедствий проигранной войны, из всех тяжких последствий Версальского мира, самой страшной катастрофой для немецкого народа явилась бы потеря гражданской свободы. Германия, без сопротивления приемлющая диктатуру Гитлера, Германия, оказавшаяся под пятой этой посредственной копии Муссолини не сумела бы занять подобающее ей место среди свободных народов Западной Европы. Печальный исход для немецкой буржуазии.
Сегодняшнюю ситуацию в Германии нельзя объяснить, как кое-кто пытается сделать, упадком чувства свободы в современной Европе. Моральные и интеллектуальные параметры буржуазии в Германии не таковы, как в прочих странах. И надо было бы признать этот упадок поистине катастрофическим, чтобы поверить, будто буржуазия всей Европы больше не способна защитить свою свободу, и будущее Европы станет рабским будущим. Но если правда, что параметры буржуазии в Германии иные, чем в прочих странах, если правда, что не у всех народов Европы одинаково развито чувство свободы, правда и то, что проблема государства в Германии и почти повсюду в Европе сводится к одному и тому же. Проблема государства теперь стала не только проблемой власти, но и проблемой свободы. Если полицейских методов недостаточно для защиты государства от коммунистической или от фашистской опасности, к каким мерам может и должно прибегнуть правительство, не рискуя при этом ущемить свободу народа? Вот к чему сводится сейчас проблема защиты государства почти во всех странах.
В задачи этой книги не входит разбор и обсуждение политических, социальных и экономических программ катилинариев; ее цель — показать, что вопрос захвата и защиты государства — вопрос не политики, а техники, что в искусстве защиты государства действуют те же правила, что и в искусстве его захвата, что обстоятельства, благоприятные для государственного переворота, не обязательно бывают политического или социального порядка и не зависят от положения в стране. Быть может, эти соображения вызовут некоторое беспокойство даже у свободных граждан наиболее благоустроенных и цивилизованных стран Европы. Именно это беспокойство, столь естественное у свободного гражданина, побудило меня написать о том, как надо завоевывать современное государство, и как надо его защищать.
Шекспировский герой, Болингброк, герцог Херифордский, сказавший: «Хоть, право, мерзок яд, порою нужен он», возможно, был свободным гражданином.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Но уверен ли сам Гитлер, что штурмовики долго будут терпеть такое положение, при котором они лишены своей революционной миссии и превращены в орудие антибольшевистской реакции в Германии? Их задача — не стычки с красногвардейцами в рабочих районах, а захват власти в государстве. Не для того несут они ярмо циничной и жестокой диктатуры Гитлера, чтобы драться с коммунистами в интересах тех, кто боится большевистской опасности, то есть в интересах как патриотически настроенной буржуазии, так и буржуазии социал-демократической. Они хотели бы выступить против германского правительства, против парламента, против социал-демократии, против пролетарских объединений, против всех, кто стоит на их пути к восстанию. Цель их революционной тактики — не победа на выборах, а государственный переворот. А если сам Гитлер… Несмотря на крупные успехи на выборах, Гитлер еще далек от того, чтобы забрать в кулак всю Германию. Пролетариат еще отнюдь не сломлен: громадная армия рабочих, единственный серьезный противник национал-социалистской революции, сейчас сильнее, чем когда-либо, и готова до последней капли крови биться за свободу немецкого народа и отечества. Сегодня только пулеметы смогут открыть дорогу гитлеровскому наступлению. Завтра, быть может, будет уже слишком поздно.
Чего же ждет Гитлер, почему не отказывается от опасной политики оппортунизма? Хочет дождаться, пока национал-социалистская революция превратится в пленницу парламента? А все дело в том, что он боится быть объявленным вне закона. Эта карикатура на Муссолини, играя в избавителя отечества, вовсе не стремится походить на Суллу, Цезаря, Кромвеля, Бонапарта или Ленина. Он предстает обществу в облике мирного гражданина, защитника закона, ревнителя возрожденных национальных традиций, слуги государства… Гитлер, сказал бы Джолитти, это человек, у которого позади — большое будущее. Сколько упущенных возможностей! Сколько раз, умей он воспользоваться случаем, можно было бы захватить власть! Несмотря на его ораторское искусство, его успех на выборах, несмотря на бесспорное обаяние его имени, на легенды, которые окружают этого агитатора, увлекающего за собой толпы, этого решительного и неразборчивого в средствах катилинария, несмотря на кипящие вокруг него страсти, несмотря на его опасное воздействие на воображение и авантюрный дух немецкой молодежи, Гитлер — это неудавшийся Цезарь. В Москве один большевик, соратник Троцкого и один из главных исполнителей его тактического замысла во время переворота 1917 года, высказал необычное суждение о Гитлере: «У него все недостатки и все достоинства Керенского. Он, так же как и Керенский, просто баба».
И правда, натура Гитлера — по сути женственная: в его уме, в его притязаниях, даже в его воле нет ничего от мужчины. Это слабый человек, пытающийся жестокостью скрыть недостаток энергии, поразительные слабости, болезненный эгоизм, неоправданное высокомерие. Общее для всех диктаторов свойство, одна из особенностей характерного для них понимания связи между людьми и событиями — это зависть; диктатура не только форма правления, но еще и наиболее законченное воплощение зависти в ее политическом, моральном и интеллектуальном аспектах. Гитлер, как и всякий диктатор, повинуется не столько своим идеям, сколько своим страстям; его поведение по отношению к старым соратникам, штурмовикам, которые были с ним с первого дня, остались верны ему & несчастье, делили с ним унижения, опасности и тюремное заключение, которые добыли ему славу и могущество, можно объяснить только завистью, как это ни удивительно для тех, кто не знает диктаторов, не знает их душевного склада, одновременно неистового и робкого. Гитлер завидует тем, кто помог ему стать звездой первой величины на немецком политическом небосклоне; он боится их высокомерия, их энергии, их боевого духа, мужественной и бескорыстной воли к действию, превратившей штурмовые отряды в великолепное оружие для захвата власти. Вся его жестокость направлена на то, чтобы унизить их гордость, задушить свободу совести, умалить их личные достоинства, из сподвижников сделать прислужников. Как все диктаторы, Гитлер любит только тех, кого он может презирать. Его заветное желание — в один прекрасный день получить возможность растлить, унизить, поработить весь немецкий народ во имя свободы, славы и могущества Германии.
В оппортунистической тактике Гитлера, в его отвращении к революционному насилию, в его ненависти ко всем проявлениям свободы и достоинства личности есть что-то нечистое, двусмысленное, сексуально извращенное. У каждого народа в годину бедствий, после войны, нашествий, голода появляется человек из толпы, который навязывает людям свою волю, свое честолюбие, свои обиды, который по-женски мстит своему народу за утраченную свободу, счастье и силу. В истории Европы настал черед Германии. Ей достался Гитлер — диктатор с душой мстительной женщины. Именно этой женственной сутью Гитлера объясняется его успех, его власть над толпой, энтузиазм, пробуждаемый им у немецкой молодежи. В глазах националистов Гитлер — целомудренный аскет, мистик революционного движения. Как бы святой. «О его связях с женщинами ничего не известно», — утверждает один из его биографов. Когда речь идет о диктаторах, вернее было бы сказать, что ничего не известно об их связях с мужчинами.
Бывают в жизни диктаторов моменты, когда вдруг высвечивается темная, болезненная, сексуальная подоплека их власти. Эти кризисные моменты вполне раскрывают женственную суть их характера. В отношениях диктатора с его сторонниками эти кризисы наблюдаются во время мятежей. Боясь оказаться под властью тех, кого он унизил и поработил, диктатор с невероятной энергией защищается от взбунтовавшихся сподвижников: это в нем защищается женщина. Кромвель, Ленин, Муссолини — все они прошли через эти кризисы. Кромвель огнем и мечом подавил мятеж левеллеров, этих английских коммунистов XVII века; Ленин не пощадил восставших моряков Кронштадта; Муссолини жестоко обошелся с флорентийскими чернорубашечниками, чье восстание длилось почти год, вплоть до самого октября 1922 года. Странно, что Гитлеру еще не довелось защищаться от мощного восстания штурмовиков. Беспорядки, с некоторых пор вспыхивающие среди штурмовиков по всей Германии, возможно, являются первыми симптомами неминуемого кризиса. В революции оппортунизм — это предательство, за него надо расплачиваться. Горе диктаторам, которые становятся во главе революционной армии, но отступают перед ответственностью государственного переворота. Быть может, ухищрения и уступки приведут их к власти законным путем; но диктатуры, возникшие в результате хитроумной комбинации — всего лишь полудиктатуры. Они недолговечны. Только революционное насилие придает законность диктатуре, только государственный переворот обеспечивает ей прочность. Возможно, Гитлеру суждено прийти к власти в результате парламентского компромисса: чтобы предотвратить восстание штурмовиков, ему остается только отвлечь их от захвата власти, перенести их революционную миссию из сферы внутриполитической в сферу внешней политики. Заметьте, с некоторых пор главной темой гитлеровского красноречия стала проблема восточных границ. Немаловажно, что судьба Германии зависит более от парламентского компромисса, —чем от государственного переворота. Диктатор, который не осмеливается взять власть с помощью революционного насилия, не должен внушать страх Европе, если она решила защищать свою свободу до последнего вздоха.
Нынешняя ситуация в Германии не может не удивлять тех, кому известно, что немецкому народу всегда было присуще развитое чувство гражданского достоинства. Приходится признать, что Веймарская республика тяжко больна, что ее правящие классы, ее буржуазия, ее интеллектуальная элита глубоко деморализованы или развращены, — иначе невозможно поверить, что они готовы без всяких причин добровольно подчиниться диктатуре, которую даже сам Гитлер не смеет навязать им силой. Диктатуру нельзя принять: ей можно только уступить. Даже если ее несет с собой революция, уступить ей можно только после жестокой борьбы. Было бы смешно утверждать, будто русская буржуазия не боролась против большевиков. Говоря о событиях октября 1917 года в Петрограде, я не упустил случая вступиться за Керенского, обвиняемого в том, что он не сумел защитить государство от красногвардейцев. Как все либеральные и демократические правительства, правительство Керенского могло защищать государство лишь с помощью полицейских мер. Либеральная техника защиты государства была и есть бессильна против коммунистической техники государственного переворота: бессильна она и против техники фашистского переворота. Опять-таки смешно было бы утверждать, что либеральное правительство, профсоюзы и конституционные партии Италии не боролись против революционной тактики Муссолини. Борьба за власть в Италии длилась четыре года и была гораздо более кровавой, чем в Германии. Диктатура Ленина и диктатура Муссолини были установлены в результате ожесточеннейшей борьбы. Но какая сила, какая жестокая необходимость могла бы заставить правящие классы, буржуазию и интеллектуальную элиту Германии согласиться на диктатуру, к которой их не толкает революционное принуждение? Их неприятие Версальского мира, их твердое намерение ликвидировать экономические и политические последствия войны не могут оправдать их поведения перед угрозой надвигающейся гитлеровской диктатуры. Из всех бедствий проигранной войны, из всех тяжких последствий Версальского мира, самой страшной катастрофой для немецкого народа явилась бы потеря гражданской свободы. Германия, без сопротивления приемлющая диктатуру Гитлера, Германия, оказавшаяся под пятой этой посредственной копии Муссолини не сумела бы занять подобающее ей место среди свободных народов Западной Европы. Печальный исход для немецкой буржуазии.
Сегодняшнюю ситуацию в Германии нельзя объяснить, как кое-кто пытается сделать, упадком чувства свободы в современной Европе. Моральные и интеллектуальные параметры буржуазии в Германии не таковы, как в прочих странах. И надо было бы признать этот упадок поистине катастрофическим, чтобы поверить, будто буржуазия всей Европы больше не способна защитить свою свободу, и будущее Европы станет рабским будущим. Но если правда, что параметры буржуазии в Германии иные, чем в прочих странах, если правда, что не у всех народов Европы одинаково развито чувство свободы, правда и то, что проблема государства в Германии и почти повсюду в Европе сводится к одному и тому же. Проблема государства теперь стала не только проблемой власти, но и проблемой свободы. Если полицейских методов недостаточно для защиты государства от коммунистической или от фашистской опасности, к каким мерам может и должно прибегнуть правительство, не рискуя при этом ущемить свободу народа? Вот к чему сводится сейчас проблема защиты государства почти во всех странах.
В задачи этой книги не входит разбор и обсуждение политических, социальных и экономических программ катилинариев; ее цель — показать, что вопрос захвата и защиты государства — вопрос не политики, а техники, что в искусстве защиты государства действуют те же правила, что и в искусстве его захвата, что обстоятельства, благоприятные для государственного переворота, не обязательно бывают политического или социального порядка и не зависят от положения в стране. Быть может, эти соображения вызовут некоторое беспокойство даже у свободных граждан наиболее благоустроенных и цивилизованных стран Европы. Именно это беспокойство, столь естественное у свободного гражданина, побудило меня написать о том, как надо завоевывать современное государство, и как надо его защищать.
Шекспировский герой, Болингброк, герцог Херифордский, сказавший: «Хоть, право, мерзок яд, порою нужен он», возможно, был свободным гражданином.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18