Кто-нибудь другой – к примеру, брат жены Сэмми, у которого до сих пор ветер свищет в голове – ничего унизительного в этом, может, и не увидел бы. В силу своего характера он, возможно, посчитал бы все это весьма забавным и с легкостью включился в процедуру. Но только не Остин. Это ему не нравилось – да и не могло понравиться. Даже если бы он убедил себя, что это для него необходимо.
То обстоятельство, что логопедом была молодая, красивая женщина, еще больше усугубляло дискомфорт, который он испытывал. Особенно его смущали ее накрашенные алой помадой, непрестанно двигавшиеся губы. Когда она вытягивала их и сжимала ротик в куриную гузку, это означало, что он должен сделать то же самое. Но так хорошо, как у нее, у него никогда не получалось. По сравнению с ней, такой красивой и совершенной во всех отношениях, он казался себе чем-то вроде набитого всякой дрянью мешка. Это сравнение просто напрашивалось – и не только потому, что он не мог ни говорить, ни двигаться.
Как назло, он был одет в мешковатую больничную пижаму и серую, как дерюга, бесформенную куртку. Короче говоря, равняться с этой накрашенной стильной милашкой ему не приходилось. Она, впрочем, разительного контраста между ними как будто не замечала и продолжала выпячивать пухлые губки, ожидая от него повторения этого жеста.
Присутствие Молли также сильно смущало Остина. Она сидела за столом и следила за каждым его движением.
– А-ы-уф.
– Ладно, мистер Беннет, «а» пока оставим, – сказала накрашенная милашка, постучав наманикюренным ноготком по полированной крышке стола. – Попробуем «у».
Остин метнул взгляд на висевшие на стене часы. Циферблат-то он видел хорошо, но понять, какой сейчас час, был не в состоянии. Увязать воедино время и значки на циферблате у него почему-то не получалось.
– Следите за моим ртом, мистер Беннет. – Она округлила губы и, подключив голосовые связки, стала выдувать воздух: – У-у-у-у!
Остин старательно сложил губы, напрягся и… дохнул. Звук, который у него получился, напоминал мычание телившейся коровы.
Милашка сосредоточенно свела на переносице аккуратно выщипанные бровки и взглянула на разложенные перед ней на столе бумаги.
Вот оно что, догадался Остин. Она проводит тесты. Он терпеть не мог тестов. Впрочем, «терпеть не мог» не то слово – он их ненавидел.
Последующие пять минут он упорно пытался повторить за логопедом простейшие звуки, которые она произносила, но особого успеха не добился. Заметив, что она ставит ему за каждый звук отметку, судя по всему, неудовлетворительную, Остин не выдержал и взорвался:
– Бе-ез… – протянул он, морщась и пытаясь воспроизвести еще одно нужное ему слово. Прижав кончик языка к небу за передними зубами, он прохрипел: – Те-ес-тов.
В его воспроизведении это было больше похоже на «текстов». Логопед с недоумением на него посмотрела. Недовольство и злоба, громоздившиеся в душе Остина, захлестывали и душили его. Он заставит ее понять, что все это ему не слишком нравится… Заставит…
– Папа! Что с тобой?
Эми смотрела на него со смешанным чувством любви и сочувствия.
Логопед стала собирать свои бумаги.
– На сегодня достаточно. Вы зря расходуете время – и мое, и ваше. – Она поднялась. – У меня есть другие пациенты, которые стараются изо всех сил. Быть может, завтра вы смените гнев на милость и отнесетесь к нашей работе с большей серьезностью…
Остин видел негодование женщины и чувствовал себя полным идиотом. Хотя он очень старался, она так его и не поняла.
– Она пытается тебе помочь, – сказала Молли, когда логопед вышла.
Эми собрала со стола испещренные пометками листы, скомкала их и выбросила в корзину для бумаг.
– Впрочем, меня не оставляет мысль, что ты не хочешь, чтобы тебе помогали. Верно ведь? – осведомилась Молли.
Все так. Ему не нужна помощь этой раскрашенной врачихи. И уж конечно, ее, Молли, помощь тоже. Она сама тоже ему не нужна. Ни сейчас, ни потом.
На обратном в пути в палату никаких: «А помнишь, папа?» – не было. Эми и Молли обсуждали вопрос о том, когда забирать его из больницы. Обсуждение было горячим, при этом его присутствие в расчет вроде бы не принималось.
Остин знал, что его страховка способна покрыть еще только две недели пребывания в больнице. После этого ему придется отсюда убраться. Но домой он не поедет. По крайней мере, пока оттуда не съедет Молли.
Они могли сколько угодно строить планы на его счет, но ему наплевать. Это их планы – не его. Никто из них этого, конечно, не знает, но у него тоже есть планы. Свои собственные.

Глава 8
Поскольку период реабилитации после инсульта мог затянуться на многие месяцы, если не годы, все, включая доктора Хэнка, были поражены успехами, которых добился Остин за сравнительно короткое время.
Меньше чем за две недели он научился передвигаться самостоятельно и способен был уже – правда, с помощью специального устройства для ходьбы – пройти из конца в конец по длинному больничному коридору. Кроме того, он снова обрел способность двигать руками. Однако подносить ко рту вилку и застегивать пуговицы на рубашке он мог только с большим трудом, поскольку моторные функции организма у него восстановились не полностью.
Все те улучшения, которых добился Остин, означали одно: его пора было забирать из больницы и везти домой.
* * *
– Не похоже, что ты сегодня способна на подвиги, – сказала Молли, когда Эми залезла в ее микроавтобус, прихватив с собой коробку соленых крекеров и пластмассовое ведерко на тот случай, если ее стошнит.
– Я в норме, – прошептала бледная как мел Эми. – Еще пару минут, и я окончательно приду в себя.
– Мне кажется, ты не в состоянии ехать куда бы то ни было. Не понимаю, почему ты не осталась с Мелиндой?
– Хочу проводить отца домой. Он, между прочим, меня ждет.
Молли выжала сцепление и надавила на педаль газа. Выруливая на дорогу, она думала, что Эми упряма ничуть не меньше, чем ее отец.
Когда они приехали в больницу, выяснилось, что Эми, проделав весь этот путь, страдала напрасно. Остин вовсе не ждал ее появления. Он вообще никого не ждал.
Он исчез.
В палате, где он лежал, не осталось никаких следов его пребывания. Белье на кровати уже заменили, и комната была готова принять нового пациента.
– Что значит «его здесь нет»? – спросила Молли сестру.
– То и значит. Он выписался час назад.
– Что такое?! – чуть ли не в унисон спросили мать и дочь.
– Он не мог выписаться, – наставительно сказала Молли. – Мы для того и приехали, чтобы оформить документы и забрать его домой.
– Извините, – сказала сестра, строго поджав губы, – но он подписал все необходимые документы сам.
Молли, обводя палату недоумевающим взглядом, пыталась осознать, что произошло. Почему, черт возьми, Остин их не дождался?
– Я ничего не понимаю. Как же он доберется до дома?
– Он не поехал домой. Его отвезли в центр реабилитации. По его же просьбе.
«В центр реабилитации? Вот чертовщина! Как же я об этом не подумала?» – спрашивала себя Молли.
– Это что же – приют для одиноких больных? Бог мой, неужели папа переехал в приют?
– Это реабилитационный центр, а никакой не приют, – поправила Эми медсестра.
– Папа поехал в приют… – не слушая сестру, продолжала твердить Эми, держа руку у живота. – Но как же так? Мы ведь все приготовили к его приезду. Я думала, он об этом знает.
– Он знал об этом, – сказала сестра. То, что Эми, несмотря на данное ей разъяснение, снова заговорила о приюте, вызвало у этой женщины раздражение. – Потому-то так и торопился.
* * *
– Подумать только! Отец перевелся в приют для одиноких беспомощных людей, – взволнованным голосом повторяла Эми, когда они с матерью ехали по данному им в больнице адресу. – Называется «Мейпл Менор». Прямо как какое-то похоронное агентство. Ну почему, почему он это сделал?
– Из-за меня. – Молли резко крутанула руль, вписываясь в поворот. – Я вот все думаю: может быть, приют… тьфу, реабилитационный центр – не такая уж плохая идея?
– Мама! Как ты можешь?
Молли не стала спорить с дочерью. Она надеялась, что Эми, увидев, что для проживающих в этой частной лечебнице пациентов созданы весьма комфортные условия, изменит свое мнение.
Пока они ехали, небо затянуло тучами, подул резкий, холодный ветер. Другими словами, установилась типичная для этих мест погода, которую Молли так ненавидела. С другой стороны, думала она, приют лучше посещать, когда пасмурно. Это больше соответствует духу такого заведения.
«Мейпл Менор» оказался сложенным из кирпича, длинным одноэтажным зданием. Когда Молли остановила машину на почти пустой парковочной площадке, на асфальт упали первые дождевые капли.
Молли выключила зажигание и посмотрела на дочь. Эми обеими руками прижимала к груди пластмассовое ведерко. Лицо у нее было еще белее, чем прежде.
– Придется тебе, как видно, идти туда без меня, – сказала она.
Молли потрепала дочь по бледной щеке.
– В принципе, моя милая, ты должна лежать в постели.
Эми кивнула, прикрыла глаза и откинулась на спинку сиденья.
– Я постараюсь не задерживаться, – пообещала Молли.
Эми пробормотала что-то нечленораздельное. Молли вылезла из машины, захлопнула дверцу и зашагала по направлению к зданию.
Внутри помещения пахло лимонным освежителем воздуха. У двери рядом со столиком дежурного висело расписание занятий по труду и по пению. В холле и коридоре было чисто. Дежурная оказалась дружелюбной и улыбчивой женщиной.
«Неплохое местечко, – сказала себе Молли. – Быть может, если Эми все это оценит по достоинству, то…»
Молли нашла Остина сама. Он находился в дальнем конце комнаты отдыха и смотрел в окно на глухую кирпичную стену выстроенного напротив дома. Что и говорить, зрелище было не слишком вдохновляющее.
Она тихонько подошла к мужу и остановилась в нескольких шагах от его кресла.
– Остин…
Молли так и не поняла, услышал он ее или нет. Во всяком случае, виду он не подал: не шелохнулся, не повернул головы – ничего. По его безвольно опущенным плечам и клонившейся вниз голове Молли поняла, что он бесконечно утомлен. Он все еще очень быстро уставал, и в такие минуты казалось, что в его состоянии никакого улучшения не наступило.
– Остин… – Молли снова назвала мужа по имени. Она никак не могла взять в толк, как разрешить сложившуюся ситуацию. – Что ты здесь делаешь?
По стеклу барабанили дождевые капли. От падавших с неба водяных струй кирпичная стена за окном потемнела и приобрела еще более мрачный вид.
Неожиданно Остин протянул руку, взялся за подставку с листом бумаги и карандашом на веревочке.
Хотя доктор Хэнкс утверждал, что обращение к карандашу и бумаге замедлит прогресс в плане восстановления речи, Остин упрямо продолжал писать все свои реплики.
Поскольку он очень устал, буквы у него выходили куда хуже, чем обычно, и отличались друг от друга размерами. Кроме того, Остин делал грамматические ошибки и почти не соблюдал промежутков между словами, так что понять его записи было мудрено. Молли, однако, без труда разобрала его каракули. Он хотел, чтобы она съехала. Только после этого он соглашался вернуться домой.
– Если я съеду, – сказала она, – кто будет за тобой ухаживать?
Остин снова зацарапал грифелем по бумаге: ЭМИ.
Он повернул голову и с отсутствующим видом посмотрел мимо Молли, отыскивая взглядом дочь.
Молли между тем думала, через какие трудности придется пройти Эми в том случае, если Остин будет настаивать на своем.
– В данный момент Эми сидит в машине на парковочной площадке, и ее сильно тошнит, – сказала Эми, ткнув пальцем в сторону стоянки. – Ты помнишь, как ее тошнило в прошлый раз? Так вот, сейчас ее тошнит ничуть не меньше.
В глазах Остина проступила тревога. Похоже, он разделял страхи Молли за здоровье дочери.
Схватившись за карандаш, он снова принялся выводить на листе бумаги свои каракули:
МНЭ НЫКТО НЕ НУЖЭН.
Чтобы продемонстрировать свою самостоятельность, он даже сделал попытку подняться на ноги. Эта простейшая для большинства людей операция потребовала от него чудовищного напряжения всех сил. Молли хотела ему помочь, но на основании полученного в больнице опыта знала, что он обязательно оттолкнет от себя ее руки.
Поднявшись с кресла, Остин стоял перед ней на подгибающихся от слабости ногах. Рост у него по-прежнему был внушительный, хотя он и начал сутулиться. Чтобы видеть его лицо, ей приходилось задирать голову. В очередной раз подивившись ширине его плеч, Молли подумала, что со стороны может показаться, будто именно их ширина и массивность тянут Остина к земле.
Он пробыл в приюте всего несколько часов, но вид у него был уже не такой опрятный, как в больнице. К примеру, была расстегнута пуговица. Создавалось впечатление, что с тех пор, как он сюда приехал и уселся у окна, никто о нем не позаботился, не обратил внимания на его состояние.
Глядя на мужа в эту минуту, Молли не верилось, что она могла когда-то его бояться. Впрочем, чтобы убедиться в обратном, ей достаточно было всмотреться в его глаза. В них полыхало мрачное пламя неприятия и осуждения.
И ненависти.
Но странное дело, она его больше не боялась. Она вернулась в Ла-Гранде, чтобы помочь дочери, и собирается заниматься этим и впредь. Что бы там ни писал ей неровными буквами Остин.
– У меня сейчас новая жизнь, – сказала она мужу, думая о том, что случилось с ней за последний год. Пустить корни на новом месте не так-то просто, особенно для женщины ее возраста. Еще сложнее начать новую жизнь. – Если ты думаешь, что я вернулась насовсем, то сильно ошибаешься. Я собираюсь уехать из Ла-Гранде, как только ты придешь в норму и сможешь заботиться о себе сам.
Остин удивленно выгнул бровь.
Ей удалось-таки заручиться его вниманием.
– Запомни, я сделала это не для тебя, а для Эми. Она должна заниматься своей семьей, ей предстоят новые роды. У нее слишком много причин для волнений, чтобы волноваться еще и за тебя. Если ты думаешь о ком-нибудь, кроме себя самого, то советую тебе вернуться домой. Сегодня же.
Его взгляд переместился с ее лица на сидевшую в углу с вязанием пожилую женщину, а потом – на игравших у окна в карты стариков.
Эми была права.
Не то чтобы приют был таким уж плохим местом. Нет. Просто он не подходил для Остина. Молли не могла себе представить мужа на уроке труда или на занятиях по пению. Идея Остина укрыться здесь от окружающего мира показалась ей смехотворной. Его беда заключалась в том, что он был напрочь лишен непосредственности, воспринимал себя слишком серьезно и довольствоваться маленькими радостями жизни, как это делали его товарищи по несчастью, не умел.
Она посмотрела на Остина. Его тело с ног до головы сотрясала крупная дрожь, на лбу выступил пот. «Это от слабости», – догадалась Молли. Он подтвердил эту ее догадку, плюхнувшись с размаху в кресло. Передохнув, Остин схватился за дощечку и начертал одно-единственное слово:
КЛЯНЕШЬСЯ?
Молли понадобилось не меньше минуты, чтобы разобрать его закодированное послание. Он спрашивал, готова ли она поклясться, что уедет в тот самый день, когда он придет в норму.
– Клянусь, – серьезно сказала Молли.
Остин закрыл глаза, глубоко вздохнул и, признавая свое поражение, кивнул в знак того, что готов вернуться домой.

Глава 9
На следующий день после того, как Остин вернулся домой, в дверь позвонили. Молли открыла дверь и обнаружила, что к мужу пришла редкая гостья: его сестра Габриэль.
Стоя на ступеньках у крыльца, Габриэль, прежде чем войти в дом, в последний раз затянулась сигаретой, швырнула окурок под ноги и раздавила его подошвой красной туфли на высоком каблуке. Затем, звеня браслетами, она оправила обтягивающую бедра кожаную юбку и сказала:
– В газете в медицинской колонке напечатали, что Остин выписался из больницы.
Хотя Габриэль жила на расстоянии каких-нибудь восьмидесяти миль от Ла-Гранде, Молли видела ее всего два раза. В первый раз – незадолго до того, как они с Остином поженились, и во второй – на похоронах отца Габриэль и Остина. Оба раза Габриэль держалась подчеркнуто холодно, так что подойти к ней, чтобы познакомиться поближе, казалось немыслимым.
Все в этой женщине было для Молли чужим и абсолютно неприемлемым. Даже ее манера одеваться. Даже то, как она курила и пила, не говоря уже о самих этих пороках. Раздражали каждый ее жест и вообще весь ее облик. Молли не могла отделаться от ощущения, что Габриэль продолжает жить в конце пятидесятых, а в качестве настольного пособия использует молодежные журналы той безвозвратно ушедшей эпохи.
«Непутевая» – вот единственное верное слово, которым Молли могла бы коротко охарактеризовать эту женщину.
Остин никогда особенно о своей сестре не распространялся. Молли, за исключением того, что та позировала обнаженной для нескольких мужских журналов, почти ничего о ней не знала.
Молли распахнула дверь пошире, сделала шаг в сторону и впустила сестру мужа в дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32