Я размышлял о другом. О том, что если мне доведется когда-нибудь вернуться домой, то первое, что я сделаю, попрошу соседа пристрелить Шарика. Это из-за его подлого и трусливого предательства оказался я на волчьей спине.
«Василиса Премудрая или Прекрасная — это возможно, и неплохо, — думал я, — но ведь за нее сражаться придется. Бред, средневековье какое-то. Я не боюсь, конечно, но подобные проблемы сегодня решаются по-иному. Хотя почему не боюсь? Что, я бояться не имею права? И зачем мне все это надо? Пусть сама и выкручивается, раз такая премудрая… Жениться, конечно, пора. Наши-то девки — сплошь дуры. А тут привезу красавицу и умницу, все от зависти вымрут… А у нее наверняка и паспорта нет. В милицию затаскают. Спросят: „Где взял?“ И что отвечу?.. Нет, подумать только, какая наглость! Да кто я им, в конце концов? Что я, у бога теленка украл? Ну Иван, ну Царев. Ну и что с того? Нашли защитника-освободителя. Благородство— дело добровольное. Не имеют права. Доедем— сразу так и скажу. А то ишь, сражайся там с Кащеем или, того хуже, с Бармалеем каким-нибудь? А с какой стати? Что они мне, спрашивается, плохого сделали? Да ровным счетом ничего. Как и я им. А тут на тебе, изволь головы рубить. Свою бы сохранить. В общем, плевать я хотел и на Кащея и на Василису. Доедем — сразу так и скажу!»
— Приехали, — тяжело выдохнул Волк и резко остановился.
Я едва удержался на его спине. Слезать не было ни малейшего желания.
— Ну, теперь давай перекуривай и иди добывай себе жену, она уже, поди, вся извелась, — добавил Волк, деликатно сваливая меня со спины.
Я закурил, не зная, с чего начать приготовленный монолог. Серый Волк был угрюм и, вероятно, не расположен к прослушиванию монологов. На голом пригорке, освещенном ослепительно ярким фонарем, стояло небольшое строение, по-ранешному, надо полагать, терем. А по-нонешнему — двухэтажный дачный домик, каких немало развелось в последнее время повсюду. Только без особых излишеств, среднего пошиба. На маленьком балкончике стояла девушка с косой и широко зевала, тщетно прикрывая рот ладошкой. Во дворе кто-то что-то рубил, натужно хакая. Я невольно поеживался.
Волк, видя мою нерешительность, сдержанно зарычал.
— Не вздрагивай раньше времени, — сказал он, — в случае чего ори громче, неподалеку буду. Да и бояться, собственно говоря, нечего. Кащей — старый, дунь — рассыплется, а ты вон какой бугай, я думал, помру по дороге. Да еще обратно вас обоих переть. Ну, ничего, потом, может, спасибо скажете.
— Я тебя, между прочим, не просил…— начал было я, но Волк так глянул, что монолог пришлось оставить при себе.
И поплелся я к дому. «На мокрое не пойду», — бормотал я на ходу.
Лысый старикашка колол во дворе дрова, топор слушался плохо, чурки не раскалывались. Работник выглядел крайне несчастным.
— Давай, давай пошевеливайся! — подгоняла его сверху девушка. — Это тебе не торгашами руководить, это тебе трудотерапия!
— Пожалей, Василисушка! — взмолился старичок.
— Но только три минуты, не больше! — смилостивилась та.
— Здравствуйте! — сказал я вежливо. — Добрый вечер! Бог в помощь!
— Ты кто такой? — недружелюбно и зло рявкнул старец. — Как сюда попал, на каком основании?
— Да вот, — начал оправдываться я, — ехал мимо, дай, думаю, на огонек…
— Я тебе покажу «огонек», — пошел на меня Кащей, — разве не видишь — служебная дача, посторонним проход и проезд запрещен!
Я невольно попятился. «Старичок, конечно, божий одуванчик, — заполошно пронеслось в голове, — однако еще неизвестно, кто за ним». Я остановился, вспомнив о Волке. Отступать было некуда.
— Видите ли, — завел я дипломатично. — Мне сказали, что у вас тут девица в заточении томится, и приказали ее освободить. Ну, вы же понимаете, что сам-то я к вам с полным уважением и ваша девица мне совсем, в общем, без надобности…
— Что-о-о?!-зловещим голосом, не предвещающим ничего хорошего, взвыла внезапно появившаяся на крыльце Василиса. — Да как ты смеешь, нахал, беспокоить ответственного работника на законном отдыхе! Я сейчас же звоню в милицию. Меня, подумать только, вызволять явился, честную и верную супругу номенклатурного товарища! Да знаешь ли ты, дурак, что у Кащея Сергеевича кроме служебной «Волги» еще личный «Мерседес» имеется, да еще катер, да еще… А что ты можешь мне предложить, несчастный?! Да мне все Василисы в мире завидуют! Да я тебя…
Я выскочил со двора как ошпаренный и кубарем скатился в кусты, где ждал меня Серый Волк. Поднявшись на ноги, я виновато развел руками, а в груди у меня между тем все пело. Хорошо, что хорошо кончается! Волк, я понял сразу, нисколько не сердился. Наверное, он все слышал.
И я не стал ничего рассказывать. Я молча взгромоздился на волчью спину, и мы тронулись в обратную дорогу. Зверь плелся еле-еле, • опустив голову до самой земли, так что мне было очень неудобно сидеть. Он хромал на все четыре лапы. Дотащившись до шоссе, он сам предложил передохнуть. Мы остановились.
Волк попросил сигарету, но с первой же затяжки надрывно закашлялся. Видимо, он курил первый раз в жизни.
Стремительно светало. Мы долго сидели молча. Я видел, что Волка мучают какие-то тяжкие думы, но не решался нарушить молчание.
— Да-а-а…— сказал наконец он, — жалко. Не вышло. Придется тебе другую жену поискать.
В той я, выходит, ошибся.
Да плюнь, не бери в голову! — осмелел я. — Подумаешь, беда! Женюсь еще, какие мои годы!
Другую найду, этого добра, слава богу, хватает!..
Волк строго глянул на меня, и я осекся. Мы снова надолго замолчали.
— Все стало не так, — опять прервал молчание Волк.
— А зачем тебе это понадобилось? — полюбопытствовал я осторожно.
— Да, понимаешь, в старинной книжке прочитал, специально язык ваш учил. Вот и хотел помочь и тебе, и ей. А оно вон как, — он поскреб лапой ухо, — в старинной книжке все это называется любовью… Вот я и хотел, чтобы ты и она, значит, ну, словом… в общем, ты понял. Ну, и я при вас… Вот… А вы… Э-э-эх!..
Мы посидели еще немного.
— Устал я, — вздохнул Волк, — старость, наверное. Да ты не беспокойся, я тебя отвезу, раз сам виноват…
— Да я лучше на автобусе, — предложил я.
— Правда? — обрадовался Волк.
— Конечно, тебе легче и мне удобней, — заверил я великодушно.
— Вот и хорошо, а то я совсем что-то обессилел, — закивал Волк, с трудом поднимаясь. Во всем его облике сквозила какая-то невероятная тяжесть. Волоча ноги, он подался в сторону ближайшего леска.
— Забегай! — крикнул я ему вслед.
— Ладно, если будет по пути, — откликнулся он без энтузиазма.
И я понял, что больше никогда его не увижу.
В скором времени я женился. Девушка попалась самостоятельная. Шарика я простил. Живу хорошо. Но иногда одолевают мысли. И никуда от них не деться.
Ну, с чего Волк взял, что это мы? Ну, имена подходящие, с того, наверное, и взял. А вдруг еще с чего-нибудь? Спросить не у кого.
В соседней деревне мужики прошлой зимой здоровенного волка взяли. Хотел сбегать посмотреть. Да побоялся, а вдруг он?
И почему так щемит сердце? Может, валерианки выпить?
ФЕНОМЕН
Когда-то на этом месте была городская свалка. Потом город Фугуев разросся ввысь и, главное, вширь, и неприятный запах стал достигать его железобетонных пределов. Особенно когда начинал дуть, к счастью, редкий в этих краях северо-восточный ветер.
Словом, потребовались решительные шаги. И они были предприняты. Понаехали бульдозеры и вырыли рядом со свалкой глубокий котлован, затем столкали все отходы человеческого бытия в приготовленную яму, которую сверху прикрыли свежей красной глиной. Управились за два дня, долго ли,, имея такую могучую технику.
Но потом, когда уже мало кто помнил про старую свалку, городу понадобилось это место. Пустошь решили застроить самыми современными зданиями, создать здесь новый образцово-показательный микрорайон.
Сказано — сделано. Не прошло и трех лет, как новый жилой массив поднялся в окружении вековых сосен.
…Был солнечный летний день. Во дворе дома номер 16 стоял разноголосый гвалт и разнопредметный стук. То и дело к распахнутым настежь подъездам подкатывали грузовики с домашним скарбом. «Эй, ухнем!» — доносилось из дверей. Шло заселение очередной двенадцатиэтажки, как обычно, веселое и суматошное, кругом сияли счастливые, потные от жары и нелегкой работы лица.
Вдруг посреди двора разом вспучился свежий асфальт и со страшным треском лопнул. Стоявший неподалеку грузовик с мебелью аж подбросило и чуть не перевернуло. Из-под земли показалось нечто гладкое, сферическое, светло-серое.
Люди остолбенели и стихли. Все моментально поняли, что являются очевидцами какого-то удивительного явления природы. Некоторые, конечно, испугались, но не настолько, чтобы кричать «мама!». А самые отчаянные начали потихоньку приближаться к высунувшейся из-под земли полусфере, и вот уже один смельчак прикоснулся к ней носком ботинка.
— Мягкое! — громко объявил он и, осмелев со всем, нагнулся и ткнул пальцем в гладкую поверхность.
Подошли и другие.
— Мягкое, но прочное, — уточнил кто-то. — Плесенью пахнет.
Впрочем, запах плесени уже явственно слышался и в отдалении. Кто-то попробовал перочинным ножичком отрезать образец неизвестного вещества, оно было похожим на резину, однако ножу не поддалось. Не поддалось и зубилу. Инструмент от этого материала просто-напросто отскакивал.
И тут приехала милицейская машина. Она привезла несколько милиционеров и одного ученого из местного экономического института.
— Похоже на гриб, — сказал ученый, видя, что главных слов ждут именно от него. — Требуются дополнительные исследования, но, на мой взгляд, опасности для граждан нет. Надо посмотреть, что будет дальше. Приняв, естественно, все меры предосторожности.
На том и порешили. Вокруг неведомой полусферы, продолжавшей расти, натянули красную веревку на колышках, двое милиционеров с рацией приняли пост. И скоро новоселы, успокоившись, вернулись к своим прерванным делам. К вечеру переселение в основном завершилось. Уставшие люди крепко заснули.
А проснувшись на рассвете, первым делом глянули в окна. И увидели во дворе огромную бледную поганку на тонкой ножке. На относительно тонкой, конечно. Потому что была она диаметром, пожалуй, побольше метра, а весь этот диковинный гриб уже доставал шляпкой до шестого этажа. И продолжал расти.
Гриб дорос до одиннадцатого этажа и остановился. По-видимому, он не любил солнца, иначе зачем бы ему прекращать свой рост именно на этой высоте. Ножка достигла диаметра две тысячи двести тридцать миллиметров. В квартирах уже который день воняло плесенью, люди подозрительно принюхивались к вещам, к детям, друг к другу.
А городские власти не знали, радоваться им или огорчаться. С одной стороны, конечно, радость, ведь природный феномен, как-никак. Если громко объявить о нем — ученые, журналисты, туристы всего мира слетятся, съедутся, сбегутся в Фугуев. И всемирная известность городу обеспечена. Как, скажем, Габрову или древней Мекке.
Но, с другой стороны, все-таки чудовищная поганка посреди современного благоустроенного микрорайона. По-всякому истолковать можно. Можно, например, спросить, куда, дескать, глядели, дорогие товарищи фугуевцы? Как допустили такое? Что это за гнусный намек в виде поганки? И главное, намек на что?
В общем, решили это сомнительное чудо уничтожить. Стереть с лица земли. Потому что покой лучше всякой славы и надежней. Небось всем хочется незапятнанно уйти на пенсию. А фугуевцы не люди, что ли?
Опять нагнали полный двор бульдозеров. Пытались просто сковырнуть, но гриб пружинил и отбрасывал железных мастодонтов, а одному даже помял кабину. Тогда решили выкорчевать или хотя бы сломать. Сделали общую упряжку из десяти тракторов. Но гриб опять устоял. Машины скребли гусеницами землю, зарывались в нее, но не могли сдвинуться с места. Потом, правда, сдвинулись, оборвав трос толщиной в руку.
Так и уехало начальство ни с чем. И никто не знал, что делать.
Можно было, конечно, попробовать последнее средство — взрывчатку. Но, во-первых, как взрывать рядом с домом? А во-вторых, после горячки первых дней многие начали сомневаться, надо ли гриб непременно уничтожать. А вдруг потом дознаются и спросят? Куда, мол, девали уникальную причуду природы, вандалы? Что тогда отвечать?..
Надежда на то, что феномен сам исчезнет с приходом зимы, не оправдалась. Гриб прекрасно перезимовал. Причем, перестав расти, он, по-видимому, решил в дальнейшем просто жить. И сколько времени он собирался так неизменно существовать, никто, понятно, прогнозировать не брался.
Спасибо, выручили архитекторы. Они предложили проект пятиугольного замкнутого дома, первой стороной которого и станет дом номер 16. Ясно, что никому не захочется жить в квартире с окнами в темный и загадочный двор, поэтому таких квартир делать и не надо. А в доме номер 16 окна, выходящие во двор, надо просто замазать краской. Ничего, перебьются и с непрозрачными окнами, если дорожат честью родного города.
Так гигантский гриб оказался за высокими стенами. Входа внутрь не сделали нарочно, окна во двор, можно смело считать, тоже не выходили. Так что жизнь города Фугуева потекла в прежнем спокойном русле. Время от времени жителей пятиугольника еще спрашивали насчет поганки, — растет, дескать, или не растет, — но жители и сами толком не знали, да и не интересовались.
Так и живут фугуевцы по сей день. Знают, что вообще-то есть у них в городе такая большая-пребольшая поганка, но ее как бы и нет. Фугуевцы и к некоторым другим явлениям природы, да и не только природы, научились теперь подходить с той же удобной меркой: «Есть, но как бы нету».
Сомнительную какую-то сказочку ты, друг, придумал…— говорят мне бдительные люди и глядят с прищуром.
— Да что вы, ребята, — уверяю я, — обыкновенная сказочка про волшебный гриб.
А самому мне страсть как хочется разобраться с фугуевским дивом, мне кажется, что для абсолютной жизни, счастливой и вечной, нам именно этой ясности и недостает.
ВОЛШЕБНАЯ ДВЕРЬ
Капитолина Викторовна Оглоблина-Шумская называла себя литератором. Впрочем, это не она сама придумала. Так уж повелось в школе. Преподаватель физики — физик, химии — химик, ну а литературы — литератор. И надо сразу признать, что литературу — то, что принято под этим понимать в некоторых учительских кругах, — Капитолина Викторовна знала назубок. Память у ней была дай бог каждому.
Когда-то давным-давно окончила Капа учительский институт и приехала в отдаленный поселок в твердой уверенности, что уж она-то посеет «разумное, доброе, вечное» в этом забытом богом населенном пункте, посеет, несмотря на трудности и возможные лишения.
И мать, и бабушка, и прабабушка Капитолины Викторовны были самоотверженными и бескорыстными просветительницами, они не гнались за дешевой славой и почили в безвестности, но память о них переживет века. Эта мысль всю жизнь была для Оглоблиной-Шумской путеводной звездой на тернистом пути. И она несла свою двойную фамилию, свидетельствующую о хорошей наследственности, с гордо поднятой головой. Правда, первая часть фамилии звучала несколько плебейски, но это еще как посмотреть.
С самого начала нелегкой, но значительной жизни Капитолина Викторовна облачилась в строгую униформу разночиницы, состоявшую из темного, глухого, длинного платья с кружевным воротничком и такими же манжетами, простых туфель на низком каблуке и гладко зачесанных на прямой пробор волос. Облачилась и не изменяла этой форме никогда. Разве только ситцевый халатик для дома давал Капитолине редкие часы расслабления. Очень редкие. В этом халате она не позволяла себе появляться даже перед соседками, которые думали, что учителка и в постель ложится, не снимая своего траурного наряда. Но никто ни разу не решился произнести вслух это предположение. Таково было уважение, внушаемое молодым педагогом. Впрочем, невысказанная молва была не столь уж и далека от истины. Для ночного отдыха у Капитолины Викторовны имелся специальный комплект белья, состоящий из таких надежных предметов, что если бы кто-нибудь, упаси бог, покусился на честь просветительницы, он бы ни за что не справился с бесчисленными хитроумными застежками и завязками. Да и спала Капитолина Викторовна всегда очень чутко. Так спит лошадь, которую забыли или поленились распрячь на ночь.
Но за всю жизнь никто ни разу не посягнул на невинность учительницы. Сперва молодые люди обходили ее за версту, потом вдовцы и разведенные шарахались от нее, как черт от ладана, (пришло время, и одинокие благообразные старички тоже не выказали стремления приковаться к строгой деве цепями Гименея, хотя все всегда признавали ее определенные прелести. Даже и в преклонном возрасте, когда многие привлекательные детали, естественно, исчезли из ее облика, когда она сделалась совсем худой и плоской, отчего стала казаться еще более высокой, чем на самом деле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18