Хотя прошлого осталось немного. Лазерный уровень, Фимоза, «нельзя трогать макушку»… «Раз, два, три, четыре, пять. Мусора идут стрелять. Кто не спрятался — я не виноват». Что-то еще, но., не важно.
В один прекрасный день густая зелень начала куда-то истекать, и я увидел за мутными стенками бассейна, в котором провел все это время, несколько чистеньких, холеных, будто тридэшные дикторы, человечков в зеленых комбезах. Я почувствовал спиной твердое дно аквариума и испугался — почему-то только теперь мне пришло в голову, что источником кислорода и прочих жизненных соков было именно зеленое желе. Как же теперь? Я ведь не умею дышать! Я не дышу уже несколько дней (или месяцев?) В испуге я вскакиваю, и зеленое желе исторгается из моих легких широким потоком, в ужасе, будто новорожденный, я делаю вдох и… продолжаю дышать, будто всегда так и было. Конечно, эффект ошеломляющий, но я в такой непонятке, что сил на выражение изумления или чего-либо еще у меня уже нет.
Человечки в комбезах улыбаются — видимо, вид у меня презабавный — и приближаются ко мне. Один из них нажимает кнопку, прозрачный короб аквариума отъезжает, и на мои уши с беспощадной отчетливостью набрасываются звуки. Они так сильны и насыщенны, как никогда прежде. Они твердые и прекрасные на ощупь. Такие же прекрасные и осязаемые на взгляд — цвета, фактуры и объемы. Я испытываю восхищение, доходящее временами до оргазма. Я понимаю, что выгляжу полной идиоткой, но ничего не могу поделать.
— Где я? — спрашиваю я человечков.
Они мило улыбаются, и один из них (биологический мужчина) отвечает:
— В клинике, госпожа Лидия. Поздравляем вас с успешным возвращением.
— Отдыхайте, — улыбается второй человечек, с грудью, и добавляет: — Ваши родные рвутся к вам, но я думаю, что так много эмоций для вас пока многовато. Вам нужно поспать.
И впрямь, я чувствую глубокую сонливость, веки мои схлопываются, и я проваливаюсь в мелькание цветных искорок.
Когда я открыла глаза в следующий раз, вокруг стояли два человечка обоих биородов и смотрели на меня с выжиданием и надеждой. Смотрели так, как будто ждали от меня радости встречи.
— Доченька! — сказал человечек с грудью.
— Лидонька! — раскинул руки второй, с аккуратной козлиной бородкой на лице.
Я слабо улыбнулась и кивнула ресницами, делая вид, что узнаю человечков. Они так хотели этого, а мне не трудно. Они никогда не станут для меня реальностью, потому что реальность такой не бывает. А если они нереальны, стоит ли воспринимать их всерьез?
Матрица почему-то решил выдать мне счастливый билет, теперь я понимаю, что имела в виду под словами «купить билет» Фимоза. Матрица решил выбрать Фимозу в ангелы или проводники. А меня… Пока это неясно. Возможно, он только посмеется надо мной, а потом опять вышвырнет на железяку, где мне придется в лучшем случае собирать трупы и отправлять их в санитарные скаты, а в худшем.
Единственное, что я вспоминаю с нежностью, гитара. Интересно, есть ли в Матрице гитары?
— Как ты себя чувствуешь, Лидусик-Сладусик? — спрашивает меня человечек с грудью, и я понимаю, что Матрица назначил эту биологическую женщину мне в матери. Она совсем не похожа на мою, она не замученная, она загорелая и красивая. А человек с бородкой, наверное, мой новый отец. Меня удивляет это, потому что на железяке родителей отбирают в пять лет. Человек идет в школу, и он начинает принадлежать железяке, окончив школу, он становится трудаком. Все просто, а тут… Впрочем, в Матрице и должно быть все по-другому.
Мои новые родители о чем-то спрашивают меня, я плохо понимаю, о чем речь, но на всякий случай улыбаюсь и киваю, боясь спугнуть этих человечков. Они искренне рады тому, что я жива, и обеспокоены тем, что я по-идиотски улыбаюсь и не могу сказать ничего внятного. Вскоре они уходят, и я остаюсь одна. Но ненадолго. Появляются медсестры из силикона и помогают мне встать и пойти в душевой пепелац. Впрочем, пепелацем его назвать трудно. Это, конечно, не пепелац, это отдельная светлая комната с огромным бассейном. Я все время пытаюсь понять, откуда этот веселый желтый свет, но спросить не решаюсь. Что-то подсказывает мне, что спрашивать не стоит.
После того как я в полной мере наслаждаюсь услугами силиконового персонала и помывочных устройств, меня провожают совсем в другое место. Это необычная обиталь. В ней огромный стеклянный экран, за которым очень красивая голограмма — деревья, очень похожие на те, какие бывают в древних фильмах, в тех, что мне притаскивала когда-то давно Фимоза на железяку, облака и огромный ослепительный фонарь, который висит непонятно где. Он мне напоминает что-то… И через некоторое время я нерешительно произношу:
— Солнце?..
И тотчас в моей голове лопается какая-то мутная перепонка, и я понимаю, что это — не голяк, это окно. Настоящее реальное окно, не такое, как в обитали трудака, за которым только мрачный вид какого-нибудь из пролетов железного уровня, а то древнее, первозданное окно, за которым должен быть настоящий солнечный свет и ветер. Еще я знаю, что оно должно открыться, если найти замочек. Ага! Около кровати на тумбочке лежит какой-то пульт, я беру его в руки. Пиктограмма открытого окна первой бросается мне в глаза.
Стекло медленно утягивается в стену.
И еще вот что. Ни разу за все это время в голове у меня не тиликнуло.
Мне повезло, как повезло изначально всем, кто родился на четверяке. Я каждый день вижу солнце. Назначенные мне в родители человечки куда-то ходят, с кем-то встречаются. Маму показывают по тридевизору, а папа все время летает на самолете. Я не знаю, чем они занимаются. Но мне это не важно. Мне ясно одно: на четверяке нужно делать только то, что просят. Или намекают.
Пока меня не просили ни о чем особенном. Я хожу в спортзал и бассейн, не суюсь не в свое дело и не перечу старшим. Они за это содержат меня. Мне купили модный даже по здешним меркам синтезатор, и я шлепаю на нем музыку, от которой в восторге все на четверке, а на трешке просто умирают.
У меня есть две версии случившегося. Одно в этих версиях общее — то, что я, Раша с железяки, каким-то образом превратилась в Лидусика-Сладусика. Ясно, что это связано с аварией, в которой разбились все шлюхи с железяки, которых притащила наверх Фимоза, местный перец, который отдал ей пакетик с «коричневым», и встречная машина.
Далее могло быть вот что. Либо мое сознание перескочило в тело Лидусика, либо после этой мясорубки в живых осталась только Раша, а поскольку там все превратилось в месиво, то Рашу приняли за Лидусика. Второе мне понравилось бы больше, но… где тиликанье в голове? У Раши в голове всегда тиликала какая-то гадость, а у меня — тишина. Даже за макушку трогать себя не хочется. Рука инстинктивно потянулась вверх, чтобы проверить, что там, и нащупала только заботливо уложенную прическу. Даже попытка постучать по голове ни к чему не привела.
Есть у меня одна идея, но, поскольку тиликатор в голове молчит, я не могу точно решить, верная эта идея или нет. Я, чувствуя себя тайной Рашей, сбежавшей с железяки, очень хочу передать туда мешок с долбилками, кучу кассет, немного шмотья — здесь все это валяется без особой надобности в диком избытке, а на железяке трудаки неделю будут ссаться от восторга, и производство роботов, конечно, приостановится. Но, честно сказать, роботов тут тоже тьма-тьмущая. Их постоянно обновляют. На железяке этих роботов уюзали бы до посинения, а тут швыряют налево-направо.
Но вот эта идея меня и смущает.
Правильность этой идеи.
Поэтому пока я не тороплюсь.
Вскоре стало известно, что «па», человечек с козлиной бородкой, самый большой владелец заводов по производству роботов. Это он придумывает законы, которые потом говорят всем по тридевизору. Я часто слышала, как «па» звонил куда-то и сердито кричал на министров и других членов Общественного Самоуправления, которых мы на железяке выбираем каждые четыре года. «Па» орал на них, и на следующий день они меняли законы так, как хотел «па».
— Ну что ты, Лидусик, грустишь? — спрашивал меня «па», сияя сознанием своей успешности, всевластности и крутости, и трепал за щеку. И я знала, что он меня в зад поцелует, чтобы я только заулыбалась. Но я не испытывала такого желания, поэтому улыбалась просто так.
У «ма» были другие интересы. Но и они не мешали мне жить.
Как-то раз я спросила:
— Па! А кто будет распоряжаться твоими заводами, когда ты умрешь?
— Как кто? — удивился «па». — Твой муж! А ты будешь отдыхать, как «ма». А хочешь, я тебе консерваторию куплю?
— Не, — говорю я и, подумав, добавляю: — Купи мне рок-клуб. Это сейчас моднее.
И «па» набирает на своем карманнике какие-то кнопочки. Я уверена, что завтра я смогу поехать в любое место третьего уровня и в любом здании устроить пивнуху с грохотом ненастроенных гитар. Я скажу им всем, что это «монна», что это рок и все такое, и они будут ссаться, потому что все знают, что мой «па» — хозяин всех роботов. А они здесь до того оборзели, что не могут без робота зад подтереть. Но никто из них не догадается, что этот рок-клуб — вызов, который им бросили подонки с железяки.
— Па… А когда умрет муж?
— Ты, моя детка! Ты! — улыбается папочка и треплет меня за щеку.
— Это мило, — улыбаюсь я.
На следующий день, найдя заброшенный лифт, я восстановила его и устроила там настоящую преисподнюю. Я нашла Фимозу, и она начала поставлять мне наверх милых, послушных КСРок и КСР. Здесь и те и другие шли отлично.
Через неделю в моем клубе, который я назвала «Ложись!», крутые трешники за хорошее бабло падали под игрушечный лазер и слушали заунывный вой группы «Насекомые».
Я сидела в кабинете и, наблюдая за всем этим угребищем по тридевизору, подсчитывала, сколько я смогу выкупить у Фимозы трудаков на вырученные от клуба деньги. Я и правда хотела их выкупить. Ну хотя бы на пляж свозить. Что они там на железяке видят? Копошатся, как черви в протухших фекалиях.
Была только одна проблема: чем занять трудаков потом? Не будут же они вечно жить на пляже! Выставить им контейнер «коричневого»? Сводить в лес? А потом? Пока я так размышляла, в банк на мой счет капали денежки, и «па» похвалил меня за инициативу и размах. Он к тому времени прикупил еще пару заводов.
Все было бы хорошо, если бы в один прекрасный день ко мне не пришел странный человек. Он бочком вошел в кабинет и молча выложил передо мной на стол небольшую железочку. Так. Паучок какой-то. Какая-то радиодеталь.
— Что это? — спросила я, полагая, что чел хочет предложить новый проект для «Ложись!».
Чел покашлял и сказал:
— Я врач. Вы меня не помните, а я вас помню, и очень хорошо. Когда на месте той аварии мы раскопали ваше тело, оно лежало рядом с другим телом. Эти тела были очень похожи. И группа крови одинаковая, и цвет глаз, и волосы… И даже изуродованы вы были одинаково. Отличались одним. Ваше тело еще могло жить, а второе нет. Ну, еще мелочь… Гены. Однако генный анализ никто не стал проводить. Потому что ваш нынешний «па» не был заинтересован в том, чтобы его настоящая дочь погибла. Понимаете? К тому же кое-кто был заинтересован в том, чтобы рядом с «па» был человек, которого можно убедить. Поэтому в вашу треснувшую, как спелый арбуз, голову не стали вставлять жучка обратно. Доступно?
— Э-э-э…
— Не придуривайтесь! У вас было время поумнеть! — поморщился человек. — Короче. Между этими телами я нашел вот этого жучка. Вы знаете, что это такое?
— Н-нет, — покачала я головой, почему-то холодея.
— Это регулятор мозговой активности. РМГ, или попросту Матрица. — Человек постучал жучком по столу. — Это он тиликает в головах трудаков на втором уровне, это он сводил вас с ума. Очень удобно. Это генератор частоты. Как только активность мозга ЧТ возрастает — то есть он начинает думать, — так жучок включает генератор, что удобно вдвойне: в милиции становится известно, где очаг возбуждения, а трудак, как вы изволите себя там называть, тоже получает неплохую дозу «тирли-тир-ли» и забывает, что он делал.
— Зачем?
— Не придуривайтесь!
Я промолчала.
— В общем, вы должны перевести на наш счет вот такую сумму со счета вашего отца. Если вы не сделаете это через несколько дней, то жучок… жучок… кхе-кхе! — Человек схватил жучка и подбросил его на ладони. — Увидят все! Подумайте о вашем будущем, о будущем ваших детей… Вы ведь не хотите размножиться по разнарядке на вторяке?
Я стиснула зубы и старалась не показать на лице никакого выражения.
— Как только деньги поступят на счет, я верну вам жучка лично.
Он повернулся, чтобы выйти. А меня тут же осенило.
— Стойте! — сказала я. — У меня другое предложение.
— Какое? — оглянулся чел.
— Не хотите выйти за меня замуж?
— Хм… — Гость растерянно захлопал глазами.
А я, чтобы не дать ему опомниться, добавила:
— «Па» сказал, что после его смерти всем будет распоряжаться мой муж. Зачем вам часть, если можно взять все?
Чел развернулся и сделал навстречу мне два шага.
— Это сделка?
— Нет, — сказала я. — Это любовь. Идите, я поцелую вас. Как ваше имя?
— Ништяк.
— Вас зовут Ништяк? — спросила я.
— Да.
— Я никогда не слышала подобных имен, но оно мне нравится. Затра вы станете моим мужем. А послезавтра…
— Чем докажешь? — перешел он на «ты».
— Ну… — помялась я, — хотя бы этим…
— Ну, ложись! — сладострастно оскалился Ништяк.
Свадьбу показывали по всем каналам. Муж отдал мне жучка во время брачной ночи. Через месяц папа умер от инфаркта, а на следующий день мой муж уронил в ванну электробритву, и его убило током. У меня скоро будет ребеночек. Если это будет девочка, я назову ее Фимоза.
1 2 3 4
В один прекрасный день густая зелень начала куда-то истекать, и я увидел за мутными стенками бассейна, в котором провел все это время, несколько чистеньких, холеных, будто тридэшные дикторы, человечков в зеленых комбезах. Я почувствовал спиной твердое дно аквариума и испугался — почему-то только теперь мне пришло в голову, что источником кислорода и прочих жизненных соков было именно зеленое желе. Как же теперь? Я ведь не умею дышать! Я не дышу уже несколько дней (или месяцев?) В испуге я вскакиваю, и зеленое желе исторгается из моих легких широким потоком, в ужасе, будто новорожденный, я делаю вдох и… продолжаю дышать, будто всегда так и было. Конечно, эффект ошеломляющий, но я в такой непонятке, что сил на выражение изумления или чего-либо еще у меня уже нет.
Человечки в комбезах улыбаются — видимо, вид у меня презабавный — и приближаются ко мне. Один из них нажимает кнопку, прозрачный короб аквариума отъезжает, и на мои уши с беспощадной отчетливостью набрасываются звуки. Они так сильны и насыщенны, как никогда прежде. Они твердые и прекрасные на ощупь. Такие же прекрасные и осязаемые на взгляд — цвета, фактуры и объемы. Я испытываю восхищение, доходящее временами до оргазма. Я понимаю, что выгляжу полной идиоткой, но ничего не могу поделать.
— Где я? — спрашиваю я человечков.
Они мило улыбаются, и один из них (биологический мужчина) отвечает:
— В клинике, госпожа Лидия. Поздравляем вас с успешным возвращением.
— Отдыхайте, — улыбается второй человечек, с грудью, и добавляет: — Ваши родные рвутся к вам, но я думаю, что так много эмоций для вас пока многовато. Вам нужно поспать.
И впрямь, я чувствую глубокую сонливость, веки мои схлопываются, и я проваливаюсь в мелькание цветных искорок.
Когда я открыла глаза в следующий раз, вокруг стояли два человечка обоих биородов и смотрели на меня с выжиданием и надеждой. Смотрели так, как будто ждали от меня радости встречи.
— Доченька! — сказал человечек с грудью.
— Лидонька! — раскинул руки второй, с аккуратной козлиной бородкой на лице.
Я слабо улыбнулась и кивнула ресницами, делая вид, что узнаю человечков. Они так хотели этого, а мне не трудно. Они никогда не станут для меня реальностью, потому что реальность такой не бывает. А если они нереальны, стоит ли воспринимать их всерьез?
Матрица почему-то решил выдать мне счастливый билет, теперь я понимаю, что имела в виду под словами «купить билет» Фимоза. Матрица решил выбрать Фимозу в ангелы или проводники. А меня… Пока это неясно. Возможно, он только посмеется надо мной, а потом опять вышвырнет на железяку, где мне придется в лучшем случае собирать трупы и отправлять их в санитарные скаты, а в худшем.
Единственное, что я вспоминаю с нежностью, гитара. Интересно, есть ли в Матрице гитары?
— Как ты себя чувствуешь, Лидусик-Сладусик? — спрашивает меня человечек с грудью, и я понимаю, что Матрица назначил эту биологическую женщину мне в матери. Она совсем не похожа на мою, она не замученная, она загорелая и красивая. А человек с бородкой, наверное, мой новый отец. Меня удивляет это, потому что на железяке родителей отбирают в пять лет. Человек идет в школу, и он начинает принадлежать железяке, окончив школу, он становится трудаком. Все просто, а тут… Впрочем, в Матрице и должно быть все по-другому.
Мои новые родители о чем-то спрашивают меня, я плохо понимаю, о чем речь, но на всякий случай улыбаюсь и киваю, боясь спугнуть этих человечков. Они искренне рады тому, что я жива, и обеспокоены тем, что я по-идиотски улыбаюсь и не могу сказать ничего внятного. Вскоре они уходят, и я остаюсь одна. Но ненадолго. Появляются медсестры из силикона и помогают мне встать и пойти в душевой пепелац. Впрочем, пепелацем его назвать трудно. Это, конечно, не пепелац, это отдельная светлая комната с огромным бассейном. Я все время пытаюсь понять, откуда этот веселый желтый свет, но спросить не решаюсь. Что-то подсказывает мне, что спрашивать не стоит.
После того как я в полной мере наслаждаюсь услугами силиконового персонала и помывочных устройств, меня провожают совсем в другое место. Это необычная обиталь. В ней огромный стеклянный экран, за которым очень красивая голограмма — деревья, очень похожие на те, какие бывают в древних фильмах, в тех, что мне притаскивала когда-то давно Фимоза на железяку, облака и огромный ослепительный фонарь, который висит непонятно где. Он мне напоминает что-то… И через некоторое время я нерешительно произношу:
— Солнце?..
И тотчас в моей голове лопается какая-то мутная перепонка, и я понимаю, что это — не голяк, это окно. Настоящее реальное окно, не такое, как в обитали трудака, за которым только мрачный вид какого-нибудь из пролетов железного уровня, а то древнее, первозданное окно, за которым должен быть настоящий солнечный свет и ветер. Еще я знаю, что оно должно открыться, если найти замочек. Ага! Около кровати на тумбочке лежит какой-то пульт, я беру его в руки. Пиктограмма открытого окна первой бросается мне в глаза.
Стекло медленно утягивается в стену.
И еще вот что. Ни разу за все это время в голове у меня не тиликнуло.
Мне повезло, как повезло изначально всем, кто родился на четверяке. Я каждый день вижу солнце. Назначенные мне в родители человечки куда-то ходят, с кем-то встречаются. Маму показывают по тридевизору, а папа все время летает на самолете. Я не знаю, чем они занимаются. Но мне это не важно. Мне ясно одно: на четверяке нужно делать только то, что просят. Или намекают.
Пока меня не просили ни о чем особенном. Я хожу в спортзал и бассейн, не суюсь не в свое дело и не перечу старшим. Они за это содержат меня. Мне купили модный даже по здешним меркам синтезатор, и я шлепаю на нем музыку, от которой в восторге все на четверке, а на трешке просто умирают.
У меня есть две версии случившегося. Одно в этих версиях общее — то, что я, Раша с железяки, каким-то образом превратилась в Лидусика-Сладусика. Ясно, что это связано с аварией, в которой разбились все шлюхи с железяки, которых притащила наверх Фимоза, местный перец, который отдал ей пакетик с «коричневым», и встречная машина.
Далее могло быть вот что. Либо мое сознание перескочило в тело Лидусика, либо после этой мясорубки в живых осталась только Раша, а поскольку там все превратилось в месиво, то Рашу приняли за Лидусика. Второе мне понравилось бы больше, но… где тиликанье в голове? У Раши в голове всегда тиликала какая-то гадость, а у меня — тишина. Даже за макушку трогать себя не хочется. Рука инстинктивно потянулась вверх, чтобы проверить, что там, и нащупала только заботливо уложенную прическу. Даже попытка постучать по голове ни к чему не привела.
Есть у меня одна идея, но, поскольку тиликатор в голове молчит, я не могу точно решить, верная эта идея или нет. Я, чувствуя себя тайной Рашей, сбежавшей с железяки, очень хочу передать туда мешок с долбилками, кучу кассет, немного шмотья — здесь все это валяется без особой надобности в диком избытке, а на железяке трудаки неделю будут ссаться от восторга, и производство роботов, конечно, приостановится. Но, честно сказать, роботов тут тоже тьма-тьмущая. Их постоянно обновляют. На железяке этих роботов уюзали бы до посинения, а тут швыряют налево-направо.
Но вот эта идея меня и смущает.
Правильность этой идеи.
Поэтому пока я не тороплюсь.
Вскоре стало известно, что «па», человечек с козлиной бородкой, самый большой владелец заводов по производству роботов. Это он придумывает законы, которые потом говорят всем по тридевизору. Я часто слышала, как «па» звонил куда-то и сердито кричал на министров и других членов Общественного Самоуправления, которых мы на железяке выбираем каждые четыре года. «Па» орал на них, и на следующий день они меняли законы так, как хотел «па».
— Ну что ты, Лидусик, грустишь? — спрашивал меня «па», сияя сознанием своей успешности, всевластности и крутости, и трепал за щеку. И я знала, что он меня в зад поцелует, чтобы я только заулыбалась. Но я не испытывала такого желания, поэтому улыбалась просто так.
У «ма» были другие интересы. Но и они не мешали мне жить.
Как-то раз я спросила:
— Па! А кто будет распоряжаться твоими заводами, когда ты умрешь?
— Как кто? — удивился «па». — Твой муж! А ты будешь отдыхать, как «ма». А хочешь, я тебе консерваторию куплю?
— Не, — говорю я и, подумав, добавляю: — Купи мне рок-клуб. Это сейчас моднее.
И «па» набирает на своем карманнике какие-то кнопочки. Я уверена, что завтра я смогу поехать в любое место третьего уровня и в любом здании устроить пивнуху с грохотом ненастроенных гитар. Я скажу им всем, что это «монна», что это рок и все такое, и они будут ссаться, потому что все знают, что мой «па» — хозяин всех роботов. А они здесь до того оборзели, что не могут без робота зад подтереть. Но никто из них не догадается, что этот рок-клуб — вызов, который им бросили подонки с железяки.
— Па… А когда умрет муж?
— Ты, моя детка! Ты! — улыбается папочка и треплет меня за щеку.
— Это мило, — улыбаюсь я.
На следующий день, найдя заброшенный лифт, я восстановила его и устроила там настоящую преисподнюю. Я нашла Фимозу, и она начала поставлять мне наверх милых, послушных КСРок и КСР. Здесь и те и другие шли отлично.
Через неделю в моем клубе, который я назвала «Ложись!», крутые трешники за хорошее бабло падали под игрушечный лазер и слушали заунывный вой группы «Насекомые».
Я сидела в кабинете и, наблюдая за всем этим угребищем по тридевизору, подсчитывала, сколько я смогу выкупить у Фимозы трудаков на вырученные от клуба деньги. Я и правда хотела их выкупить. Ну хотя бы на пляж свозить. Что они там на железяке видят? Копошатся, как черви в протухших фекалиях.
Была только одна проблема: чем занять трудаков потом? Не будут же они вечно жить на пляже! Выставить им контейнер «коричневого»? Сводить в лес? А потом? Пока я так размышляла, в банк на мой счет капали денежки, и «па» похвалил меня за инициативу и размах. Он к тому времени прикупил еще пару заводов.
Все было бы хорошо, если бы в один прекрасный день ко мне не пришел странный человек. Он бочком вошел в кабинет и молча выложил передо мной на стол небольшую железочку. Так. Паучок какой-то. Какая-то радиодеталь.
— Что это? — спросила я, полагая, что чел хочет предложить новый проект для «Ложись!».
Чел покашлял и сказал:
— Я врач. Вы меня не помните, а я вас помню, и очень хорошо. Когда на месте той аварии мы раскопали ваше тело, оно лежало рядом с другим телом. Эти тела были очень похожи. И группа крови одинаковая, и цвет глаз, и волосы… И даже изуродованы вы были одинаково. Отличались одним. Ваше тело еще могло жить, а второе нет. Ну, еще мелочь… Гены. Однако генный анализ никто не стал проводить. Потому что ваш нынешний «па» не был заинтересован в том, чтобы его настоящая дочь погибла. Понимаете? К тому же кое-кто был заинтересован в том, чтобы рядом с «па» был человек, которого можно убедить. Поэтому в вашу треснувшую, как спелый арбуз, голову не стали вставлять жучка обратно. Доступно?
— Э-э-э…
— Не придуривайтесь! У вас было время поумнеть! — поморщился человек. — Короче. Между этими телами я нашел вот этого жучка. Вы знаете, что это такое?
— Н-нет, — покачала я головой, почему-то холодея.
— Это регулятор мозговой активности. РМГ, или попросту Матрица. — Человек постучал жучком по столу. — Это он тиликает в головах трудаков на втором уровне, это он сводил вас с ума. Очень удобно. Это генератор частоты. Как только активность мозга ЧТ возрастает — то есть он начинает думать, — так жучок включает генератор, что удобно вдвойне: в милиции становится известно, где очаг возбуждения, а трудак, как вы изволите себя там называть, тоже получает неплохую дозу «тирли-тир-ли» и забывает, что он делал.
— Зачем?
— Не придуривайтесь!
Я промолчала.
— В общем, вы должны перевести на наш счет вот такую сумму со счета вашего отца. Если вы не сделаете это через несколько дней, то жучок… жучок… кхе-кхе! — Человек схватил жучка и подбросил его на ладони. — Увидят все! Подумайте о вашем будущем, о будущем ваших детей… Вы ведь не хотите размножиться по разнарядке на вторяке?
Я стиснула зубы и старалась не показать на лице никакого выражения.
— Как только деньги поступят на счет, я верну вам жучка лично.
Он повернулся, чтобы выйти. А меня тут же осенило.
— Стойте! — сказала я. — У меня другое предложение.
— Какое? — оглянулся чел.
— Не хотите выйти за меня замуж?
— Хм… — Гость растерянно захлопал глазами.
А я, чтобы не дать ему опомниться, добавила:
— «Па» сказал, что после его смерти всем будет распоряжаться мой муж. Зачем вам часть, если можно взять все?
Чел развернулся и сделал навстречу мне два шага.
— Это сделка?
— Нет, — сказала я. — Это любовь. Идите, я поцелую вас. Как ваше имя?
— Ништяк.
— Вас зовут Ништяк? — спросила я.
— Да.
— Я никогда не слышала подобных имен, но оно мне нравится. Затра вы станете моим мужем. А послезавтра…
— Чем докажешь? — перешел он на «ты».
— Ну… — помялась я, — хотя бы этим…
— Ну, ложись! — сладострастно оскалился Ништяк.
Свадьбу показывали по всем каналам. Муж отдал мне жучка во время брачной ночи. Через месяц папа умер от инфаркта, а на следующий день мой муж уронил в ванну электробритву, и его убило током. У меня скоро будет ребеночек. Если это будет девочка, я назову ее Фимоза.
1 2 3 4