Ле Шантр: Но…
Я: Прошу вас, отвечайте, как мы условились.
Ле Шантр: Иногда…
Я: Случалось ли вам встречать там… девицу по имени Малу?
Ле Шантр: Нет.
Я: Вы говорите правду?
Ле Шантр: То есть… я ее видел… но никогда с ней не разговаривал.
Я: Никогда?
Ле Шантр (уверенно): Никогда. Но с какой стати вы задаете мне этот вопрос?
Я: Малу убили.
Ле Шантр: Убили?! И вы, значит, ведете расследование?
Я: Да. Вы не устали?
Ле Шантр: Но откуда вам стало известно, что я порой захаживал в «Магали»?
Я: О, вас там видели.
Ле Шантр: Видели? И вы подумали…
Я: Я подумал, что, быть может, вы сумеете…
Ле Шантр: Увы! Я ничего о ней не знаю.
Я: Была ли она красивой женщиной?
Ле Шантр: Да.
Я: Пользовалась ли она успехом?
Ле Шантр: Несомненно.
Я: Она… произвела на вас определенное впечатление?
Ле Шантр: Да… я… я должен признать это. И даже…
Я: Что «даже»?
Ле Шантр: Это немного смешно, но…
Я: Ничего… говорите… говорите.
Ле Шантр: Был момент, когда я повел себя как мальчишка из колледжа… Она выступала с неким подобием танцевального номера… и бармен продавал ее фото…
Я: И вы купили его?
Ле Шантр: Да.
Я: И этот снимок был… весьма малопристойным?
Ле Шантр: Да, должен признаться…
Я: Почему вы так и не познакомились с Малу?
Ле Шантр: Я был очень известным человеком в Марселе. Занимал высокое положение… женат… в конце концов…
Я: То есть вы не могли привлекать к себе внимания?
Ле Шантр: Вот именно.
Я: Как вы впервые очутились в «Магали»?
Ле Шантр: Вместе с одним крупным клиентом из Парижа, который пожелал посетить места несколько… ну…
Я: Понимаю.
Ле Шантр: Я никак не мог ему в этом отказать. Знаете, как это бывает?
Я: Конечно. И тогда вы впервые увидели Малу?
Ле Шантр: Да.
Я: И с тех пор вас охватило желание вновь взглянуть на нее?
Ле Шантр: Да… Она меня… волновала как женщина… Послушайте, раз уж у нас мужской разговор и… я изливаю вам душу, то буду откровенным до конца. Малу представляет… точнее, теперь уже представляла, поскольку несчастная покинула этот мир… Так вот, Малу для меня — некое тайное и неосуществленное желание моей жизни. Бывало, что мысль о ней преследовала меня буквально неотступно. Меня влекло к ней, я чувствовал плотское устремление и одновременно был полон отвращения к самому себе за то, что не мог побороть этого влечения…
Я: Понимаю…
Ле Шантр: Дело доходило до абсурда. Когда месяц назад я лежал на операционном столе, то в горячечном бреду — думаю, это происходило в момент анестезии — все мои мысли были устремлены не к жене и детям, не к делам, не к собственному тяжелому состоянию. Мне все время представлялась Малу, сидящая на высоком табурете за стойкой бара…
Я: Понимаю вас…
Третья беседа с профессором Дероном у него дома в 16 часов
Я: На все, что Ле Шантр мне говорил, я, как недоумок какой-то, уныло отвечал: «Понимаю вас… понимаю…» Но на самом деле, профессор, я ничего не понимаю. Чем дальше заходит дело, тем все меньше я в нем разбираюсь. Я действительно понимаю, какие чувства он испытывал, но все это не имеет ни малейшего отношения к делу об убийстве Малу, поскольку в тот момент, когда ее душили, Ле Шантр — ив этом у меня нет никаких сомнений! — был мертв.
Профессор: Как же вам, однако, удалось вырвать у Ле Шантра подобные признания?
Я: Видите ли, просматривая у него дома его досье, я наткнулся на папку с надписью: «Секретно. Уничтожить в случае моей смерти». Естественно, я тут же поспешил ее открыть и среди прочих бумаг обнаружил фотографию Малу в достаточно непристойном и искушающе греховном виде: с глубоким декольте, очаровательными ножками и великолепными бедрами… В цилиндре, зашнурованных сапожках и со стеком в руках…
Профессор: Ясно. Было ли еще что-нибудь в том же духе в досье?
Я: Да так, пустяки. Несколько журнальчиков слегка фривольного содержания, еще ряд снимков… не менее легкомысленных. В целом не так уж и много. Все же какое-то связующее звено между Ле Шантром и Малу появилось, хотя это ничуть не сняло проблемы двух трупов, не имеющих никакой реальной возможности повстречаться друг с другом.
Профессор пристально посмотрел на меня. Довольно долго он колебался, но в конечном счете решился и заговорил подчеркнуто медленно.
Профессор: Ну, это как сказать. Может, и имели.
Я: О чем это вы?
Профессор: После вашего пересказа содержания беседы с Ле Шантром у меня появилась одна мыслишка, как это все можно было бы объяснить. Хотя она и носит явно ненаучный характер, но тем не менее имеет свою внутреннюю логику.
Я: Любопытно…
Профессор: Вы что-нибудь слышали, инспектор, об астральном теле?
Я: Э-э-э… весьма смутно что-то припоминаю…
Профессор: Так вот, некоторые ученые — должен тут же подчеркнуть, что как-то проконтролировать эти сообщения у меня не было никакой возможности — утверждают, что бывали случаи, когда человек сразу же после своей смерти является людям во плоти, в своем земном обличье, порой за многие километры от того места, где он испустил Дух.
Я: Вы полагаете, что такое возможно?
Профессор: Знаете, в мире так много странного и неизведанного. Утверждают, например, что Людовику Четырнадцатому якобы рассказывали о телевидении.
Я: Да, слышал об этом.
Профессор: Робер Ле Шантр был мертв в течение двадцати девяти минут И как раз в это время, минута в минуту, его видели в Марселе. Признайте, совпадение более чем странное.
Я: Тогда выходит, что это не он, а другой, то есть его астральное тело убило Малу?
Профессор: Могу лишь ответить вам: почему бы и нет?
Я: Да, в этом случае получило бы объяснение и его внезапное появление в баре, хотя никто не видел, чтобы он туда входил.
Профессор: А также, между прочим, и его исчезновение из наглухо запертой комнаты. Поскольку в двадцать три часа тридцать девять минут он начал оживать, астральное тело поспешило вновь занять свое место в телесной оболочке.
Я: Психически я достаточно крепкий человек, но от такого волосы встают дыбом.
Профессор: Да уж, пожалуй.
Я: Но объясните, почему этот другой задушил именно Малу?
Профессор: Вот тут-то и вступает в свои права та логика, о которой я только что упоминал. Более того, именно она приводит меня к высказанной гипотезе. Эта логика и современное состояние науки…
Я: Все это страшно интересно…
Профессор: Подсознание, подавление инстинктов и эмоций — все эти вопросы с начала века занимают видное место в работах психиатров и криминалистов при анализе человеческой психологии.
Я: Мне известно об этом.
Профессор: Ле Шантр — человек очень заметный в нашем обществе, примерный муж, отец семейства. Серьезен, даже чересчур, строг до чопорности… в силу обстоятельств, вынужденно. В то же время его, как и всех нас, обуревают всякого рода тайные страсти, которые он скрывает от окружающих, укрощает, держит себя в узде. Разве не говорят об этом те признания, что он вам сделал в ходе беседы?
Я: Согласен.
Профессор: Как-то раз ему на глаза попалась Малу. Он тотчас же почувствовал к ней влечение и вскоре вновь посетил «Магали» специально для того, чтобы увидеть ее. Вместе с ее вульгарной фотографией хранил и несколько малопристойных журналов в качестве своеобразного реванша за вынужденную суровость официальной жизни.
Я: Это очевидно.
Профессор: Он не скрывает, что в момент смерти полон дум не о семье, не о себе лично — положение его между тем критическое, — нет, его навязчиво преследует образ Малу, женщины, которую он так страстно желал, но которой в силу жизненных условностей ему не довелось обладать. Это исступленное желание вызывает в нем чувство стыда. Ему безумно хотелось бы одновременно и овладеть ею и уничтожить как источник громадного внутреннего напряжения и разлада с самим собой… Именно так и поступает его астральное тело, другой он, как только освобождается от земной плоти.
Я: Просто невероятно!
Профессор: Тот «другой», едва обретя свободу, ринулся осуществить те желания, что так старательно подавлял в себе Ле Шантр при жизни. Без слов ясно, что такого убийцу вам нелегко отдать в руки правосудия!
Я: Но неужели мертвец, то есть нынешний больной, не в состоянии что-либо вспомнить?
Профессор: Да конечно, ничего. У него в памяти не отложилось ни малейшего следа этих событий. Во всех других известных случаях временной смерти ни разу этого не отмечалось. А такого рода примеров с каждым днем становится все больше.
Я: В таком случае, профессор, можете быть спокойны: я никому не скажу об этом ни слова, за исключением, конечно, моего непосредственного начальника. Предпочитаю это дело закрыть. Во всяком случае, для правосудия вопрос исчерпан.
Естественно, я не жду, что кто-либо поверит в эту историю. И скрупулезно восстановил ее вовсе не для того, чтобы попытаться убедить в ее правдивости.
Но никто не запретит мне думать, что со временем мое досье, возможно, послужит существенным подспорьем для Науки. Быть может, тогда этот случай покажется вполне банальным и представит интерес лишь потому, что был первым в цепи подобных?
Поживем — увидим!
Что касается меня лично, то, откровенно говоря, предпочитаю иметь дело с убийцей во плоти, который старым верным способом палит из револьвера, честное слово!

1 2 3