слава богу, дело удалось замять без лишнего шума, да и парень того стоил, не в отца пошел, стал хорошим помощником садовнику в разных «подозрительных» начинаниях…
Джо очнулся и шершавой ладонью садовника стер с лица липкую паутину сонливости; было не до воспоминаний; впрочем, когда уже третью ночь проводишь почти без сна, забыться на полчаса вовсе не грех; но времени мало, слишком мало — на рассвете будет ждать Рико, чтобы к вечеру успеть в центр. А до рассвета еще предстоит решить эту головоломку, раскусить сверхкрепкий орешек — досье доктора Климмера. Командир непременно спросит: «А ты что предлагаешь, Джо?» И Джо — хоть лопни — должен будет представить план дальнейших действий: но не потому, что он такой умный, наоборот, сейчас ему вовсе не помешало бы стать хоть чуточку поумнее, а потому, что начальник разведки просто обязан вносить предложения. Вопрос стоит слишком важный — отыскать ключ к проблеме «стриженых», научиться по крайней мере выключать из игры эту неожиданно возникшую силу. Старик и Айз как будто бы протоптали тропинку, по которой следует идти, но стратегия не может полагаться на тропинки; Джо предстоит превратить тропинку в добротное шоссе. И дело даже не в тех двух сотнях «стриженых», которые дислоцированы в столице; дело совсем не в них; в предвидении важных событий, о которых не только говорить, но и думать пока приходится крайне осторожно, следует обезопасить себя от возможного появления в тылу партизанской армии не двухсот, а двадцати тысяч «стриженых»; случись что серьезное — «акулы» не постесняются кинуть против восстания все воинство Климмера; вот почему так важно заранее это предусмотреть, заранее выработать рекомендации; вот почему он и не спит третью ночь.
Постукивая протезом, в каморку вошел инвалид, молча поставил перед Джо горячий кофейник; спасибо, дружище, очень кстати, чтобы освежить мозги; времени до рассвета осталось совсем немного, а он еще не сдвинулся места. Просто удивительно, как мало прибавило к его сведениям даже сверхсекретное досье военного министерства! Обычно такие досье — собрание улик, грешков и пороков, а вот доктор Климмер чист. Человек без ущербинки. Кристальная личность. Может быть, преданный служака? Прекраснодушный раб науки? Этакий сверхмозг с научными шорами на глазах? Эх, было бы за что зацепиться!
И Джо снова углубился в листы фотокопии.
Послужной список. Наградной лист. Военная характеристика. Муниципальная характеристика. «Характеристика нравственного облика». Ни сучка, ни задоринки. Купчая на приобретение участка земли посреди пустынного плато в южной провинции. Глушь, дичь, бездорожье — зато подальше от людских глаз, это понятно. Подряд на строительные работы — в самых общих словах, не очень-то доверяют главари «акул» своему военному архиву, и правильно делают. Медсправка. Группа крови. Наградной лист. Фотографии. Благообразное умное лицо, впрочем, пожалуй, с чертами ограниченности Это не редкость среди ученых — человек одной идеи. Кто же сказал, что умное лицо бывает не у того, кто много и легко думает, а у того, кто думает мало и трудно? Кажется, Гегель. Никаких следов страстей. Умеренность, самоограничение, дисциплина. Вероятно, педант, с такими трудно в домашней обстановке. А жена его нечто прямо противоположное: большеглазая, страстная, импульсивная женщина. Как говорится, пожившая.
Итак, займемся вплотную личной жизнью доктора Климмера. В день бракосочетания ей было… тридцать два. А ему… сорок восемь. Шестнадцать лет разницы, многовато. Что же их соединило? Нет, определенно красавица! Опасная, русалочья красота. Глаза, вероятно, зеленые. Коварная полуулыбка. Спадающие на плечи светлые волосы. И в тридцать два она выглядела прекрасно, в двадцать два, надо полагать, еще лучше. Интересно, какова же она теперь?
Стоп! Эдна Климмер, тридцати четырех лет от роду, погибла в автомобильной катастрофе. Это уже нечто! Автомобильная катастрофа всегда нечто. Но где же я видел ее раньше? А ведь где-то видел. Так, так, так… Откуда же выкопал эту красотку старичок Климмер? Кабаре? Балет? Кино? Ба, да это же… это же Эдна Браун! Эдна Браун, скандальная кинозвезда! «Ее веселая жизнь»… «Последний поцелуй»… «Вдова миллионера»… «Выстрел в ночи»… И что там еще? Ну да, «Девчонка из предместья», шикарный фильм, там-то она и запомнилась мне. Но за каким же дьяволом понадобилось тихому и скромному кабинетному ученому, по характеру затворнику, это воплощение страстей? Эта опасная, отпугивающая красота?
Джо вспомнил: душный зал, яркое пятно экрана — и на нем девчонка из предместья, оборванка, лихо отплясывающая на столе в сомнительном кабачке, куда волею судеб и режиссера попал почтенный и седовласый нефтяной король. Тогда Эдна очаровала не только короля — весь зал, всю страну. Чего уж там, и Джо не остался равнодушен, помнится, два или три раза бегал смотреть фильм. Одно время даже ее фотографию, вырезанную из журнала, носил в кармане.
Эдна… Она стала эталоном женщины. Ей подражала вся Лорингания. Шляпка «Эдна Браун». Юбка с разлохмаченным подолом. Кривая улыбочка — бьющая через край страсть… Едва ли не каждая лоринганка стремилась стать похожей на Эдну. Повальная мода. Зараза, облетевшая страну. На каждом тротуаре, в каждом баре, за каждым прилавком — Эдна, Эдна, Эдна… Массовый психоз? Не это ли повлияло на выбор Климмера — захотелось подержать в руках не копию, а эталон? Странно, не правда ли: серийное производство людей — и пристрастие к эталону? Ну что, Джо, разве это не зацепка, чтобы поразмышлять на досуге? Да, конечно, только досуга-то нет. «Женщина номер один». Выходит, и мужчина номер один? Два сапога пара? Но что это нам дает?..
Кофейник давно опустел, однако не прогнал усталость. Глаза слипались. До рассвета оставалось сто пятьдесят минут.
В пять его будет ждать Рико. В шесть их подберет у маяка рыбачья шхуна. В полдень с военно-морской базы подымется патрульный вертолет. От плато, где он их высадит, до центра еще два часа пешком. В девятнадцати начнется совещание у Командира. А в девятнадцать сорок пять Командир спросит: «А ты что предлагаешь, Джо?»
7
Командир встал, прошелся по землянке; на его исхудалом, изможденном лице остались, кажется, одни глаза; но глаза эти то лукаво щурились, то блестели азартом, то темнели в гневе, то мягко, застенчиво улыбались.
— Значит, по-твоему, иного выхода нет? — спросил Командир.
— Может, он и есть, выход, да времени у нас нет, — протирая очки, ответил Начальник штаба. — Если так будет продолжаться, через неделю-другую надо ждать их здесь, в болотах. А это нам сейчас совсем ни к чему.
— Тогда не проще ли перебазироваться дальше в джунгли? — усмехнулся Комиссар.
— Нет, перебазироваться — значит отступить, — жестко произнес Командир. — Для предстоящих событий вовсе не безразлично, где расположен центр. Мы должны ежеминутно чувствовать пульс страны. Отступить — значит погубить восстание.
— Но оставаться здесь просто опасно, — наставительно, как на уроке, повторил Начальник штаба. — Если они всего лишь обнаружат наше местоположение, уже тогда нарушатся все связи и повстанческая армия останется без головы. А если искромсают ножами? Едва ли это пойдет на пользу восстанию.
— Но ведь их всего две сотни! — воскликнул один из присутствующих.
— Теперь уже сто девяносто. А нас здесь, в центре, и того меньше. Так что это сила достаточно реальная, и не считаться с нею нельзя. Но главное, подчеркиваю, главное: они могут начать карательную операцию как раз в тот момент, когда мы уже сообщим на места день и час выступления, и задушат восстание еще в колыбели. А что касается перебазировки — мы только оттянем время. Рано или поздно они возьмут в кольцо и новый центр.
— Резонно.
— Далее. Предложение Комиссара повторить опыт Старика, по-моему, обречено на провал. Десятка «стриженых» исчезла неведомо куда — конечно же, охрана усилена. Но даже если бы и удалось вырвать еще десятку — какой от этого прок?
— Кстати, — спросил Командир, — занятия с ними продолжаются?
— Полным ходом, — ответил Начальник штаба. — За всю свою педагогическую практику не встречал более усердных и восприимчивых учеников. Заниматься с ними одно удовольствие.
— И все-таки ты предлагаешь…
— Да, Командир. Взорвать правее крыло Императорских казарм.
— Чтобы раскрыть свои карты? Чтобы вместо двух сетей против нас выпустили две тысячи головорезов? Возможно, «акулы» и не догадываются, что наткнулись на самую выгодную тактику.
— Совершенно верно, — поддержал Комиссар. — Вполне могут кинуть подкрепление. Айз говорит, их там несчетное количество, в этом Городке.
— Айз не умеет считать! — раздался насмешливый голос.
— Ну до тысячи считает даже Биг.
По землянке с лица на лицо перепорхнула беглая, невеселая улыбка.
— Прошло десять дней, как Старик привел их в джунгли. Скажи мне откровенно, Валентино, ты же учитель, у тебя специальное образование, неужели нет сдвигов?
— Сдвиги, конечно, есть. В них в каждом начал пробуждаться человек. Но беседы, которые мы ведем, — это же кустарщина. Мы действуем вслепую, наугад. Мы даже не знаем определенно, какая программа в них заложена…
— Программа! Будто это машины! — перебил Комиссар.
— Да, в какой-то степени. Но, к сожалению, все-таки не машины. Сменить программу компьютера несложно. А вот перевоспитать человека… Вы же знаете, какой это медленный, мучительный процесс. Мы стараемся, но все еще не добрались до понятий социальных. Покамест все ищут родственников… отцов.
— А почему здесь нет Старика? — вспомнил Командир. — Да сих пор он сделал больше, чем все мы, вместе взятые.
Бочком протиснулся в землянку Старик, пристроился в уголке.
— Мы тут обсуждаем проблему «стриженых». Старик. Итак, было предложение взорвать правое крыло Императорских казарм. На мой взгляд, предложение не выдерживает критики. Оно не обеспечивает безопасность центра, а главное, бесперспективно. Нам следовало бы гарантировать не только успешное начало восстания, но и его успешное завершение, а для этого мы должны во что бы то ни стало подобрать ключ к «стриженым». Давайте учитывать, что в определенной ситуации «акулы» двинут против нас весь Городок.
Наступила пауза. Командир обвел взглядом собравшихся и остановился на человеке с лицом, которое трудно запомнить, которое, три раза в день мелькнувши в толпе, не вызовет в памяти никаких ассоциаций. Это был Джо Садовник, о котором в повстанческой армии ходили легенды.
— А ты что скажешь, Джо? У тебя есть предложение?
Джо мельком глянул на часы и улыбнулся какой-то своей мысли.
— Есть. Но не предложение, скорее предположение. Вот в чем суть, если в двух словах. В армиях некоторых стран Европы и Америки существует сложная засекреченная система оперативного принудительного перевоспитания. В тонкостях этой механики я не разбираюсь, знаю только, что человека «околпачивают»: промывают бедняге мозги с мылом и щелочью, а затем в эти очищенные мозги вписывают содержимое головы вышколенного, образцового солдата. Так вот, подобная система есть и у нас, в Лорингании. Здесь ее называют «Кузнечик», потому что мысли перескакивают из головы в голову, понимаете? Правда, «Кузнечик» не работает на «акул», все еще настраивается, и за это мы должны благодарить нашего крупнейшего ученого-психолога, известного под «инициалами РД-1. Он антифашист, сочувствующий. И он… здесь.
— Здесь?!
— Зачем?
— А не слишком ли это рискованно?
— Нет, — твердо ответил Джо. — На человека, вот уже несколько лет саботирующего пуск системы, можно положиться.
— Я не об этом, — мягко перебил Командир. — Не опасно ли это для самого РД? Если его заподозрят в связях…
— Нет. Подозрений не будет, все предусмотрено. Я привел его сюда, чтобы он лично познакомился со «стрижеными» и высказал свое мнение. А кроме того, мне хотелось бы пригласить его на совещание…
— Ни больше ни меньше? — рассмеялся Командир.
— Да. Само присутствие на совещании, доверие центра должно подействовать на него.
Командир задумался на минуту, не более.
— Узнаю нашего Джо. Можно подумать, ты был не садовником, а эквилибристом в цирке.
— Приходилось и это, Командир, — скромно признался Джо. — А кроме того, я объезжал диких лошадей, охотился за змеями…
— Ладно, Джо, давай его сюда. Он в курсе проблемы?
— Насчет «стриженых» он знает все, что и мы.
— Как я должен его называть? Не этими же дурацкими буквами?
— Когда он гонял мяч во дворе, его звали Рико.
В землянку вошел высокий сутуловатый человек с голым черепом. Голова его, несоразмерно крупная, чуть клонилась набок — словно бы под тяжестью, накопленных в ней знаний. Он наклонил ее еще больше в знак приветствия и молча сел.
— Мы ценим ваши заслуги перед наукой и перед народом, Рико, — начал Командир. — И только крайняя нужда заставила нас пойти на риск пригласить вас сюда. Надеюсь, все, о чем здесь, пойдет речь, останется между нами.
— Само собой разумеется, — неожиданно густым басом ответил Рико. — Я честный лоринганец, и мои симпатии всегда были на стороне, народа.
— Отлично. Мы решаем проблему «стриженых». Пока было лишь одно предложение — взорвать казарму, то есть физически уничтожить отряд карателей. Но это нас не устраивает. Требуется более радикальное решение.
— Перетянуть «стриженых» на нашу сторону? — Это «на нашу сторону» произвело на всех хорошее впечатление. — Или хотя бы нейтрализовать?
— Совершенно верно.
— И для этих целей, как я понимаю, предлагается использовать систему «Кузнечик»?
— Если бы это было возможно!
— В принципе это возможно. Говоря между нами, система действует, хотя и не готова для широкого применения. Но практически… Что нам даст, если мы пропустим одного «стриженого», от силы двух? Здание института охраняется как первостепенный военный объект.
— А нельзя ли, скажем, похитить оборудование и установить здесь? Если понадобится, стоит подумать о десанте, — предложил Начальник штаба.
Рико только руками развел.
— Все оборудование института слишком громоздко и требует длительной отладки. Очень сожалею, что не в силах ничем помочь. Не знаю, как и отблагодарить вас за доверие. Разве что поделиться некоторыми научными соображениями…
Командир и Джо переглянулись.
— С удовольствием послушаем вас, — без особого энтузиазма согласился Начальник штаба.
— Видите ли, говоря откровенно, системы принудительного перевоспитания как таковой вообще не существует. Ни у нас, ни за рубежом. Эксперименты показали: достигаемый эффект крайне неустойчив. Солдата первой категории, созданного с помощью нашей техники, хватает на какую-то одну ответственную операцию, не более. Затем психика начинает восстанавливаться в первоначальном виде. Конечно, и этот эффект, попади он в руки «акул», весьма опасен: за день можно столько дров наломать! Но я лишь хочу подчеркнуть: психика непостижимо устойчива. Выбить из человека то, что заложено в детстве, практически невозможно. Любой педагог знает, как сравнительно легко воспитать человека и как трудно перевоспитать.
Все головы, как по команде, повернулись к Начальнику штаба: до сих пор никто не забыл, что он учитель.
— Вы хотите сказать, перевоспитание «стриженых» невозможно в принципе? — в упор спросил он.
— Напротив! Насколько я понимаю, их психика в известном смысле — табула раса, чистая доска. Дрессировка еще не воспитание, а они подвергались лишь дрессировке. Дрессировка же не затрагивает стержня личности, ее социальной основы, лишь заставляет приспосабливаться к обстоятельствам. Скажем, они беспощадны, но эту беспощадность при желании можно направить и в противоположную сторону. На мой взгляд, в отношении «стриженых» немыслим термин перевоспитание. Только — воспитание.
— По-вашему, ничего не стоит воспитать их заново? — недоверчиво улыбнулся Командир.
— Ну это уж слишком. Я не сказал: ничего не стоит. Я говорю: возможно. Мы, психологи, знаем, что античеловеческие, звериные инстинкты не приживаются в нормальной, здоровой психике. Как не приживается в организме чужое сердце. Оно попросту отторгается. Человек создан для человеческого. Стало быть, не так уж сложно было бы воспитать в этих ребятах основы человеческого, гуманного. Тем более что отчасти они взрослые люди, их интересы, любознательность, сознание своего человеческого «я» в известной степени сложились. Их уже мучают проклятые вопросы: кто я, зачем я, имею ли я право убивать? Только что мы два часа беседовали с Айзом — чрезвычайно поучительная была беседа! — и он меня окончательно убедил: такого рода парадоксальную личность воспитать легче, чем ребенка семи лет, хотя психика «стриженого» находится примерно на уровне семилетнего. А дети, как вы знаете, не рождаются злодеями.
— Любопытно, любопытно! — воскликнул Командир и в волнении прошелся но землянке, от стены к стене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9