«Ватеа сказал, что там живет тшаутелур, – подумал Тангол. – Как нам удастся объяснить свое появление в Нан-Мадоле? Видел ли кто-нибудь наше каноэ?.. Теперь оно далеко».
Глядя на огромный город, Тангол мыслью и сердцем возвращался на палубу черно-красного каноэ. Сумеешь ли ты, Момо, разобраться в путанице низких атоллов и выйти к морю Кане? Уцелеешь ли в зоне свирепых ураганов? Потом всплыл туманный образ брата Тумунуи. «Неужели ты посмеешь убить невиновного палу? Или силой принудишь его довести флот к Нан-Мадолу?.. Тогда тучи боевых каноэ заполонят эти каналы. Запылают храмы и дворцы, рухнут молы. Горе, если это случится!..». Он сжал руками голову, пытаясь отогнать видение.
Тангол не заметил, как пришел Ваахоа. С лица жреца катился пот, а глаза выражали радость:
– Тебя хочет выслушать правитель Нан-Мадола.
…Они вступили в сумрачный зал Нан-Танаха. С его стен глядели глаза рыб и морских змей, в вышине, на поверхности свода, сверкали узоры созвездий. Чаще всего повторялся мотив таилу – рыбы с бульдожьей головой, живущей в мрачных гротах рифов. А в центре зала был трон из базальта, инкрустированный цветными кораллами.
– На колени… – шепнул Танголу жрец.
Вокруг трона, на котором восседал человек с худым лицом и тяжелым подбородком, стояли жрецы в ритуальных одеяниях, а рядом с троном – величественный старик с жестким лицом и пронзительно-строгими глазами.
– Твое имя? – раздался сверху тягучий голос.
– Меня зовут Тангол-мореход. Я проплыл весь Кива от Южных морей до Матоленима.
– Зачем?
– Чтобы увидеть сказку океана – Нан-Мадол.
– Встань.
Тангол поднялся на ноги. Краем глаза увидел: Ваахоа что-то шепчет Верховному жрецу – тому самому старику. Выслушав его. Верховный спросил Тангола:
– Южный варвар Тумунуи – твой брат?
Круглая шапка на его голове, имитирующая морду акулы, качалась в такт произносимым словам.
– Великий тшаутелур! – неожиданно обратился к правителю Ваахоа. – Я хорошо знаю Кормчего Южных морей. Это он помог мне возвратиться сюда.
Тот задумался, постукивая пальцем по резному жезлу. Расправив широкие плечи, Тангол открыто смотрел на тшаутелура.
– И Тумунуи надеется завоевать Нан-Мадол? – в вопросе правителя прозвучал металл. Глядя в упор на морехода, он добавил: – Что поручено тебе?
– На Тумунуи кровь отца! – процедил Тангол, выдерживая взгляд тшаутелура.
– Он давно не брат мне.
– Если Тумунуи придет к нам, он сломает зубы, – сказал правитель. – Нан-Мадол стоит с тех пор, как плещут волны.
Тут Верховный жрец поднял над головой жезл из обсидиана и с силой произнес:
– Царство Матоленим основали божественные близнецы – сыновья Солнца!… Никто не одолеет стен Нан-Танаха. Любой флот разобьется о волнорезы Нан-Молукана, и Тумунуи захлебнется в своей крови!…
В голосе жреца мореход уловил неискренность и не мог понять, кого тот обманывает: себя или тшаутелура?
– Если Тумунуи придет к нам, он кончит дни в подземельях Нан-Танаха, – повторил свою угрозу тшаутелур. – Утои руу тао!
– Утои руу тао!… – мощно пропел хор жрецов в ритуальных одеждах, и гулкое эхо отразилось от стен дворца.
Ваахоа опять что-то шепнул Верховному, тот кивнул.
– Мореход свободен, – объявил он Танголу. – Служи нам!
А тшаутелур счел нужным добавить:
– Скоро ты поплывешь в Гавайиду, вместе с Ваахоа. Уру тао ту! – И царственно повел жезлом.
Тангол и Ваахоа шли мимо хижин и мавзолеев, где покоились предки тшаутелура, через рощи хлебных деревьев и кокосовых пальм. Весело перекликаясь, группы юношей и девушек собирали плоды.
– Меня направляют послом в Гавайиду. Будто сам Мауи надоумил их сделать это, верно?
– Сколько дней пути оттуда до Великой реки?
– Не знаю, друг. Скажут в Гавайиде – если знают сами.
Они поднялись на террасы Нан-Катарала и услышали завораживающее пение. Женский голос ненавязчиво вплетался в мелодию раковины. Тангол прошел за колоннаду и увидел белый бассейн.
– Жилище Священного Угря, – пояснил Ваахоа. У края бассейна стояла высокая девушка в одеянии жрицы. Чуть поодаль – юноша, почти мальчик, самозабвенно дувший в раковину. Иссиня-черные волосы жрицы, падавшие на плечи, оттеняли смуглую бронзу ее лица и рук. Она пристально наблюдала за угрем. Тот плавно изгибался, закручивался, снова распрямлялся в ритме песни.
Почувствовав взгляд морехода, девушка резко обернулась. Брови ее сдвинулись, она прервала песню. И тотчас угорь опустился на дно, покрытое лепестками цветов, а мальчик поспешно укрылся за колоннами.
– Не сердись, Этоа, – мягко сказал Ваахоа. – Я не знал, что ты уже здесь… А этот человек – гость твоего отца.
Жрица ожгла Тангола пронзительным взглядом. Словно уколола в сердце. «Как странен и дик ее взор!», – подумал Тангол, ощущая гулкое биение крови в висках.
– Спой еще… – неожиданно попросил он.
В темных глазах Этоа вспыхнуло пламя. Качнув головой, она повернулась и ушла за колонны… Где-то слабо вскрикнула птица, в пальмах прошуршал ветерок. Снова зазвучала раковина, но мелодию Этоа, немолчно звучавшую в душе, Тангол больше не слышал.
Скрывая в пальцах улыбку, Ваахоа делал вид, что потирает нос.
Рождалась и умирала в небе луна, за ее фазами послушно следовали приливы. Нан-Мадол, город на каналах, жил своей непонятной жизнью. По-прежнему в его бухтах теснились корабли из многих стран. Время неслышно проносилось над островом. А Тангол, забыв обо всем, трудился в «библиотеке» Нан-Катарала, постигая знания, скрытые в узелковых письменах… Ваахоа не показывался неделями.
Чем он был занят, мореход не интересовался… Плавание в Гавайиду все откладывалось: миссия, порученная Ваахоа, была слишком трудной – он должен был склонить могущественных вождей Гавайиды к союзу «дружбы и любви». Тшаутелур ожидал вестей от торговцев, которые полгода назад отправились на разведку. Лишь по их возвращении можно было что-то решить.
– Рано или поздно, а мы отплывем, – с жаром твердил Ваахоа в часы кратких встреч. Сейчас они сидели с Танголом в одной из потайных комнат Храма. – Лоцман Ватеа готовит самое большое в Матолениме каноэ! Он будет сопровождать нас.
– Скорее бы… – тяжко вздыхал Тангол. – Я тоже устал ждать.
Видение Реки неотступно возникало в его воображении: психомодель Орза не давала ее забыть… Но все чаще видения, навеваемые Орзом, заслонялись загадочным образом Этоа. Тангол несколько раз пытался встретить жрицу – тщетно! Однажды он заметил фигуру в ритуальном плаще, скользнувшую меж колонн в сумерках. Но то был мужчина. Заговорить с ним не удалось.
Потом Тангол решил проникнуть к бассейну Священного Угря, но путь ему преградил рослый воин: выступив из темной ниши, он выразительно посмотрел на морехода… Эта немая сцена долго жила в памяти Тангола.
Спустя двадцать лун опять появился Ваахоа, радостный и озабоченный одновременно.
– Наконец-то, друг! Отплывем скоро. Каноэ почти готово и ждет нас в бухточке северного побережья.
…Завершив чтение связки волоконного письма, Тангол вышел к порталу Храма – отдохнуть, полюбоваться ночным небом. И тут из-за колонны, украшенной знаками созвездий, возникла высокая фигура в белом.
– Господин… – тихо позвал мелодичный голос. У Тангола оборвалось сердце. Он стоял, не решаясь обернуться, и отчетливо слышал взволнованное дыхание.
– Я знаю… ты уходишь в плавание.
Потом Этоа сжала его плечо, мягко потянула к себе:
– Спрячемся, нас могут увидеть.
Ему все еще казалось: это сон, блаженный сон. И голос Этоа, и ее дыхание; уходящие ввысь колонны из базальта; таинственный шелест кокосовых пальм; яркие звезды в просветах над головой.
– Гавайида очень далеко, – шептала девушка. – Но ты возьмешь меня с собой, да?
– Ты хочешь покинуть родину? Ты, дочь Верховного? Он закрыл глаза, чувствуя, как под нежной кожей ее пальцев, сжимавших его плечо, пульсирует горячая кровь.
– Что мне отец? – Во тьме ее глаза сверкнули странно, дико: – Я дочь атоллов, моя мать была кауна! Я задохнусь в каменных мешках Нан-Катарала. Ветер и волны с детства были моей колыбелью. Отец же принуждал меня быть жрицей в Храме. Я ненавижу его!…
Тангол задумался.
– Хорошо… поговорю с Ваахоа. Завтра!
– Уже поздно! – горячим шепотом проговорила Этоа. – Ибо в полдень с восточных атоллов приплыл мой дядя по матери и сказал: «От южного горизонта плывет Тумунуи».
Тангол отшатнулся, впился взглядом в сверкающие зрачки.
– Это правда?! Действительно плывет Тумунуи?
Широко распахнув бездонные глаза, Этоа твердила в пароксизме отчаяния:
– Все рушится… Тумунуи будет беспощаден! И стены Нан-Мадола порастут травой забвения. Боги отвернутся от нас, камни обрушатся в бассейн Угря. Хааннах!… – Она повернулась и исчезла во мраке.
Тангол и Ваахоа с верхней галереи Нан-Катарала напряженно всматривались в горизонт. Белесый Кива полого вздымался к черте окоема, и оттуда к острову Матоленим медленно подплывали огромные двойные каноэ. Их было множество.
– Как быстро отыскал Нан-Мадол мой брат… – пробормотал Тангол с удивлением. Он забыл, что с момента бегства в Нан-Мадол минуло более года.
Ваахоа разом сник, безвольно прислонился к колонне Храма. В душе жреца были пустота и отчаяние. Неужели все потеряно, и он никогда более не увидит Серых скал, где его ждет Пинтод, не услышит шума зеленой стены леса, плеска Великой реки?
На причалах собралась огромная толпа. В нижнюю бухту стремительно влетело узкое черное каноэ с косым парусом и пучком травы на мачте. То был знак бедствия! «Похоже на пирогу кауна, – подумал Тангол. – Кто это?». Размазывая по свирепому лицу траурную краску, посланец кауна хрипло восклицал:
– Горе Нан-Мадолу! Идет Тумунуи!… Будет страшная битва!
Заметив Тангола, вождь скорбно кивнул ему. Прибежавшие из Нан-Танаха телохранители подняли кауна на плечи и скорым шагом понесли к тшаутелуру. Еще долго звучал вдали низкий бас вестника беды: «Лю-у-уди! Идет Тумунуи…».
В гаванях началась паника: десятки судов из Гавайиды, Сипангу, с атоллов спешно выбирали якоря. К полудню порт вымер.
Тангол снова вернулся в Нан-Катарал. «Неужели Момо помог Тумунуи отыскать Нан-Мадол? Нет, он не мог сделать этого», – думал он, угрюмо глядя, как толпы воинов переправляются на плотах к островкам Томуна.
Ваахоа недвижно стоял у колонны. Вдруг он уныло покачал головой и застонал:
– Все рушится, друг мореход! Ночью, перед рассветом, Ватеа сказал мне: «Каноэ готово, можно отплывать». А я, глупец, отложил до утра. И вот оно, это утро!… Горе мне!
В полдень флот Тумунуи медленно втянулся в гавань. Горожане лихорадочно укрепляли подступы к Нан-Танаху. Повсюду сновали жрецы, выкрикивая: «Лю-юди! Готовьтесь к битве! Нан-Мадол недоступен врагу».
Огромные двойные каноэ Тумунуи, продвигаясь вдоль Нан-Молукана, высаживали отряды воинов. Оглашая воздух диким свистом, они карабкались на террасы и насыпи. Устилая своими телами базальтовые платформы, облепили укрепления Томуна… Хрипы и стоны раненых, крики сражающихся – все это катилось в сторону внутренней гавани. Томун едва продержался до заката – и пал. Флот Тумунуи заполонил бухты, факелами запылали немногие боевые каноэ Нан-Мадола… К ночи разразился шторм, и ураганный ветер гнал на город тучи искр, тлеющие паруса, обломки мачт. Нан-Мадол горел. Огненное зарево охватило полнеба.
Нан-Мадол не спасли колоссальные стены – наступавшие пробили их таранами. Зато под грандиозной платформой, где высился Нан-Танах, яростный бой длился больше суток. Тшаутелур и вожди, забывшие за годы мира искусство сражаться, велели уцелевшим воинам втащить наверх базальтовые блоки и закрыть ими все входы во дворец. Горожанам роздали оружие, приказали до конца оборонять платформу. Вместо этого они пошли сдаваться южным варварам. Однако Тумунуи не понял их намерений – и все они были перебиты.
К утру полусгоревший Нан-Мадол сдался. Лишь дворец Нан-Танах не покорился. К нему на плечах дюжих телохранителей поднесли Тумунуи. Поглядывая на черные стены, правитель сказал с усмешкой:
– Ну что ж, тшаутелур сам залез в ловушку. Тем лучше!
Ваахоа и Тангол тоже были в числе защитников Нан-Мадола. Осознав к утру, что все кончено, они подземным ходом возвратились из Нан-Танаха в Храм. Задыхаясь от усталости, в покрытой копотью одежде поднялись на крышу Нан-Катарала… Близился новый день, жарко пылала на востоке заря. Укрепления Томуна курились чадным дымом, а в бухтах и каналах не было видно воды: так густо стояли там каноэ Тумунуи.
– Мы проиграли, друг… – потерянно сказал Ваахоа. Тангол сел на каменные плиты, опустил голову.
– Может, еще отыщем каноэ и Ватеа? – с трудом разжал он запекшиеся губы.
Жрец не ответил. Сдавив пальцами виски, он глухо повторял:
«Мы опоздали… Пинтод не дождался меня. Прости, отец».
Тут на крышу, словно вихрь, ворвалась Этоа. Ее огромные глаза сверкали, волосы разметались по плечам. Она хриплым, неузнаваемым голосом закричала:
– Пал Нан-Танах!… Предатели указали Тумунуи тайные ходы во дворец. Скоро варвары придут и сюда. Бегите!… Я видела Ватеа, он велел вам спешить к северной бухте Волеаи. Каноэ там!
Последний тшаутелур, ведущий свой род от «божественных близнецов Солнца», стал пленником Тумунуи. А тот восседал на базальтовом троне в зале Нан-Танаха, и его толстая физиономия лоснилась от гордости и самодовольства. С любопытством разглядывая своего пленника, Тумунуи вкрадчиво сказал:
– Я слышал, будто ты грозился сгноить меня в подземелье?
Тшаутелур презрительно молчал.
– Смотрите-ка, не желает беседовать со мной! – Тумунуи притворно вздохнул и легко поднял с трона свое грузное тело. Сбежав по ступенькам, он взмахнул резной палицей. В глубокой тишине зала, набитого воинами, раздался глухой звук – и тшаутелур с проломленным черепом ткнулся лицом в яркие циновки. Отшвырнув палицу, Тумунуи отыскал взглядом Верховного жреца в кучке знатных пленников и небрежно поманил его согнутым пальцем. Униженно кланяясь, тот приблизился.
– Куда сбежали мой брат и предатель Ваахоа? Я принял его как родного…
Верховный жрец пал на колени, лицо его посерело от страха:
– Нан-Катарал окружен воинами, великий… Ваахоа и Тангол не уйдут.
– У тебя красивая дочь, это верно? – меняя тон, с ухмылкой спросил Тумунуи.
– Да, великий! Ее зовут Этоа. Но она жрица Священного Угря.
Тумунуи пренебрежительно махнул рукой:
– Угря можно зажарить, он вкусен. А дочь пришли ко мне…
Он замолчал, прислушиваясь к возне на террасе Нан-Танаха. Спустя минуту рослые воины втащили в зал Тангола. Его схватили по дороге к бухте Волеаи. Он сумел задержать преследователей, пока Этоа скрылась в джунглях. Ваахоа же не успел покинуть Нан-Катарал и, сдвинув базальтовый блок, заперся в подземном тайнике. Тангол был весь опутан лианой.
– Кто посмел?! – казалось, Тумунуи был возмущен этим. – Освободить!
Растирая затекшие запястья, мореход мрачно смотрел на брата.
– Кена, милый… – в обычной язвительной манере сказал тот. – Значит, ты предал меня, как и Момо?
– Ты убил кормчего?! – гневно крикнул мореход, делая шаг вперед, но телохранители схватили его за плечи. Тангол рывком освободился.
Тумунуи набычился, присел на нижнюю ступень трона. Его глаза блеснули.
– Плохо думаешь обо мне, братец. Едва мы отплыли, Момо сам бросился в волны. А ведь в Южном море столько акул!… Я скорблю о глупом старике. – В зрачках Тумунуи мелькнула усмешка. – К счастью, мне помогли люди атоллов Кане. Они хорошо знают путь к Нан-Мадолу. – Помолчав, он вдруг накинулся на телохранителей: – Чего стоите? Ведите сюда Ваахоа!
– Жрец укрылся в подземелье, – виновато сказал один из них. – Он задвинул плиту.
– Ну и пусть подыхает там, – пробурчал Тумунуи. – Разведите под плитой костер пожарче… – Искоса глянув на брата, добавил: – И твою кровь проливать не собираюсь. Придумаем что-нибудь другое.
Тангол сверлил брата тяжелым взглядом отцовских глаз, и Тумунуи чудилось: вот сейчас он стоит перед отцом, воскресшим для мести. Не поднимая взгляда, тихо сказал Танголу:
– Я знаю, ты хороший пловец. И не боишься мано – грозных акул. Поэтому в полдень я приду к акульему цирку. И ты придешь туда.
…Акулий цирк – коралловый садок овальной формы – имел шагов триста в окружности. Туда с незапамятных времен бросали акулам живых людей – виноватых или невинных. А в дни празднеств особо смелые добровольно сражались с мано, чтобы заслужить награду. Свежая вода поступала в садок через узкий проход в скалах.
Тумунуи уселся на циновках с южной стороны цирка и велел привести брата.
Тангол стоял перед ним в одной набедренной повязке.
– Возьми мое оружие, – добродушно сказал Тумунуи, швыряя к его ногам выточенный из зуба гигантской мано кинжал. – Если победишь, иди куда хочешь… – и язвительно улыбнулся.
Мореход подобрал оружие, повернулся и прыгнул в садок. В душе у него были холод и пустота.
1 2 3 4