А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


* * *
Не очень далеко, но и не совсем близко, не очень давно, но и не сказать, что вчера, жил-был пес Кузя, а по соседству, через дырку в заборе, тоже жил-был кролик Капусткин. Иногда они обменивались мнениями. И как-то пес Кузя сказал:
— Посмотри, Капусткин. Мне хозяин новый ошейник подарил. Правда ведь красиво, а?
Кролик осмотрел обновку через выпавший сучок.
— Да, ошейник тебе к лицу, — ответил он. — И цепь, которой ты привязан, тебе тоже идет. Но больше всего мне нравится, когда ты еще и в наморднике.
Капусткин так говорил потому, что он был зайцем, а притворялся домашним кроликом, чтобы в него не стреляли.
Тут и сказке конец.
* * *
Нури закинул руки за голову, шевельнул бицепсами. Самым трудным в деле воспитателя он считал необходимость сочинять сказки и сейчас гордился удачей. Акселерат и вундеркинд Алешка, случайно затесавшийся в группу малышей, одобрительно хмыкнул и сказал:
— Обрати внимание на реакцию слушателей, воспитатель Нури. Никто не усомнился в способности пса и кролика говорить. А почему? Ты не знаешь, а я знаю, потому что я ребенок и помню: во всех сказках звери говорят. Ведь сначала все были братья — и люди, и звери. И понимали друг друга. А потом люди стали плохо себя вести, звери обиделись, ушли в леса, пустыни и тундру. Белый медведь — тот вообще на льдину сбежал. А те, что остались по доброте, например собаки, или из лени — кошки, или из слабохарактерности — коровы там и прочие жвачные, те замкнулись, постепенно поглупели и вообще говорить разучились. Но память о временах, когда все были в родстве, когда люди понимали зверей, в звериной душе осталась. И в человеческой тоже…
Слушатели разбежались. Нури и Алешка расставили шахматы и быстро разыграли дебют. Детская площадка, одна из многих, расположенных на окраине жилого массива океанского центра Института реставрации природы, звенела голосами: детвора впитывала солнце и наливалась жизненными соками. Пахло скошенной травой и соснами, радостно лаял щенок.
— Чего я понять не могу, так это свойств памяти, — акселерат и вундеркинд Алешка сделал коварный ход конем и индифферентно отвернулся.
На стол спланировал говорящий институтский ворон, перебрал в ящике сбитые пешки и осмотрел доску взглядом знатока. Алешка подергал его за хвост, и Ворон предостерегающе раскрыл клюв.
— Знаю, что взрослый начисто забывает о детстве. Но почему? И когда? Вот она, — Алешка поправил бант на косичке пробегавшей мимо девчушки, — она может силой воображения и даже не напрягаясь одушевить свою куклу. Я тоже раньше мог, а теперь вот не могу. Не знаю, как ты, а я ощущаю это как потерю.
Нури сделал рокировку, привычно оглядел площадку и убедился, что все в порядке, все заняты важнейшим в жизни делом — игрой.
— Одушевляет, — согласился он. — Я тоже думал об этом. Но до какого предела, вот вопрос.
— Полагаю, пределов нет. Ведь нет пределов воображению и фантазии.
И тут из зарослей орешника, что на краю площадки, вышел человек. Не бородатый волхв, работник службы экопрогнозов, и не дровосек-дендролог, и вообще не похожий ни на кого из сотрудников ИРП. И потому его появление было сразу замечено: на площадке стало тихо. Нури смешал фигуры, отодвинул доску и подпер голову кулаком. Гость был в домотканых портках в синюю полоску, чистых онучах и новых лыковых лаптях. Домотканая же рубаха без ворота была подпоясана пеньковой веревкой, а светлые волосы, стриженные под горшок, топорщились. От всего этого Нури пришел в состояние тихого умиления, а малыши забыли про игры, разглядывая гостя.
Человек держал в руке лукошко.
— Вот как, значит! — Он поставил лукошко на стол и слегка поклонился. — Вывелся, выходит… Я бы сказал, возник…
Он откинул тряпицу с лукошка, и оттуда выглянули две головы, светло-коричневые, с черными ноздрятыми носами и стоячими ушками, похожие на детенышей лани, но поменьше.
Ребятишки обступили стол, тянулись на цыпочках, пытаясь разглядеть зверенышей. Гость сделал козу, головы поймали пальцы, зачмокали.
— Сосет, — сладким голосом сказал гость.
— Сосут, — машинально поправил Нури.
— Вот… это самое, не можем мы. Убедились: недостойны. Потому — грехи! Я бы сказал — эгоизьм. И опасаемся, как бы чего… А он единственный. Ему безопасность нужна, ему настоящее молоко надоть. Мы не против, берите, а?
Вот так, вплотную, жителя Заколдованного Леса Нури видел впервые. Конечно, он был оттуда: никто из сотрудников ИРП не носил подобной спецодежды и не говорил столь косноязычно.
Гость сощурил васильковые глаза, обтер тряпицей пальцы.
— Так я пойду, значит. А ему б это, как его, детское питание. Я бы сказал, натуральное, а?.. До свиданьица.
— Вы еще придете?
— Придете вы, мастер Нури. Туда. — Гость показал большим пальцем через плечо.
— И не думал, с чего бы?
— Вам на роду написано… прийти.
— Ну, если на роду, тогда конечно…
— Дядя, — перебил кто-то из малышей, — а как вас зовут?
— Иванушкой меня кличут.
— Э… — сказал Нури.
— А чего?
— Да нет, пожалуйста… Только вот детенышей из леса выносить не стоило, погибнут они без матери.
— Нет у него матери!
С этими словами Иванушка перевернул лукошко. И все ахнули. На столе желтенький, в темных пятнах, лежал теленок тянитолкая.
На следующий день вундеркинд и акселерат Алешка воспользовался отсутствием Нури, чтобы внести свою, не предусмотренную программой лепту в дело экологического воспитания молодого поколения. Ему трепетно внимали пятилетние подопечные.
— Я вам скажу, товарищи, что, увидев тянитолкая, дедушка Сатон сначала было сомлел, но быстро взял себя в руки и собрал весь цвет нашего ИРП. Пришли самые широкие специалисты — этологи, биологи и генетики; очень широкие — ботаники и фаунисты; просто широкие — позвоночники и беспозвоночники; широкие, но поуже — жвачники, хищнисты, грызуноведы и пресмыкатели; узкие — волковеды, коровяки, козловеды, медвежатники, кинологи и котисты; самые узкие — овчарочники, болонеры, беспородники, кис-кисники, бело— и, отдельно, серомышатники и многие другие причастные к реставрации природы. И не зря собрались, ибо сломать всегда легче, чем построить. Пиф-паф — и вот уже нет красного волка. Трах-бах — и конец стеллеровой корове. Еще трах, еще бах, и ты! убил! последнего на Земле камышового кота. Небольшой такой, изящный и без хвоста… Ты скажешь: что мне камышовый кот, я и без него могу. Говори за себя, а не за всю планету. Земля без камышового кота не может! Для Земли камышовый кот такое же неповторимое дитя, как и ты, человек!.. Воссоздать утраченный вид так трудно, что удача становится праздником для всего человечества. А тут — тянитолкай…
Эмоциональная речь, украшенная добротными паузами, проникала в сердца слушателей. Алешка не так уж далеко отошел от истины. В общем, почти так оно и было. На чрезвычайном совещании в кабинете директора ИРП известные специалисты столпились вокруг лукошка, разглядывая сонного детеныша.
— Подумать только! — сказал директор.
— Н-да, — ведущий специалист по зоогенетике откровенно чесал затылок. — Как правильно заметил доктор Сатон: подумать только.
К столу протиснулся знаток палеофольклора, в срочном порядке доставленный на совещание. Усилием воли он заставил себя подтянуть челюсть, в изумлении отвисшую на кружевной воротник.
— Тянитолкай! О нем мало что известно. — Знаток поднял указательный палец, и все посмотрели на перстень с агатом. — Мало чего… Змей Горыныч, он же дракон, — это да, это получило отражение, равно как и пернатый змей у инков, именуемый Кетцалькоатль. Или серый, к примеру, волк. Хорошо разработан Конек-Горбунок, хотя источников по нему — раз-два и обчелся. Жар-птица… она же у многих народов идет как птица Феникс, мне так кажется. Обратно единорог, он и в геральдику вошел… Саламандра тоже. Сивка-Бурка — вещий каурка, ну, о том многие слышали, он же конь ретивый, хотя эту точку зрения не все разделяют, дескать, конь ретивый крупнее и ест что ни попадя… Или Бедная Эльза, впрочем — это не то. Н-да. Царевна-лягушка, образ, можно сказать, тривиальный, равно как и Лебедь-птица. Вообще, эти метаморфозы, когда зверь превращается в человека, конечно, имеют нутряной аллегорический смысл, но лично мне чужды. Мне ближе всего дракон…
— Давайте советоваться, товарищи! — Сатон прервал затянувшийся экскурс в царство древнего фольклора. — Как быть? Они вон уже проснулись и моргают. Может, у кого есть вопросы? Вопросов нет. А я вот хотел бы спросить, да не у кого: какая из голов передняя? И бегает ли он, а если бежит, то куда? То, что у него хвостик сбоку посередке, — это обнадеживает, не правда ли!
Специалисты переминались с ноги на ногу, шумно дышали и ничего не говорили. Это они правильно делали: чего говорить, если нечего сказать. При сем присутствовала и тоже молчала инструктор дошкольного воспитания, сухая и торжественная бабка Марья Ивановна. Но тут она вмешалась, уверенная, что так и надо:
— Дите, оно и есть дите, его поить-кормить надо. Дайте сюда!
Она забрала лукошко и, никого не спрашивая, унесла. Все облегченно вздохнули.
— И присмотрите, пожалуйста, чтоб не разорвался, когда подрастет, — сказал ей вслед Сатон и сел за свой директорский стол. — Человека и того иногда разрывает… От противоположности устремлений. — И непонятно добавил: — Ты смотри, что творят. Невзирая на перерывы в энергоснабжении.
— …дракон, — от запятой продолжал знаток палеофольклора, — тот почти везде встречается. Расхожий образ и на Востоке, и на Западе. А что это значит? Значит, истоки в природе искать надо. Сейчас уже все согласны, что были драконы. Были! А может, и есть. В глубинке. А нет, так будут!
— При чем здесь драконы, не о них речь. С драконами все ясно. У нас на повестке тяни… — Сатон раздраженно постучал ладонью по столу, -
…толкай. А не драконы. И давайте говорить по сути.
— Я и говорю: пусть из сказки. Но вы ж сами видели — сосет. Значит, реальный. А любое упоминание в фольклоре говорит о том, что корни явления надо искать где? Отвечаю: в природе. Пусть, пусть данное явление по сути сказочно, но ежели оно из природы, то снова может возродиться. В яви, спонтанно, или, проще, самопроизвольно. Есть мнение, что если в достаточно большом регионе возникает натуральная дремучесть, то она неизбежно порождает сказку, а с другой стороны — граница между сказкой и явью расплывается… У вас здесь, слышал, даже питекантропы возникли, чего уж дальше. А почему возникли? Отвечаю — от дремучести, и все тут! — Знаток раздумчиво растягивал слова, глазки его затуманились, и чувствовалось, что тема дремучести ему близка. — Кондовость, я вам скажу, страшная сила. Раньше, согласен, на заре НТР, она была силой косной. Но развитие идет как? Отвечаю: по спирали. Выходит, и кондовость обратно стала силой, но уже прогрессивной, на другом уровне. В природу нам надо, вот куда. Глубже. И самим проще быть. Нутром понимать, а не задаваться вопросами. Хотя, конечно, нутром понять не каждому дано…
Сатон распушил бороду:
— Грехи, что ли, мешают? Как говорит Иванушка — эгоизьм?.. Вы, случаем, не родственник Гигантюка?
Громовой хохот специалистов потряс стены. Испуганный Ворон сделал круг у резонирующей люстры.
Знаток обиделся, не понимая причин веселья. Тонкими пальцами он поправил жабо:
— Что кому мешает, то каждый сам о себе знает.
* * *
А дело в том, что гимн во славу кондовости, пропетый знатоком, почти дословно повторял высказывания Павла Павловича Гигантюка.
В свое время Гигантюк как-то изловчился попасть на руководящую научную работу: его, отовсюду убирая, постепенно повышали. Пал Палыч развил бурную организационную, а также интеллектуальную деятельность. Организационная свелась к внедрению в подчиненном коллективе почасового планирования, а умственная — к разработке ключевых руководящих фраз: я не готов обсуждать этот вопрос; вы меня не убедили; так что вы предлагаете?; вот так и делайте; нам, товарищи, надо по-большому; так что будем показывать?; здесь мы с вами не додумали; что-то мы давно никого не наказывали. Но прославился Гигантюк фразой: «Здесь у нас, товарищи, при подведении итогов работы произошла утечка информации».
Естественно, руководимый коллектив был заблокирован: все непрерывно писали и согласовывали планы. На работу времени уже не оставалось. Наверху испугались и перебросили Пал Палыча на кадры. Коллектив ожил, но стало плохо с кадрами. Пришлось послать Пал Палыча в длительную и престижную командировку — не обижать же человека, который уже привык к руководящей деятельности. Но прошло четыре года, и снова возник вопрос, куда деть Гигантюка? Место нашлось на птицефабрике при ИРП… А дальше жизнь его оказалась странным образом связана с Заколдованным Лесом, ибо Гигантюк был инициативен, спервоначалу даже производил неплохое впечатление и очень хотел руководить научной работой…
Обо всем этом Нури узнал еще год назад, когда однажды он, охотник Олле, вент Оум и пес Гром пешком пересекали лесной массив ИРП. Оум, питекантроп в первом поколении из племени вентов, приболел и нуждался в квалифицированной врачебной помощи. Вент — аббревиатура от «венец творения» — самое убедительное доказательство плодотворности многолетних усилий ИРП в деле реставрации природы. «Все, — говорили многие Сатону, а тот только посмеивался в бороду, — первобытность достигнута, если уж природа вновь обрела способность порождать перволюдей…» По пути из горной страны, где было пещерное становище вентов, они огибали зону Заколдованного Леса, лежащую почти в центре массива. Нури тогда был здесь впервые и часто останавливался, разглядывая Заветные дубы, слишком подлинные, чтобы быть настоящими. Вдали, за бревенчатым тыном, виднелись крытые корьем избушки жилого центра Заколдованного Леса. Кто-то в полосатых портках и лаптях не спеша прошел к тыну вслед за Коньком-Горбунком, держа кнутовище на плече. Заскрипели деревянные ворота, открылись и закрылись за вошедшими. Опустился и снова поднялся колодезный журавель за тыном, было слышно, как захлопал крыльями и неурочно прокричал кочет.
— Дальше нельзя. У тех вон кустов проходит граница защитного поля. — Олле присел на пенек, потянулся.
Добрая кобыла! — сказал Нури. Он прислонился лицом к защитному слою, ощущая его податливую упругость.
— Не кобыла это, — возразил охотник Олле. — Вид у него под кобылу. Сивка-Бурка это.
По ту сторону, совсем рядом, Сивка-Бурка пасся на поляне, заросшей Аленькими цветочками. Услышав разговор о себе, он взбрыкнул задними ногами и поднялся на дыбы, показав серебряные подковы и розовое, в веснушках пузо. Потом он заржал и, склонив голову набок, прислушался к затихающим вдали перекатам собственного голоса. На морде его выражалась удовлетворенность достигнутым результатом.
Вент Оум рухнул на траву, зажимая ладонями уши. Гром непроизвольно присел, как для прыжка, и ощетинился. На голову Нури свалилось что-то мягкое и очень горячее и скатилось к ногам. Как сквозь подушку, донесся до него голос Олле:
— И вот так всякий раз. Как увидит посторонних, так и орет неожиданно.
— С ума сойти! — Нури массировал уши. — Кто б поверил, что у такой маленькой скотинки, всего-то с осла, может быть столь богатый голос.
— Это закон: чем меньше скот, тем больше крику. — Олле сдвинул палкой Жар-птицу, сбитую с небес ревом Сивки-Бурки, столкнул в ближайшую лужу. Птица зашипела и обдалась паром. — Оклемается. А вообще, защиту надо ставить двойную, а то из Заколдованного Леса недавно тютельки просочились. Теперь вот Жар-птица…
— Скажешь тоже, — Нури с опаской косился на Сивку-Бурку, но тот спокойно хрумкал траву. — Кто это может через защиту пройти?
— Проходят. Мне уже волхвы жаловались, да и сам вижу, часто не разобрать, кто нормальный мутант, кто оттуда.
Жар-птица выбралась из лужи, залезла в кусты и слабо светилась в темной зелени. Вент Оум с любопытством поглядывал туда, видимо, прикидывая, нельзя ли приспособить ее для освещения питекантропьей пещеры, все-таки со светляками много возни, а от костра копоть и дым.
Они встали и пошли дальше вдоль защиты. И пока шли, Олле знакомил Нури с историей Заколдованного Леса.
Вольный охотник Олле поставлял Институту животных. Узнав, что где-то вне ИРП промышляет зверь, промышлять которому уже, по сути, негде, Олле являлся, догонял его, вязал и сажал в мешок. Потом дирижабль, карантин, прививки и — приволье ИРП. Живи в естестве своем, и одна от людей просьба — чтоб быстрей плодился и размножался. Олле был бесхитростен и могуч. Его пес Гром был свиреп с виду, по добр в душе. Олле дружил с воспитателями и очень помогал им, особенно во время заезда новых смен. Все дети Земли обучались общению с природой в центрах и филиалах ИРП…
Олле рассказывал Нури, что порядком времени назад, когда ИРП лишь разворачивал свою работу, лесной массив только набирал силу, а о вентах еще и слыхом не слыхивали, на птицефабрике ИРП было обнаружено яичко — не простое, а золотое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51