И этой девушкой была Динара. Что привело ее тогда в больницу к нему? Чувство уважения и простого человеческого участия, как и многих других его сотрудников? Но почему она была в тот вечер необыкновенно кроткой и послушной, и почему так мягко и удивительно лучились ее огромные прекрасные глаза? Человек не может забыть самые счастливые мгновения своей жизни и не может запретить себе вспоминать их, с кем бы они ни были связаны. И печально, когда эти самые счастливые воспоминания связаны не с единственным, самым близким, как и должно быть, тебе человеком – женой, а с кем-то другим. Но жизнь не изменишь, не переиначишь одним только своим желанием, одной только своей волей. И с нею нельзя не считаться…
С грустными мыслями Наркес задвинул занавески, разложил постель на тахте и, выключив свет, лег спать тут же, в кабинете.
21
За многими праздничными и торжественными для Наркеса и Шолпан событиями быстро летели дни. Супруги готовились к поездке в Стокгольм. Вручение Нобелевских премий королем Швеции происходит ежегодно десятого декабря, поэтому было решено вылететь восьмого. Особенно с нетерпением ждала этой поездки Шолпан. Все свободное от лекций и домашних дел время она посвящала заботам о платьях и нарядах, в которых хотела предстать во время более чем десятидневного пребывания в аристократическом мире Стокгольма. Некоторое время уделил этой проблеме и Наркес. Лучшими портными Алма-Аты был сшит традиционный черный фрак. Найден был и цилиндр, необходимый во время всех ритуалов. На этом, собственно, и закончились все приготовления Наркеса к поездке. Его непрерывно отвлекали многочисленные и важные дела.
В эти дни, когда выпали первые снега, Шолпан все чаще и чаще вспоминала о леопардовой шубе, которую она еще весной заказала знакомым.
Однажды она встретила Наркеса после работы очень радостно. Не дав ему возможность отдохнуть и поужинать, она сразу взяла его за руку и с сияющим видом, ничего не объясняя ему, повела в свою комнату. Когда они вошли в нее, Шолпан обратилась к мужу – Отвернись, – попросила она.
Наркес отвернулся. Шолпан открыла шифоньер, что-то достала из него и через некоторое время радостно произнесла:
– А теперь повернись.
Наркес повернулся. Шолпан стояла перед ним в необыкновенно красивой леопардовой шубе. Шуба действительно была роскошной: светло-желтая, с искрящимся золотистым оттенком и большими, слегка раздвоенными темно-коричневыми пятнами. Внимательно окинув жену взглядом, Наркес не мог скрыть своего удовлетворения.
– Да… ничего… Хорошая шуба. Поздравляю с обновой.
– Вот удивятся все подружки – Начнут расспрашивать, где и как я ее достала, – заранее предвкушая успех, радовалась Шолпан.
Поворачиваясь перед трюмо в разных позах и внимательно рассматривая себя с разных сторон, она мечтательно произнесла:
– Звезда мирового экрана Шолпан Алиманова. Имя мое повторяют неоновые лампы реклам в Нью-Йорке, Париже, Лондоне и других столицах мира.
– Идолом хочешь стать? – не выдержав, мягко улыбнулся Наркес.
– А почему бы и не стать, если бы смогла? – вопросом на вопрос ответила Шолпан.
– А ты помнишь, что сказала недавно Кози Латтуада, которую ты боготворишь?
– Наркес взглянул на жену. – «Я не хочу быть больше идолом. Я хочу быть просто человеком».
– Легко ей говорить, – снимая шубу, возразила Шолпан, – после блестящей головокружительной карьеры. Конечно, по-человечески я понимаю ее. Но карьера ее все равно недоступна для многих. – Она задумалась и грустно произнесла;
– Конечно, никакая я не звезда. А просто рядовая преподавательница и просто рядовая жена. Мечтаю иногда о несбыточном, но это так, потому что очень скучно живем. Ничего ты не знаешь на свете, кроме работы. За десять лет, которые мы живем с тобой, мы почти ни разу не сходили ни в кино, ни в театр. Даже людям сказать стыдно. То гости, то бесконечные домашние дела, то родственники, то еще что-нибудь. Так и проходит наша молодость. Давай сходим сегодня в театр. Мне безразлично на какую постановку. Только сходим, а? – жалобно попросила она.
– Не могу, – немного подумав, сказал Наркес. – Ты же видишь. Работать надо над монографией.
– Сперва ты говорил, что тебе надо подготовиться к эксперименту, потом ты говорил, что надо дождаться результатов, дождался и результатов, теперь говоришь, что надо закончить монографию. Будет конец этой твоей работе когда-нибудь или нет? – раздраженно спросила Шолпан. – Время идет, мы прожили с тобой полжизни, но по существу так еще ничего и не видели.
– Да, это верно, – невесело согласился Наркес. – Ты думаешь, мне легко вот так вот постоянно работать и никуда не выходить из дома? Иногда я и сам проклинаю свою судьбу, эту обреченность на вечную работу. Я словно раб, которого постоянно и беспощадно подгоняет какой-то невидимый погонщик… Послушай, – вдруг остановился он, – сходи в театр с какой-нибудь подругой, а я побуду дома, поработаю.
– Я бы пошла, да людей стыдно, – резко сказала она. – Скажут, без мужа ходит в театр. Лучше уж дома сидеть. Что мне – привыкать к этому?
Она помолчала и зло добавила:
– Все подруги завидуют мне и говорят: «Ты жена самого Наркеса Алиманова!» Если б они знали, как трудно быть твоей женой. Никто бы тогда и не завидовал. Даже, наоборот, сразу бы сбежали, будь они на моем месте.
Наркес стоял, молча слушая упреки жены. Он понимал, что она была права и тем не менее ему не хотелось подтверждать это вслух, чтобы не расстраивать ее еще больше.
– Да еще часто превратно судят о женах великих людей, – все больше раздражаясь, продолжала Шолпан. – Вот, например, в разладе семейной жизни Льва Толстого все винят Софью Андреевну. А почему винят? Потому что преклоняются перед гением Толстого. А подумал ли кто-нибудь о том, как невероятно трудно жить рядом с таким ненормально большим человеком? Сколько раз она переписала от руки «Войну и мир», «Воскресение», «Анну Каренину», воспитала множество детей и она же плоха. Вряд ли сейчас можно найти такую же мужественную и работящую женщину. А я, сколько труда я вложила, чтобы ты стал на ноги, в те годы, когда ты болел? Работала одна, одна содержала семью и одна воспитывала ребенка. Ты помог ему хоть в чем-нибудь, вспомни? Сколько я ни читала о великих людях, чтобы хоть немного понять тебя, но и среди них я не встретила ни одного такого человека, как ты. Ты был самым ненормальным из них. Потомки подтвердят это. Даже погибая от болезни, ты исступленно твердил: «проблема гениальности, проблема гениальности. Только бы совершить для людей открытие, потом можно и умереть». Ну разве это не ненормальность, разве это не болезнь, а? Разве нормальные люди так рассуждают, а? Скажи сам по-божески… – Шолпан была очень взволнованна. Воспоминания о прошлом разбередили ее душу.
– Ты сильно изменился в последнее время. Ты, наверное, все еще не можешь забыть мои симпатии в институте. В те годы ты был неприметный и болезненно стеснительный – А они… они умели хорошо танцевать и красиво говорить. Я думала, что они и есть настоящие и редкие джигиты, красивые лебеди из сказки Андерсена. А лебедем оказался ты. Не сразу я поняла это. Не сразу поняла и то, что это были никчемные и маленькие люди. Они даже стареют быстро, а ты все цветешь и становишься сильнее физически день ото дня. Твоя воля пугает и меня, хотя я и вижу тебя каждый день… Ну. скажи, ты не сердишься на меня за прошлое? Это же были совсем безобидные увлечения. Я так давно и сполна искупила свою вину перед тобой. Ну, скажи, ты не сердишься?
Наркес молчал. От воспоминаний юности на душе у него заскребли кошки. Былая неудовлетворенность своими отношениями в семье, от которой он страдал долгие годы, снова поднималась в нем. Вместе с ней рождалось и чувство тихой грусти.
– Ну, что ты молчишь? – с отчаянием воскликнула Шолпан. – Ты – страшный человек! Я знаю, что ты никогда и ничего не забываешь. Ты можешь помнить об этом и двадцать, и сорок лет, и всю жизнь. Я знаю, что ты никогда не простишь мне даже такой чепухи, – заплакала она, – Уж лучше бы я вышла за простого человека, не знала бы всех этих страданий… жила спокойно…
Наркес подошел к жене, притянул ее к себе и стал медленно гладить ее плечи.
– Не расстраивайся… Успокойся… Все тяжелое уже позади, Хочешь, сходим сейчас в театр?
Почувствовав ласковое прикосновение рук мужа, Шолпан расплакалась еще больше:
– Трудно мне с тобой очень, Наркес… и всю жизнь… Сложный ты очень и непонятный. Я часто не понимаю тебя… Не любишь ты меня… а любишь кого-то другого…
– Что ты говоришь? – испугался Наркес. – С чего это ты взяла? Разве не приезжаю я вовремя с работы каждый день? А в субботние и воскресные дни вообще не выхожу из дома, работаю с утра до ночи.
– Работаешь… – сквозь слезы проговорила Шолпан, – чтобы заглушить что-то… Боишься чего-то… разве я не вижу?..
Она сильнее прижалась к мужу и, заглядывая ему в глаза, пытаясь найти в них ответ на мучивший ее вопрос: любима она или нет, все так же сквозь слезы произнесла:
– Глупый ты… Не знаешь, что мною меня в тебе и тебя во мне… и мечешься все…
– Что ты выдумала? Ну, успокойся. Перестань плакать… – Наркес ладонями вытирал слезы Шолпан.
В этот вечер ему не удалось поработать над монографией.
22
Настало восьмое декабря, день отлета в Швецию. Друзья и знакомые Алимановых проводили их в аэропорту и стояли у металлического барьера, отделявшего взлетное поле от территории аэровокзала, до тех пор, пока лайнер международного класса, курсирующий на линии Алма-Ата – Стокгольм, не поднялся в воздух и не исчез из виду. Полет продолжался около трех часов.
Лайнер приземлился в аэропорту Стокгольма на полчаса раньше, чем предполагалось. Супругов никто не встречал. Стюардесса проводила их в небольшую уединенную комнату и, взяв паспорта, любезно предложила располагаться и отдыхать.
Вскоре она вернулась, торжественно неся паспорта и букет цветов.
– Все в порядке, – сказала она с очаровательной улыбкой, – вы можете ехать в Гранд-отель.
Супруги получили свой багаж, сели в такси и покинули аэропорт. Они были даже довольны, что их никто не встречал. Торжественные встречи всегда утомительны.
Подъезжая к городу со стороны аэропорта, Шолпан и Наркес внимательно рассматривали его из окон машины. Стокгольм расположен на островах и обоих берегах пролива, соединяющего озеро Меларен с заливом Сальтшен. Это сообщало ему некоторое сходство с Ленинградом и Венецией. Скорее с Ленинградом, решили супруги. Тем более, что с Ленинградом его роднило Балтийское море и северное небо. Правда, скалистые берега придавали суровое своеобразие облику Стокгольма и этим он отличался от расположенной на низменных островах Северной Пальмиры.
Дорога промелькнула быстро, и вскоре перед ними выросло величественное старинное здание. Это и был Гранд-отель. В холле их уже ждали несколько представительного вида господ. Последовали приветствия, вопросы и наконец пожелания спокойного отдыха.
Супруги устроились в отведенном им пятикомнатном номере, но отдохнуть не удалось. Раздался телефонный звонок. Звонил посол Советского Союза в Швеции Сергей Тимофеевич Кондратьев. Он просил Наркеса и Шолпан подготовиться к встрече, ибо его уже осаждала армия аккредитованных в Швеции иностранных и местных журналистов. Через полчаса на супругов обрушилась первая пресс-конференция.
– Дамы и господа, – представил их посол, – перед вами прибывший в Стокгольм для получения второй Нобелевской премии советский ученый, академик Наркес Алданазарович Алиманов. С ним его жена Шолпан Садыковна Алиманова. Они готовы ответить на ваши вопросы.
Репортеры задавали их поочередно.
– Вы уже второй раз в Швеции?
– Да.
– Вы из Казахстана?
– Да.
– Казахстан, говорят, большая страна?
– Немалая. На его территории могут уместиться Англия, Франция, Испания, Австрия, Бельгия, Голландия и Дания вместе взятые.
– Кто из ученых прошлого больше привлекает ваше внимание?
– Кеплер.
– Кого из писателей вы больше любите?
– Бальзака.
– Имели ли вы связи и знакомства в Шведской Академии наук?
– Никаких.
– Вы ожидали, что вам присудят Нобелевскую премию во второй раз?
– Кроме тех отзывов скандинавских ученых о моих трудах, которые я встречал до этого года, в этом году я читал отзывы таких известных ученых, как Пальмер, Делбсу, Олссон. Зная об их причастности к Шведской Академии, полагал, что они расположены в мою пользу. Но, конечно, точно ничего не знал.
– Вы были до первого приезда в Швецию в Скандинавских странах?
– Нет, не был. Я совершал путешествия по Западу, Востоку и Югу, но на Севере быть не приходилось…
Журналисты откланялись.
Вечер закончился в теплом кругу сотрудников Советского посольства и их семей. Гости рассказывали последние новости. Хозяева знакомили Шолпан с предстоящей церемонией.
Знакомить было с чем. Ритуал вручения Нобелевских премий, имеющий более чем столетнюю историю, оброс множеством деталей, знание которых для лауреатов обязательно.
Церемония вручения Нобелевских премий с годами превратилась в десятидневный праздник, веселый, остроумный, но движимый жесткими традициями и строгой режиссурой. В нем принимают участие Академия наук и королевский двор, студенты и вся столица. Весь период пребывания в Стокгольме лауреаты и их жены, не включая их родственников или других лиц, приглашенных лауреатами на Нобелевское торжество, живут по заранее составленному расписанию. Их время, одежда, место за столами бесконечных банкетов – все рассчитано заранее до миллиметра, до крапинки на галстуке. Тут не допускается ни грана импровизации и самодеятельности.
Хозяева подробно рассказали Шолпан о бесчисленных подробностях приемов и банкетов, знание которых в высшем свете Стокгольма считается обязательным.
Гости расстались с хозяевами поздно ночью. На машине Советского посольства, уставших от впечатлений дня, их доставили в Гранд-отель.
Второй день пребывания в Стокгольме был посвящен знакомству с городом. Вместе с друзьями из Советского посольства и на их машине Шолпан и Наркес ознакомились с некоторыми достопримечательными местами шведской столицы. В отель вернулись вечером. В вестибюле супругов ожидала толпа репортеров и фотокорреспондентов. Пришлось дать импровизированную пресс-конференцию. Супругов не оставили в покое и в номере.
Проводив поздно вечером последних посетителей, Наркес некоторое время спустя позвонил дежурной по этажу и попросил ее разбудить их завтра в восемь утра. Было около десяти часов ночи. Шолпан уже легла спать. Разобрав свою постель и выключив свет в номере, Наркес тоже лег. Уснул он почти моментально.
Утром его разбудил звонок дежурной – Еще не совсем проснувшись, взглянул на ручные часы: было ровно восемь. В комнате было сумеречно. Наркес встал, зажег свет и подошел к окну. Шолпан еще спала. Северное утро едва брезжило, еще горели фонари на набережной канала, видной из окон номера, и та часть Стокгольма, что за нею, со всеми башнями, церквами и дворцами в этот сумеречный рассветный час была так сказочно красива. Отойдя от окна, Наркес начал одеваться. Потом разбудил Шолпан. Сегодня предстояло много дел. С утра надо в цилиндре ехать за город, на кладбище, возложить венки на могилу Альфреда Нобеля, его племянника Эммануила Нобеля и других родственников. Вечером одно из главных событий его жизни: вручение Нобелевской премии.
Через некоторое время супруги спустились в ресторан позавтракать.
Кортеж автомобилей подъехал к отелю в половине десятого. Лауреаты с женами по парам, с родственниками сели в свои машины, после чего кортеж направился на кладбище, где гости вместе с другими лицами из Шведской Академии возложили венки на могилу Альфреда Нобеля и его родственников. Затем их доставили в отель. До половины пятого они были свободны.
После обеда Наркес снова взглянул на официальное приглашение на торжество. Супруги получили его еще вчера. Оно было составлено на французском языке, в полном соответствии с той точностью, которой отличаются все шведские ритуалы:
«Господа лауреаты приглашаются прибыть в Концертный зал для получения Нобелевских премий 10 декабря 2015 г. не позднее 4 ч. 50 мин. дня. Его Величество, в сопровождении королевского дома и всего двора, пожалует в зал, дабы присутствовать на торжестве и лично вручить каждому из них надлежащую премию, ровно в 5 ч. после чего двери зала будут закрыты и начнется само торжество».
Ни опоздать хотя бы на одну минуту, ни прибыть хотя бы на две минуты раньше назначенного срока на какое-нибудь шведское приглашение совершенно недопустимо. Наркес знал об этом, поэтому начал одеваться раньше положенного времени во избежание всяких непредвиденных проволочек. В двадцать пять минут пятого, во фраке и в цилиндре, Наркес вместе с Шолпан спустился в вестибюль гостиницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
С грустными мыслями Наркес задвинул занавески, разложил постель на тахте и, выключив свет, лег спать тут же, в кабинете.
21
За многими праздничными и торжественными для Наркеса и Шолпан событиями быстро летели дни. Супруги готовились к поездке в Стокгольм. Вручение Нобелевских премий королем Швеции происходит ежегодно десятого декабря, поэтому было решено вылететь восьмого. Особенно с нетерпением ждала этой поездки Шолпан. Все свободное от лекций и домашних дел время она посвящала заботам о платьях и нарядах, в которых хотела предстать во время более чем десятидневного пребывания в аристократическом мире Стокгольма. Некоторое время уделил этой проблеме и Наркес. Лучшими портными Алма-Аты был сшит традиционный черный фрак. Найден был и цилиндр, необходимый во время всех ритуалов. На этом, собственно, и закончились все приготовления Наркеса к поездке. Его непрерывно отвлекали многочисленные и важные дела.
В эти дни, когда выпали первые снега, Шолпан все чаще и чаще вспоминала о леопардовой шубе, которую она еще весной заказала знакомым.
Однажды она встретила Наркеса после работы очень радостно. Не дав ему возможность отдохнуть и поужинать, она сразу взяла его за руку и с сияющим видом, ничего не объясняя ему, повела в свою комнату. Когда они вошли в нее, Шолпан обратилась к мужу – Отвернись, – попросила она.
Наркес отвернулся. Шолпан открыла шифоньер, что-то достала из него и через некоторое время радостно произнесла:
– А теперь повернись.
Наркес повернулся. Шолпан стояла перед ним в необыкновенно красивой леопардовой шубе. Шуба действительно была роскошной: светло-желтая, с искрящимся золотистым оттенком и большими, слегка раздвоенными темно-коричневыми пятнами. Внимательно окинув жену взглядом, Наркес не мог скрыть своего удовлетворения.
– Да… ничего… Хорошая шуба. Поздравляю с обновой.
– Вот удивятся все подружки – Начнут расспрашивать, где и как я ее достала, – заранее предвкушая успех, радовалась Шолпан.
Поворачиваясь перед трюмо в разных позах и внимательно рассматривая себя с разных сторон, она мечтательно произнесла:
– Звезда мирового экрана Шолпан Алиманова. Имя мое повторяют неоновые лампы реклам в Нью-Йорке, Париже, Лондоне и других столицах мира.
– Идолом хочешь стать? – не выдержав, мягко улыбнулся Наркес.
– А почему бы и не стать, если бы смогла? – вопросом на вопрос ответила Шолпан.
– А ты помнишь, что сказала недавно Кози Латтуада, которую ты боготворишь?
– Наркес взглянул на жену. – «Я не хочу быть больше идолом. Я хочу быть просто человеком».
– Легко ей говорить, – снимая шубу, возразила Шолпан, – после блестящей головокружительной карьеры. Конечно, по-человечески я понимаю ее. Но карьера ее все равно недоступна для многих. – Она задумалась и грустно произнесла;
– Конечно, никакая я не звезда. А просто рядовая преподавательница и просто рядовая жена. Мечтаю иногда о несбыточном, но это так, потому что очень скучно живем. Ничего ты не знаешь на свете, кроме работы. За десять лет, которые мы живем с тобой, мы почти ни разу не сходили ни в кино, ни в театр. Даже людям сказать стыдно. То гости, то бесконечные домашние дела, то родственники, то еще что-нибудь. Так и проходит наша молодость. Давай сходим сегодня в театр. Мне безразлично на какую постановку. Только сходим, а? – жалобно попросила она.
– Не могу, – немного подумав, сказал Наркес. – Ты же видишь. Работать надо над монографией.
– Сперва ты говорил, что тебе надо подготовиться к эксперименту, потом ты говорил, что надо дождаться результатов, дождался и результатов, теперь говоришь, что надо закончить монографию. Будет конец этой твоей работе когда-нибудь или нет? – раздраженно спросила Шолпан. – Время идет, мы прожили с тобой полжизни, но по существу так еще ничего и не видели.
– Да, это верно, – невесело согласился Наркес. – Ты думаешь, мне легко вот так вот постоянно работать и никуда не выходить из дома? Иногда я и сам проклинаю свою судьбу, эту обреченность на вечную работу. Я словно раб, которого постоянно и беспощадно подгоняет какой-то невидимый погонщик… Послушай, – вдруг остановился он, – сходи в театр с какой-нибудь подругой, а я побуду дома, поработаю.
– Я бы пошла, да людей стыдно, – резко сказала она. – Скажут, без мужа ходит в театр. Лучше уж дома сидеть. Что мне – привыкать к этому?
Она помолчала и зло добавила:
– Все подруги завидуют мне и говорят: «Ты жена самого Наркеса Алиманова!» Если б они знали, как трудно быть твоей женой. Никто бы тогда и не завидовал. Даже, наоборот, сразу бы сбежали, будь они на моем месте.
Наркес стоял, молча слушая упреки жены. Он понимал, что она была права и тем не менее ему не хотелось подтверждать это вслух, чтобы не расстраивать ее еще больше.
– Да еще часто превратно судят о женах великих людей, – все больше раздражаясь, продолжала Шолпан. – Вот, например, в разладе семейной жизни Льва Толстого все винят Софью Андреевну. А почему винят? Потому что преклоняются перед гением Толстого. А подумал ли кто-нибудь о том, как невероятно трудно жить рядом с таким ненормально большим человеком? Сколько раз она переписала от руки «Войну и мир», «Воскресение», «Анну Каренину», воспитала множество детей и она же плоха. Вряд ли сейчас можно найти такую же мужественную и работящую женщину. А я, сколько труда я вложила, чтобы ты стал на ноги, в те годы, когда ты болел? Работала одна, одна содержала семью и одна воспитывала ребенка. Ты помог ему хоть в чем-нибудь, вспомни? Сколько я ни читала о великих людях, чтобы хоть немного понять тебя, но и среди них я не встретила ни одного такого человека, как ты. Ты был самым ненормальным из них. Потомки подтвердят это. Даже погибая от болезни, ты исступленно твердил: «проблема гениальности, проблема гениальности. Только бы совершить для людей открытие, потом можно и умереть». Ну разве это не ненормальность, разве это не болезнь, а? Разве нормальные люди так рассуждают, а? Скажи сам по-божески… – Шолпан была очень взволнованна. Воспоминания о прошлом разбередили ее душу.
– Ты сильно изменился в последнее время. Ты, наверное, все еще не можешь забыть мои симпатии в институте. В те годы ты был неприметный и болезненно стеснительный – А они… они умели хорошо танцевать и красиво говорить. Я думала, что они и есть настоящие и редкие джигиты, красивые лебеди из сказки Андерсена. А лебедем оказался ты. Не сразу я поняла это. Не сразу поняла и то, что это были никчемные и маленькие люди. Они даже стареют быстро, а ты все цветешь и становишься сильнее физически день ото дня. Твоя воля пугает и меня, хотя я и вижу тебя каждый день… Ну. скажи, ты не сердишься на меня за прошлое? Это же были совсем безобидные увлечения. Я так давно и сполна искупила свою вину перед тобой. Ну, скажи, ты не сердишься?
Наркес молчал. От воспоминаний юности на душе у него заскребли кошки. Былая неудовлетворенность своими отношениями в семье, от которой он страдал долгие годы, снова поднималась в нем. Вместе с ней рождалось и чувство тихой грусти.
– Ну, что ты молчишь? – с отчаянием воскликнула Шолпан. – Ты – страшный человек! Я знаю, что ты никогда и ничего не забываешь. Ты можешь помнить об этом и двадцать, и сорок лет, и всю жизнь. Я знаю, что ты никогда не простишь мне даже такой чепухи, – заплакала она, – Уж лучше бы я вышла за простого человека, не знала бы всех этих страданий… жила спокойно…
Наркес подошел к жене, притянул ее к себе и стал медленно гладить ее плечи.
– Не расстраивайся… Успокойся… Все тяжелое уже позади, Хочешь, сходим сейчас в театр?
Почувствовав ласковое прикосновение рук мужа, Шолпан расплакалась еще больше:
– Трудно мне с тобой очень, Наркес… и всю жизнь… Сложный ты очень и непонятный. Я часто не понимаю тебя… Не любишь ты меня… а любишь кого-то другого…
– Что ты говоришь? – испугался Наркес. – С чего это ты взяла? Разве не приезжаю я вовремя с работы каждый день? А в субботние и воскресные дни вообще не выхожу из дома, работаю с утра до ночи.
– Работаешь… – сквозь слезы проговорила Шолпан, – чтобы заглушить что-то… Боишься чего-то… разве я не вижу?..
Она сильнее прижалась к мужу и, заглядывая ему в глаза, пытаясь найти в них ответ на мучивший ее вопрос: любима она или нет, все так же сквозь слезы произнесла:
– Глупый ты… Не знаешь, что мною меня в тебе и тебя во мне… и мечешься все…
– Что ты выдумала? Ну, успокойся. Перестань плакать… – Наркес ладонями вытирал слезы Шолпан.
В этот вечер ему не удалось поработать над монографией.
22
Настало восьмое декабря, день отлета в Швецию. Друзья и знакомые Алимановых проводили их в аэропорту и стояли у металлического барьера, отделявшего взлетное поле от территории аэровокзала, до тех пор, пока лайнер международного класса, курсирующий на линии Алма-Ата – Стокгольм, не поднялся в воздух и не исчез из виду. Полет продолжался около трех часов.
Лайнер приземлился в аэропорту Стокгольма на полчаса раньше, чем предполагалось. Супругов никто не встречал. Стюардесса проводила их в небольшую уединенную комнату и, взяв паспорта, любезно предложила располагаться и отдыхать.
Вскоре она вернулась, торжественно неся паспорта и букет цветов.
– Все в порядке, – сказала она с очаровательной улыбкой, – вы можете ехать в Гранд-отель.
Супруги получили свой багаж, сели в такси и покинули аэропорт. Они были даже довольны, что их никто не встречал. Торжественные встречи всегда утомительны.
Подъезжая к городу со стороны аэропорта, Шолпан и Наркес внимательно рассматривали его из окон машины. Стокгольм расположен на островах и обоих берегах пролива, соединяющего озеро Меларен с заливом Сальтшен. Это сообщало ему некоторое сходство с Ленинградом и Венецией. Скорее с Ленинградом, решили супруги. Тем более, что с Ленинградом его роднило Балтийское море и северное небо. Правда, скалистые берега придавали суровое своеобразие облику Стокгольма и этим он отличался от расположенной на низменных островах Северной Пальмиры.
Дорога промелькнула быстро, и вскоре перед ними выросло величественное старинное здание. Это и был Гранд-отель. В холле их уже ждали несколько представительного вида господ. Последовали приветствия, вопросы и наконец пожелания спокойного отдыха.
Супруги устроились в отведенном им пятикомнатном номере, но отдохнуть не удалось. Раздался телефонный звонок. Звонил посол Советского Союза в Швеции Сергей Тимофеевич Кондратьев. Он просил Наркеса и Шолпан подготовиться к встрече, ибо его уже осаждала армия аккредитованных в Швеции иностранных и местных журналистов. Через полчаса на супругов обрушилась первая пресс-конференция.
– Дамы и господа, – представил их посол, – перед вами прибывший в Стокгольм для получения второй Нобелевской премии советский ученый, академик Наркес Алданазарович Алиманов. С ним его жена Шолпан Садыковна Алиманова. Они готовы ответить на ваши вопросы.
Репортеры задавали их поочередно.
– Вы уже второй раз в Швеции?
– Да.
– Вы из Казахстана?
– Да.
– Казахстан, говорят, большая страна?
– Немалая. На его территории могут уместиться Англия, Франция, Испания, Австрия, Бельгия, Голландия и Дания вместе взятые.
– Кто из ученых прошлого больше привлекает ваше внимание?
– Кеплер.
– Кого из писателей вы больше любите?
– Бальзака.
– Имели ли вы связи и знакомства в Шведской Академии наук?
– Никаких.
– Вы ожидали, что вам присудят Нобелевскую премию во второй раз?
– Кроме тех отзывов скандинавских ученых о моих трудах, которые я встречал до этого года, в этом году я читал отзывы таких известных ученых, как Пальмер, Делбсу, Олссон. Зная об их причастности к Шведской Академии, полагал, что они расположены в мою пользу. Но, конечно, точно ничего не знал.
– Вы были до первого приезда в Швецию в Скандинавских странах?
– Нет, не был. Я совершал путешествия по Западу, Востоку и Югу, но на Севере быть не приходилось…
Журналисты откланялись.
Вечер закончился в теплом кругу сотрудников Советского посольства и их семей. Гости рассказывали последние новости. Хозяева знакомили Шолпан с предстоящей церемонией.
Знакомить было с чем. Ритуал вручения Нобелевских премий, имеющий более чем столетнюю историю, оброс множеством деталей, знание которых для лауреатов обязательно.
Церемония вручения Нобелевских премий с годами превратилась в десятидневный праздник, веселый, остроумный, но движимый жесткими традициями и строгой режиссурой. В нем принимают участие Академия наук и королевский двор, студенты и вся столица. Весь период пребывания в Стокгольме лауреаты и их жены, не включая их родственников или других лиц, приглашенных лауреатами на Нобелевское торжество, живут по заранее составленному расписанию. Их время, одежда, место за столами бесконечных банкетов – все рассчитано заранее до миллиметра, до крапинки на галстуке. Тут не допускается ни грана импровизации и самодеятельности.
Хозяева подробно рассказали Шолпан о бесчисленных подробностях приемов и банкетов, знание которых в высшем свете Стокгольма считается обязательным.
Гости расстались с хозяевами поздно ночью. На машине Советского посольства, уставших от впечатлений дня, их доставили в Гранд-отель.
Второй день пребывания в Стокгольме был посвящен знакомству с городом. Вместе с друзьями из Советского посольства и на их машине Шолпан и Наркес ознакомились с некоторыми достопримечательными местами шведской столицы. В отель вернулись вечером. В вестибюле супругов ожидала толпа репортеров и фотокорреспондентов. Пришлось дать импровизированную пресс-конференцию. Супругов не оставили в покое и в номере.
Проводив поздно вечером последних посетителей, Наркес некоторое время спустя позвонил дежурной по этажу и попросил ее разбудить их завтра в восемь утра. Было около десяти часов ночи. Шолпан уже легла спать. Разобрав свою постель и выключив свет в номере, Наркес тоже лег. Уснул он почти моментально.
Утром его разбудил звонок дежурной – Еще не совсем проснувшись, взглянул на ручные часы: было ровно восемь. В комнате было сумеречно. Наркес встал, зажег свет и подошел к окну. Шолпан еще спала. Северное утро едва брезжило, еще горели фонари на набережной канала, видной из окон номера, и та часть Стокгольма, что за нею, со всеми башнями, церквами и дворцами в этот сумеречный рассветный час была так сказочно красива. Отойдя от окна, Наркес начал одеваться. Потом разбудил Шолпан. Сегодня предстояло много дел. С утра надо в цилиндре ехать за город, на кладбище, возложить венки на могилу Альфреда Нобеля, его племянника Эммануила Нобеля и других родственников. Вечером одно из главных событий его жизни: вручение Нобелевской премии.
Через некоторое время супруги спустились в ресторан позавтракать.
Кортеж автомобилей подъехал к отелю в половине десятого. Лауреаты с женами по парам, с родственниками сели в свои машины, после чего кортеж направился на кладбище, где гости вместе с другими лицами из Шведской Академии возложили венки на могилу Альфреда Нобеля и его родственников. Затем их доставили в отель. До половины пятого они были свободны.
После обеда Наркес снова взглянул на официальное приглашение на торжество. Супруги получили его еще вчера. Оно было составлено на французском языке, в полном соответствии с той точностью, которой отличаются все шведские ритуалы:
«Господа лауреаты приглашаются прибыть в Концертный зал для получения Нобелевских премий 10 декабря 2015 г. не позднее 4 ч. 50 мин. дня. Его Величество, в сопровождении королевского дома и всего двора, пожалует в зал, дабы присутствовать на торжестве и лично вручить каждому из них надлежащую премию, ровно в 5 ч. после чего двери зала будут закрыты и начнется само торжество».
Ни опоздать хотя бы на одну минуту, ни прибыть хотя бы на две минуты раньше назначенного срока на какое-нибудь шведское приглашение совершенно недопустимо. Наркес знал об этом, поэтому начал одеваться раньше положенного времени во избежание всяких непредвиденных проволочек. В двадцать пять минут пятого, во фраке и в цилиндре, Наркес вместе с Шолпан спустился в вестибюль гостиницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33