..
Костя заметил, что мы с мальчиком не взяли ни Ягодины.
- Вы что? Ягоды-то только из бора... Свежие, духмяные... Угощайтесь!
Взяв горсть малины, Костя продолжал:
- Выпала и хорошая работа: на кладбище фашистов хоронить. Потом я узнал: наш полк поработал, угробили добрую половину карательного отряда... Немцы народ аккуратный: лежат убитые на земле, под каждым солома расстелена. Грузовик гробов привезли - гробы дубовые, крепкие... Сгрузили мы гробы, ямы копаем. Лопата хорошая, что коса отточена. Лопата - оружие надежное. В рукопашном бою - особенно. Отошли конвойные, на чью-то могильную плиту пулемет поставили. Кладбище каменной стекой огорожено. За стеной - часовые, каски видно. Все равно кто-то попробовал уползти... Крики вдруг, стрельба... И тут я мальчонку увидел, лежит в траве, худенький такой... - Костя пристально посмотрел на меня. - Помню тебя в войну мальчишкой... Похож на тебя был тот пацан, просто вылитый... Лежит и ручонкой вот так показывает мне и моему сотоварищу: ложитесь, мол, ползите. Бросили лопаты, поползли... Трава высокая, будто в воду канули. Подползаем к каменному склепу... Мальчонка вниз, что-то повернул, открылась железная дверь. Малец в дверь, мы - за ним... Пересидим, думаю, суматоху, ночью, как стемнеет, уйдем.. А мальчонка щелк - карманный фонарик включает. Видим, в склепе как бы нора и еще дверка, только не железная, а каменная. Втиснулся мой товарищ в нору, за ним и я, а мальчонка забрался и дверь закрыл... Хороший мальчонка и так на тебя похож, что я его твоим именем назвал... Смолчал, может, и имя было как твое... Ползли сначала, потом стало просторнее, пол плитой выстелен, свод и стены каменные. А сердце - будто щур пойманный... Не верится, что бежали. Видывал я, как выдра прячется, сидит на льдине, а потом бурть - будто ее и не было... Идем, мальчонка фонариком светит. В тайник попали, думаю. Потом соображаю: это же подземный ход! Еще от деда слыхивал про него, только дед говорил, будто ход завалило... Дышать тяжело, душно, сыро. В одном месте ход сузился, не ход, а лисья нора, ни каменных стен, ни пола, ни свода. Легли, поползли...
Товарищ мой в грудь был ранен, в легкие, вижу, потемнел лицом, еле движется.
Словно наяву увидел я то, о чем рассказывал Костя Цвигузовский.
Ход круто пошел вниз, с потолка, со стен стали срываться капли воды, пол стал мокрым. Беглецы догадались, что идут под рекой. Каменной кладки не стало, ход был просто прорублен в толще известняка. Под ногами зажурчал холодный живой поток. Вода была по колено Косте и его товарищу, по пояс мальчугану. А ход все опускался. Вскоре беглецы брели по пояс в воде, а мальчуган шел на цыпочках, чтобы не захлебнуться, высоко поднимал над головой горящий фонарик.
- Костя! Костя! - долетел чей-то тревожный голос. - Тебя на почту вызывают. Звонить кто-то будет...
Рассказ прервался, Костя торопливо встал, вбежал в дом, вернулся переодетым, вывел из сарая велосипед...
Костю вызвали на совещание в Псков, я вернулся в Порхов. На автобусной остановке меня ждала Зина.
- Я каждый день прихожу... Всего два автобуса, живем рядом. Рассказывай, что узнал!
Выслушав меня, Зина вздохнула:
- Опять не до конца... В музее говорят, что никакого хода не было, а мне думается - был...
Через четыре дня я вернулся на родину. Когда шел берегом Лиственного озера, показалось вдруг, что я никогда и никуда не уезжал, всегда был здесь и жизнь была неподвижной и прозрачной, как озерная вода. Старая Проса была в тревоге, тужила, что пропала черная курица.
- Может, ястреб унес? - высказал я предположение.
- Не, не ястреб - сова... Совы есть - кур дерут. Прилетит днем, бух на курицу и задерет... Кругом напасти. Боров все гряды избуравил, в саду гада застебала... Лето сухое, вот и ползут в деревню из болотины.
Я спросил Просу про Костю Цвигузовского.
- Сейчас вроде тверезый. Тверезый-то он хороший, а напьется, так кричит, буянничает, кулаком сулит. Он и в партизанах один раз напился, так пулемет отобрали, посадили на ночь в хлевину... Бранили потом.
Проса вдруг вспомнила, что я уезжал...
- Съездил-то удачно? Узнал чего?
- Узнал... Только Костя знает самое главное... Рассказать не успел...
- Так найди Костю. Только он на месте не сидит, некогда, то сам работает, то другим помогает. Искать надо. Был бы бинокль, он бы так и притянул... Может, он на покосе, а может, и в кузнице...
Костю помог мне найти мальчишка. Около озерка Слепец, на сплавине Костя чинил продырявившуюся комягу. Рядом лежали сети, липовый черпак и зесло...
Выслушав мою просьбу, ветеран нахмурился.
- Вспоминать - душу бередить... Ладно, доскажу... Спасибо, что пришли. Ватагой веселее... Бывает, не с кем и рыбу половить... Без дружков живу. Кто старше меня, кто млаже. Ровесников нет - сложили головы.
День стоял теплый и ласковый, над Слепцом кружили дикие утки.
Рассказ Кости был прост и суров.
- ...Кто там? Кто? - тревожно спросили из-за двери. - Пароль?
- Белый камень, - ответил мальчуган.
Дверь с шумом открылась, и Костя увидел подземелье с низким каменным сводом и корявыми стенами. На валуне теплилась жировая плошка, огонек ее был похож на осенний осиновый лист. На полу, на снопах соломы лежали раненые: смутно белели бинты, слышались стоны.
В древности в подземелье был, видимо, склад: в углу теснились дубовые пороховые бочки, грудой лежали огромные каменные ядра, а рядом с ними ствол от старинной пищали. По стене спускалась цепь грубой железной ковки...
- Под землей жутко, - признался Костя. - Темнота - глаз коли... Будто из полдня прямо в полночь попал... Сыро, пахнет что в погребе. Окоп пашней пахнет, а тут иной дух, тяжелый... Где идешь стоя, а где и ползком приходится. В одном месте на спине полз, извиваюсь, будто уж на болотине. Обвала страшно. Придавит, и сразу тебе могила - на веки вечные. Одно слово подземелье... Кто ад выдумал, тот точно под землей бывал.
- И в лазарете... страшно? - спросил кто-то из мальчишек.
- Нет, там потолок надежный, люди рядом, да и огонь всегда горел. Хочешь пить - воды целая бочка. Хочешь родничной воды, бери котелок, иди к тайнику, колодцу древнему.
- А как... в уборную? - смущаясь, спросил мальчуган и покраснел.
- Люди в древности не хуже нас были. Все у них имелось, и водопровод самотечный, и это самое - для грязного стока... Деревянные такие трубы, для изоляции берестой обложены.
- Душно... Очень?
- Что душно, то душно, но есть и такие места, где и ветер веет... А тишина-то, тишина. Будто уши ватой заложены.
- А теперь все это... цело? - с затаенной надеждой спросил я сам.
- Что-то, видно, и цело... Искать надо, копать... Фашисты нашли все-таки вход и выход, полезли под землю, а по ним - из пулемета. Тогда они привезли взрывчатку, рвать начали, замуровать наших решили. Замуровали намертво.
- И наши погибли? - испугался мальчуган.
- Вырвались... Клин клином вышибают. В одном месте ход близко к поверхности подходит, заложили шашек семь тола, подрывники и в лазарете были, и как бабахнут... Взрывом и пробило выход. Грохнуло под землей, фашисты и не услышали. Выбрались, а земля осыпалась.
Я спросил Костю, долго ли он был в подземелье.
- А часов шесть, не боле. Волю, понимаешь, почуял... В поле захотелось, в лес - на простор. На земле человек как птица, а под землей - вроде крота... Отпустили, как только стемнело. Прошел назад по подземному ходу, вышел на кладбище, а там - ольховые кусты, луговина. Не шел, а бежал.
Река попалась - вброд перебрался. Полуживой, а верст сорок отмахал. Своих нашел быстро. Не поверите, каравай черного хлеба в один присест угрохал... Медсестра, как ребенка, рыбьим жиром поила. И сразу в бой угодил, в самое пекло.
- А гдe был второй выход? - перебил ветерана Саня.
- Чего не знаю, того не знаю. Вроде в крепостной башне, а вроде в стене камень отодвигался... Был и другой разговор. В крепости дома стояли, в угловой жил подпольщик Калачев. В честь его улица в нашем Порхове названа. Так будто выход был прямо в подвале. Копали тайник, видят - каменная кладка. Ну пробили ее ломами, видят - подземный ход...
Костя задумался:
- Это я так думаю, а про второй выход не слышал даже слова. А про первый молчать велели, только в особом отделе и рассказал... Теперь вспомню и думаю: не сон ли снился... Боюсь рассказывать, вдруг не поверят...
Костя нахмурился, опустил плечи. Я знал, что Костя был партизаном, знал о его храбрости, но столько лет не знал о главном. Видно, в душе человеческой есть свои тайники, свои подземные ходы, и найти их, ой, нелегко...
- Ушел я один, без товарища... Не знаю, вылечился он или нет, жив ли сейчас. Может, там, под землей, и остался. Искать - так фамилии не знаю. В лагере под номерами были, фамилии... придумывали...
Постаревший, в дешевом сереньком костюме, Костя совсем не был похож на бывшего воина, о котором с гордостью говорили командиры. Я знал, что все свои награды, партизанские документы и даже знак ветерана Костя отнес в Порхозский музей. Знал я и про Костины нелады с милицией: отобрали любимое ружье, которое Костя вовремя не успел зарегистрировать. Бывший полицай, отсидевший двадцать лет в Сибири, клялся-божился, что Костя угрожал ему ружьем...
- Да я бы его и кулаком зашиб, - в сердцах возразил Костя. - Без ружья дал бы буханицы!
Знал я и то, что Костя - тайная любовь многих его ровесниц, оставшихся вековухами-вдовами. Не знал я, оказа лось, только про Костин плен и невероятный побег...
- А, хватит... - Костя махнул рукой, встал. - Тяжело вспоминать... Не стар еще, а стариком себя чувствую... Другой и за сто лет столько не увидит.
К старой Просе я вернулся, неся на прутике полдюжины тяжелых латунных карасей. Проса засуетилась, вычистила и зажарила рыбу.
За ужином Проса, как всегда, рассказывала деревенские новости. Почти все они были радостными, колхоз шел в гору... Спать я, как и накануне, отправился на сеновал...
Утром, за завтраком Проса лукаво и многозначительно посмотрела на меня, негромко сообщила:
- А тебя вчера Зина спрашивала... По делу, говорит.. Известно, какие дела между девицей и парнем. А уж хороша, краше, чем вербочка на пасху... Только тревожилась очень, что ты не вернулся... Решила, видно, что насовсем уехал.
Даже не позавтракав, я отправился в соседнюю деревню Лесная дорога оказалась сухой и крепкой, через минут десять я уже был у дома Зининой матери. Зина сбежала с крыльца, бросилась мне навстречу.
- Скорей к матери, она такое знает!
Мать Зины звали, как и мою хозяйку, Просой. Хмурая и усталая женщина оживилась, увидев меня.
- Вылитый Леня, весь в отца. - И, повеселев, добавила: - Ухаживал твой отец за мной, когда молодым был, до этой вот калитки провожал... Потом уехал куда-то, а я за другого вышла... Убили моего сокола, и отец твой погиб... Счастье, как лесной голубь, мелькнет да пропадет... Потом стоишь и думаешь: привиделось или вправду птица была?
- Ты о деле расскажи. - Зина легонько толкнула мать под локоть.
Женщина нахмурилась снова.
- Рассказ не короткий... Увели немцы моего сокола, взяли и увели... Вместе с твоим отцом увели, везли в одной машине... Потом они деревни жечь стали, а народ в лес двинулся... Весной девочек схватили, а мама моя, покойная, сама из лесу вышла: нельзя ведь девочек одних бросить. И осталась я одна-одинешенька. У кошки котят унеси и та с ума сойдет, а я ведь человек, лспття душа... Нашлось тут большое дело. Партизаны раненые в лесу лежали, вoT я для них что-то вроде лазарета и устроила...
- В газете писали - лазарет, а не вроде, - строго заметила матери Зина.
- Какой там лазарет, семь парней-то и было всего. Один, правда, тяжелый. Лекарств нет, бинтов даже нет. Фашист дом поджег, в чем была выскочила, полотенца и того не было...
Зина вдруг прижалась к матери, крепко ее обняла. Мать продолжала неторопливо:
- Знала я травы, отваров наготовила. Бинтов из своей новой льняной рубашки нарезала. Перед тем, само собой, в щелоке ее прокипятила... И лечу их, бедных, что ворожея какая... Тяжелый все бредил, а в бреду про какой-то обвал говорил. А полегче стало, позвал меня и говорит... В общем, рассказал, что в Порхове под землей его прятали.
Записав все, что рассказала мать Зины, я тут же отправился к Косте. Ветеран совсем не обрадовался моему приходу.
- Не люблю про это рассказывать, - признался Костя. - Не знаю, зачем и вам рассказал. Сам не верю... Может, в бреду все привиделось, лежал как мертвый, а меня вывезли из лагеря, в поле бросили... Очнулся - пошел по звездам. Отец говорил: над нашими холмами в полночь большая звезда горит, не знаю, как по-научному, по-нашему - Рысий Глаз... Вот я и шел на ту звезду.
Костя принялся перебирать сети, ушел в себя. Я понял, что ему хочется остаться одному.
- В Порхов приезжайте, к начальнику милиции. Хороший начальник, помог мне охотбилет выхлопотать, ружье по его приказу вернули. Майор... Сергей Михайлович Павлович. Ровесник мой. В войну тоже был партизаном... Наш, скобарь... Вот он что-то настоящее про подземные ходы знает. С ним говорить надо....
8
Я хотел ехать в Порхов один, но снова увязалась Зина.
Райотдел милиции прятался в парке, невысокий дом стоял среди вековых лип. В милиции было тихо, чисто, уютно.
Начальник принял нас сразу же, как пришли.
- Ого, целая депутация. Из Митрофании? Ну, чего там такого случилось? Все чудеса в вашем заозерье...
Майор был молод, смотрел приветливо, во взгляде его светилось деревенское радушие.
Я рассказал о цели нашего прихода, и лицо начальника райотдела стало серьезным, почти суровым.
Про подземные ходы в Порхове действительно ходят легенды. Особенно их распространяют мальчишки. Действительно, есть вход в подземелье в крепостной башне, есть выход на кладбище...
Зина достала из сумочки блокнот, тихо зашуршал карандаш.
- За точность сведений не отвечаю, но говорят, что подземным ходом пользовались подпольщики. Будто бы даже через подземный ход подпольщикам передавалась взрывчатка и оружиеСергей Михайлович говорит как по-писаному, точным и лаконичным языком следователя.
- Оружие и тол привозили на кладбище в гробах. Часовые обыскивали каждую подводу, что въезжала в город, не заглядывали только в гробы. С кладбища оружие по подземному ходу передавалось в крепость, там его прятали в подвале одного из домов.
Я спросил про подземный лазарет и подземные склады.
- Слышал и про такое... - Майор прищурился, хитро посмотрел на нас. Что, ничего нового? Ничего определенного? - И вдруг заторопился, заговорил быстро, сбивчиво: - В партизаны мальчишкой пришел... Отца фашисты расстреляли. Мстил, поезд под откос пустил... Есть даже справка. Ранен был, но легко... Армия пришла - стал пехотинцем... Отличился - дали офицерское звание. Младший лейтенант - не шутка... Одним из первых ворвался в Псков, когда отбивали его у фашистов... Стал адъютантом коменданта города. Вот тут я их увидел.
- Кого увидели? - привстал я, весь превратившись в слух.
- Людей увидел... Из-под земли выходили, из тайников, из подземных ходов. Были сведения, что фашисты выселили из Пскова всех до единого жителей, а нас встретили сотни псковичей. Жили под землей, прятались, ждали.
Я закрыл лицо ладонью, скрывая слезы. Наша семья дважды бежала из обоза, когда нас гнали в неметчину. Никто не хотел терять Родину. Люди убегали, прятались, шли к партизанам. Жителям Пскова оказалось негде прятаться - из города не вырвешься, в домах - фашисты. Но спасение нашлось люди ушли под землю, спрятались там, где прятались их предки много веков тому назад...
- Я сам тогда спускался под землю. - Майор встал, подошел к окну. - Не все люди вышли, не все знали, что город освобожден. Под землей были больные, раненые... Первыми, конечно, вышли подпольщики. Интересно рассказывали... В городе одни фашисты, а по ночам - стрельба, взрывы... Немцы думали, что это армейские разведчики. Увидели меня подпольщики - узнали. Отец-то с псковским подпольем был связан, многие в нашем доке бывали...
Сергей Михайлович долго молчал, видимо переполненный воспоминаниями.
- Помню все входы, выходы... Три - около Баториева Холма, два - рядом с Гремячей башней. Подпольщики все рассказали, показали. Под землей у них даже типография была. Был бы писателем - целый роман написал бы... Вхожу в тайник, а там кровати застеленные, стол, на столе - трофейная карбидная лампа. Светло, чисто.,. Смотрю, в углу древний сундук: крепкий, дубовый, обит медью. Открыли сундук, а в сундуке древние ядра, меч сломанный, кольчуга и наши гранаты РГД, диски, патроны...
Слушая рассказ Сергея Михайловича, я не удержал горького вздоха...
Псковитяне были талантливейшими строителями. Псковские крепости, храмы и звонницы удивительно прочны и красивы. Камень под руками древних мастеров становился теплым, живым. Самобытная псковская архитектура - предмет удивления и восхищения. Псковичи были прекрасными строителями не только на земле, но и под землей...
Известно, к сожалению, немногое. Исследователи прошли мимо псковских подземелий. Все выходы псковских подземелий надежно замурованы..
1 2 3 4 5