Нина Зимняя
НЕНАВИСТЬ
"Это так странно. Я ненавижу его. Сегодня утром мне
казалось, что нет никого ближе, дороже, роднее."
Облако закрыло солнце, и стало немного прохладно. Мимо
пробежал мальчик, и холодные брызги с него попали на мое лицо.
Мурашки пробежали по коже. "Противные дети. Нигде от них покоя
нет." Это была последняя мысль, промелькнувшая у меня перед
Этим. Это нахлынуло как всегда в неподходящем месте и в столь же
неподходящее время. Томные разговоры двух подружек,
расположившихся неподалеку от меня, шум, издаваемый все теми же
детьми, музыка, лившаяся непонятно откуда, - все эти звуки пляжа
отодвинулись на второй план, уступая место Тишине. Именно тишине
- давящей, тяжелой. Я слышала ее, я ее ощущала, будто это что-то
реальное, осязаемое. Сердце забилось в голове, стало совсем
холодно. Я попыталась натянуть на себя полотенце, но сил не было
даже для этого. "Ничего-ничего, скоро пройдет. Это дети своими
криками вывели меня из себя." И правда, через пару минут звуки
стали оживать, приблизились, холод и страшная тишина отступили.
Я перевела дух, открыла глаза. Облако почти пропало, еще
немного, и солнце снова засияет. "Однако, - подумала я, - я вся
взмокла." Я провела ладонью по лбу, отодвигая влажные пряди
волос. Спустила руку на шею и проверила пульс. "На этот раз все
как-то быстро закончилось. Похоже, я начинаю контролировать
Это." Солнце опять светило вовсю. Я перевернулась на живот и
расслабилась, даже задремав под этими волнами горячего воздуха.
Вздрогнув, я вмиг скинула с себя дремоту - кто-то приложил
холодную мокрую ладонь к моей спине.
- Альбина, привет! - зазвенел смеющийся голос.
Я перевернулась на бок, затем села, шаря руками вокруг себя
в поисках очков. Рядом пристроилась моя подруга Римка. Она
достала из-под себя мои бывшие недавно новыми солнцезащитные
очки. Одно из стекол было безнадежно треснутым. Взяв у нее мою
собственность и разглядывая убыток, я ответила хрипловатым
спросонья голосом:
- Привет, Риммочка, откуда ты взялась?
- Извини, - сказала она, мило улыбнувшись.
Она чрезвычайно мила. У меня нет сил злиться на нее. Я
улыбнулась в ответ. Римка зазвенела дальше.:
- Я сначала не узнала тебя, как ты загорела здорово! Всего
неделю не виделись, а ты совершенно преобразилась!
Это правда, в последнее время мне было не до нее, мы
ограничивались телефонными разговорами. Поболтав еще о всякой
всячине, она спросила:
- А ты как? Не помирились?
- Нет. Сначала мне показалось, что да. Но потом - нет,
совсем, окончательно.
- Ну, сколько раз я это слышала, все наладится!
- Не знаю.
Дыхание перехватило, и я тихонько заплакала.
От неожиданности Римкины восклицательные знаки куда-то
подевались, и она задала дурацкий вопрос:
- Почему?
Мне нужно было с кем-то поделиться. В промежутках между
утираниями слез я рассказывала:
- Он сказал, что я замучила его, что я во всем вижу мрак,
представляю все в черном цвете. Что наша жизнь превратилась в
сплошные выяснения отношений. Он больше не может выносить моих
подозрений.
- Ну, ведь обжегшийся на молоке дует на воду.
- Вот именно! Может, я была в чем-то неправа, но ведь и он
не ангел. Он хочет, чтобы я была всегда веселой, добродушной и
смайл, смайл, смайл.
- А ты?
- А я сказала, что ему лучше завести собаку. Она всегда
будет сходить с ума от счастья при виде него.
Мы помолчали. Я поборола наконец-то поток слез. Римка
вскочила на ноги.
- Пойдем купаться!
- Пойдем, - ответила я и встала вслед за нею.
Римка плавать не умеет, она осталась бултыхаться в
"лягушатнике". А я поплыла подальше от берега, иногда ныряя под
волны, в надежде, что прохладная соленая вода смоет все грустные
мысли. Устав, я повернулась и обнаружила, что заплыла довольно
далеко. Решив отдохнуть перед обратной дорогой, я перевернулась
на спину. Римка ничего, веселая, но и она иногда раздражает
меня. И, конечно, я многое ей не доверяю. В голове снова
возникла утренняя сцена. На Антона что-то нашло. Я прежде
никогда не видела его таким. Он "устал", "хватит терпеть". Да
что терпеть-то? Оказывается, я злая, придирчивая, колючая,
подозревающая и что-то там еще? Ах, боже мой, и кто это
говорит? Я пять лет посвятила ему. Поддерживала, помогала,
любила. И чем это обернулось? "Может быть, на тебя так повлияла
смерть близких тебе людей? Но ведь и я потерял сестру. Я не
озлобился на весь мир!" Я, конечно, тоже не молчала, но
некоторые фразы, вырванные из контекста, выглядели такими
жестокими и несправедливыми, что я опять стала злиться.
"Убирайся к себе, хватит с меня. Я все ждал, что ты
переменишься, но все тщетно. Ключи я забрал у тебя еще вчера, а
то бы ты проглотила их, лишь бы сделать мне неприятное и
остаться при своем." И он вытолкнул меня на лестничную площадку,
выбросив вслед две огромные сумищи, набитые кое-как моими
вещами. "Мерзавец! Черт возьми, он не имеет права так со мной
обращаться!"
Звуки опять стали отдаляться, сердце перебралось в
голову. Нет-нет, только не сейчас! Надо думать о чем-то хорошем.
Солнышко светит, у меня отпуск. Я изо всех сил поплыла к берегу,
боясь, что холод скует руки и ноги. Мысли о том, чтобы не
утонуть и добраться до берега как можно быстрей, отвлекли меня
от Антона. Я, коснувшись ногами гальки, оттолкнулась от дна и
одним движением добралась до берега, где уже стояла Римка и
отжимала волосы. Я торопливо вышла из воды и, наступив на
выброшенную волнами и уже расплавленную солнцем медузу,
поскользнулась и упала. Римка бросилась мне помогать подняться.
Дура чертова, будто я сама не поднимусь.
- Как поплавала?
- Нормально, - немного грубовато ответила я.
- Завтра год Лизе, - не замечая этого, продолжала она, - ты
придешь?
- Не знаю. Меня ее мама не любит.
- А я пойду. В одном классе ведь учились.
- Ну и иди.
Непонятно за что злясь на Римку, я прошла мимо нее,
вытерлась, оделась и, собрав пляжные принадлежности, ушла. Может,
меня раздражало то, что она стала сегодня свидетельницей моей
слабости.
Пять лет назад я познакомилась с Антоном. Полное
взаимопонимание, радость встреч и горечь расставаний. Наконец,
наши родители познакомились, я переехала к нему. Тут я и узнала
его сестру. Она почему-то сразу меня невзлюбила. Я, впрочем, ее
тоже. У Антона была своя квартира, но тем не менее сестрица
умудрялась захаживать почти каждый день и в мое отсутствие.
Между прочим отговаривала брата жениться. Возможно, поэтому мы
были все еще не расписаны. Со мной она предпочитала не очень
контактировать. Да и я в ответ не стремилась к дружбе.
Разговоров у нас с ней было мало. Так, поцапались пару раз.
Антон с иронией относился к нашей взаимной антипатии и несколько
раз неосторожно передавал мне отрывки из бесед, которые проводила
с ним сестра. "Откуда она знает, какая я! - возмущалась я. - Мало
ли кого она встречала в своей жизни, нельзя же всех сравнивать!"
Мне так надоели ее нападки у меня за спиной, что я стала ее
ненавидеть. И, наверное, из-за переживаний со мной случился
тогда припадок, подобный сегодняшнему. Но тогда он был гораздо
сильнее и продолжительнее. Антон перепугался, даже скорую
вызвал. Температура была в норме, давление тоже. Пульс немного
учащен. Причины моего состояния мне так и не раскрыли. (По
крайней мере, я знала в другой раз, что неотложка мне не поможет.
Нужно ждать окончания припадка самой.) Вкололи мне "реланиум" и
уехали. После этого у меня осталось непонятное беспокойство. Я
буквально места себе не находила. Все из рук валилось. В меня
вселилось ожидание чего-то. Возможно, это было предчувствие.
Примерно через неделю умерла Варя - сестра Антона. Кто-то
увидел ее валяющейся на улице, средь бела дня. Сначала подумали,
что пьяная, но оказалось, что мертва. Заключение судмедэксперта
- передозировка наркотического вещества в крови. Ну, тут,
конечно, допросы-опросы, обыски, которые ничего не дали. Все
были в шоке.
Родители это дело замяли - семья-то уважаемая. Среди этого
переполоха я забыла о своем недомогании. Или оно прошло? Не
помню.
Я вошла в подъезд. После жары на улице здесь просто север.
Я поежилась. Чтобы разогреться, бегом поднялась на шестой этаж.
Немного запыхавшись, вставила ключ в замок. Как хорошо, что
бабушка оставила мне эту квартирку. Я поставила чайник. А может,
и к лучшему. Может, мне одной лучше будет. Отпуск только начался.
Буду на пляж ходить, а то живу у моря, а всю неделю на работу -
с работы, суббота-воскресенье - дом, Антошка. Позагорать некогда
было. Буду к маме с бабушкой ходить, телевизор смотреть, книги
читать, наконец. В последнее время это стало для меня роскошью.
Вот так, значит, Антоша, добра не помним?
Отец. Ну как он не мог понять, что на этот раз я встретила
любовь. Этот брюзга со своими устаревшими взглядами, призрачными
нормами морали. Как он изводил меня своими проповедями,
бессмысленными скандалами. Да ведь я взрослый человек, он уже
выполнил свои функции - родил и вырастил меня. Вмешиваться в мою
личную жизнь - такого я не позволю никому. Психопат старый,
прости Господи. Из-за него у меня случился второй припадок. Мне
так худо было, я даже дату запомнила - 4 декабря, почти год со
дня первого. Несчастный случай - перепил, что ли. С его смертью
всем стало легче. И он успокоился наконец, и меня больше никто
нравственности не учил. Мама совсем другая, она меня понимает.
Положа руку на сердце, я вздохнула свободнее.
Чайник вскипел, я заварила чаю и начала доставать из сумки
продукты, которые купила по дороге домой. Теперь я буду покупать
их только для себя. Может, мне самой собаку завести? Нет-нет,
будет тут лужи делать и все остальное, грызть все подряд. Одной
все же лучше.
Близкие мне люди. Ну вот, к примеру, моя начальница. Она
совсем не близка мне, но все равно немного жалко было. Вечно
затянутая в узкие костюмы, "высохшая", на высоченных шпильках, с
ярким макияжем, с выжженными "супрой" волосами. Стареющая
деловая леди. И было похоже, что она высохла как снаружи, так и
изнутри. Наверное, она завидовала мне. В ее отделе - как на
подбор - четверо таких же как она молодящихся дам, двое толстых
занудных дядек и среди этой увядающей компании - я, сияющая
неподдельной молодостью и красотой. Неужели лет эдак через
тридцать я тоже стану такой? Какой кошмар!
Несмотря на такую разницу в возрасте, она называла меня по
имени-отчеству. И придиралась, придиралась.
- Альбина Николаевна, я прошу вас не надевать таких
коротких юбок на работу. Это все-таки работа, ра-бо-та!
- Ольга Васильевна, я заказывала костюм по итальянскому
каталогу, сейчас такая мода...
- Альбина Николаевна, у нас - солидная фирма, а вы своими
нарядами превращаете ее в варьете, в варь-е-те!...
- Хорошо, Ольга Васильевна, я поняла, больше не надену.
- И еще ваши зеленые брюки, в которых вы были вчера... Ну,
Альбина Николаевна, должен же быть элементарный вкус!
- Хорошо. И их я больше не надену.
- Ну, я рада, что мы нашли общий язык, а то вы отвлекаете
посетителей, создаете нерабочую обстановку.
- Я не знала, я поняла, поняла, - мне хотелось поскорее
закончить этот разговор.
- Как вы работаете? Успеваете?
- Да, кажется, да.
- Вот и отлично. Подготовьте мне к обеду сводки о
продвижении векселей за два последних месяца, ме-ся-ца.
- Я думаю, что к обеду не успею. Может, часам к трем.
- В чем дело? Разве долго сделать распечатку?
- Ну, это не так быстро, нужно найти информацию в архиве,
выбрать нужное, распечатать...
- Ваша мама просила меня взять вас в мой отдел. Если бы не
уважение к ней... Мне нужны квалифицированные работники. Если вы
не справляетесь...
- Я постараюсь, я сделаю, Ольга Васильевна.
Сколько подобных унизительных сцен она заставила меня
перенести. Все-таки мои приступы на нервной почве. Мне кажется,
это она довела меня до третьего. И это беспокойство, постоянная
неудовлетворенность - ни есть, ни спать. Я похудела почти до
скелетоподобного состояния. Но... через три недели моей
начальнице крупно не повезло. Но что со мной творилось эти три
недели! Известие о ее смерти я восприняла спокойно. У меня тогда
мысль была - самой бы не умереть. Уже ни снотворное, ни
транквилизаторы не помогали. А Ольга Васильевна - слишком много
пила на банкетах и презентациях. С ее-то язвой. Вот и получила
прободение. После ее смерти я пошла на поправку. Это просто злой
рок - каждый год кто-то из моего окружения умирает.
От мрачных мыслей меня отвлек звонок телефона.
- Альбина, здравствуй, - звонил муж Лизы, вернее, бывший
муж.
- Здравствуй, Игорек.
- Завтра год Лизе.
- Да, я знаю. Я всегда буду помнить этот день.
- Ты придешь?
- Мне не хочется обижать тебя, но, наверное, нет. Ты ведь
знаешь, я храню память о ней, я любила ее. Но нужно ли нам
встречаться? Да и ее родственники, особенно мама. Она не
переносит меня. Да что говорить, тебе это все прекрасно
известно.
- Я хотел бы увидеть тебя.
- Нет. Я не хочу этого. Оставим. Кстати, как малыш?
- Прекрасно. Ходит и говорит уже кое-что.
- Подумать только! Настоящий человек. На кого похож?
- На меня. Лучше бы на Лизу.
- Изменится еще. Живет с бабушкой?
- Да. Я захожу почти каждый день. Играю с ним.
- Не собираешься поискать ему мамочку?
- Альбина, да я тебя забыть не могу! Иногда засыпаю под
утро. На работе - сонный, все думают - пью.
Я рассмеялась.
- А ты сейчас - нет?
- Нет, что ты.
- Ну, будем прощаться, Игорек.
- Значит не придешь:
- Нет.
- Ну... прощай?
- Прощай. Алле, алле, Игорек!
- Да, Альбина?
Какая надежда в голосе!
- Игорь, принимай снотворное. Пропиши себе что-нибудь
покруче. Ты же врач.
Он усмехнулся:
- Я подумаю.
- Ну, прощай.
- Прощай.
Я думала, что звонок отвлечет меня от воспоминаний, а они
нахлынули с новой силой.
Лиза. Бедняжка, как она тяжело переносила беременность. Я
помогала ей во всем , чем и как могла. Игорек как раз тогда пил.
Да и было с чего запить. Сначала отработает день в поликлинике,
потом в ночь на дежурство. Горючее только и помогало от
усталости. Тем не менее, операции проводил успешно. А дома Лиза,
вечно плачущая, сетующая на свои недомогания, на свое положение,
будто она единственная женщина на свете, переносящая подобное.
Игорька она не подпускала к себе с третьего месяца. И он все это
время не изменял ей, я знала, он слишком интеллигентен для
этого. Помню, звонит мне Лиза на работу и жалуется, жалуется.
Рассказывает, как она свое тело ненавидит, раздувшееся и похожее
на тумбу и тому подобное. Она этими разговорами заполняет свой
досуг, а я-то на работе. Правда, новый начальник у меня ничего
- милый мужчина, вежливый, но все равно, это же "ра-бо-та".
Прервешь ее - обижается, плачет даже. Все-то ее бросили, никто
не любит.
- Альбина, приди, умоляю. Эта свинья опять напился. С
дежурства пришел и сразу в кабак. Раковина на кухне забита, а
ему и дела нет. Он у меня деньги нашел, полтинник взял опять.
Слесарь пришел раковину чинить, а он его с собой забрал: "Пошли,
- говорит, - про жизнь поговорим".
- Лиза, я бы с удовольствием, ты же знаешь, я приезжаю
когда могу. Но сегодня я на таких каблуках весь день, теперь
мечтаю как дома окажусь, разуюсь. Позвони маме.
- Они на даче сегодня, заночуют там.
- Ну хорошо, заеду.
И я вечером, вымотанная за день, тащусь в другой конец
города - прочищать раковину, мыть посуду, пол, готовить еду. И
сколько раз так было! И погибло прахом в одночасье. Ах,
Лизавета, не думала я, что через тебя познаю людскую
неблагодарность.
А Игорек, ну что же, что он пил. Это даже шло ему. Он
становился сентиментальным, мечтательным, галантным. Прекрасно
держался, непосвященный и не скажет, что он опустошил сегодня
две белой. Внешне он мне не очень нравился, хотя при
определенном освещении, иногда, он был ничего.
Однажды Лиза разобиделась на мужа и уехала к маме. А я, как
нарочно, не позвонила ей заранее, просто была в том районе и
решила зайти. Окно в кухне было разбито. Я прибавила шагу. Дверь
была распахнута настежь. Я прошла на кухню - грязь
невообразимая, осколки повсюду, кровь, следы от грязных туфель
вели в спальню.
1 2 3