А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Он ничего не понимал. Решительно. Может быть сойти с этого ненормального автобуса, пока не поздно?
Словно подслушав мысли Орлова, автобус, вдруг, оторвался от земли и стал набирать высоту. Вот когда Григорию стало по-настоящему страшно. Кажется, ему повезло капитально вляпаться в историю! Но самым интересным было то, что это совсем его не огорчило, а, наоборот, даже обрадовало. Честно.
- Ну ты, "Агдам", даешь! - добродушно рассмеялся Корсар. - Ты ж ни ковер-самолет, а автобус.
- А он, наверное, ночью опять к этой шлюхе БМВ ходил, к этой Изабелле, - прокричала кондукторша и истерично рассмеялась. - Вот и выкаблучивается!
"Это они об автобусе что-ли?" - подумал Орлов. Почувствовал, что волосы на голове зашевелились, а под ложечкой засосало от ужаса. Становилось совсем интересно жить на белом свете.
Автобус "Агдам" видно решил побить рекорд высоты и взял такую "горку", что Григория буквально вдавило в кресло.
- А ну, прекрати хулиганить! - грозно сказал водитель. - А то сегодня же разберу на запчасти!
Угроза вызымела действие, автобус теперь вошел в пике. Орлов невольно зажмурился. А когда открыл глаза, то автобус уже катил по дороге, сердито фыркая. По-прежнему ярко сияло солнце. И Григорий с сожалением понял, что задремал и все это ему померещилось. Надо же, приснится же такое!
- Разрешите! - услышал он приятный грудной голос. Рядом пустилась на сидение яркая красивая блондинка. Тонкая её блузка рельефно топорщилась на груди.
"Это она спала на заднем сидении", - понял Орлов.
- Мы с вами раньше не встречались, мущина? - спросила она, кокетливо его рассматривая.
Он понял, что она, как принято говорить в таких случаях, его "клеет". Честно.
- Разве-что во сне, мадам, - ответил он, усмехнувшись.
- Мадмуазель, - поправила она его.
- Извините.
- А вы не декадент? - спросила она строго, слегка отодвигаясь.
- Н-нет, - пробормотал Орлов, сбитый с толку её вопросом и этим, пахнувшим нафталином, словечком.
- Слава богу! - заулыбалась девушка. - А то их последнее время столько развелось. Куда ни плюнь, все в декадента попадешь.
- Что донимают? - посочувствовал Григорий.
- Да не то чтобы. Просто, надоели. Жалкие они. И потом, разве я их всех прокормлю?
- Вы, очевидно, в какой-то благотворительной столовой работаете? сделал Орлов вывод из её слов.
- Ну вот еще! - презрительно фыркнула блондинка. - Больно надо! У меня как-никак муж в полиции.
"Странно, но ведь только-что она утверждала, что является девушкой", подумал Григорий. И чтобы окончательно прояснить этот вопрос, спросил:
- Так вы замужем?
- Да, - кивнула она. - Наверное, замужем.
Что значит - наверное? Ее ответ лишь ещё более все запутывал. Да и сам разговор приобретал какой-то странный оборот.
- Давайте знакомиться. Меня зовут Григорием.
- Венера. - Она протянула красивую холеную руку, на всех пальцах, кроме большого, красовались совершенно одинаковые золотые кольца с крупными изумрудами.
- Это имя очень вам идет! - он поцеловал её руку.
Она довольно рассмеялась. Комплемент ей понравился.
- Жарко что-то на вашей стороне, - сказала она и принялась расстегивать кофточку.
Орлову стало явно не по себе. Но это было только начало. Расстегнув пуговицы, она бесцеремонно сняла кофточку, обнажив огромные, упругие и грозные, как атомные бомбы, груди.
Григорий почувствовал легкое головокружение. Рубашка моментально пропиталась потом и прилипла к телу.
- Хотите пососать? - нежиданно предложила она просто и доверительно.
- К-как это? - Орлову показалось, что он сильно уменьшился в рамерах, стал убогим, ушибленным карликом и если срочно не принять мер, то эти громоздкие штуки размажут его по салону автобуса.
- Да вы не стесняйтесь. Молоко у меня хорошее, жирное.
- Н-нет, спасибо. Я п-предпочитаю кефир, - ответил он, заикаясь.
- Теперь я вижу, что вы точно не декадент, - сказала она убеждено. Декадент бы не отказался. Нет. Эти побирушки проходу мне не дают. Будто я молочная ферма какая. Нет, я конечно не отказываю. Но зачем же наглеть, верно?
- Верно, - пролепетал Григорий жалким и бесцветным голосом. Огляделся. Но пассажиры занимались своими делами и, казалось, не обращали на них ни малейшего внимания. И это тоже казалось странным.
Но вот, со своего сидения вскочил слепой старичок и мелкими шажками засеменил к ним.
- Здрасьте! - сказал он, останавливаясь и снимая очки.
Удивительно, но под ними оказались такие же черные и круглые, как стекла очков, глаза, не отражавшие ни только света, но и хоть какой-то, пусть самой завалящей мысли.
- Можно? - жалко и просительно промямлил старичок, грязным, корявым пальцем указывая на великолепную белую грудь.
- Во! Видали?! Декадент! - как торговка на базаре заговорила Венера, обрадовавшись доказательству своих слов. - Вот так всегда, не успеешь грудя выставить, как уже слетелись, голубчики, словно галчата, и рты свои халявные поразявили... На соси, жалко что ли, - великодушно разрешила Венера. - От такого сморча, поди, не убудет.
Старичок тут же, не говоря ни слова, присосался к груди. И закряхтел. И засопел. И запричмокивал от удовольствия.
Орлов уже перестал чему-то удивляться. Мечтал лишь об одном - скорее покинуть этот чокнутый автобус с его сумасшедшими пассажирами, где один абсурд громоздился на другой и, казалось, им не будет конца. Но где-то шестым чувством понимал, что даже если он и очень захочет отсюда выбраться, то ничего у него из этого не получиться. Ему предстояло ни только присутствовать при этой трагикомедии, но быть непосредственным её участником. И он приготовился к самому худшему, к любым неожиданностям.
Старичок тем временем, действительно, очень быстро насытился. Достал носовой платок, тщательно вытер им бороду, подхалимски осклабился.
- Ну и молочко у вас, Сильва! Прям, слаще крем-брюле. Честное слово!
- Ладно, канай отсюдова, декадент паршивый. Не мешай нашей светской беседе.
- Ага, ага, - с готовностью ответил тот и, надев очки, удалился.
- А почему он вас Сильвой называет?
- А! - махнула она рукой. - Для него все Сильвы. Он ведь жертва неудавшегося эксперимента.
- Как это? - не понял Григорий.
- Вы ничего про это не слышали?
- Нет.
- Он ведь задумывался как производитель.
- Как кто?! - в мозгу у Орлова уже что-то начинало поскрипывать и греться от перенапряжения.
- Так. Производитель! - удивилась она его удивлению.
- Странно, - пробормотал он.
- Ничего странного. Обыкновенно. Так вот, эксперимент был уже почти-что завершен, когда какой-то шпион привез из этой самой Бразильской сильвы...
- Сельвы, - поправил её Орлов.
- Ну да, - кивнула она. - Пока не привез тот самый вирус и не подлил его в раствор. И вместо производителя получился этот заморыш. Вирус тот в народе прозвали Сильвой. Вот он и шизанулся на этом вирусе, всех им называет.
- Эту историю вам, наверное, родители рассказали?
Она очень удивилась вопросу. С открытым ртом и вылупленными глазами, долго смотрела на него, не мигая, будто её заклинило.
- А, так вы это пошутили?! - наконец, "догадалась" она.
Он ничего не понимал в происходящем. Абсолютно. Что же её удивило в его вопросе?
- Ну, отчего же, - пробормотал Григорий, вконец сбитый с толку.
- Я ж сама была свидетелем этого эксперимента, - объяснила Венера, не обращая внимания на его бессвязное бормотание.
- Как так - свидетелем?! - не понял Григорий. - Ведь он же старик, а вы ещё женщина в самом соку.
- Но ведь он же задумывался как производитель.
- Ну и что?
- А производители живут ни более пятнадцати лет.
- Вы хотите сказать, что ему...
- Ну да, не больше тринадцати-четырнадцати лет.
Вдруг, в мозгу у Орлова что-то щелкнуло, будто открылся какой клапан и оттуда потекли свежие мысли, хоть как-то проливающие, пусть смутный, но все же свет на происходящее.
- Скажите, а сколько у вас этого... Ну, как его... - указал на её груди.
- Молока? - простодушно спросила Венера.
- Ну да. Его родимого?
- А шут его знает. Раньше, когда я жила в семье, то хозяйка постоянно два раза доила меня: утром и вечером. Тогда я давала по двенадцать литров. Но, однажды, застукала со своим муженьком в постели и выгнала на улицу. А сейчас сколько эти побирушки выдуют за день, понятия не имею. У меня ведь счетчиков нет.
- Понятно, - пробормотал он потеряно. Хотя, согласитесь, разобраться во всей этой галиматье, ахинее было просто невозможно. Одна надежда, что все это ему снится, или при переходе улицы его сильно шарахнуло автомобилем и сейчас он лежит в травматологии в коме, потому и лезет в голову черт те что.
Блондинка посмотрела на наручные изящные часики, спохватилась:
- Совсем я с вами заболталась! У меня ж кормление. Не желаете овсянной кашки?
- Нет, спасибо.
- Жаль. Некоторым нравится. Со мной как-то даже один статист кушал, с гордостью проговорила она. - Ну, я пойду. До свидания! Ежели пожелаете со мной встретиться, то сделайте по телефону заказ на пятьдесят второй номер.
- Хорошо. Обязательно сделаю, - пообещал Орлов, только чтобы поскорее избавиться от этой ненормальной Венеры с ядреным, пахнувшим парным молоком телом.
Когда она ушла, то Григорий обнаружил безобразно толстого господина, сидящим напротив через проход. Маленькие, заплывшие жиром глазки толстяка с интересом рассматривали Орлова. В них было сочувствие и понимание.
- Вы с ней поосторожнее, - пропыхтел он, словно паровоз. Слова давались ему с большим напряжением. Видно "кочегар" ещё как следует не растопил топку и его КПД был пока близок к нулевой отметке.
- Отчего же?
- Так как она, кроме своих прямых обязанностей, является ещё осведомителем тайной полиции. - От такой длинной фразы лоб толстого покрылся испариной. Он достал носовой платок, вытер его.
- А какие же её прямые обязанности?
Мужчина недоуменно взглянул на Орлова.
- Но это знает каждый. Давать молоко и удовлетворять желание мужчин. Вы, вероятно, статист?
- Почему вы так решили?
- Только оторванный от жизни статист, может задать подобный вопрос, объяснил вконец измачаленный разговором толстяк.
- А кто такой - статист?
Теперь лицо его выразило страх и смятение. Вероятно он уже пожалел, что позволил своему любопытству втянуть себя в этот неприятный разговор.
- Статист - это тот, кто фиксирует время и события, - хмуро проговорил толстый.
- Историк по-нашему?
- По-вашему? - Лицо толстяка теперь было растерянным и несчастным, а маленькие глазки ничего кроме ужаса не выражали. Теперь он клял себя почем зря за то, что завязал разговор с незнакомцем. - Послушайте, а вы не шпион? - жутко и таинственно прошептал он.
- Нет, я командировочный. А шпионом работаю по совместительству, пошутил Григорий. Но, как уже убедился, его шутки в этом чокнутом автобусе принимались за чистую монету. Вот и сейчас, этот упитанный господин с благополучным лицом сильно струсил от его слов, побелел лицом, а тучные складки побородка затряслись, будто свиной студень.
- И с к-ка-аким з-за-а-аданием п-п-при-и-были? - жутко заикаясь промямлил он.
Орлов решил идти до конца. Сказал с воодушевлением и жизнерадостной улыбкой:
- Взорвать ваш город к чертовой матери!
- О-ой! - протяжно, жалобно выдохнул толстячк и потерял сознание.
В это время за окном Григорий увидел город. Он появился внезапно, словно вырос из-под земли, как призрак. Автобус, как норовистый Орловский рысак, встал на дыбы и протяжно заржал, извещаяя пассажиров о скором окончании путешествия.
- Ну ты даешь, Агдам, - добродушно рассмеялся Корсар. - Зойка права, ты не иначе бегал сегодня ночью к Изабелле. Ох, достукаешься ты у меня, добегаешься. Разберу, к такой матери, на запчасти. Тогда побегаешь.
Пассажиры оживились, стали собираться.
- А вам куда, гражданин?! - завизжала вопросом кондукторша Зойка.
Орлов понял, что она обращается к нему. Ответил:
- Мне бы в гостиницу, если конечно можно.
- В гостиницу? - И без того глупые Зойкины глаза, стали совсем никакими, а наклеенные ресницы захлопали, как крылья бабочки. - Гостиница, гостиница. - нараспев повторяла она незнакомое слово, даже "попробовала" его на свой "компостер", но так и не смогла понять, что же оно означает. Спросила:
- А что такое - гостиница?
Григорий был в замешательстве и никак не мог сообразить, что ответить кондукторше. Труднее всего объяснять самые простые и очевидные вещи. Его выручил старичок-ренегат, несостоявшийся производитель.
- А это на Первом бесовском переулке, дом старика Агапкина. У него хлюндявые живут.
После его слов и Зойка, и все пассажиры посмотрели на Орлова с явным презрением.
2. Заседание Совета.
Главный колокол храма Святого Линитима Искусителя набатно прогремел: "Бум! Бум! Бум!", возвещая жителей города о восходе солнца. Вслед за главным, весело и возбужденно зазвенькали, запели колокола поменьше, выводя бодрящую и торжественную мелодию "Да здравствует наш несравненный и замечательный правитель Пантокрин Великий". Солнечный диск был окрашен в национальные цвета: красный и черный. Создавалось впечатление, что над городом восходит красно-черное знамя в облачении великолепной солнечной короны. Конечно же это была иллюзия, созданная с помощью оптических ухищрений и лазерных светофильтров умельцами города, но, согласитесь, иллюзия удалась на славу. Она тешила самолюбие правителей города. Казалось, что их черно-красный флаг восходит над всем миром. Главному изобретателю этого чуда Даниле-мастеру по указу Наисветлейшего выкололи глаза - чтобы не мог видеть своего детища, и отрезали язык - чтобы не смог о нем рассказать. Вообще-то флаг прежде был трехцветным. Но, однажды, умелец, отвечающий за сине-голубой светофильтр внезапно скончался от теплового удара, не оставив после себя учеников. Никто другой не знал, как сделать сине-голубой цвет. В воздухе запахло национальной катастрофой. Тогда-то и был созван Высший Совет города и с подачи Наисветлейшего принял закон: "О новом флаге города". Пантокрин Великий его утвердил. И на следующее утро взошло уже черно-красное "солнце".
День этот начался как обычно, и ничто не предвещало угрозы плавному и размереному течению жизни в городе. Прилежные горожане сходили в церковь к заутренней, где воздали хвалу Святому Линитиму за ниспосланные им радости и удовольствия жизни. Неприлежные же горожане, как им и подобает, никуда не пошли, сидели на заваленках, скамейках, зевали, лузгали семечки и показывали пальцами на прилежных, как на дураков.
Утром в Остальной мир отбыл специальный автобус - чудо инженерной мысли, с одними из лучших тайных агентов города для сбора развединформации.
Первое тревожное сообщение о том, что вместе с агентами едет какой-то подозрительный тип, поступило из возвращавшегося автобуса от агента 0066 с кодовой кличкой "Несостоявшийся эксперимент". Часом позже агент 0077 сообщил, что подозрительный прямо признался ему в том, что является шпионом Остального мира по кличке "Командировочный" и прибыл с заданием взорвать город.
Известие это вызвало у правителей города панику. По указанию Наисветлейшего Пантокрина Великого был срочно созван Высший Совет города, на который вызвали в полном составе и правительство города во главе с премьером Грязновым-Водкиным, бывшем когда-то главным нефтяником. За председательским столом восседал сам Великий Правитель. Крутившийся около него юркий молодой человек, выложил перед Правителем текст его выступления. Пантокрин величественно кивнул, надел огромные роговые очки и открыл Высший Совет.
- Дамы и господа! - зарокотал он мощным командирским голосом. - Я не буду перед вами тут, понимаете ли, говорить, что искусство пренадлежит народу, это уже сказано задолго до меня. - Правитель поднял голову, обвел собравшихся подозрительным взглядом, напомнил: - Здесь в скобках написано: "смех"?
Тут же раздалось жидкое подхалимское хихикание. Но странный это был смех. При совершенно каменных, вытянутых лицах он звучал несколько жутковато. Дело в том, что собравшиеся сразу поняли, что молодой помощник Правителя перепутал тексты выступлений. Тот, который он читал сейчас, был написан для его завтрашнего выступления в Драмтеатре. Все с замиранием ждали развития ситуации. Бедный помощник белый как полотно медленно сползал по стене на пол. Правитель вновь обратился к тексту.
- ...искусство принадлежит народу, это уже сказано задолго до меня. Он опять поднял голову. - Здесь опять написано: "смех".
Теперь смех налетел как десятибалльный шквал и все нарастал и нарастал. От его напора стала дрожать и позванивать хрустальная люстра под потолком. Но члены Высшего совета и правительства все никак не могли успокоиться. Наиболее молодые из них, ещё не прошедшие до конца испытание властью, попадали со стульев и дергались на полу в конвульсиях. Это была самая настоящая истерика, граничащая с помешательством.
Правитель остался очень доволен произведенным эффектом и вновь обратился к тескту.
1 2 3 4 5 6