— Он кивнул на ее живот. И тогда она вскочила и крикнула:— Убирайся к черту!Сейчас они сидели в светлой комнате, и в паузе между словами было слышно, как где-то рядом шумно передвигает игрушки ребенок. Дмитрий Константинович потянулся налить еще шампанского, однако Лина резко поднялась и вышла, оставив дверь открытой.Он скользнул взглядом по мебельной стенке напротив и в который уже раз подивился стандартности современного интерьера — все тот же ряд хрустальной посуды, все тот же цветной телевизор в нише, случайные книги и пыльные искусственные тюльпаны. Взгляд его остановился на письменном столе у окна.Рядом располагался узкий зеленый незастеленный диванчик, над которым низко висели настенный светильник и полка с книжками. Приглядевшись, на столе он увидел фотографию улыбающейся Лины и стопку учебников, пластиковый стакан с карандашами и фломастерами; на прислонившемся к балконной двери стуле висел детский вязаный свитер, вывернутый наизнанку. Детали свидетельствовали, что Иван живет в этой комнате, и сердце адвоката дрогнуло…Лина вошла с девочкой на руках, взяла, нагнувшись, апельсин из пакета и, усадив ребенка на колени, стала осторожно срезать ножом кожуру.— Дай мне, — сказал Дмитрий Константинович, — порежешься. Всегда ты делаешь то, что другим в данной ситуации кажется неудобным и невозможным.Лина взглянула на него и, усмехнувшись, отдала нож и апельсин.— Ты писала мне, что вышла замуж, но о девочке ничего не сообщила. Как ее зовут?— Катя… А разве одно исключает другое? Я имею в виду появление ребенка. — Ну почему же…— Я подумала, — сказала Лина, скармливая долькy девочке, — что вы как-то свяжете мою новую жизнь с нашим… финансовым соглашением. — Она спустила дочь с колен, и девочка побежала к стулу, где висел свитер. Aдвокат проводил ее взглядом.— Видишь ли, Лина, — проговорил он, — ведь соглашения никакого и не было. Я лишь выполнил волю Марка. И хотел бы напомнить тебе, что, пока мальчику не исполнится восемнадцать…— Знаю, — перебила женщина, и адвокат умолк, словно ,вновь наткнувшись на стену, которую, как ни старайся, пробить невозможно. — Еще в прошлый раз вы, Дмитрий Константинович, мне все растолковали совершенно вразумительно.— Ну, раз знаешь, — проговорил несколько раздраженно адвокат, — я повторяться не буду. Все остается в силе, и чтобы ты окончательно была спокойна, скажу единственное: Марк оформил бумаги, когда мальчик еще не родился, Могу предугадать твой вопрос: «Зачем?» У него было достаточно причуд, и одна из них — это желание, чтобы на имя его ребенка был открыт счет со дня рождения…Лина вздрогнула, но промолчала, однако Дмитрий Константинович, внимательно за ней наблюдавший, заметил, как на секунду ее лицо стало растерянным.— Скажи, Лина, что тебя беспокоит? Я приехал, и мы можем выяснить все до конца.— Счет, — промолвила Лина. — Значит, по воле Марка Кричевского у моего сына должны быть собственные деньги, и когда вы объявите ему об этом, он вправе спросить у меня, откуда они… Насколько я понимаю, это выглядит именно так.— Послушай, Лина, — сказал адвокат, — и будь очень внимательна. Все бумаги, связанные с имущественным положением Марка, были оформлены им, когда ты жила в его доме, будучи его женой, беременной на седьмом месяце. Мне он ничего не объяснил, составляя их, и я ни о чем его не расспрашивал. Между нами с самого детства были очень близкие отношения, и я никогда не анализировал мотивы его поступков. Повторять тебе, что значил Марк для меня, я не буду —К тому же именно тогда у меня появилась надежда, что вы будете счастливы вместе… Да что говорить! — Адвокат махнул рукой. — То, что мы с тобой назвали «счетом», ни с какой стороны таковым не является. Это деньги, идут на содержание ребенка, и какую-то часть их ты имеешь право тратить на себя как его мать и как его, если угодно, опекун. Лина, скажи мне, что тебя мучает?Дмитрий Константинович проводил взглядом ее высокую фигуру, только теперь отметив, как просто и дорого она одета: в длинную, до щиколоток, темную юбку из плотного шелка, черную кружевную блузку без рукавов и плетеные кожаные сандалии. Также он вспомнил, что видел золото на ее руках и точеной шее.Вопрос повис в воздухе, но адвокат упрямо повторил его когда женщина вернулась, толкая впереди себя складной чешский детский стол и стульчик на колесиках, где уже сидела девочка с игрушками и карандашами. Лист белой бумаги Лина взяла в ящике письменного стола.— Итак?— Пойдемте на кухню, Дмитрий Константинович, там у меня сигареты, — сказала женщина и кивнула на дочь:— Она привыкла здесь играть, рядом с Ванькой…Адвокат прошел вслед за Линой в просторную кухню. На столике там стоял недопитый стакан сока и блюдо с домашним кексом, накрытым бумажной салфеткой.Мужчина протиснулся на сиденье диванного уголка, Лина же, достав из шкафчика сигареты и зажигалку, села напротив и, изогнувшись, взяла с подоконника тяжелую хрустальную пепельницу. Занавеска колыхнулась, задев затылок адвоката тугим накрахмаленным кружевцом.— Значит, так… — произнесла Лина, щелкая зажигалкой. — Моего мужа зовут Алексей Петрович Коробов, он числился в системе ДОСААФ, а сейчас на тренерской работе. С некоторых пор — полагаю, это временно — заработки его стали не настолько стабильными, чтобы он продолжал чувствовать себя уверенно…Алеша в этом неповинен, верно? — Она вопросительно взглянула на своего собеседника.— Да, — сказал адвокат.— Но еще раньше, когда у него была надежная работа и я не расходовала на нужды семьи деньги Ивана, он усыновил мальчика и дал ему свою фамилию…— Вот как… — сказал Дмитрий Константинович, глядя, как она Разминает вторую сигарету дрожащими пальцами.— …И я хотела, чтобы вы об этом знали. Исходя из того что я сообщила, вы и решайте, следует ли переводить деньги мальчика на мое имя…— Когда твой муж усыновил Ваню?— Вскоре после рождения нашего ребенка.— И зовут его теперь Иван Алексеевич Коробов?— Да.— Что же, — сказал адвокат, — когда мальчик родился через какое-то время его забрала Мария Владимировна, ты настояла, чтобы она зарегистрировала его под твоей фамилией. Я был так выбит из колеи всем происшедшим, что не проследил за этим… К тому же твоя мама внезапно исчезла из Москвы вместе с ребенком… Мне кажется — хотя, признаюсь, я очень огорчен тем, что ты не дала мальчику фамилию Марка, — что не стоит менять в связи с этим существующее положение вещей. Марк был достаточно обеспеченным и независимым человеком, чтобы распорядиться своими средствами, как ему того хотелось. В частности, эти пять тысяч долларов он оставил тебе…Звонок в дверь, прозвучавший резко и настойчиво, оборвал глуховатый голос Дмитрия Константиновича.Лина поднялась, торопливым движением опрокинула содержимое пепельницы в ведерко и выбежала в прихожую. Адвокат услышал голоса, один из которых, мужской, настойчиво повторял: «Не могу!» Поняв, что далее оставаться незамеченным неприлично, Дмитрий Константинович вышел из кухни. Лина, стоя спиной к нему, вешала мужскую куртку на плечики в стенном шкафу. Мужчина, согнувшись, обувал комнатные тапочки, сипловатым голосом втолковывая:— Так уж вышло, Полина… Мне пришлось немного выпить, и до дому я добрался, слава Богу, без приключений. Но за Ванькой я поехать не смогу. И без того две дырки в талоне. Что ты волнуешься — доберется сам, ему не впервой…— Но мы же договорились!— Так получилось.— Поезжай на троллейбусе, ведь мальчик будет ждать.— Я устал. И ждать он меня не будет… Мужчина был высок, плечист, ладно скроен и моложав. Адвокат, переминавшийся на пороге, громко произнес:— В чем проблема? Я вполне могу забрать Ивана!— Кто это? — спросил мужчина, так круто поворачиваясь что его качнуло к Лине. Та слегка отставила ногу, словно принимая толчок, и сказала:— Адвокат Семернин. Не нужно, Дмитрий Константинович, мы свои дела уладим сами.Не поздоровавшись, мужчина прошел на кухню, и сквозь шум воды из крана донесся его раздраженный голос:— Ты опять курила!Лина молча ушла в гостиную к дочери. Адвокат, оставшись в одиночестве, присел в кресло, где лежала брошенной принесенная им коробка конфет. Помаргивал голубой светильник на стене у круглого зеркала. Протянув руку, Дмитрий Константинович дернул за шнурок, оставив гореть только верхний свет. На столике под зеркалом, у кресла, находились кожаный потертый бумажник и связка ключей с брелком, на котором было изображено со спины изогнутое обнаженное женское тело.Он положил сверху конфеты, вздохнул и поднял глаза — Лина снова смотрела на него чужим тяжелым взглядом, держа на руках девочку.— Мне лучше уйти? — произнес адвокат.— Да, — сказала Лина. — И не думай, пожалуйста, что у меня несчастливая жизнь.— А я и не думаю, — сказал Дмитрий Константинович, испытывая то, что полагается ощущать адвокату, проигравшему дело, и потому успокаиваясь. — В данном случае ты меня интересуешь как лицо, косвенно причастное, если можно так выразиться. Я приехал к сыну моего друга Марка и хотел бы все-таки увидеть его.Адвокат, предупреждая ответ женщины, качнул головой в сторону кухни, откуда уже слышались музыка и глухой стук закрываемой дверцы холодильника, и проговорил:— Ступай покорми мужа, а я подожду мальчика.— Нет, — сказала Лина, — вам нужно уйти.— Кому это нужно? Тебе?— Послушайте, — сказала Лина, спустив девочку с рук на пол и закрыв за ней дверь на кухню, — меня не интересует ваш Марк. — Адвокат поднялся с кресла, теперь они стояли друг против друга, и Лине пришлось слегка наклониться к нему.— У меня есть семья. Что же касается вашего намерения встретиться с мальчиком, то это не имеет смысла. Иван не сын Марка…— Что?— Он сын Алексея Коробова. Настоящий сын, плоть от плоти.— Ты лжешь сейчас, Лина.— Нет, — возразила она совершенно спокойно, — мне выгодно было бы утверждать обратное — по крайней мере до тех пор, пока Ивану не исполнится восемнадцать, — И ты знала это с самого начала?— Да.— Зачем же ты всех водила за нос? Все было бы гораздо проще, и ничего бы не случилось…— Я никого не обманывала, — перебила его Лина, кроме самой себя. Мне в мои двадцать лет было страшно остаться матерью-одиночкой. Марк хорошо относился ко мне и к Манечке.— Да… — произнес адвокат. — Но почему ты не сказала мне об этом в прошлый раз?— Дмитрий Константинович, женщине, только что вышедшей из зоны и живущей в нищете с маленьким ребенком и умирающей от рака матерью, чтобы отказаться от помощи состоятельных людей, необходимо много мужества… К тому же я не думала, что когда-либо снова встречу Алешу. Мне все равно, что вы решите по поводу счета Ивана, но вы должны знать твердо: он сын Алексея Петровича Коробова! — Сейчас Лина смотрела на адвоката с вызовом.— Принеси мне, будь добра, нарды, — сказал он, начав одеваться, — положи их обратно в пакет…Все двери за ним захлопнулись, едва он нажал кнопку лифта. Уже подходя к гостинице, адвокат принял решение уехать сегодня же, благо на Москву всю ночь шли проходящие поезда. Так скверно он чувствовал себя лишь пару раз в жизни…В Москве, заставив себя забыть всю эту историю и погрузившись с головой в текущие дела, Дмитрий Константинович передал номер валютного счета Лины своему помощнику и распорядился, чтобы тот вплоть до две тысячи первого года контролировал ежегодные поступления на этот счет из активов, в которые теперь было обращено наследство Марка Борисовича Кричевского, за исключением наиболее ценных произведений искусства. Соответствующая документация лежала в домашнем сейфе адвоката.3 Иван никогда не спешил возвращаться домой. Вне дома, казалось ему, внимания на него не обращает никто — это давало безотчетное ощущение свободы, впервые осознанное ребенком. Мир принадлежал ему, а он принадлежал самому себе.Это было как бы продолжение жизни с Манечкой, там, в подвале, и мальчик слышал себя более, чем окружающих, что последних, безусловно, раздражало.Улица научила его быть осторожным, не расслабляться, однако его быстрый подвижный ум после первых же наблюдений установил тот факт, что вне дома существуют свои особые законы и правила. Нужно только принимать их, и он будет словно заговоренный.Впрочем, какое дело было озабоченным собственной жизнью взрослым до этого мальчика, одетого аккуратно и недорого, несколько полноватого для своих десяти лет, с сонным выражением серых глаз, обрамленных короткими острыми ресницами, с припухшими веками и рыжеватыми вьющимися волосами над оттопыренными, чисто промытыми и просвечивающими алыми ушами. Его пестрый китайский рюкзачок не привлекал внимания так же, как и любая стандартная авоська в руках домохозяйки. И медленная походка с подволакиванием подошв по асфальту — да. мало ли таких слоняется по вечернему городу, видно, в доме неладно, вот он и торчит на улице.Однако в доме было весьма недурно. Там жили мама и сестрица, там где-то пылилась его лакированная скрипочка, к которой он так и не выказал никакой привязанности. Поэтому, когда они переехали в новую квартиру, не было куплено и пианино, как прежде планировала мама. Зато появилась сестра Катя, и это сразу же заполнило всю домашнюю жизнь мальчика. Он легко учился и уже со второго класса справлялся с уроками без помощи взрослых, а к концу третьего домашние задания превратились для него в чистую формальность.У него мало-помалу развилось нечто похожее на боязнь замкнутого пространства: он не терпел лифтов, узких коридоров, а также машины Алексея Петровича; с брезгливым страхом он пользовался общественным транспортом — все это приучило его много и подолгу ходить пешком: в школу, в шахматный клуб, на прогулки с Катей. Мама не замечала его странностей, Коробова они раздражали.Лина не допускала при мальчике разговоров об этом, но он догадывался, что они происходили. Мама как бы давала его свободе осуществляться самой по себе, понимая, как в этом он похож на нее. Алексея Петровича не устраивало в Иване многое: и его тугая неуклюжесть, и замкнутость, и даже педантичный порядок в том уголке гостиной, где мальчик обитал.— Иван какой-то чужой всем нам, — однажды сказал Коробов Лине и добавил:— По-моему, у него даже нет приятелей, что-то никто ему не звонит, и я ни разу не видел его гуляющим с кем-то, помимо сестры.— А что, это плохо?— Не плохо, — ответил Алексей Петрович. — Но как-то ненормально.— Так займись им, — сказала Лина, — ведь это твой сын! У меня много хлопот и без этих мнимых проблем с мальчиком. Я его понимаю, мы ладим отлично, но ты исправь то, что тебе не нравится в Иване, — ведь до пяти лет он рос с бабушкой…— Почему он такой толстый?— Не знаю, — отмахнулась Лина, — разве в этом дело? Многие мальчишки такие сейчас, однако они перерастают, меняются. Ванька здоров, хотя спортом не занимается, думаю, когда-нибудь он станет высоким и стройным парнем.— Да уж… — неопределенно протянул Коробов, закончив на этом одну из первых бесед о мальчике. Затем их было великое множество.Через неделю Коробов повез Ивана на тренировку.— Что ты забился в угол, Иван? — спросил он через плечо, выворачивая из переулка.Дело шло к весне, и черно-синие «Жигули» его, надраенные с вечера, сияли на солнце, как надкрылья жука-навозника. Салон заполняла музыка, слишком громкая, чтобы Коробов что-либо расслышал в ответ. Он докрутил песню до конца и, щелкнув клавишей магнитофона, спросил, тормозя на красный:— Ты знаешь, кто это пел?— Нет.— Никогда не слыхал «Любэ»? Классные парни!— Меня что-то тошнит, дядя Алеша.Коробов притерся к бордюру и распахнул заднюю дверцу.— Вылезай! — крикнул он. — Отойди к тому дереву! Мальчик выбрался из машины и побежал к тополю, от которого только что отскочил отметившийся пес.Глубоко вдохнул резковатый воздух и прислонился к шершавому стволу, подняв лицо к небу. Там лениво ворочала крыльями парочка черных ворон.— Н-ну?! — донеслось до него.Иван продолжал стоять, не чувствуя в своем свитере — куртка осталась в машине — холод. И сквозь утихший спазм тошноты неожиданно вспомнил девчонку, гостившую у них в старой еще квартире, уже после смерти Манечки.Двенадцатилетняя гостья, дальняя их родственница («лихая», как выразился Алексей Петрович), явилась из Ленинграда тайком от родителей, вызвав у него жгучее любопытство. Они так и не успели сдружиться, потому что приехали ее мать с отцом и второпях увезли дочь назад, домой.Вечером, часов в девять, он сунулся было в кухню, чтобы пописать перед сном. Никем не замеченный, прошмыгнул к ступенькам и за спиной услышал озабоченный рокоток Коробова:— А может, ее трахнули? Мы же не знаем, где она таскалась по ночам!— Зачем ты говоришь глупости, Алеша? Ты что, не понимаешь, что это такое? — прозвучал в ответ приглушенный голос матери.Мальчик отодвинул край занавески в цветочек и увидел бледно-оливковый профиль курносого девчоночьего лица, мокрые растрепанные волосы, мокрое дешевое штапельное платьице, которое его обладательница к тому же задрала выше пояса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41